— Как в чем? Надо же разобраться, с Перицены родственники бога Неца или нет.
— Неизвестно, какой материал нам даст этот гипотетический скелет, даже если мы найдем его. Может, он отличается от скелета атанатца не больше, чем, допустим, скелет Дана от скелета Марана. В подобном случае мы его вообще не опознаем. Ради столь сомнительного результата устраивать раскопки целой пустыни? И потом, нам нужен не скелет, нам нужны сами… как ты сказал Роберт?… родственники бога Неца. Вы вообще поняли, с кем имеете дело? Двести-двести пятьдесят лет назад эти родственники располагали ядерной энергетикой. Как минимум. Вполне вероятно, что они имели больше, просто здесь использовали то, что попроще. Это означает, что сейчас они должны быть самое меньшее на нашем уровне. А может, и далеко нас опередили.
— Если не погибли.
— Это, конечно, не исключается. Во всяком случае, на этой планете и в этой системе их сейчас нет. Если допустить, что они здешние жители, они погибли.
— Здешние — в смысле, с планеты? Шеф, а ты лично допускаешь такую возможность?
— Нет. Но исключить ее априори мы не имеем права. Мы обязаны ее проверить.
— Как?
— Я думаю, начать надо с литературного поиска. Планетология нам ничего не дала — ни обычная, ни историческая. Территорий, на которых могла бы возникнуть опережающая цивилизация, нет.
— А может она затонула? Как Атлантида.
— Вот потому и нужен литературный поиск. Откуда ты вообще знаешь об Атлантиде? Покопайтесь в письменных источниках, авось найдете местного Платона. Займитесь фольклором. Надо процедить все. Особое внимание на Лах, ведь нам уже известно, что лахины произвели такой поиск по собственной инициативе. Разумеется, нужные данные могут найтись вне зависимости от того, с Перицены родственники или нет. Патрик, придется отдельно послать в Лах людей со специальной задачей переснять все книги, вывезенные лахинами из Атанаты.
— А в саму Атанату? Что если там сохранились другие подземелья с книгохранилищами?
— Это уже после ухода лахинов. Пока прозондируем участки, где находятся развалины, нащупаем пустоты. Ладно. Кому-нибудь осталось что-либо неясным? В первом приближении? Нет? Тогда расходимся и думаем до завтра. Утром в десять окончательное обсуждение. Патрик, подготовь предложения по поиску в системе. Маран, останься, пожалуйста, я хочу с тобой поговорить.
— А я? — спросил Дан, не двигаясь с места.
— А ты иди к своей Нике. Тоже мне Кастор и Поллукс.
— Я думала, — сказала Ника, — он собирается послать в Лах тебя и Марана.
— Так и есть.
— А теперь у меня сложилось впечатление, что он поручил решить это Патрику.
— Патрик его заместитель по Перицене, — рассеянно ответил Дан, пытаясь привлечь ее к себе.
— Погоди, Дани! — Ника отстранила его и забралась с ногами в кресло. — Объясни мне кое-что.
— Может, после?
— Дан!
— Любопытство — самое сильное чувство женщины, — пробормотал Дан со вздохом и прилег на диван, — пока оно не удовлетворено, о других чувствах нечего и говорить. Ну, что ты хочешь знать?
— Во-первых, это странное совещание. У вас так принято — объясняться намеками и отрывочными возгласами?
Дан пожал плечами.
— Почему намеками?
— Потому что намеками. Без конца и без начала.
— Не повторять же каждый раз всю подноготную. Все, кто работает на Перицене, знакомы и постоянно знакомятся со всеми материалами, старыми и новыми. Все в курсе всего, такой принцип. И потом они сработались, потому и понимают друг друга с полуслова.
— Но ты тоже понимаешь?
— Да, как это ни странно.
— И когда ты успел с ними сработаться?
Дан задумался.
— Сам не знаю, — сказал он наконец. — А почему это тебя так смущает?
— Я боюсь, не слишком ли одинаково вы все мыслите.
— Одинаково? Ну! Ты бы слышала, какие здесь бывают споры. Нет, Ники. Просто вопрос настолько ясен, что…
— Но осталась масса непонятных вещей. Что там было, например, в вашем подземелье, от чего вы облучились?
— Наверно, запасы радиоактивной руды. Судя по характеристикам излучения.
— А если там невзорвавшееся устройство?
