– Господи, – впервые в жизни обратился Александр Сергеевич к богу, который до сих пор был для него лишь абстракцией. – Что же ты наделал? Если я виноват, то почему не мой проклятый мозг сжирает эта алчная жаба? Где ж твоя хваленая справедливость, господи?
Глава 25
– Они приехали! Дина, они приехали! – повторял по телефону голос Валентины Петровны. Дина, ничего не понимая со сна, потрясла головой.
– Кто приехал? Куда? Валентина Петровна, давайте сначала.
– Итальянские миллионеры, вот кто. Ты что, забыла? Девочку Арину хотят удочерить. Помнишь, мы Анечку-черноглазку решили им показать?
– Ой! Правда? Мне даже холодно стало от волнения. А вы ей документы на другое имя переписали?
– Ну да.
– И все у нее в порядке? В смысле – готово для удочерения?
– В принципе – да. Она «отказная», данными о мамаше мы не располагаем. Но есть пункт – сообщать родителям, если ребенка отдают на усыновление за границу.
– Даже «отказных»?
– Ну, понимаешь, это зацепка. Срабатывает, когда кому-то надо дело заканителить. Но я пока ничего не форсировала. Пусть посмотрят на ребенка – понравится ли. Да и я на них посмотрю: может, они мне и не подойдут.
– Правильно.
– Ты не сможешь подъехать?
– Постараюсь. А Катя сегодня работает?
– Да. Она тебе нужна?
– Да как сказать. Хотелось бы, чтобы была.
– Ну, я ни о чем не спрашиваю. Просто надеюсь на тебя.
Дина взволнованно походила по спальне. Потом набрала номер Кольцова.
– Дина? – голос Сергея показался ей разочарованным.
– Ты ждал другого звонка?
– Да, понимаешь, парень мой пропал. Не звонит и не отвечает. Он ночью поехал за город за нашим доктором.
– Может, спит дома. Сейчас всего девять.
– Может. А ты что так рано поднялась?
– Валентина Петровна разбудила. К ним приехал итальянский миллионер девочку удочерять.
– Здорово!
– Слушай, у тебя насчет Кати есть соображения?
– И не только соображения. Но вряд ли это имеет отношение к нашему делу. Похоже, Катюша где-то наркотики подворовывает. Ну, медицинские: морфий, омнопон. Есть у нее клиенты – в основном приличные, пожилые. Некоторые очень больны – рак, тяжелая форма артрита, депрессия. В общем, она им делает несанкционированные инъекции. Подсажены они на них. Попробую проверить ее каналы, если все подтвердится, оставим девушку в покое.
– Да, конечно. В каком-то смысле это тоже помощь. Но ты не думаешь, что человек, который таким образом подрабатывает, может пойти дальше?
– Думаю, но фактов пока нет. Если будешь там, понаблюдай за ней. Да и за остальными тоже.
– Сережа, а что с ребенком, которого нашли в заброшенной квартире с «Отверткой»?
– Хорошо, что напомнила. Заеду сегодня в то отделение. Мне звонили на прошлой неделе: подружку, на которую ссылается мать, пока не нашли. Ребенка скоро должны выписать и отдать этой самой мамаше. За ней ребята присматривали: она все это время вела себя прилично. Но у нас есть план, как немного изменить ход событий. Потом расскажу. Сейчас Вовку поищу. Пока.
Сергей сделал еще одну попытку дозвониться по мобильнику Володе, затем по его домашнему телефону. Никто не ответил. Парень жил с матерью, но она большую часть года проводила в деревенском домике, где держала какую-то живность. Пантелеев не мог к ней поехать, не предупредив его. Думай, Серега, думай.
* * *До рассвета оставалось не больше часа, когда «Жигули» доктора остановились у старого деревянного дома в Мамонтовке. Он казался нежилым, но доктор уверенно вошел в калитку, открыл дверь своим ключом. Одно из окон осветилось. Володе даже спать расхотелось, так заинтересовал его этот зловещий, непонятный дом. Он подождал минут сорок в машине. Затем осторожно выбрался из нее, прошел мимо калитки и перемахнул через забор. Во дворе – колодец, у крыльца – ведра, а на закрытой террасе сушится белье. Интересно, кто здесь живет? Может, баба его, хрыча старого? Володя тихонько переходил от одного окна к другому, пытаясь уловить звуки разговоров, приветствий. Но было тихо. Ноги у Володи замерзли, он пытался что-то рассмотреть в освещенном окне, но мешали плотные шторы. Он уже решил ехать домой и вернуться утром, чтобы узнать что-нибудь о доме. Но тут за одним из окон он не столько услышал, сколько угадал какое-то шевеление. Володя плотно прижал ухо к стеклу. Сначала ему показалось, что мяукает кошка. Потом он понял: это ребенок, еще не плачет, но уже покряхтывает во сне. Плач раздался через минуту. И очень быстро прекратился. То ли ребенка вынесли из комнаты, то ли заткнули рот соской. Кажется, он что-то нашел! Володя осторожно выбрался со двора, подошел к машине и вдруг заметил рядом с ней чей-то силуэт. Ба! Док собственной персоной.
