— Возможно, их там несколько.
— Я знаю, как их оттуда выкурить. Во время войны я однажды проделала этот фокус в Лиссабоне.
Они вышли из телефонной кабины и направились к лифту. По дороге Люк заметил, как Вилли потихоньку взяла со стола лежавшую на нем книжечку спичек. На пятом этаже Вилли толкнула какую-то дверь, и они оказались в бельевой: на полках аккуратными стопками были сложены простыни, одеяла и полотенца.
— То, что нужно, — сказала Вилли. — Посмотри, есть ли где-нибудь рядом кнопка пожарной тревоги.
Люк выглянул в коридор:
— Есть. Совсем близко.
— Прекрасно.
Вилли сняла с полки одеяло, развернула и кинула на пол. Затем проделала то же самое еще с несколькими, так что на полу образовалась целая куча. Сняв с дверной ручки номера напротив заказ на завтрак, она чиркнула спичкой и подожгла бумагу. Когда она разгорелась, бросила ее на кучу одеял.
— Вот почему нельзя курить в постели, — сказала Вилли и добавила в костер пару простыней.
Вскоре дым стал распространяться по коридору.
— Пора подавать сигнал тревоги. Мы ведь не хотим, чтобы кто-то пострадал.
Люк разбил стекло и надавил на большую красную кнопку. Спустя мгновение громкий гудок сирены разорвал сонную тишину гостиницы.
Они отошли подальше от номера Люка, но так, чтобы сквозь дым им была видна его дверь. Коридор наполнился людьми, которые, кашляя и спотыкаясь, спешили к лестнице. Наконец дверь 530-го номера отворилась, и из нее вышел высокий мужчина. Люк узнал его. Пит. Немного поколебавшись, он двинулся в сторону лестницы. Затем из номера Люка показались еще двое и пошли вслед за Питом.
— Путь свободен, — сказал Люк.
Они с Вилли проскользнули в апартаменты и закрыли за собой дверь, чтобы не напустить в комнаты дыма.
— Господи, — воскликнула Вилли, с изумлением озираясь по сторонам. — Да ведь это та самая гостиная. Невероятно. — Она старалась говорить тихо, и Люк едва разбирал слова. — Это тот же самый номер.
Он стоял, молча наблюдая за ней, пытаясь понять, почему она вдруг так расчувствовалась. Потом спросил:
— Для тебя это место с чем-то связано?
Вилли покачала головой:
— Никак не могу привыкнуть, что ты ничего не помнишь. — Она прошлась по комнате. — Вон в том углу стоял рояль. А в ванной был телефон. Я никогда раньше не видела телефона в ванной.
Люк терпеливо ждал.
— Ты жил в этом номере во время войны, — наконец объяснила она. — Здесь мы с тобой занимались любовью.
Он заглянул в спальню.
— Наверное, на этой кровати?
— Не только. — Она хихикнула, но тут же снова стала серьезной. — Какими мы были молодыми…
— Жаль, что я ничего этого не помню.
К его удивлению, Вилли покраснела.
Он подошел к телефону и вызвал коммутатор.
— Говорит мистер Дэвис. Это я поднял тревогу, — торопливо произнес Люк. — Пожар в бельевой кладовке рядом с пятьсот сороковым номером. — Не дожидаясь ответа, он положил трубку.
Тем временем Вилли осматривала спальню.
— Твоя одежда на месте, — сказала она.
На кровати лежали серый твидовый пиджак и черные брюки. На полу стояла пара полуботинок с перфорированным узором на носках. В ящике тумбочки Люк обнаружил портмоне, чековую книжку и ежедневник. Быстро пролистав его, Люк нашел текущую неделю, но и здесь не увидел ответов на свои вопросы. Потом Люк перерыл содержимое изрядно потрепанного черного кожаного чемодана: чистые рубашки и белье, тетрадь, испещренная какими-то вычислениями, книжка в мягкой обложке.