— Может, и так. Но вряд ли.
— А почему об этом не было речи?
— Ты же слышала, окончательное обсуждение будет завтра. Сегодняшний разговор преследовал цель просто дать направление… Хватит болтать! Иди лучше сюда.
— Все-таки ты страшно легкомысленный! Как ты можешь? После того, как мы только что узнали… Ведь эти «родственники» погубили целый город! Какой город — страну! Это же страшное преступление.
— Скорее, трагическая ошибка.
— Никто не имеет права на такие ошибки.
— Не имеет. Но совершает их. И хорошо, если потом хоть судит себя за содеянное. В свое время мы и не таких дров наломали. Даже в этом самом вопросе. Полистай историю. Передовые или мнящие себя передовыми народы тащили за уши отстающих, вернее, воображали, что тащат, на деле часто просто разрушая старое у тех, кто не был готов к новому. Действие рождало противодействие, вплоть до резких откатов назад, плодило всяких экстремистов и террористов… В общем, все мы хороши.
— Были. Были хороши.
— Ну сейчас, конечно, Земля населена ангелами, — засмеялся Дан. — Вроде меня. Или тебя. Не успела толком посмотреть на мужа, которого сто лет не видела, и уже мучаешься проклятыми вопросами.
— Тебя, естественно, больше устраивают женщины Атанаты, покорные рабыни, которые… как он выразился?.. были счастливы этим, так, кажется? Трудно себе представить.
— Мне не трудно. Помнишь, когда я увлекся историей, я просмотрел массу матералов? Там был один эпизод конца двадцатого или начала двадцать первого века. Толпа женщин в этих штуках… ну такие накидки, закрывающие лицо. Они требовали разрешить многоженство, отмененное задолго до того. И вообще восстановить дикие порядки в отношении женщин — то ли национальные, то ли религиозные… Забыл.
— Дани! А как с этим обстоит в Лахе? Как ты думаешь, Лахицин женится на вашей Ат?
— Он не может жениться на ней. В Лахе просто нет такого понятия. Они все живут врозь, встречаются, расходятся.
— А дети?
— Дети живут либо у отца, либо у матери, чаще у матери, но отец постоянно навещает их, содержит, воспитывает.
— Если захочет их признать.
— Такого вопроса нет. Дети — честь воина.
— А если это плод случайной встречи?
— Не знаю, отличают ли они вообще случайные встречи от неслучайных.
— Странные обычаи. Уж не пошли ли они от «родственников бога Неца»?
— А что, возможно, — оживился Дан. — Неплохая идея. До Лаха могли добраться беженцы из Атанаты и принести туда обычаи, привитые им пришельцами. Это еще раз наводит нас на Лах, там определенно должно что-то найтись, что-то, кто-то, потомки этих беженцев, например… Они могли принести туда свою культуру, оказать серьезное влияние, Лах ведь тогда только начинался… Черт возьми, это же целое новое направление в исследованиях!
— Но в Лахе ведь работает группа, почему она ничего такого не нашла?
— Никто же не знал про Атанату. Пойду-ка я к шефу.
— Не будь мальчишкой. Завтра обсуждение, там и выскажешься.
— До завтра еще далеко.
— Дани! Не суетись!
Словно с целью положить конец этому спору, щелкнул сигнал внутренней связи, и раздался нетерпеливый голос:
— Даниель! Зайди ко мне. Сейчас. В каюту.
— Глас начальства — глас божий, — усмехнулся, вскакивая, Дан.
Стремительно пробегая коридоры и лестницы, Дан пытался угадать, зачем его вызвал шеф. По той же причине, по которой задержал Марана, или другой? А почему он задержал Марана? Вести с Торены? Наверно… не наверно — наверняка Железный Тигран привез последние новости с Торены. Но почему он решил сообщить их Марану наедине? Что-то очень личное? Но что личное может быть у Марана, у которого нет ни отца, ни матери, ни жены, ни даже возлюбленной? Друзья? Дан не без основания считал их и своими друзьями, во всяком случае, их дела вряд ли подлежали сокрытию от него…
Когда он вошел в каюту, Железный Тигран и Маран сидели в креслах у крохотного низенького столика, на котором стояли кружки с кофе. Разговор, стало быть, неофициальный?
— Садись, — кивнул Тигран на соседнее кресло.