– Это ваша машина? – вежливо спросил Андрей Ильич у Володи.
– Моя.
– А я уж думал, до утра никто не поможет. Понимаете, здесь живут мои родственники, позвонили мне, что у них несчастье – ребенок заболел, надо за врачом ехать, а у меня машина не заводится. В темноте ее не починить. Не подбросите?
– С удовольствием. Говорите куда.
Они уселись в Володину машину, доктор – на заднее сиденье. Но тронуться с места не успели. Чудовищно сильные руки сжали Володину шею. Он услышал злобный свистящий шепот: «Что, гаденыш, вынюхал?», огромным усилием разжал руки на своей шее, повернулся, увидел выпученные, с красными прожилками глаза доктора. И вдруг они утонули в фонтане крови. Володя не успел понять, что это его кровь.
* * *Кармелло и Мария Тартина от волнения никого не могли рассмотреть. Десятка два детишек стояли в своих кроватках, ползали по ковру в большой комнате, что-то лепетали.
– Это наши средненькие, – сказала Валентина Петровна. – От полугода до года. А сейчас пойдем к большим. Ариночка там. Ей уже два стукнуло.
«Большие», как по команде, побросали игрушки и уставились на гостей. Мария сквозь пелену слез видела распахнутые, ждущие глаза, полуоткрытые любопытные ротики и тихонько пробормотала, схватив Кармелло за руку: «Я не могу. Мне нужно пять минут». Переводчица сказала Валентине Петровне, что гостья очень волнуется и хочет выпить воды. Они ушли в кабинет главврача. Валентина Петровна с интересом и симпатией смотрела на красивую итальянку, с трудом сдерживающую рыдания, на доброе лицо ее массивного супруга, вытирающего пот со лба.
– Вы не спешите. Это на многих производит сильное впечатление. Дети знают, зачем к нам приходят взрослые люди. Сейчас сюда принесут кофе, извините, у нас растворимый. Вы выпьете, успокоитесь, и тогда мы приведем сюда Арину.
Вошла Ира с подносом, на котором стояли чашки с кофе и блюдечко с печеньем. С интересом оглядела гостей. Миллионеры! Точно говорят, с жиру бесятся. Притащиться в такую даль за подкидышем.
Кармелло и Мария вежливо пригубили кофе, отказались от печенья и застыли, тревожно глядя на дверь. В это время Нонна Павловна с Диной наводили красоту на Аню-Арину. Поправляли новое платьице, завязывали бант на темном завитке.
– Там мама? – требовательно спросила девочка у няни.
– Не знаю, детка. Посмотрим. Мамку-то сразу узнаешь.
Нонна Павловна взяла девочку на руки и торжественно понесла в кабинет. Дина обогнала их, чтобы уловить первое впечатление, первый миг, когда супруги увидят ребенка, которого собираются удочерить. Она протиснулась в кабинет, тихонько поздоровалась. И тут внесли и поставили на пол Арину. Три пары черных, очень похожих глаз расширились потрясенно. Мария и Кармелло встали. Арина повернулась к няне. «Это мама?» – она указала пальчиком на Марию. Итальянская миллионерша рванулась вперед и упала перед ребенком на колени.
* * *– Ну, что с той Соколовой, – неторопливо говорил участковый районного УВД, куда Сергей приехал узнать о ситуации с ребенком, найденным в заброшенной квартире. – Соколова-мать – безработная, на что содержит сына, неизвестно, говорит, родители помогают. Это вряд ли. Они сами живут на пенсию по инвалидности, которая наступила вследствие злоупотребления спиртным.
– Ну, так содержать ребенка, как эта Соколова, можно и на пенсию.
– Это конечно. Ребенок, Максим, истощен, неухожен, как сказали врачи. И дело не только в том, что его бросили одного. Им не занимались. Но, ты же понимаешь, этого мало для того, чтобы лишить мать родительских прав.
– А что с подружкой, которой она якобы оставила младенца?
– Нашли мы эту подружку. Говорит, что врет Люська, может, кому другому оставляла, только не ей.
– А Соколова?
– А она говорит, что врет подружка. Вот такая ерунда.
– Когда мальчишку выписывают?
– Завтра-послезавтра. Ну, могут еще пару дней подержать, если попросим. Но что нам это даст?
– Вася, ты наш план помнишь?
– Может, не надо? Мало ли что.
– Надо, Вася, надо.
