– Это Кривонос с нервным срывом?! – не выдержала Алена и пошла напролом. – Да его нервы три войны выдержат!
– У него подозрение на перелом, – отрезала Вера Павловна.
– А у Зайцевой вообще нервов нет! – из последних сил сопротивлялась вожатая.
– Зато они есть у остальных. Иди отсюда! Ты еще не знаешь, что творится в твоем отряде. Поспрашивала бы своих, почему они все такие дерганые стали за последнее время.
– Белены объелись, – пробормотала Алена, а сама стала считать.
Зайцева, Кривой… От страха в глазах на мгновение потемнело.
– А третий кто?
– Постников. Вот ты все шутишь, а я бы вообще рекомендовала пригласить его родителей. Очень неуравновешенный мальчик. Пускай в изоляторе пару дней проведет. Успокоительные я ему уже дала.
– Не оставляйте его здесь! – ахнула Алена. – Не оставляйте!
– Это еще что за фокусы? – Вера Павловна разозлилась не на шутку.
– У вас покойница ходит, – зловещим шепотом сообщила вожатая.
Врач замерла. На лице ее отразилось сомнение – а не положить ли и вожатую рядом с детьми? Но вот решение было принято, и брови у врача сурово сдвинулись.
– Иди-ка ты… отдыхать. Нагулялись сегодня! Все! Завтра явишься! Сходили к месту гибели, нарассказывали друг другу страшилок. Да и твои в отряде тоже не печенье пекут. – Вера Павловна сунула руку в карман и достала оттуда довольно внушительный сверток. – Не хотела тебя расстраивать, но ты глянь, чем твои занимаются. И зайди к Кирюше, он тебе все подробно расскажет.
В недрах изолятора послышались крики, кажется, опрокинулся стул, и Вера Павловна захлопнула перед Аленой стеклянные двери своей вотчины. Разговор считался законченным.
Алена глянула на сверток, и ей захотелось присесть – ноги задрожали, мир опасно накренился. У нее в руках был дневник Лены Канашевич и маленькая кукла, сделанная из платка. В грудь и голову куклы были воткнуты иголки. Три года назад такие куколки делали на кружке «очумелых» ручек. Все увезли их домой. Кроме одной.
В памяти все спуталось, стало выстраиваться в цепочку и смешалось уже окончательно. Главное, было непонятно – кто нашел пакет, кому он понадобился и зачем?
Мимо веселым табунком пронеслись гвардейцы, довольные, что на некоторое время избавились от предводителя, спустились подружки-хохотушки, явившие миру свои унылые физиономии.
– Ей из изолятора лучше не выходить, – мрачно сообщила Томочка, а Кузя согласно покивала.
– Завтра видно будет, – прошептала Алена, пряча сверток за спину.
– Ничего завтра уже не будет, – пообещала Миленькая и усмехнулась. Совсем не так, как улыбалась обычно. Она презрительно дернула губой, как когда-то любила делать одна очень мечтательная девочка. Которой больше нет.
Стоило Вере Павловне спуститься на первый этаж, чтобы позвонить в ближайшую больницу и договориться о машине с рентгеновским аппаратом, в палатах поднялся шум.
– Ну что ты несешь, убогий! – тянул Кривой, вольготно развалившись на кровати и закинув пострадавшую ногу на спинку. Заработал он растяжение не в драке, а уже после нее, глупо оступившись на ровном месте. – Я тебе по голове, что ли, слишком сильно стукнул? Совсем крыша уехала? Покойницы ему мерещатся!
Пося пыжился, крепче переплетал руки на груди и даже пытался лечь лицом к стене. Но правый бок у него тоже оказался отбит, поэтому лежать он мог только на спине, а значит, вынужден был внимать всему тому, что ему говорили.
– Ирка, ты слышала! – стучал своими кулачищами в тонкую стену Юрка.
– И слышать не хочу! – орала из своей палаты Зайцева.
Она болтала по телефону и вид имела совсем не больной.