Вилли, обследовавшая ванную, сообщила:
— Бритвенные принадлежности, несессер, зубная щетка.
Люк открыл все шкафы и выдвинул все ящики в спальне, Вилли сделала то же самое в гостиной. Он обнаружил только черное пальто и черную шляпу.
— На письменном столе сообщения о телефонных звонках, — сказала Вилли. — Тебе звонили Берн, полковник Хайд и какая-то Маргарет.
— Это моя секретарша в Хантсвилле. Хайд говорит, она узнавала, каким самолетом я могу вылететь в Вашингтон.
— А вдруг ты ей сказал, зачем ты сюда летишь?
— Вполне возможно. — Он заглянул в конец еженедельника и поискал домашний телефон Маргарет. — Есть! — Присев к столу, он набрал номер. Ему ответил сонный женский голос.
— Простите за столь поздний звонок. Это Маргарет?
— Доктор Лукас! Слава богу. Что там с вами стряслось? Сначала никто не знал, куда вы пропали, а потом вдруг стали говорить, что вы потеряли память. Это правда?
— Правда. Надеюсь, вы поможете мне кое-что вспомнить.
— Если смогу.
— Мне хотелось бы знать, почему я так внезапно решил лететь в Вашингтон. Я вам ничего об этом не говорил?
— Нет, ничего, хотя я вас даже спрашивала. Вы только сказали, что вам срочно надо в столицу, а по пути вы хотели на пару часов остановиться в Хантсвилле.
— Интересно, зачем.
— А еще — мне это показалось странным — вы попросили меня никому не говорить, что вы сюда заедете.
— Вот как. Значит, я хотел, чтоб это осталось тайной?
— Да. И я сохранила вашу тайну. Меня допрашивали и из армейской службы безопасности, и из ФБР, но я им ничего не сказала. Я правильно сделала?
— Господи, Маргарет, я и сам не знаю. Но я ценю вашу преданность. — Сирена смолкла, и Люк понял, что у него совсем мало времени. — Мне нужно идти. Спасибо за помощь.
— Еще бы я отказалась вам помочь! Вы уж там берегите себя, хорошо? — Она повесила трубку.
— Я сложила твои вещи, — сказала Вилли.
— Спасибо. — Он достал из стенного шкафа свое пальто и шляпу и надел их. — А теперь давай убираться отсюда, пока не вернулись эти ищейки.
Они заехали в круглосуточную закусочную и взяли по чашке кофе.
— Во сколько, интересно, вылетает первый самолет на Хантсвилл? — сказал Люк.
— Надо посмотреть в справочнике. У Берна он наверняка есть. Писатели обожают всякие справочники.
— Но он, должно быть, уже спит.
— В таком случае я его разбужу.
Вилли направилась к телефону-автомату. Люк смотрел на нее, потягивая кофе. Разговаривая с Берном, она улыбалась. Она была обворожительна, Люк почувствовал, как неумолимо его влечет к этой женщине.
Вернувшись к столику, Вилли сообщила:
— Он сейчас приедет и привезет справочник.
Люк взглянул на циферблат: два часа ночи.
— Наверное, я прямо отсюда отправлюсь в аэропорт. Надеюсь, мне не придется долго ждать рейса.
Вилли озабоченно нахмурила брови:
— Ты хочешь сказать, у тебя мало времени?
— Иначе зачем бы я все бросил и ринулся в Вашингтон? Я почти уверен, что это как-то связано с ракетой, возникла какая-то угроза, способная сорвать запуск.
— Диверсия?
— Да. И если мои подозрения оправданны, я должен найти доказательства до половины одиннадцатого вечера.
— Хочешь, я полечу с тобой?
Люк покачал головой:
— Спасибо, но думаю, мне лучше лететь одному.
— Ты всегда старался ни от кого не зависеть.
— Дело не в этом. Я был бы счастлив, если б ты была рядом. В этом как раз и проблема — я слишком сильно этого хочу. Ты всегда мне так нравилась или это что-то новое?
