– Ну да. А тебе зачем это нужно?
– Странный вопрос.
– Я по-настоящему отличная подруга, – заявила она ему. – Ты же не станешь с этим спорить?
Несколько секунд он внимательно смотрел на нее, будто видел впервые. Смотрел с этакой обескураживающей бесстрастностью, как ученый.
– Ты ничего, – согласился он нехотя. – Однозначно выше среднего.
По окончании университета эта история стала одним из ее любимых анекдотов студенческих лет. Нора так часто ее рассказывала, что в их семье та превратилась в дежурную шутку. Когда бы она ни проявила заботу – забрала рубашки Дуга из химчистки, приготовила ему изысканный ужин без всякого повода, помассировала ему спину, когда он пришел домой с работы, – муж пристально смотрел на нее пару минут, поглаживая подбородок, как тот студент-философ, и затем произносил, с нотками мягкого удивления:
– Да уж. Ты и вправду подружка выше среднего.
– Чертовски верно, – соглашалась она. – Я отношусь к пятьдесят третьему процентилю.
Ныне эта шутка казалась уже не такой смешной или, возможно, была смешной по-другому, поскольку теперь Нора пыталась быть подружкой Кевина Гарви, хотя у нее это не очень хорошо получалось. Не потому что он ей не нравился – проблема была вовсе не в этом; просто она не могла вспомнить, как нужно играть роль, которая когда-то была ее второй натурой. Что должна говорить идеальная подружка? Как поступать? Нынешняя ситуация напоминала ей ту, в какой она оказалась во время медового месяца в Париже, когда вдруг поняла, что не в состоянии ни слова произнести по-французски, хотя в школе учила этот язык целых четыре года.
Так обидно, жаловалась она Дугу. Я ведь все это знала.
То же самое она хотела сказать Кевину, дабы он понял, что она просто немного подзабыла, но скоро непременно все вспомнит.
Je m’appelle Nora. Comment vous appellez-vous?[99]
Я по-настоящему отличная подруга.
* * *Городские собрания сродни церковным службам, думал Кевин, представляют собой привычную чреду ритуалов, утомительных и в то же время, как ни странно, успокаивающих: Назначения, Отставки, Сложение полномочий в связи с выходом на пенсию, Сообщения («Объявляем благодарность отряду девочек-скаутов № 173. В результате организованного ими второго ежегодного благотворительного аукциона имбирных печений было выручено более трехсот долларов для международной благотворительной организации «Пушистые друзья», которая отправляет мягкие игрушки детям из бедных семей, проживающим в Эквадоре, Боливии и Перу…»), Объявления («Настоящим провозглашаем двадцать пятое февраля Ресторанным днем в Мейплтоне и призываем всех обедать и ужинать вне дома!»), Рассмотрение заявок коммерческих организаций, Резолюции по бюджету, Отчеты комитетов, Очередные постановления.
Вопросы повестки дня они рассматривали в довольно хорошем темпе – чуть больше времени заняли отчеты комитетов по вопросам строительства и землепользования (слишком подробный доклад о выборе подрядчика на асфальтирование дорог в рамках муниципального лота № 3) и охране общественного порядка (невнятная справка о зашедшем в тупик расследовании убийства Фальцоне и следом широкое обсуждение вопроса о необходимости усилить полицейское патрулирование в районе парка Гринуэй в ночное время) – и сумели завершить официальную часть с опережением графика.
– Ладно, – сказал Кевин, обращаясь к залу. – Теперь ваш выход. Начинаем публичные дебаты.
Теоретически Кевин приветствовал выступления своих избирателей. Он постоянно твердил: «Мы призваны служить вам. Но для этого нам нужно знать, что у вас на уме. Наша главнейшая задача – выслушивать ваши пожелания и критику и находить новаторские затратоэффективные способы устранения проблем». Ему нравилось думать, что Публичные дебаты на городском собрании – это школьный предмет «граждановедение» в действии: самоуправление в его наивысшем проявлении, прямой диалог между избирателями и теми, за кого они отдали свои голоса, демократия в том виде, в каком она мыслилась ее основателями.
