– Нет, никто, – с сожалением ответила Полина Сергеевна. – Какой ты бледный, Alexandre! А верно, что в тебя вчера кто-то стрелял? Просто возмутительно, что правительство не принимает никаких мер! Скоро на улицу будет невозможно выйти!
Но у Александра не было никакого желания беседовать о вчерашнем происшествии.
– Два кольца и брошка – не такая уж большая потеря, – сказал он. – А что с бумагами?
Ему показалось, что Полина Сергеевна насторожилась.
– Какие бумаги? Alexandre, о чем ты? – Тон ее был настолько фальшив, что не обманул бы и младенца.
– Мне сказали, что у вас пропали какие-то бумаги, – пояснил Александр, пристально глядя на мать. – Что в них было?
– Ах, право же, пустое. Даже не стоит и говорить. – Баронесса рассмеялась деланым смехом и взяла сына за руку. – Ты слышал последние новости? Будто бы на Малой Садовой открыт подкоп с бомбами! Хотели взорвать царя, если бы он поехал не через канал, а другой дорогой. В какое время мы живем!
Однако от Александра было не так-то просто отделаться. Раз задав вопрос, молодой человек желал получить на него ответ (в чем, кстати, был схож с Амалией).
– Мама, что это были за бумаги? – серьезно повторил он.
Полина Сергеевна отстранилась, и выражение лица у нее сделалось хитро-противное, как у ловкой воровки, которая уверена, что ее нипочем не поймают с поличным. Такое выражение ее лица сын особенно не любил, но теперь по нему понял, что, каково бы ни было содержание украденных бумаг, мать ему все равно ничего не скажет.
– Письма, – обронила та, скомкав платочек, – просто письма. Ума не приложу, кому они могли понадобиться…
Александр помрачнел и спросил напрямик:
– Вас могут ими шантажировать?
– Александр! – Полина Сергеевна отшатнулась, изобразив на лице ужас и непонимание. – Ты смеешь подозревать свою мать? В чем? Боже мой, как я несчастна!
И женщина опять принялась всхлипывать, стонать и жаловаться на судьбу. И чем больше она жаловалась, тем меньше сын испытывал к ней сочувствия. И это его мучило, потому что он чувствовал себя каким-то моральным отщепенцем. Молодой человек и хотел бы любить и уважать свою мать, но – не мог.
Александр сидел, смотрел в сторону и ждал, когда баронесса сочтет, что пора оканчивать спектакль, и прекратит всхлипывать. Полина Сергеевна украдкой покосилась на его безразличное, замкнутое лицо, всхлипнула последний раз и убрала платочек.
– Я понимаю, что ты беспокоился о драгоценностях, – сказала она. – Но то, о чем ты думаешь, не пропало.
«О чем я думаю?» – удивился Александр.
Полина Сергеевна поднялась с места, взяла со стола плоскую коробку, обитую темно-синим бархатом, подошла к сыну и с гордостью сказала:
– Здесь наши фамильные драгоценности. Старший сын всегда дарит их своей невесте, а потом, спустя много лет, они передаются следующей женщине, которая входит в нашу семью.
Все-таки баронесса не удержалась и погладила коробку, словно та была живым существом. Александр смутился. Помнится, отец когда-то что-то рассказывал об этом, но, по правде говоря, ему никогда не было дела до их фамильных безделушек.
– Они очень пойдут Бетти. – Мать наконец решилась и протянула сыну коробку. – Возьми.
Он поднялся с места, смутно чувствуя, что именно этого требовал ритуал передачи драгоценностей, и взял коробку.
– Можно посмотреть?
– Конечно. – И мать добавила, не удержавшись от вздоха: – Они теперь твои.
Александр открыл коробку. Внутри лежала изумрудная парюра – без сомнения, старинная и дорогая, с крупными камнями в обрамлении бриллиантов, которые тускло блестели на пыльном бархате. Ожерелье, два браслета, небольшая диадема, брошка, держатель для букета, который крепится к платью, и кольцо. Молодой человек припомнил, что портрет матери в этих украшениях висит в ее спальне, и почувствовал неловкость. Может быть, лучше все-таки заказать для Бетти отдельную парюру?
– Нет, нет, – сказала мать поспешно, уловив его намерение. – Все знают, что эти украшения должна носить твоя невеста, так что было бы невежливо… Ну, ты понимаешь.
И она сама закрыла коробку, этим жестом словно отрекаясь от парюры навсегда. Потом спросила:
– Как твоя рука, лучше?
– Я как раз собираюсь идти к Боткину, – ответил сын. – А что вы говорили о подкопе?
– Ах, это просто невероятно, просто чудовищно!
