Я сдал пистолет охране и, похрустывая щебнем, прошел к профессиональному теннисному корту, где две девочки лет пятнадцати играли в теннис. Играли они, на мой взгляд, профессионально, хотя мой взгляд… в общем, интересовал меня в этом зрелище отнюдь не профессионализм теннисисток.
Горан сидел на стуле и отхлебывал кофе. Рядом стояли еще стулья, валялись полотенца и сумки для теннисных принадлежностей.
Я присел на соседний стул.
– Которая твоя?
Горан ответил не сразу. Потом кивнул на девчонку, которая как раз стояла к нам спиной, низко наклонившись для подачи. Светлые волосы были убраны в хвост.
– Эта.
– Неплохо.
– Это моя дочь, – вдруг сказал Горан.
Я удивленно поднял брови:
– Не знал, что у тебя есть дочь.
– Да, есть. И лучше, если бы ты это и дальше не знал.
– Понял…
Мы молчали, следя за игрой. Было ощутимо холодно, но дождя не было.
– Ничего ты не понял, друг, – вдруг сказал Горан. – я учу ее в Англии под чужим именем. Не хочу, чтобы ее коснулось что-то из того, что делаю я. Не хочу.
– Понимаю.
– Я твой должник, верно?
Я пожал плечами.
– Я попрошу тебя еще об одном одолжении. Об услуге. Которая для меня не менее важна, чем та, которую ты мне уже оказал.
…
– Если однажды моя дочь найдет тебя и попросит о помощи, помоги ей, чем сможешь, хорошо? Она добрая. Но ты знаешь, как могут мстить.
Да. Знаю.
– Я бы не попросил об этом никого из своих людей. Никого из тех, кто работает со мной или на меня. Потому что знаю – сегодня они целуют мою руку, а завтра будут питаться моим мясом.
– Если она обратится, я помогу. Обещаю.
– Спасибо, друг…
– А ее мать?
Горан поежился, словно от порыва ветра.
– Она умерла.
– Извини.
– Нет… все нормально. Ее звали Бьянка, она была сербка. Сербка из сербской деревни. Очень храбрая. У нас была война… когда мы поняли, что сербы не слабее нас, мы ожесточились. Был издан приказ: когда войска подходили к населенному пункту, они пускали ракету и ждали полчаса. Всех, кто не покинул населенный пункт за это время, считали врагами и убивали до последнего человека.
…Бьянка была снайпером. Очень метким. Когда наши заняли ее деревню и вырезали всех сербов до единого, мою дочь принесли моему отцу. Тот сказал: «У меня нет внучки-сербки. И не хочу, чтобы эта сербка росла в моем доме». Тогда и я сказал отцу: «У меня нет отца». И ушел из дома навсегда…
…
– …Ее зовут Драганка. Или Дейзи, она не знает имени, которое дала ей мать…
– Она знает, что ты ее отец?
– Нет. Думает, что я ее приемный отец.
– Ясно…
Тем временем девушки закончили играть и подошли к нам.
– Привет! – светловолосая обратилась ко мне с чисто детской непосредственностью, у нее был вздернутый носик и совершенно очаровательная мордашка. – как вас зовут?
– Это Владимир, – сказал Горан, назвав имя, под которым он меня знал. – он друг семьи и мой друг. Очень хороший друг.
– Рада познакомиться.
– Взаимно, мадемуазель.
– Идите в дом, – Горан подтолкнул их, – холодно. Не надо стоять на ветру.
Девушки собрали вещи и заспешили в дом. Мы проводили их взглядами.
– А вторая? – спросил я.
– Ее лучшая подруга в школе. Дочь какого-то лорда… – Горан цинично усмехнулся: – вчера ночью она пришла проверить, не может ли она задержаться в этом доме еще на какое-то время. Хотя ей всего пятнадцать.
О дивный новый мир!
– Не все богаты так, как ты. И, кроме того, впечатление ты явно производишь. Итак? – спросил я.
– Мне нужно два месяца, – сказал Горан, – но я сделаю это. Другому бы отказал – и сам понимаешь почему.
– Понимаю. Теперь ты можешь отказать и мне.
Горан уставился на меня:
– То есть?
– Планы изменились. Мне нужно кое-что другое.
– Что?
Я объяснил.
– Ты шутишь?
– Я похож на шутника? Главное, чтобы никто ничего не понял, ОК?
– Но… это полный… это безумие.
– Именно. Мы играем спектакль. И мне нужен реквизит. Только и всего. Ты сможешь достать?
– Это? С этим проблем вообще нет. Но…
– Еще мне нужна труппа. Надо устроить моих людей в какую-то охранную компанию. И посадить их на корабль. Но так, чтобы об этом узнали.