На практике Публичные дебаты обычно выливались в какое-то дурацкое шоу, в балаган, где чудилы и зануды озвучивали свои мелкие обиды и житейские жалобы, как правило, на что-то, что лежало вне сферы компетенции муниципальных властей. Одна из постоянных выступающих считала своим долгом ежемесячно делиться с согражданами новой информацией относительно своих финансовых разногласий с компанией, выдавшей ей полис медицинского страхования. Другой оратор ратовал за отмену перехода на летнее время в границах Мейплтона, выражая надежду, что этот, по общему признанию, нестандартный шаг послужит вдохновляющим примером для других городов и штатов. Один тщедушный старичок постоянно жаловался на плохую работу службы доставки «Ежедневной газеты», которую перестали издавать двадцать лет назад. Одно время городской совет пытался отсортировывать ораторов, лишая слова тех, кто имел привычку выступать «не по существу местных проблем», но такая политика лишь плодила обиженных и оскорбленных, и от нее быстро отказались. Теперь они вернулись к прежней системе, известной под неофициальным названием «Один псих – одна речь».
На январском собрании первым взял слово молодой отец с Рейньер-роуд, недовольный тем, что вечером в час пик мимо его дома, как ошалелые, носятся машины, срезающие путь через его улицу. С негодованием он спрашивал, почему полиция не следит должным образом за соблюдением правил дорожного движения.
– Что должно произойти, чтобы вы зашевелились? – возмущался он. – Ждете, когда под колесами маленькие дети начнут гибнуть?
Член совета Карни, председатель Комитета по охране общественного порядка, заверила его, что на летний сезон полиция запланировала проведение кампании по безопасности дорожного движения, которая будет включать как действия по информированию населения, так и жесткие меры принудительного характера. А пока она лично попросит начальника полиции Роджерса держать под наблюдением пик Рейньер-роуд и близлежащие улицы в вечерний час.
Затем выступила на вид приветливая пожилая женщина на костылях, спросившая, почему в Мейплтоне плохо убирают тротуары после снегопада. Вот она, например, поскользнулась на Уотли-террас и порвала переднюю крестообразную связку.
– В Стоунвуд-Хайтс снег убирают в обязательном порядке, – указала она. – И зимой там ходить гораздо безопаснее. Почему у нас здесь нельзя придумать что-то такое же?
Член совета Дифацио объяснил, что, на его памяти, по этому самому вопросу трижды проводились слушания, и каждый раз большая группа пожилых граждан выступала против внесения каких-либо изменений в закон, ссылаясь на состояние здоровья и причины финансового характера.
– Мы оказались в тупиковой ситуации, – заключил он. – Сделаешь – плохо, не сделаешь – еще хуже.
– Я объясню, как я это вижу, – вмешался Кевин. – Нужно составить список жителей, которые не могут самостоятельно справиться с уборкой снега на вверенных им участках, и подключить к этому делу актив школы. Пусть старшеклассники займутся общественно-полезным трудом.
Несколько членов совета одобрили его идею, и член совета Чэнь, председатель комитета по образованию, пообещала связаться со школой.
Атмосфера немного накалилась, когда слово взял следующий оратор – пылкий молодой парень с глубоко посаженными глазами и клочковатой бородой. Представившись шеф-поваром и владельцем недавно открывшегося вегетарианского ресторана под названием «Чистое кафе», он заявил, что хочет подать официальную жалобу на санинспектора, поставившего несправедливую оценку его заведению.
– Это безобразие, – возмущался он. – В моем ресторане чистота безукоризненная. Мы не работаем с мясом, яйцами и молочными продуктами, которые и являются главным источником многих заболеваний. Все, чем мы кормим своих клиентов, – это свежие блюда, приготовленные из свежих продуктов на новенькой кухне, оснащенной по последнему слову техники. Но нас оценили на четыре балла, а «Цыплят на скорую руку» – на пять? «Цыплята на скорую руку»? Вы издеваетесь надо мной? Про сальмонеллу когда-нибудь слышали? А стейк-хаус «У Чамли»? Вы это серьезно? Когда-нибудь видели кухню «У Чамли»? Неужели вы, глядя мне в глаза, посмеете утверждать, что там чище, чем в «Чистом кафе»? Должно быть, это злая шутка, не иначе. Что-то здесь не то, и я готов поспорить, что дело не в пище моего ресторана.
Кевину не нравились ни снисходительный тон шеф-повара, ни его критика в адрес конкурентов – со стороны владельца «Чистого кафе» это была ошибочная тактика, не самый лучший способ завоевать друзей и заручиться поддержкой общественности маленького городка, – но он был вынужден признать, что заведению «Цыплята на скорую руку» явно поставили завышенную оценку. Лори запретила ему ходить туда много лет назад, после того, как обнаружила в контейнере с чесночным соусом батарейку-таблетку. Когда она принесла свою находку владельцу, тот рассмеялся и сказал: «Так вот куда она делась».