— Ничего нового тут нет. Мы можем разругаться в пух и прах, но все равно обожаем друг друга.
— Ты сказала, мы когда-то были любовниками. Нам было хорошо вместе?
Она смотрела на него со слезами на глазах:
— Лучше не бывает.
— Почему же тогда я на тебе не женился?
Вилли заплакала, рыдания сотрясали ее хрупкую фигуру.
— Потому что… — Она вытерла слезы. — Потому что ты однажды так на меня разозлился, что пять лет со мной не разговаривал.
1945 год
У родителей Энтони была ферма невдалеке от Шарлотсвилла, штат Виргиния, — большой белый дом, где одних только спален было с полдюжины.
Люк приехал туда в пятницу, вскоре после капитуляции Японии. Миссис Кэрролл проводила его в маленькую, сияющую чистотой комнату с до блеска натертым деревянным полом и старомодной высокой кроватью.
Он снял военную форму — в то время уже майорскую — и с удовольствием надел черный кашемировый пиджак, ладно облегающий его фигуру. Когда он завязывал галстук, в комнату заглянул Энтони:
— Как только будешь готов, ждем тебя в гостиной.
— Я быстро. А где комната Вилли? — спросил Люк.
Энтони ухмыльнулся:
— Вынужден тебя огорчить. Девушек разместили в другом крыле. В таких делах наш адмирал придерживается консервативных взглядов. — Отец Энтони всю жизнь прослужил в военно-морском флоте.
— Ничего страшного, — сказал Люк, пожав плечами. За последние три года в Европе он привык к ночным переходам, так что без труда разыщет в темноте ее спальню.
Спустившись вниз, он увидел, что в гостиной собрались все его старые друзья. Кроме Энтони и Вилли, здесь были Элспет, Берн и его подружка Пегги. В войну Люк часто общался с Берном и Энтони, а бывая в Вашингтоне, все свободное время проводил с Вилли, но с Элспет и Пегги он не виделся с 1941 года. Адмирал вручил ему мартини, и Люк с удовольствием отхлебнул из бокала. Сегодня всем им, безусловно, было что праздновать.
За ужином он рассмотрел их повнимательнее, вспоминая, какими они были четыре года назад — счастливыми, неунывающими студентами, которых если что и тревожило, так только угроза быть отчисленными из университета. Элспет страшно исхудала, видимо, сказались три года в живущем на карточках Лондоне. Берн выглядит на десять лет старше своих двадцати семи. Для него это была уже вторая война, он три раза был ранен. Меньше всего прошедшие годы отразились на Энтони, но ведь он всю войну просидел в Вашингтоне. И Вилли тоже внешне мало изменилась. После трех лет агентурной работы в Лиссабоне она по-прежнему казалась сгустком энергии, легко переходя от беззаботного веселья к безудержной ярости.
— Я хочу предложить тост, — сказал Люк. — За тех, кто дожил до этого дня… и за тех, кому не довелось.
Они выпили. Затем слово взял Берн:
— У меня тоже есть тост. За тех, кто переломил хребет фашистской Германии, за Красную армию.
Адмиралу тост Берна явно не понравился.
Кофе подали в гостиной. Люк раздавал чашки. Когда он предложил Вилли сахар и сливки, она прошептала:
— Восточное крыло, последняя дверь налево.
В половине одиннадцатого хозяин настоял на том, чтобы мужчины перешли в бильярдную. Налив себе бурбона, он отвел Люка в дальний конец комнаты, чтобы показать ему свою коллекцию ружей, выставленных в застекленной витрине.
— Я знаю и уважаю вашу семью, — сказал адмирал. — Твой отец — выдающийся человек.
— Спасибо, — ответил Люк. Его отец всю войну помогал налаживать работу Управления регулирования цен.