Полина Сергеевна оживилась и принялась описывать, что в доме на Малой Садовой была будто бы сырная лавка, а на самом деле там жили террористы, которые сделали подкоп под улицу и заминировали его. И если бы 1 марта государь поехал не через Екатерининский канал, а другим путем, он бы неминуемо оказался на Малой Садовой, и последовал бы взрыв.
…Александр не помнил, как попрощался с матерью, не помнил, как оказался на улице и взял извозчика, чтобы ехать к Боткину, – двигался как сомнамбула. И только боль вернула его к действительности, когда доктор снял повязку и стал осматривать раненую руку.
– Какие-то безумцы… – прошептал офицер. – Они охотились на него как на дикого зверя!
Боткин удивленно посмотрел на него.
– Вы бледны, Александр Михайлович… Голова у вас не кружится?
– Нет! – отрезал барон Корф. – Ну вот вы, доктор, умный человек. Вот объясните мне: они убили государя. И чего этим добились?
– Сложный вопрос, – усмехнулся доктор. – Видите ли, прежде всего добились того, что о них говорят. Их считают силой после того, что они совершили. Террористы внушают страх. А в нашей стране – так уж сложилось – кто внушает страх, тот имеет власть. Над людьми вообще или только над душами, в данном случае неважно… Ну вот, вы опять побледнели, голубчик. Куда это годится…
А Александр задумался. Власть страха… Ну да, все верно: запугать, чтобы почувствовать себя сильными. Он вспомнил один из душераздирающих романов миссис Ладгроув, где было описано фантастическое существо, которое питалось чужими страхами и жило за их счет. Тогда, в мгновения блаженного ничегонеделанья, образ показался ему чепухой, фантазией в гофмановском духе, однако теперь молодой человек так уже не думал.
«Ну уж нет! – со злостью решил барон. – Они могут убить меня, но запугать себя я им не дам!»
Кроме того, офицер вспомнил еще одного человека, который, по-видимому, тоже был твердо намерен не дать себя запугать, и сразу же от Боткина поехал к Амалии. Но Аделаида Станиславовна сказала ему, что дочь ушла куда-то, кажется, к модистке, и обещала вернуться не скоро.
Полный смутного недовольства, которое он затруднялся себе объяснить, Александр вернулся домой и застал у себя князя Мещерского и Никиту Васильчикова.
– Я думал, ты на дежурстве, – сказал Александр Сержу.
– Старик меня отпустил, чтобы я за тобой присматривал, – объяснил тот. Александр вспыхнул. – Кстати, ты слышал новость? Двор перебирается в Гатчину.
– Сейчас? – удивился Корф.
– Петербург ненадежен, и государя уговорили, хотя он до последнего отказывался уезжать, – отозвался Никита. – Но когда стало известно о подкопе на Садовой…
– Под улицу действительно была подведена мина? – быстро спросил Александр.
– Да, – кивнул Никита. – До сих пор к ней не решаются притронуться, вызвали лучших саперов. Говорят, мина снаряжена по последнему слову взрывного дела.
– Тебе повезло, что вы ехали не через Садовую, – добавил Серж. – Иначе бы жертв было куда больше.
– Ты называешь это везением? Черт возьми! – не сдержавшись, вспылил барон. Отвернулся и в волнении сделал несколько шагов по комнате.
– Послушай, Корф, – вмешался Никита, – в конце концов, мы твои друзья. И как друг, я скажу тебе вот что: если что-то произошло, то все уже бесполезно. Ты понимаешь? Прошлого не изменить.
– Ты о чем? – хмуро спросил Александр.
– Мы же видим, что происходит, – ответил за Никиту Серж. – Ты казнишь себя за то, что не смог спасти государя. Ты был там, и тебе кажется, что все могло повернуться иначе. Но тебе не в чем себя винить, и никто… слышишь, никто… не обвиняет тебя в том, что случилось. Это судьба, понимаешь? А другое ее имя – рок. Против рока ты ничего не можешь поделать.
– Вот как? – усмехнулся Александр. – Значит, надо просто покориться? Плыть по течению? И если какой-то мерзавец захочет меня убить, получается, такова воля рока? А если я убью его первым, как насчет рока? Может, тогда покорится он сам, а?
Никита покосился на Сержа и развел руками.
– Что ты хочешь доказать? – серьезно спросил князь.
– Только то, что все списывать на судьбу глупо, – отрезал Александр. – Надо действовать, а не искать оправданий.
В сущности, той же точки зрения придерживалась и Амалия Тамарина.
Раздобыв вчера ключ от неизвестной двери, она прежде всего показала его Даше и спросила, не видела ли та его прежде. Но горничная ответила, что ключ ей незнаком, и тогда Амалия, сказав матери, что идет заказывать себе платья, отправилась искать друзей Николая Петрова.