Брюс Хардин, бессменный санинспектор Мейплтона на протяжении многих лет, попросил разрешения непосредственно ответить на «наглые необоснованные обвинения» шеф-повара. Брюс, дюжий мужчина пятидесяти пяти лет, во время Внезапного исчезновения потерял жену. Тщеславным человеком он не слыл, но как же тогда объяснить бросающийся в глаза контраст между его темно-каштановыми волосами и серебристо-седыми усами? Тут явно не обошлось без краски «Лореаль» для мужчин. Говоря вкрадчивым авторитетным тоном, свойственным прожженному бюрократу, он указал, что его отчеты – документы публичного характера и содержат фотографии, документально подтверждающие каждое выявленное нарушение. Все желающие могут ознакомиться с его отчетом о результатах осмотра «Чистого кафе» или любого другого заведения общепита. Он уверен, что его работа выдержит любую самую строгую проверку. Затем он повернулся к бородатому шеф-повару и с дрожью в голосе произнес:
– Я служу на этой должности двадцать три года. И впервые меня обвинили в необъективности.
Шеф-повар, пойдя на попятную, возразил, что он и не думал кого-то обвинять в необъективности. Брюс заявил, что ему так не показалось и нечего из трусости отказываться от своих слов. Не желая допускать, чтобы спор вылился в безобразную перепалку, Кевин поспешил вмешаться, предложив более конструктивное решение, – чтобы оппоненты как-нибудь встретились и в спокойной обстановке обсудили меры по улучшению работы «Чистого кафе», что позволит данному заведению во время следующей проверки получить более высокую оценку. Он слышал, добавил Кевин, великолепные отзывы о вегетарианском ресторане и считает его ценным дополнением к списку разнообразных заведений общепита города.
– Сам я, конечно, не вегетарианец, – сказал он, – но намереваюсь в ближайшее время отобедать там. Может быть, в следующую среду? – Он обвел взглядом членов совета. – Кто-нибудь желает составить мне компанию?
– Угощаешь? – сострил член совета Рейно, чем вызвал смешки в зале, оценившем его чувство юмора.
Перед тем, как предоставить слово следующему оратору, Кевин глянул на свои наручные часы. Было без четверти девять, а еще как минимум человек десять в зале сидели с поднятыми руками, в том числе мужчина, добивавшийся отмены перехода на летнее время, и старичок, которому не доставляли газету.
– Ого! – воскликнул он. – Похоже, мы только во вкус вошли.
* * *Приход Кевина Нору почему-то всегда немного удивлял, даже если она ждала его. Как-то все это было слишком уж нормально, слишком жизнеутверждающе: рослый приветливый мужчина сует ей в руки бумажный пакет, из которого торчит бутылка вина.
– Прости, – извинился он. – Собрание затянулось. Каждый стремился внести свою лепту.
Нора откупорила вино, и Кевин стал рассказывать ей о собрании, более подробно, чем нужно. Она старалась демонстрировать живую заинтересованность, кивая в надлежащих, как ей казалось, местах, комментируя от случая к случаю или задавая уточняющие вопросы – для поддержания разговора.
Хорошая подружка должна уметь слушать, напомнила она себе.
Но Нора и сама понимала, что притворяется. В ее прежней жизни Дуг, сидя за этим же самым столом, примерно так же испытывал ее терпение, пускаясь в нудные монологи о том, что происходило у него на работе, посвящая ее в юридические и финансовые тонкости той или иной сделки, вслух размышляя о различных препятствиях, которые могут возникнуть, и о том, как их обойти. Но как бы скучно ей ни было, она всегда сознавала, что работа Дуга важна для нее, затрагивает ее личные интересы и будет иметь последствия для ее семьи, и потому она обязана внимательно следить за его рассказом. Однако сколь бы она ни ценила общество Кевина, Норе не удавалось убедить себя в том, что ей есть дело до строительных норм и правил или до продления сроков оформления разрешения на содержание домашних питомцев.
– Это только собак касается? – полюбопытствовала она.
– И кошек тоже.
– Значит, вы отказываетесь брать пеню за просрочку?
– Формально, мы продлеваем период регистрации.
– Так в чем же разница?
– Хотим заставить народ подчиняться законодательным требованиям, – объяснил он.
* * *Они сидели вместе перед телевизором. Одной рукой Кевин обнимал Нору за плечи, играя с ее гладкими темными волосами. Она не возражала против этой ласки, но и не показывала, что это доставляет ей удовольствие. Ее взгляд был прикован к экрану, на который она смотрела с напряженным задумчивым вниманием, словно показывали не «Губку Боба», а шведский артхаус 1960-х.