– Да ладно, Аньк, ладно… Я поняла… Не буду выходить. Спать лягу. Да нет тут никаких покойниц! Все тихо. Это рядом палата буйных. Да я сама кого хочешь убью, – жизнерадостно заверила Зайцева, давая отбой.
– Вот! – встрепенулся Пося. – Есть покойница! Она тут три года назад померла, а теперь всем мстит. Особенно тем, кто никого не любит!
– Ну, это ко мне не относится, – завозился на кровати Кривой. – Все, кого я не люблю, уже на том свете. Один ты остался. Да и то, выходит, до ближайшей ночи. Уберешься ты отсюда к своим собратьям, и все вздохнут свободно.
Валька так крепко переплел руки, что мышцы заболели. И он бы, наверное, сросся руками, ногами, впечатался бы в кровать, стал бы загадкой для археологов, если бы в распахнутую створку окна не стукнул камешек.
Внизу стояла бледная Алена и очень решительно упирала руки в бока.
– Вяжите простыни и спускайтесь вниз! – приказала она.
– А я больной! – радостно гыкнул Кривой.
– К утру еще и мертвым будешь! – разъярилась вожатая. – До ночи вам надо оттуда убраться! – Она глянула направо-налево. – После ужина все пойдут в кино, а вы вылезете через окно и вернетесь в отряд. Это понятно?
– Никуда я не пойду! – еще сильнее перегнулся через подоконник Юрка. – Нам с Иркой и здесь хорошо.
Он взглянул на свесившуюся из соседнего окна Зайцеву. Королева красоты не удостоила его ответным взглядом. Наоборот, занавесилась ширмой из волос. И уж какие она там рожи корчила, видно было только Алене.
– Я пойду! – заторопился Валька. – Она появится, да?
Аленины глаза потемнели.
– Уходите все вместе! Увидите Кабанова, в шею его гоните в отряд!
– О! С нами Кабанчик! – сполз с подоконника Кривой. – Нормально!
Он снова плюхнулся на кровать и блаженно зажмурился.
– И держитесь подальше от Миленькой.
– Это она пускай подальше держится, – пробормотала Ирка.
– Ты не спорь, – гаркнула Алена, и подслушивающий их разговор Пося тоже сполз с подоконника. Попадать под горячую руку вожатой не хотелось. Вставая, он даже окно прикрыл. Ну их, со своими секретами.
Кривой на соседней койке завозился. Валька вздохнул. Нигде он не был свободен – ни здесь, ни в отряде. Как же ему хотелось домой. Сесть за стол, написать какую-нибудь зубодробильную историю, где вывести всех в глупом виде.
– Что ты там говорил про покойницу? – улыбнулась Вальке своей самой очаровательной улыбкой Зайцева, отчего Постников вздрогнул, закрываясь от нее подушкой. – Пойдем ко мне, расскажешь.
– Э! Куда! – приподнялся Кривой, пропустивший как Иркин приход в палату, так и ее уход. – Без меня?
Ирка застыла в дверном проеме, прижалась телом к дверному косяку. Движение получилось не очень естественным. Где-то когда-то в каком-то кино она видела, что героини, когда хотели привлечь внимание, поступали точно так же. Герои после этого движения обычно теряли волю и на все соглашались.
– А ты здесь побудь, поболей немного, – ласково разрешила она.
И провела рукой по пластику дверного короба. Кривой сглотнул, поддаваясь магии жеста, и остался на месте. Пося с готовностью помчался к Ирке.
Глава девятая Танец смерти
Солнце неуверенно клонилось к закату. Лагерь притих – в клубе показывали фильм «Профессионал», старую французскую ленту с Бельмондо. Удивительно – смотреть детектив собрались все, даже малыши, они притихшими птенчиками сидели на первых рядах. Печальная музыка Эннио Марриконе плыла над взлохмаченными головами, выбивала из девичьих глаз слезу – сразу было понятно, что добром эта история не кончится, что главного героя убьют, подло, в спину, и от этого его искренняя улыбка, широкое доброе лицо заранее представлялись в трагическом свете.