Она поговорила с Андреем Ивощуком, потом нашла Алексея Сипягина, который в свободное время давал частные уроки, и расспросила его также. Но Амалии не удалось узнать ничего нового, кроме того, что покойный Николай был скромный, приятный, обаятельный юноша, хороший товарищ и вообще душа-человек. Более того, у Амалии сложилось впечатление, что Петров не мешал работу и настоящую дружбу. Оба – и Ивощук, и Сипягин – утверждали, что в кругу их знакомых преобладали весьма умеренные взгляды, и полиция никогда никого из них не беспокоила. О том, что Николай являлся осведомителем, друзья его даже не подозревали.
– А с кем еще он общался? – допытывалась Амалия. – Где бывал?
Андрей Ивощук призадумался и сказал, что Петров общался со многими студентами и бывшими студентами, но у него, Андрея, сложилось впечатление, что все эти знакомства мало что значили. Сипягин подтвердил слова Ивощука и добавил, что Николай мог быть довольно скрытным, но сам Алексей никогда не имел повода усомниться в его честности и с легкостью доверил бы ему что угодно, да хоть даже свою невесту. А вообще Николай много читал, ходил в библиотеки, любил театр… Правда, однажды он удивил Алексея. Сипягин шел по Гончарной улице и увидел идущего ему навстречу с какой-то дамой Николая, так тот сделал вид, что не признал друга. Но Алексей на него не в обиде – вдруг у дамы строгие родители, к примеру, и Николай не хотел ее компрометировать?
– А что это была за дама? – заинтересовалась Амалия. – Случаем, не веснушчатая невысокая блондинка?
– Она, она, – обрадовался Алексей. – Вы ее знаете?
У Амалии так и вертелся на языке ответ: «Век бы с ней не встречаться». Но девушка пересилила себя и, задав еще несколько вопросов, простилась с Алексеем.
Итак, Николай был на Гончарной улице и предпочел не узнать друга, когда тот шел ему навстречу. Тут Амалия вспомнила, что квартира террористов находилась неподалеку, на Тележной улице. Что, если Николай снимал, к примеру, комнату на Гончарной, чтобы быть к ним поближе? И что, если ключ, лежащий сейчас в ее кармане, именно от той комнаты?
И Амалия отправилась на Гончарную улицу. В первой попавшейся лавке она разменяла несколько рублей, чтобы иметь под рукой запас мелочи, и принялась опрашивать дворников. Говорила всем, будто ее жених куда-то пропал, и она подозревает его в измене, потому что общие знакомые видели его на этой улице с какой-то блондинкой. Рассказывая свою жалостную историю, Амалия показывала фотографию Николая, хлюпала носом и весьма похоже изображала полное крушение надежд.
Уже в третьем доме ей повезло.
– Господин Петров месяца четыре снимает у нас флигель, – сообщил дворник, с сочувствием глядя на безутешную хорошенькую девушку. – Он студент, говорил, что дома очень шумно, много братьев и сестер, а ему заниматься надо… Здесь бывал днем, ночевал обычно дома. Хороший жилец, спокойный. И обхождения приятного. Прежде являлся сюда, почитай, каждый день, а сейчас его что-то совсем не видно.
– С блондинкой приходил? – Амалия для пущей убедительности хлюпнула носом.
– Одно время к нему разные люди захаживали, – доложил дворник. – А потом перестали. И никакой блондинки я с ним не видел.
– А что за люди?
– Да так, – уклончиво ответил дворник. – Не сказать, чтобы важные господа, по правде говоря. По виду больше мещанского звания.
Амалия поблагодарила дворника, вручила ему гривенник и сделала вид, что уходит. Но, стоило тому скрыться из виду, что есть духу поспешила в направлении загадочного флигеля, который снимал Николай Петров. У двери девушка с сильно бьющимся сердцем достала ключ, подумав: «Надо будет сказать Горохову об этой квартире… Судя по всему, его люди еще не нашли ее, раз полицейские не появлялись…»
Замок щелкнул, дверь отворилась. Амалия вытащила ключ из скважины, скользнула внутрь, закрыла за собой створку и замерла на месте, напряженно прислушиваясь.
По тому, какая густая тишина царила во флигеле, она сразу же поняла, что тут никого нет, и немного успокоилась.
Девушка сделала шаг, и половица скрипнула под ногой. Тут сердце ее рухнуло в пятки, потому что где-то под полом зашебуршилось, пискнуло, и вслед за тем раздался топоток маленьких лапок.
«Мыши! Ах, чтоб вас!» – рассердилась Амалия.
Она вошла в комнату, и первое, что бросилось ей в глаза, были какие-то темные бутыли и жестянки из-под керосина. Амалия сразу же вспомнила куски жести, которые доктор Боткин при ней вытаскивал из руки Александра, и похолодела.
«Оболочка бомбы… Вот оно, значит, что!»