Кевин охотно смотрел с ней телевизор, не потому что передача ему нравилась (на его взгляд, мультфильм был визгливый и чересчур эксцентричный) – просто это был удобный повод, чтобы наконец-то прервать свой монолог. Он слишком долго рассказывал ей про городское собрание – про перерасход бюджетных средств, выделенных на уборку снега, про то, как мудро они поступили, решив заменить парковочные счетчики в центре города на билетные автоматы и т. д. и т. п., – говорил и говорил, лишь бы избавить их обоих от неловкости, а то им пришлось бы сидеть и молчать, как супругам со стажем, которым уже давно нечего сказать друг другу.
И ведь обидно было то, что они почти ничего не знали друг о друге, хотя вместе ездили отдыхать. Ему еще столько всего нужно было выяснить, у него накопилась к ней масса вопросов, и он задал бы их, если б она позволила. Но Нора еще во Флориде дала ясно понять, что личное – это запретная зона. Она отказывалась говорить о муже и детях, даже о своей прежней жизни. И он видел, как она напрягалась те несколько раз, когда он пытался рассказать ей о своей семье. Морщась, она отводила взгляд, словно ей в лицо светил фонарем полицейский.
По крайней мере, во Флориде они находились в непривычной обстановке, почти все время проводя на открытом воздухе, где ничего не стоило нарушить молчание, обменявшись замечаниями по поводу температуры воды в океане, или красоты заката, или того, что мимо пролетел пеликан. Здесь, в Мейплтоне, ничего такого не было. Они всегда находились под крышей, всегда у нее дома. Нора не ходила ни в кино, ни в рестораны, даже в «Carpe Diem» не соглашалась заглянуть, чтобы пропустить перед сном стаканчик. Они только и делали, что пытались говорить ни о чем и смотрели «Губку Боба».
Впрочем, даже об этом Нора ему не рассказывала. Кевин понимал, что с этим мультсериалом у нее связаны определенные воспоминания, и был тронут тем, что она позволяет ему принимать участие в ее ритуале. Однако он хотел бы больше знать о том, что «Губка Боб» значит для нее и что она записывает в тетради после просмотра каждой серии. Но, очевидно, это его тоже не касалось.
* * *Нора не хотела быть холодной и замкнутой. Она хотела быть такой, какой была во Флориде – открытой, энергичной, раскрепощенной душой и телом. Те пять дней пролетели как во сне. Они оба упивались солнцем, адреналином, не переставая удивляться тому, что оказались вместе в непривычной жаре, освободившись из плена повседневной рутины. Они гуляли, катались на велосипедах, флиртовали, купались в океане, а, когда темы для разговора иссякали, пили, нежились в джакузи или читали триллеры, купленные в аэропорту. Ближе к вечеру они на несколько часов расставались – расходились по своим номерам, чтобы принять душ и вздремнуть перед совместным ужином.
В первый же вечер она пригласила его к себе. Ей казалось, этого требуют правила приличия – как-никак за ужином они выпили бутылку вина и на пляже целовались так, что аж дух захватывало. Она не нервничала, раздеваясь в его присутствии, не просила его погасить свет. Стояла перед ним обнаженная, блаженствуя под его восхищенным взглядом. Ощущение было такое, что ее кожа пылает.
– Что скажешь? – спросила она.
– Изящные ключицы, – отвечал он. – Осанка красивая.
– И это все?
– Пойдем в постель, и я дам оценку твоим подколенным ямкам.
Она забралась в кровать, прижалась к нему. Торс у него был как светлая каменная плита, надежная и твердая. Когда она первый раз обняла его, у нее создалось впечатление, что она обнимает дерево.
– Ну и как мои подколенные ямки?
– Честно?
– Да.
Его ладонь поползла по ее ноге вниз от бедра.
– Холодноватые.
Она рассмеялась, он поцеловал ее, она ответила на его поцелуй, и разговор на том был закончен. Заминка произошла несколько минут спустя, когда он, пытаясь овладеть ею, обнаружил, что она слишком сухая. Она извинилась, объяснила, что ей не хватает практики, но он шикнул на нее и языком проложил дорожку по ее телу до самого ее естества. Он не спешил, возбуждая ее, давал понять, чтобы она расслабилась, что это нормально, лаской ненавязчиво заставлял идти незнакомой тропой, пока она не перестала нервничать и, издав тихий вскрик, не осознала, что уже дошла до конца пути, что какой-то узел в ней развязался и нечто теплое сочится из нее. Отдышавшись, она ползком переместилась в нижнюю часть кровати и отплатила любезностью за любезность, ни разу не вспомнив про Дуга и Кайли, взяла в рот его плоть, вообще ни о чем не думала, пока не довела его оргазма, пока он не перестал содрогаться и она не прониклась уверенностью, что выпила его до последней капли.