Под окнами изолятора защелкал соловей, наконец-то дождавшийся покоя. Он самозабвенно запрокидывал голову, закатывал глазки, хохолок топорщился, зобик раздувался. Солнце, подталкиваемое его трелями, тянуло лучи к горизонту. Июльский день долог, вечер тянулся бесконечно.
Кривой задремал. Ему снился поход. Он шел впереди, легко и уверенно. В леске, за редкими березками, темнел памятник – это было место гибели Гагарина, об этом все знали. Юрка хотел добежать до него первым. Он рванул. Ноги сначала весело понесли его вперед. Он бежал и бежал, пока не почувствовал, что завяз, забух, что ноги месят пустоту на одном месте. Вокруг никого. Все там, около памятника. Последний рывок. Сердце колотится. Он уже не бежал, а падал. Поднял голову, чтобы крикнуть, и увидел, как из-за редких березок вышел сам Гагарин. Первый космонавт улыбался ему своей знаменитой улыбкой. Шел. Улыбался. Шел, но при этом оставался около березок. Улыбался. И в этой улыбке уже не было ничего доброго. Застывший оскал. Трава под сапогами космонавта хрустнула.
Хруст разбудил Юрку. В палате кто-то был. Кто-то ходил, поскрипывая плохо закрепленным линолеумом на полу. Шаги четко прозвучали мимо Юркиной кровати. Кто-то крутанулся на пятке – скрипнула резина о резину.
Кривой заметил, что не дышит, и громко втянул воздух, чтобы вернуть себе чувство реальности. На улице еще было светло. В распахнутом окне надрывался соловей. Все было нормально.
Трыкнул линолеум. Шаги прервались. Скрипнула кровать. Кто-то сел на пустую койку Постникова. Только сейчас Кривой понял, что Вальки нет. Он как ушел сколько-то часов назад к Зайцевой в палату, так и не вернулся. Юрка не мог отвести глаз от ямки, что образовалась от присевшего невидимого тела.
– Кто здесь?
Хриплый, незнакомый голос. Странная скованность в теле. Что это? Он боится? Чего? Пустоты? Звуков? Что ему могут сделать звуки?
– Пося?
Юрка начал привставать, протянул руку, чтобы убедиться, что никто перед ним не сидит, что ему все показалось.
Послышался легкий смешок. Кривоноса обдало ледяной волной паники, и он бухнулся обратно на свою кровать.
– Кто здесь? – крикнул он, уже не удивляясь, что голос его вдруг стал тонким и визгливым, что вопрос его заметался среди стен, не желая останавливаться.
– Кто? Кто? Кто? – вернулось эхом.
– Валя?
– Ля! Ля! Ля!
Эхо носилось, как в ледяной пустыне, звонко отражаясь от далеких скал.
– Ирка!
– Ка! Ка! Ка!
Он почувствовал себя мальчиком Каем, потерявшимся во владениях Снежной королевы.
Когда он вскочил, нога вдруг дала о себе знать. Боль прострелила вдоль позвоночника, но он все равно выбрался из палаты, завернул в соседнюю. По коридору пронесся веселый топоток. Сомнений не было – кто-то ходил. Кто-то пытался от Юрки спрятаться. Но это не так просто! Он никогда никому не давал спуска!
Кривой быстро повернулся.
Они стояли за его спиной! Они издевались над ним.
Никого там не было. Белые стены, гулкий коридор. Легкий вздох.
Держась за стены, Кривой дошел до стеклянной двери. Она была заперта. Грохот, с каким он дернул дверь, прокатился по коридору и вернулся, глухо стукнулся в стеклянную перегородку. Юрка глянул через плечо.
– Что за черт? – прошептал он сам для себя, желая убедиться, что находится в реальности, что все это ему не снится.
Не снилось. Он стоял в коридоре совсем один, палаты за его спиной были пусты.
– Эй! Народ!
Кривой захромал туда, где, по его глубокому убеждению, должна была быть Зайцева. Конечно, она у себя. Дрыхнет. Или слушает в наушниках музыку на такой громкости, что остальной мир перестал существовать.