Дан молча сел. Нет, наверно, он ошибся, их лица слишком строги для неофициального разговора…
— Помнишь, Даниель, — сказал, задумчиво глядя на него, Железный Тигран, — когда я хотел тебя отозвать — прошлой осенью, на пике событий в Бакнии, ты обезоружил меня вопросом, принято ли в Разведке бросать друзей в беде?
— Помню, — коротко ответил Дан. — А что такое? Случилось что-нибудь?
— Кое-что.
— На Торене?
— Да.
— Что именно?
— Ты наверняка не забыл, что около четырех лет назад в Латании некие физики открыли реакцию деления ядра при нейтронных бомбардировках?
— На Торене?
— Да.
— Что именно?
— Ты наверняка не забыл, что около четырех лет назад в Латании некие физики открыли реакцию деления ядра при нейтронных бомбардировках?
— На Земле от открытия реакции деления до Хиросимы прошло по-моему лет десять, — осторожно сказал Дан. — Если вы имеете в виде именно это.
— Да, я имею в виду именно это. Кстати, не десять, а шесть. Эти самые физики из Латании — кажется, их было трое, довольно молодые и чересчур энергичные ребята, не преминули также обрисовать концепцию создания ядерного оружия.
— Но никаких признаков, что кто-либо подобрался к этому достаточно близко…
— Месяц назад, — остановил его шеф, — Лайва объявил на закрытом собрании высших аппаратчиков о серьезных успехах в работе над новым оружием, которое, как он выразился… дословно!.. наконец-то позволит пронести знамя Бакнии по всей Торене.
— Им понадобится еще немало лет.
— Может, понадобится, а может, нет. Тут есть отягощающее обстоятельство. Слышал про такое Мертвое озеро? Нет, конечно, вот Маран знает. Вообрази себе, в нем около шести процентов тяжелой воды. Да и на каком этапе эти их работы, мы не знаем.
— Но ведь они начались уже после Марана!
— Кое-что делалось еще при Изии, но в какой-то момент исследования прекратили за их кажущейся бесперспективностью. Но, видимо, некий задел там был, и Лайва о нем вспомнил.
— Понятно. И что мы будем делать? — спросил Дан.
— Мы? Мы не имеем права что-либо делать. Даже если разрешим все наши споры по поводу контакта. А ты ведь понимаешь, то, что мы, а вернее, вы, обнаружили здесь, внесет коррективы не только в контактологию, но и в умонастроения… Повторяю, даже если мы разрешим все наши споры по поводу контакта как такового, для подобного воздействия придется проводить референдум.
— И что же, мы будем сидеть и смотреть, как Лайва получит бомбу и разнесет вдребезги всю Торену?
Железный Тигран не ответил. Он поднялся с места, прошелся по каюте и остановился перед экраном пролонгатора, картина на котором изображала двуглавую гору с заснеженными вершинами… или две горы — одна побольше, другая поменьше. Шеф молча смотрел на картину, и Дан молча ждал.
Неожиданно Маран, не проронивший до того ни слова, тихо сказал:
— Я лечу домой, Дан.
— Домой? А как же Лах? — растерялся Дан. — То есть… Тебя не пустят… я хочу сказать, не впустят…
— В Бакнию? Это мы еще посмотрим.
— Маран, Лайва никогда не даст тебе разрешения вернуться.
— Я не собираюсь спрашивать у него разрешения.
— Хочешь пробраться тайком? Тебя поймают и вышлют обратно. Или не вышлют, а…
— Шлепнут на месте? Сначала пусть поймают.
— И что ты там будешь делать?
— Еще не знаю. Что смогу. Если смогу. Если найдутся люди — один я, конечно, ничего не сделаю.
Дан безнадежно покачал головой.
— Это плохо кончится. Даже если тебе удастся перейти границу…
Железный Тигран резко повернулся к ним.
— Мы высадим его в Бакнии. На орбитолете.
— Мы?!
— Да, мы. Что тебя смущает?
— Но ведь… Как же так? Разве это не вмешательство? — спросил Дан неуверенно.
— А что же, мы должны сидеть и смотреть, как Лайва получит бомбу и разнесет вдребезги всю Торену? — ответил Тигран его собственными словами.
— А ведь нам придется отвечать за это, — неожиданно радостно выпалил Дан.
— Нам?
— Конечно. Ведь я лечу с Мараном. Ведь вы потому меня позвали?