На подоконнике лежали стопки старых журналов и газет, на столе остались несколько учебников и тетрадей. Возле дивана стоял чемодан, и вид у него был такой, словно он очень много путешествовал, куда больше, чем следует. В шкафу пылились кипы французских романов, в углу лежали треснувшие калоши, и из трещины выглядывал любопытный мышиный нос. Впрочем, не калоши интересовали Амалию. Прежде всего она подошла к очагу и потрогала его, но он оказался совершенно холодным. Значит, во флигеле никого не было как минимум несколько дней, и это успокоило девушку.
Амалия стянула перчатки, сбросила пальто и шляпку, развязала шарф, глубоко вздохнула и принялась за дело. Для начала она осмотрела поверхность стола, но в тетрадях оказались всего лишь самые обыкновенные конспекты. Тогда наша героиня стала залезать в ящики стола и в одном из них обнаружила пачку революционных прокламаций, а в другом – женский гребешок без одного зубца. Дедукция, интуиция, а также память на всякие мелочи тотчас же подсказали Амалии, что гребешок был Дашин, влюбленный студент, наверное, стащил у нее на память. На всякий случай Амалия бегло просмотрела журналы и газеты, но то, похоже, был хлам, оставшийся от предыдущих жильцов.
«Итак, Петров снял флигель, чтобы быть поближе к тем, за кем наблюдал… Судя по всему, заговорщики ему доверяли, раз кое-что даже перенесли к нему. – Амалия покосилась на бутыли. – С некоторых пор Николай стал понимать, что дело может кончиться для него плохо, и оставил дома одно письмо, а другу – второе. Предположим… Предположим, дополнительно он записывал свои наблюдения в дневнике… то есть, конечно, мне хотелось бы, чтобы это было так. При его характере – вполне вероятно. Но если дневник велся, то… Весь вопрос в том, куда студент его спрятал!»
И Амалия взялась за чемодан, в котором не нашлось ничего, кроме груды не очень чистых вещей. Одного взгляда на книги в шкафу ей хватило, чтобы понять: их давно никто не трогал.
Обыскав гостиную, Амалия двинулась в спальню, а оттуда – на кухню, где перетрясла и ощупала каждый предмет, который попадался ей на глаза, обстучала стены и полы – напрасно. Тогда девушка вернулась в гостиную и принялась простукивать полы и стены там. Она испачкалась пылью и грязью, порвала юбку недавно купленного платья и успела обидеться на весь свет, но ничего не нашла, кроме куска засохшей колбасы, мертвого мотылька и чайника, который выглядел так, словно в нем пытались варить еще и суп.
В изнеможении рухнув на продавленный стул, Амалия чихнула от холода, завела за ухо прядь волос, которая выбилась из прически, и задумалась. Мысли ее, надо сказать, были весьма причудливы. Больше всего ей хотелось сейчас, чтобы спиритизм не был шарлатанством и чтобы в самом деле можно было вызвать дух Николая, чтобы спросить у него, вел ли студент дневник, а если вел, то куда его дел.
«Потому что я могу гадать сколько угодно, но все самые тонкие соображения бессильны приблизить меня к истине… – вздохнула девушка. – И вообще, когда имеешь дело с людьми, полагаться на логику крайне неразумно. Если бы Николай… если бы он мог подать мне какой-нибудь знак… Ах, что за глупости у меня в голове!»
И тут произошло нечто весьма и весьма странное. А именно: из спальни вылетел мотылек (возможно, тот самый, которого она несколько минут назад сочла мертвым), покружил возле стены и… исчез.
Амалия в отличие от многих барышень вовсе не была суеверной, и в своих мемуарах она позже напишет, что, конечно, это было обычное совпадение, которое просто в силу обстоятельств произвело на нее сильное впечатление. Поднявшись с места, девушка подошла к стене (которую ранее простукивала) и тут только обратила внимание, что мотылек летал возле очага, который она не догадалась осмотреть. Верх очага был декорирован широкой полосой фальшивого мрамора, чтобы придать ему сходство с камином, и, простукав ее, Амалия убедилась, что внутри, определенно, имеется пустота.
А через несколько минут наша сыщица уже держала в руках дневник Николая Петрова – толстую тетрадь, три четверти которой были исписаны размашистым, порой трудно читаемым почерком. Присев за стол, Амалия стала в нетерпении переворачивать страницы, выхватывая то отдельные фразы, то целые абзацы.
Но не успела дойти до конца. Краем уха она уловила в прихожей какой-то шорох и, подняв голову, встретилась взглядом с незнакомым молодым человеком, который стоял в дверях. И, хотя тот был недурен собой и к тому же улыбался самым сердечным, самым непринужденным образом, у Амалии сразу же как-то нехорошо похолодело в груди.