– Ирка! – крикнул он, еще не зайдя в комнату.
Там она, там…
Он еще убеждал себя, что Ирка на месте. Спит. Или музыку слушает. Но уже видел, что никого нет. Видел и не верил. Шарил глазами по пустым кроватям, заставляя фантазию рисовать Иркин образ, заставляя реальность эту фантазию воплощать.
Рано он себя в волшебники записал – от одного его желания Ирка не появилась.
За спиной вздохнули. Нет, не вздохнули. Усмехнулись!
И тут Юрка вспомнил. Алена советовала связать простыни и драпать из изолятора в отряд.
Он рванул к окну, сильно перегнулся через подоконник. Пошарил рукой. Здесь они должны были быть, связанные простыни, по которым…
«Тон, тон, тон», – навязчивой капелью заиграл оркестр. Словно распахнули дверь клуба, и оттуда стала слышна вечно печальная заглавная музыка фильма.
В спину толкнули. Это был не эфемерный ветерок, не легкое касание, а реальный тычок. Кривой даже ноги от пола оторвал, но удержался за подоконник. До хруста вывернул голову.
Кабанов! Физиономия застывшая, слегка перекошенная. Кожа на щеках шелушится. Взгляд стеклянный.
– Ты чего? – успел покрыться холодной испариной Юрка, прежде чем Сашка сильнее нажал ему на спину, заставляя перевалиться через подоконник. Кривонос уже не мог смотреть на Кабанова. Перед собой он видел далекий асфальт, кирпичики дорожки, ступеньки слева. От ужаса, что он сейчас рухнет вниз, дыхание перехватило. Крик застрял в горле, побоявшись выходить наружу.
«Тон, тон, тон», – опять заиграла музыка.
– Привет! Ты чего здесь?
– Уйди!
– Чего это я уйди, если я тут болею. А ты чего? Тоже… того?
– Ничего и не того! Надо и пришла. А ты чего подумал?
– Подумал, ко мне.
– Больно надо!
– Типа понравился.
– Ага, бегу и падаю!
– Тогда чего ты за мной ходишь?
– Я хожу?
– Нет, я хожу. Сама зачем-то поперлась за мной в поход, сюда залезла.
– Почему залезла?
– Потому что дверь закрыта. И влезть сюда можно только через окно. Или ты этот… инопланетянин.
– Щаз!
– Музыка… Слышишь?
– Ничего я не слышу!
– Может, потанцуем?
– Что ты ко мне привязался?
– Сама привязалась! Значит, я тебе понравился. Ты мне, кстати, тоже.
– С ума сошел? Катись отсюда!
– Не могу. Говорю же – болею.
– Иди! Дверь открыта!
«Там-та-там», – звала музыка.
– Красиво. Чего, танцуем? Жалко, что ты мертвая. Мы бы с тобой подружились.
– Никакая я не мертвая! Это вы сейчас все станете мертвыми. Все будете со мной.
– Слушай музыку! Ты когда ругаешься, с ритма сбиваешься.
– Никогда не умела танцевать. С Пашкой пыталась. Но он меня предал!
– Не предавал тебя никто. Это ты себя предала. Если любила, то твоя любовь у тебя и осталась.
– Откуда ты такой умный?
– Это не я умный. Это мне одна девчонка сказала…
– Он должен был остаться со мной. Сбрось его!
Комната вдруг наполнилась охами, вздохами и шепотками.
«Виноват! Он виноват! – выл голос. – Ненавижу! Всех! Убью!»
– Ты мне показалась другой…
Музыка начала затихать. Из коридора в палату шагнула Ирка. Валька опустил руки. Ленка смотрела на него зло.
– А какой? – Она глянула через плечо Поси на застывшего Кабанова, который все сталкивал, но никак не мог столкнуть обалдевшего Юрку со второго этажа.
– Такой же, как я. – Валька глянул в сторону. – Одинокой. Мне казалось, вдвоем нам будет хорошо.
«Ах!» быстро осыпалось по стенам, зашуршало по стертому линолеуму.