– Узнали?!
– Именно.
Горан хлопнул в ладоши, так он выражал свое изумление.
– Опасная игра.
– Да. Но так надо. Подбери компанию, которая бы не была связана с тобой. Можешь?
– Да. Многие мне должны. Сделаю.
– Вот и хорошо. Тогда выставь счет. За товар. И за все остальное…
Схевенинген, Нидерланды Отель «Северная Ривьера» 1 декабря 2014 года
Моих людей Горан спрятал в Схевенингене, малоизвестном в России, но считающемся шикарным морском курорте на берегу Северного моря. Схевенинген – это пригород Гааги, города, где постоянно живет большинство членов королевской семьи и где расположен недоброй памяти Гаагский трибунал. Здесь многое напоминает Ниццу и одновременно – Майами. Совершенно безумный шик старых отелей – дворцов, широкий променад, широченный пляж с мелким белым песком и лежаками, выдающиеся далеко в море кафе на сваях, по размерам больше, чем в Калифорнии, Майами или Бейруте. Здесь есть казино – в Европе все курорты возникают на тех местах, где есть казино, будь то Монако, небольшие городки в дельте Луары, где поигрывал еще Джеймс Бонд, или Схевенинген. Казино, правда, здесь необычное. если бы не вывеска, его можно было бы принять за торговый центр – здоровенная громадина, облицованная стеклом. Здесь отдыхает знать… не та, что расплодилась у нас, а настоящая, наследственная знать севера Европы. здесь можно встретить многих представителей британской, шведской, норвежской, голландской, немецкой аристократии. Это не Сейшелы, не Бали, это не Ницца и Монте-Карло, бери круче. Но сегодня, в первый день декабря – а медиана температуры в декабре здесь плюс шесть градусов, медиана воды около нуля, – здесь почти никого не было: полупустые улицы, никого на пляже, нахохлившиеся продавцы роскошных магазинов и серое море, валами накатывающее на берег в шапках белой пены. Народ соберется здесь ближе к Новому году – не католическому рождеству, которое в Европе главный праздник, а именно к Новому году. Новогоднее купание – давняя здесь традиция. Рискну предположить со своим цинизмом, что купанием в холодной воде европейцы пытаются прийти в себя после праздников. Хотя пить так, как у нас, тут не принято.
Конечно, я не стал шиковать, останавливаясь в лучшем здесь отеле «Курхаус» и заказывая столик в ресторане «Кандински», в котором выставлена одна из лучших в мире коллекций подлинников Кандинского. Хотя, поскольку не сезон, номера в отеле стоили чисто копейки… тьфу, евроценты. Это, кстати, тоже отличие Европы от России – если не сезон, европейцы снизят цены хоть в пять раз в надежде немного заработать, у нас не отступят ни рубля и будут гордо стоять пустыми. Покрутившись по городу, я, не заметив за собой слежки, пошел в другой отель, поскромнее. Пацаны были там, европейская одежда на них висела как на корове седло. Подав знак, я пошел из отеля на улицу. Надо поговорить…
Для того чтобы поговорить, можно было собраться на пляже, но сейчас, когда он пустой, это небезопасно. Может даже внимание полиции привлечь: а вдруг это суицидники, решили с собой покончить? Короче, мы решили пойти в Мадюродам – местный музей миниатюр, где собраны миниатюры зданий, представляющих культурный интерес, со всех Нидерландов…
Здание музея напоминало те скульптуры из стекла и бетона, которые я видел в Грузии, наверное, одни и те же архитекторы делали. Может быть, это потому, что супруга Мишико – Миши Саакашвили, Сандра Рулофс, родом как раз отсюда, из Нидерландов. Говорили, что ее часто видят здесь, видимо, сожительство с любвеобильным грузином, который еще может быть и в хит-листе российских спецслужб, больше в ее планы не входит. И я ее не осуждаю…
Самой популярной миниатюрой был дом Анны Франк, но мы остановились около другой миниатюры. Какой-то городок – типичная кукольная Европа…
– Я встречался с куратором, – сказал я. – вам он известен как Владислав.
…
– Есть план. Рисковый. Настолько, что идти на него могут только добровольцы. Я хочу поговорить с вами именно об этом.
Я лгал. План, конечно же, утвержден ГРУ. И предполагается, что каждый из нас только и живет тем, как бы отдать жизнь за свою Родину, в любой говнотерке, возможно идиотски придуманной и плохо организованной. Для генералов в штабах мы не люди, мы – карандаши, такое выражение появилось еще в Чечне. Но мне плевать на ГРУ. Мне не слишком нравится этот план. И если они скажут «нет», я найду способ доставить их на Родину. Предлог найдется, например – раскрытие. Что-нибудь придумаем. Суслик, с. а, хитрый…
– Какой план? – первым спросил Трактор.