— Выбирая себе жену, мой мальчик, тебе нельзя забывать и о том, в какой семье ты родился. Девушке, которая станет миссис Лукас, предстоит войти в высшие круги американского общества. Твоя избранница должна быть способна играть предназначенную ей роль.
— Я запомню ваш совет, адмирал, — сказал Люк, возвращая на место винтовку. Он начал понимать, к чему клонит его собеседник.
— Как бы то ни было, лучше тебе не связывать жизнь с этой маленькой еврейкой. Она тебя не стоит.
От злости Люк заскрежетал зубами:
— Простите, но подобные вопросы я готов обсуждать только с собственным отцом.
— Боюсь, твой отец про нее даже не слышал. Или я не прав?
Люк покраснел. Очко в пользу адмирала. Вилли до сих пор не встречалась с его родителями, так же как он — с ее матерью. Да у них и времени для этого не было. Шла война, они и друг с другом-то виделись лишь урывками.
— Извините, но я вынужден сказать, что подобные замечания для меня оскорбительны.
— Я тебя понимаю, сынок, только, возможно, мне известно об этой девушке больше, чем тебе.
— Ни черта вы про нее не знаете.
Адмирал обнял Люка за плечи:
— Послушай, я тоже мужчина. Я все понимаю. Главное — не смотри на вещи слишком серьезно, а немного развлечься с этой потаскушкой — это можно. Все мы…
Он так и не договорил — Люк двумя руками оттолкнул его от себя. Адмирал отшатнулся назад, уронил стакан с виски, а потом и сам рухнул.
Энтони схватил Люка за руку.
— Господи, Люк, что ты творишь?
— Ну-ка, вы оба, успокойтесь, — сказал Берн, вставая между ними и упавшим адмиралом.
— Какое, к чертям, спокойствие? — Люк кипел от негодования. — Кто он такой, чтобы пригласить человека к себе в дом, а потом оскорблять его подругу?
— Она потаскуха, — сказал адмирал. — Уж я-то знаю. Ведь это на мои деньги она делала аборт!
Люк ожидал чего угодно, только не этого.
— Аборт?
— Да, черт подери! — Адмирал не без труда поднялся на ноги. — Энтони ее обрюхатил, и нам пришлось заплатить тысячу долларов, чтобы она избавилась от ребенка.
— Вы лжете.
— Спроси у Энтони!
Люк повернулся к другу. Энтони покачал головой:
— Я сказал, что она беременна от меня, иначе отец не дал бы денег, но на самом деле это был твой ребенок.
Люк был в ярости. Он считал, что хорошо знает Вилли, а она его обманывала, скрыла от него свою беременность. Он выскочил из комнаты, взбежал по лестнице, промчался по коридору. Найдя нужную дверь, вошел без стука.
Вилли лежала голой на кровати и читала книжку. На какое-то мгновение у него захватило дух. Она радостно улыбнулась ему, но, увидев его сердитое лицо, тут же помрачнела.
— Отец Энтони говорит, он дал тебе денег на аборт. Это правда? — выкрикнул Люк. — Отвечай!
Вилли заплакала, прикрыв ладонями побледневшее лицо.
— Прости меня, — сказала она сквозь слезы. — Если б ты знал, как я хотела оставить нашего ребенка. Но ты был во Франции, шла война, одному Богу было известно, вернешься ли ты ко мне. Мне пришлось одной принимать решение. Это было самое тяжелое время в моей жизни.
— Ты должна была мне рассказать, когда я приехал в отпуск.
Она вздохнула:
— Я знаю. Но Энтони считал, лучше про это никому не говорить, а девушку в подобной ситуации нетрудно убедить.
— Как я могу тебе верить после такого обмана?
— Ты хочешь сказать, между нами все кончено?
— Да.
Вилли снова расплакалась:
— Дурак! Ты ничего не понимаешь. Даже война тебя ничему не научила.
— Война научила меня, что ничто на свете не ценится так, как верность.