Лена отступила.
Мимо нее проскочила Ирка, схватила замершего Кабанова за край футболки, потянула к себе. Сашка безвольной куклой качнулся в ее сторону. Кривой перестал дрыгать ногами и коснулся ими пола.
– А ты один? – тихо спросила Лена, равнодушно глядя на перемещение ребят по комнате.
– Вроде да. Домой хочется.
– Ой, и мне так хотелось! Чтобы больше никого-никого! Только мама.
– Но еще две недели.
– Ага! Я когда поняла, что еще столько ждать… – Лена замерла, уставившись в глаза Поси. – А хочешь, мы с тобой вместе из окна выпрыгнем?
– Ээээ, – Валька беспомощно оглянулся.
– Или я могу таблеток добыть.
– Нууууу… Это… – вконец потерялся Пося. – Ты мне, конечно, очень нравишься. Но как-то… того… Я вообще-то жить люблю. А потом, – заговорил он уверенней, – маму расстраивать не хочется. Она у меня одна.
– Ты ее любишь сильнее, чем меня? – кокетливо уточнила Лена.
– Ты – это другое дело, – расплылся в довольной улыбке Валька.
– А у тебя сейчас никого нет? Ну… девочки.
– Откуда?
И тут Ленка кинулась ему на шею. Валька успел зажмуриться и втянуть голову в плечи. Кабанов болезненно дернулся, прикрыл щеки ладонями. Юрка в панике спрыгнул обратно в палату и резко, наотмашь отвесил Сашке хороший пинок.
Соловей подавился звонкой трелью и расстроенно замолчал.
– Вот! – крикнули в наступившей тишине. – Гляди, что твой отряд делает! Где ты в этот момент должна быть?!
На ступеньках административного корпуса стоял Кирюша с синей папкой под мышкой. Рядом Алена. Она тяжелым взглядом смотрела на дерущихся в палате мальчишек. Они стояли, вцепившись друг другу в грудки, покачивались, словно собирались на пару кинуться вниз. Услышав старшего вожатого, они отпрянули в разные стороны.
– А я чего? – сразу перешел в глухую оборону Юрка. – Я ничего!
И потянул к себе створку окна.
– Кабанов! – заорала Ирка, повисая на шее обалдевшего Сашки.
Пося стоял посреди комнаты один. Лены рядом с ним не было.
– Я, пожалуй, пойду отсюда, – похромал подальше от окна Юрка.
– А куда эта делась? – Валька заметно расстроился. – Лена? Лена! – Пося тоже вывалился в коридор.
– Понесла свое счастье на тот свет, – оторвалась от Сашки Зайцева – щеки у Кабанова опять полыхали, но теперь уже украшенные Иркиными поцелуями – она ухитрилась подвести губы красной помадой.
В коридоре грохнула дверь со стеклянной вставкой – расстроенный Кривой ушел.
– Алена! В чем дело? – возмущался на улице Семен Семенович. – Отбой был! Почему твой отряд еще не в корпусе?
– А чего ты тут делаешь? – отстранился Сашка от обнимавшей его Ирки.
– Тебя спасаю, – прошептала Ирка, снова прижимая к себе Кабанова.
Она его не любила, нет, но сегодняшний день ставил сильного, уверенного Кабанова в зависимость от Зайцевой, и ей это очень нравилось. В голове рождались идеи – как использовать свою власть.
– От кого? – все пытался высвободиться Кабанов, но из Иркиных объятий вырваться было не так просто. Если Зайцева что выбирала, то держала крепко.
– От чужой любви.
– Чего?
– Очень просто. На тебя оказалось слишком много претенденток.
– Кто это? – Сашкины глаза смеялись.
– Томочка с Кузей.
– Да пошли они.
– Они и пошли. Ночью к изолятору. И кое-что нашли.
– И что же?
– То, что оживило вашу покойницу. Ты договорился с покойницей, что она уберет с твоей дороги Кривого?
– Ой, ну, подумаешь!
Ох уж эти мальчишки, все-то у них «просто так» да «подумаешь»!