— Все не так просто. Нет, если хочешь — можешь лететь.
— Если? Что это значит?
— Подумай, Дан, — после небольшого колебания сказал Маран. — Я опасный спутник.
— Ты не хочешь, чтоб я с тобой летел?
— Я-то хочу. Хотел бы.
— Тогда что же — ты подозреваешь меня в трусости?!
— После всего? Нет. Просто… Честно говоря, я не уверен, что имею право втягивать тебя в эту историю.
— Какую историю? Почему втягивать? Разве это не моя работа? Ничего не понимаю, — растерялся Дан.
Железный Тигран задумчиво оглядел его.
— Ты, наверно, забыл, Даниель, что вступая в Корпус, дал присягу соблюдать Космический Кодекс?
— Ну и что?
— Я не имею права дать тебе задание, противоречащее каким-либо положениям Кодекса. Это означает, по сути дела, заставлять тебя нарушить Кодекс. В подобном случае ты обязан отказаться выполнять мои приказы и поставить в известность Всемирную Организацию Космических Исследований. Задание тебе я, конечно, дам и, тем самым, главное возьму на себя, но без твоей доброй воли не обойтись. Если что, тебе достанется, так сказать, по минимуму, но все-таки достанется. Теперь понимаешь?
Дан растерялся вконец. Он перевел взгляд со спокойных глаз шефа на каменное лицо Марана, словно ждал от того помощи, но Маран не шевельнулся, видимо, не хотел неосторожным словом подтолкнуть… Или столкнуть в пропасть?
Железный Тигран ободряюще улыбнулся.
— Скажу тебе откровенно, Даниель, мне не впервой нарушать Космический Кодекс. Это третий случай. После первого меня на полгода вывели из Разведки, пока ВОКИ расследовал дело. После второго ВОКИ назначил меня Командиром Корпуса Разведчиков. Видишь ли, в Космическом Кодексе много лишних запретов. Сказывается недостаток опыта, Земной Кодекс тоже не сразу принял свой теперешний вид, посмотрел бы ты на земные законы сотню, другую лет назад… Но я не к тому, что надо попирать Кодекс, напротив… А эту статью мне особенно не хотелось бы нарушать — сейчас, после ваших находок на Перицене, когда мы все воочью увидели, как дорого обходится неумелое вмешательство. Но я не вижу другого выхода. И… Я верю Марану. Не знаю, удастся ли ему чему-нибудь помочь, но хуже он не сделает. Это все, что я могу тебе сказать. Теперь дело за тобой. Решай.
Дан ошеломленно молчал. Космический… О Космическом ему до сих пор думать не приходилось, но Земной… за почти тридцать четыре года жизни у него ни разу не возникало мысли, что можно нарушить Кодекс! Кодекс, эта вершина достижений человечества в области права, Кодекс, рамки которого достаточно просторны, чтоб не стеснить ни одного человека без патологических наклонностей, Кодекс, столь же надежно ограждающий личность от произвола общества, как и общество от произвола личности… А ведь Космический Кодекс, в основном, повторяет Земной, правда, он шире, в нем больше запретов, тут шеф прав… Больше, но разве он, Дан, вправе судить о том? Кодекс есть Кодекс, ему подчиняется каждый землянин… Кроме Железного Тиграна? Нет, невозможно. Но оставить Марана одного? Почему одного, там, в Бакнии, есть люди, которые никогда его не предадут, это точно… Выходит, предателем окажется только он, Дан? Даже Железный Тигран, который видел Марана всего несколько раз… Но поведение шефа определяет не Маран, его беспокоит неизмеримо большее — судьба гуманоидов Торены… каких гуманоидов, они самые настоящие люди, речь идет о целом человечестве… Но не земном. А если Земля не простит? Сознательно идти на нарушение Кодекса — смелость ли это, основанная на широте мысли? Или суть в оторванности от Земли, неизбежном следствии чрезмерной независимости действий и отдаленности маршрутов? Большую часть своего времени Тигран проводит вне Земли, в мирах или около миров, где его слово закон… что ему Земля? А я? Я так давно не был на Земле, что забыл, как она выглядит — но стал ли я независим от нее, от ее забот, от ее законов? Нет. Пока нет. Но неужели и я когда-нибудь оторвусь от Земли? Потеряю ее? Что за глупости мне приходят в голову!..
— Шеф, — спросил он вдруг, — что это за гора? Она на Земле? Или?..