Я коротко рассказал. Пацаны выслушали.
– А сами-то что думаете? – спросил Студент.
– Решение принимать вам, – не согласился я, – меня на корабле не будет.
– А сами-то что думаете? – спросил Студент.
– Решение принимать вам, – не согласился я, – меня на корабле не будет.
– Мы вас хотим послушать, – не согласился Студент.
– Зачем? Жить надо своей головой.
– Ну… вы как… освоились здесь, живете. Наверное, побольше нас понимаете.
Россия, Россия… Такими людьми она еще и жива.
– Нет предела дерьму, – исчерпывающе сказал я. – вы должны понимать, на что идете. Тут речь не об опасности погибнуть в бою – хотя бой с пиратами ничем не отличается от любого другого боя. Тут речь о том, что вы, скорее всего, попадете в руки американцев. И мы вам эффективно помочь не сможем. Поднимем, конечно, шум, но… Бут сидит тридцать лет по совершенно безумному обвинению, и с этим ничего не сделаешь. А там вас могут просто пристрелить и сбросить с борта корабля. Для того чтобы досадить нам. Наверное, за вас отомстят, но вам от этого легче не будет. Короче говоря, вы в этой игре – расходный материал. И решение надо принимать прямо сейчас.
Пацаны думали. Потом Студент протянул:
– Если это приказ…
– Нет, это не приказ. Это решение. Вы сами слышали, что говорил этот боров. Вы знаете, что все повторится. Вы знаете, что мы должны снабжать Сирию оружием и нам в этом будут мешать. Вы знаете, что сейчас мы зарубились лоб в лоб – они или мы. Так что решайте…
Я демонстративно отошел к другому экспонату. Морпехи посовещались минут пять, потом Трактор подошел ко мне:
– Мы согласны.
– Это ваше общее решение?
– Так точно.
Я выдохнул:
– Собирайте вещи. Едем…
Попрад-Татры, Словакия 3 декабря 2014 года
В Гааге мне делать было больше нечего. Поэтому пацанов я отправил машиной вместе с транспортом Горана… уж не знаю, что там он возил на Балканы, а я сам вылетел в Ригу, а оттуда перелетел в Словакию, приземлившись в малоизвестном аэропорту Попрад-Татры – старом, с небольшим авиатерминалом, больше походящим на терминал где-нибудь в Перми. Даже не так: в Перми он был бы получше…
Пока рентовал машину по прилете, размышлял о насущном… нет, не о хлебе, а о том, как живут люди. Словакия и Чехия разделились мирно, без единой капли крови, хотя никто не понимает зачем. Живут здесь, несмотря на то что это Европа, бедно. По моим прикидкам, намного беднее наших крупных городов, примерно как наша русская провинция… может, даже в чем-то и хуже. Здесь немного что строится, здесь люди реально считают каждую копейку… то есть евроцент. Я был, и неоднократно, в Софии и Бухаресте. Там двадцать – двадцать пять тысяч рублей на наши деньги – в общем-то, неплохая зарплата. И на нее к вам выстроится очередь, и вкалывать будут – не чета нашим гегемонам. Я знаю, я нанимал людей и в России, и здесь, и знаю, как оно. У нас часто тебя посещает такая мысль: они думают, что, выходя на работу, делают тебе одолжение. Здесь такого и в помине нет, за реальные деньги люди будут вкалывать реально до упаду. Людям тут уже показали их место, и они все поняли.
У кассы послышалась украинская речь. На полу сидели люди, видимо беженцы. Рядом стоял полицейский, видимо не знал, что делать…
Нахлынуло…
– Мирон…
– Шо…
– Открывай… еще зверьков привез.
– Б… куда?! У меня и так зверинец полный…
– Открывай! Шо я, в машине их буду трымать.
– С…
Четкий металлический звук – ручка входит в замок. На ментовском «бобике» ручка съемная, только внешняя…
– На выход…
Мент… обычный мент, как и во всем СНГ. Пузо, рожа – в два дня не уделаешь.
– Пошел…
Вспышка боли – мимолетный ожог, но я – не сгибаюсь, лишь вскрикиваю – не потому, что больно, а потому, что надо делать вид, что ты обычный терпила, неопасный. Мразь… если он думал, что меня этим проймешь, он никогда не сталкивался с дедовщиной на флоте. Точнее, годковщиной – это пошло с тех времен, когда на флоте служили по три года, не по два. Пробили бы тебе «телевизор»[20] пару раз – посмотрел бы на тебя…
Мразь…
Никогда не понимал, как можно быть ментом. Нет, наверное, есть и нормальные менты. Только попадаются редко.