— Похоже, ты до сих пор не знаешь, что под давлением обстоятельств люди бывают готовы пойти на обман.
— Даже когда это касается тех, кого мы любим?
— Тех, кого любим, мы обманываем чаще, потому что нам не все равно, что они думают.
Люк не признавал подобных оправданий.
— Я придерживаюсь другой жизненной философии.
— Тебе повезло. — В ее голосе звучала горечь. — Ты вырос в счастливой семье. Не знал ни нужды, ни утрат, никогда не чувствовал себя отверженным. Ты прошел через тяготы войны, но тебя не пытали, ты не остался калекой. С тобой не случалось ничего плохого. Неудивительно, что тебе не приходилось врать.
— Если ты действительно так обо мне думаешь, ты должна радоваться, что избавишься от меня. — Его тошнило от этой сцены, и он повернулся, чтобы уйти.
— Но я не радуюсь. — По ее щекам струились слезы. — Я люблю тебя. Мне жаль, что я тебя обманула, однако я не собираюсь валяться у тебя в ногах только из-за того, что в трудную минуту поступила не лучшим образом.
Где-то в глубине души Люк слышал голос, говоривший ему, что он отказывается от самого дорогого, что у него когда-либо было. Но злость, унижение и боль заглушили доводы разума. Он направился к двери.
— Не уходи, — умоляющим тоном произнесла Вилли.
— Иди ты к черту! — сказал Люк и вышел из комнаты.
02.30.
— В голове не укладывается, как я мог тебя бросить, — сказал Люк. — Должен же я был понимать, через какие муки тебе пришлось пройти.
— Тут не только твоя вина. — Вилли устало вздохнула. — Сначала я все валила на тебя одного, но теперь вижу: я тоже была не права.
— И ты вышла замуж за Берна.
Она снова рассмеялась.
— Каким же ты бываешь эгоистом. — В ее голосе он не услышал упрека. — Ты должен понять, что я вышла за него вовсе не из-за того, что ты меня тогда бросил. А потому, что Берн один из лучших людей на свете. Мне понадобились годы, чтобы освободиться от тебя, но когда это произошло, я влюбилась в Берна.
— А мы с тобой снова стали друзьями?
— Не сразу. Я написала тебе, когда родился Лэрри, и ты приехал со мной повидаться. Потом мы встретились на приеме, который Энтони устроил по случаю своего тридцатилетия. Ты тогда вернулся в Гарвард, работал над докторской, а остальные были в Вашингтоне: Энтони и Элспет работали в ЦРУ, я занималась своими исследованиями в Университете Джорджа Вашингтона, Берн сочинял пьесы для радио.
— Когда я женился на Элспет?
— В пятьдесят четвертом. Я в том же году разошлась с Берном.
— Ты не знаешь, почему я это сделал?
Вилли немного помолчала, затем сказала:
— Думаю, на этот вопрос лучше отвечать не мне.
Они увидели в окно белый «линкольн-континенталь», а спустя минуту в дверях появился Берн.
— Прости, что мы тебя разбудили, — извинился Люк.
— Не говори ерунды, — отмахнулся Берн. — Я привез то, о чем вы просили. — Он кинул на стол толстую книжку — «Официальный справочник авиакомпаний США».
— Посмотри «Капитал эрлайнс», — подсказала Вилли. — Они летают на Юг.
Люк отыскал нужную страницу.
— Есть самолет в шесть пятьдесят пять, но он по пути делает несколько посадок и прилетает в Хантсвилл только в четырнадцать двадцать три.
Берн заглянул Люку через плечо:
— Следующий рейс только в девять, зато он делает меньше посадок, и к полудню ты будешь в Хантсвилле.
— Я бы полетел в девять, но мне не хочется околачиваться в Вашингтоне. Может, лучше взять машину и доехать до какого-нибудь другого аэропорта. Первый самолет в восемь часов делает посадку в Ньюпорт-Ньюс. Я успею туда добраться?