Железный Тигран улыбнулся.
— Каждое утро по дороге в школу я останавливался на минутку в начале улицы, с которой открывался вид на эту гору. Неужели, Даниель, нет кусочка Земли, который тебе хотелось бы всюду возить с собой?
И Дан вдруг понял, чего ему не хватает. Давно не хватает. Собора, мимо которого он в детстве проходил дважды в день. Собора, мимо которого он проходил много лет. Собора…
— Спасибо, шеф, — сказал он тихо. — Когда вылетать?
Часть вторая ТОРЕНА
Номер на двери каюты Марана светился изумрудным светом, и Дан толкнул дверь без стука, но, переступив порог, остановился. Маран лежал на койке, заложив руки за голову, глаза его были закрыты. Спит?
— Что ты стал там, Дан? — сказал Маран негромко. — Проходи.
Дан опешил. Мягко пружинивший под ногами темно-синий пластик, которым были выстланы помещения «Фудзиямы», поглощал звуки лучше любого ковра.
— А может, это не я?
Маран открыл глаза.
— Ко мне больше никто не заходит без стука, — пояснил он с чуть печальной улыбкой. Дан подумал, что он на месте Марана не удержался бы и добавил что-нибудь вроде «неудивительно, вы все свои, а я чужак», но Маран ничего добавлять не стал, просто поднялся и выключил плейер — в каюте чуть слышно, на нижнем пределе громкости, звучало «Адажио» Альбинони. Еще по Бакнии Дан знал, что Маран любит думать под музыку, будь дело на Земле, он уточнил бы — под классическую музыку, но на Торене альтернативы классической музыке не существовало, альтернативные музыкальные течения Земли, возникавшие и исчезавшие бесследно каждые несколько десятилетий, на Торене аналогий не имели. Не приходилось Дану слышать и того, что на Земле именовалось народным творчеством, видимо, торенский музыкальный фольклор давно переплавился в профессиональную музыку, очень давно, развитие культуры на Торене имело иную историю, если о земной культуре говорят «вначале было слово», то о торенской следовало б сказать: «вначале была мелодия»… Дан вспомнил Поэта с его ситой — на Земле человека с подобным типом дарования зачислили б, наверно, в композиторы, конечно, и на Торене мелодичность его песен играла не последнюю роль, но важнее все-таки было слово… Кстати, вот, пожалуй, единственная альтернатива классической музыке — песни поэтов… Что удивительно, торенская музыка была близка земной. Дан вспомнил, как они с Никой были потрясены, впервые услышав торенский оркестр. Хотя, возможно, это и не столь удивительно, сколь кажется, в конце концов, восприятие звуков торенцем и землянином одинаково, да и эстетические критерии сходны, и при разных музыкальных инструментах сама музыка… Во всяком случае, Марану земная музыка вполне заменяла торенскую, а за бесконечное время болезни со всеми ее перипетиями у него появились не только соответствующие познания, но и пристрастия, и Дану случалось слышать у него земную музыку не реже, а может, и чаще торенской. Подбор музыкальных произведений, звучавших в каюте Марана на периценской станции, чрезвычайно удивил радиолога, вызванного с Земли в начале третьего и последнего рецидива, репертуар этот никак не соотносился с традиционными рецептами музыкотерапии и ее физиологическим обоснованием… Вмешиваться в «самолечение» Марана радиолог не стал, напротив, составил программу, даже две из того, что слушал Маран — «инстинкт хорошо отлаженного организма — великая вещь, друзья мои» — и увез с собой. Дан еще ехидно подумал, что только необыкновенной наивности человек способен использовать Марана в качестве модели для изнеженных землян. Хотя радиолог вроде должен был понять… Увидев записи — вся информация с биодатчиков Марана, начиная с первого часа болезни, была им просмотрена кропотливо и с увлечением — увидев записи последнего дня в лагере лахинов, радиолог категорически отказался верить, что человек в подобном состоянии способен сесть в седло и проехать больше двух километров. «Это невозможно, — восклицал он, вперяя негодующий взор то в Дана, приглашенного в качестве дополнительного источника информации, то в экран монитора и потрясая кулаками. — Это невозможно. Так не бывает. С подобным уровнем сердечной деятельности и наполнением сосудов не скачут верхом, а лежат в реанимации»… Дан и сам знал, что так не бывает, но…