– Пошел! Ризко!
Снова хлесткий удар дубиной…
С дедовщиной у нас было покончено в Чечне, как стали ездить в командировки. Командование части, поняв, что дело пахнет керосином, провело беседы со старослужащими, а трех почти «граждан»[21] отправили топтать зону вместо дембеля. В «пластилиновой стране», как мы ее называли, ствол всегда под рукой, и свой, и трофейный, и устроить деду несчастный случай или «смертельное ранение случайной пулей» проблем не составляло ни разу. Но до этого не дошло – там как-то все сплотились. Когда поняли, с кем имеем дело, тут не до выяснения отношений между собой.
Спросите: что еще за моряки в Чечне? Да, были. Работали под армейский спецназ, задачи были в принципе те же – рейды, засады, активный поиск в горах. После того как было принято решение создавать универсальные части типа US Navy SEALS, через «пластилиновую страну» должны были пройти все…
– Вперед!
Черный зев задней двери обычного одесского РОВД. Сбитые ступеньки, сама дверь не крашена еще, наверное, со времен Лени Бровастого. Пахнущее хлоркой узилище…
– Стоять!
Стоим.
В общем, выскочить можно. В воротнике – две стодолларовые. В кармане – карточка «Привата». На ней – четыре штуки с небольшим. Важно – не привлечь внимания. И не переборщить. Если они поймут, что что-то не то, вцепятся как клещи…
– Проходим! Сюда сели!
Деревянная скамейка. Знаете, такая старая – дерево и массивные чугунные загогулины боковин. Выкрашена вся в тот же омерзительно зеленый цвет – и дерево, и чугунные боковины. Остро пахнет блевотиной, на полу – свежая пленка воды, сырость. Видимо, кто-то сблевал и потом мыли. На стене – едва заметный мазок крови.
Выкупили? Нет?
– Чо там?
Дежурный наглеет. Это именно дежурный, меня изначально готовили к активным операциям, и потому я прекрасно знаю структуру полицейского участка, что в США, что в любой из стран СНГ – она мало отличается от советской. На боку – потрепанный «АКС-74У», магазины связаны «валетом» – по башке бы дать. «ПМ» в поцарапанной кобуре. Стоит так, что и сам нас не видит, и частично перекрывает другому менту. Вариант – резко встать, обломок спицы в печень, толкнуть вперед, выведя из равновесия и второго мента, потом перехватить автомат. Два магазина – посечь очередями всех и здесь, и в дежурке, и – на рывок. Ментов в здании мало, менты на мероприятии.
Возможно, так и следовало бы сделать. Обстановка все спишет, в том числе и десяток трупов. Сложная сейчас обстановка, по той же Украине какая только сволота не бродит. Но я не могу. Потому что это не бандитско-джихадистский край, это Украина, с «Пузатой хатой»[22] и девочками на Крещатике. И тем более это Одесса, город, где живет моя бабушка… теперь уже – жила. И я не могу просто так взять и порезать автоматными очередями десяток человек в городе, в который я приезжал на лето, в городе, который щедро делился со мной любовью, солнцем и морем.
Не могу.
Зачем взялся? Сам не знаю. Может, потому, что кто, если не я, знающий город вдоль и поперек, бегавший его улицами и отдыхавший на его пляжах. Возможно, потому, что мне хочется другой судьбы для Одессы, грязной, с разоренным Привозом, с наркоманским Палермо на окраине, который надо выжечь каленым железом и больше к этому вопросу не возвращаться, с мразинами, которые торгуют одесскими девчонками в турецкие бардаки… Вот с этими у меня был бы отдельный разговор. Есть у меня знакомые из албанцев – вот я и продал бы этих торговцев живым товаром… на органы. С..и!
Нет, не могу.
– Чего там?
– Да вроде цапнулись. Стекла побили.
– Сильно?
– Вскрытие покажет.
– Грек там?
– По связи – там.
Начальника милиции города сняли и заменили другим. Начали перебрасывать «живую силу» в город – отморозков, ультрас, подонков всех мастей и видов. Казаки не успевают, Севастополь – тоже. Стволы неизвестно где.
И сам я. Сижу, курю, б…
А где-то там, на улицах, творится история. Нет ничего страшнее, когда история творится на улицах…
Резко зазвонил телефон. Дежурный пошел отвечать.
Вместе со мной – четверо, нас напихали в заднюю часть ментовского «бобика», как селедку. Хватали всех кого ни попадя: двое с явными следами побоев, один – пьяный, еще один – не понимаю за что. Меня тоже схватили просто так – я все помню, я был не пьяный. Проблема в том, что если и стрелять наугад, так тоже можно попасть в цель.