* * *Наташа бесшумно встала с жесткого ободранного дивана и набросила на себя рубашку Андрея, которая валялась на полу. Она только сейчас заметила, в какой запущенной дыре они провели ночь. Встретив ее у подъезда, Андрей сказал, что у него ключ от квартиры приятеля. Да. Квартирой это можно назвать только от большой душевной щедрости. Она, осторожно ступая босыми ногами по грязному полу, вошла на кухню. Поискала взглядом на единственной полке пачку чая или банку кофе, но не нашла. Приоткрыла холодильник и тут же отшатнулась, взглянув на остатки того, что когда-то было пищей. Наташа потянула носом. Запах исходил из раковины, где в жутковатом беспорядке была свалена грязная посуда. Видимо, давно. Наташа прошла в ванную и, стараясь не смотреть по сторонам, открыла кран с холодной водой. Попила из ладошек, умылась, сжала лицо руками. Что она делает? Чем это закончится? Что думает Джон? За все время пребывания в Москве она ни разу к нему не приехала и не пригласила к себе домой. Мама смотрит на нее, как на сумасшедшую. Дашка прямо формулирует:
– Ну, так содержать ребенка, как эта Соколова, можно и на пенсию.
– Это конечно. Ребенок, Максим, истощен, неухожен, как сказали врачи. И дело не только в том, что его бросили одного. Им не занимались. Но, ты же понимаешь, этого мало для того, чтобы лишить мать родительских прав.
– А что с подружкой, которой она якобы оставила младенца?
– Нашли мы эту подружку. Говорит, что врет Люська, может, кому другому оставляла, только не ей.
– А Соколова?
– А она говорит, что врет подружка. Вот такая ерунда.
– Когда мальчишку выписывают?
– Завтра-послезавтра. Ну, могут еще пару дней подержать, если попросим. Но что нам это даст?
– Вася, ты наш план помнишь?
– Может, не надо? Мало ли что.
– Надо, Вася, надо.
* * *Наташа бесшумно встала с жесткого ободранного дивана и набросила на себя рубашку Андрея, которая валялась на полу. Она только сейчас заметила, в какой запущенной дыре они провели ночь. Встретив ее у подъезда, Андрей сказал, что у него ключ от квартиры приятеля. Да. Квартирой это можно назвать только от большой душевной щедрости. Она, осторожно ступая босыми ногами по грязному полу, вошла на кухню. Поискала взглядом на единственной полке пачку чая или банку кофе, но не нашла. Приоткрыла холодильник и тут же отшатнулась, взглянув на остатки того, что когда-то было пищей. Наташа потянула носом. Запах исходил из раковины, где в жутковатом беспорядке была свалена грязная посуда. Видимо, давно. Наташа прошла в ванную и, стараясь не смотреть по сторонам, открыла кран с холодной водой. Попила из ладошек, умылась, сжала лицо руками. Что она делает? Чем это закончится? Что думает Джон? За все время пребывания в Москве она ни разу к нему не приехала и не пригласила к себе домой. Мама смотрит на нее, как на сумасшедшую. Дашка прямо формулирует:
– Не, у тебя крыша точно поехала.
Видимо, это так. Наташа пробралась обратно к дивану и остановилась, глядя на Андрея. Он спал, обнаженный, во всей красоте молодого бога. Сильные мускулистые руки, тонкая талия, плоский живот с золотистым пушком. Наташе вновь захотелось провести ладонью по гладкой смуглой коже, вдохнуть теплый, родной запах.
– Иди сюда быстрее. – Андрей открыл прекрасные темно-голубые глаза, потянул ее за руки, и она самозабвенно прижалась к нему всем телом – изящным телом супермодели.
Глава 26
В такси Дина пыталась думать о делах, но никак не могла переключиться. Она продолжала видеть двух взрослых и ребенка, которые, похоже, были рождены для того, чтобы встретиться. Как плакала эта итальянка, когда ей объяснили, что она пока не может забрать девочку. Как сжалась и нахмурилась Аня-Арина, узнавшая в свои два года вкус горьких разочарований. Как страдал этот милый толстяк. Когда он взял в свою большую ладонь ручку девочки, его глаза стали детскими, беспомощными и виноватыми. Если ничего не случится, все будет хорошо. Дину утомляла собственная недоверчивость: «если ничего не случится…» Ну почему должно что-то произойти? Почему плохое? Ох. Потому что так часто бывает.
Можно было не спешить. Топик остался на «Соколе» с Анной Ивановной. И Дина попросила водителя остановиться у автостоянки, где работал Олег Федоров. Она расплачивалась, когда из ворот выехал темно-зеленый «Рено». За рулем сидела молодая блондинка, а рядом с ней Олег.
– Я не выхожу, – быстро сказала Дина. – Пожалуйста, за той машиной.
– Чокнутые создания эти женщины, – вздохнул, ни к кому не обращаясь, шофер. – Как будто мужиков мало. Вцепятся в какого-то хмыря болотного и поделить его не могут.
Несмотря на скептицизм, за «Рено» он пристроился вполне профессионально. Так они доехали до дома на улице «Правды». Здесь Дина расплатилась, отпустила такси, а сама растерянно оглядела пустынный двор. Что делать дальше?
* * *В мягком свете прихожей Сандра сразу увидела, как изменился Олег: глаза впали, от носа к губам залегли глубокие морщины, углы губ опущены, виски седые. Старик. Она сбросила на пол шубку своим коронным движением и соблазнительно выгнула бедро, зажигая в нем огонь. Но, похоже, дрова совсем отсырели. Олег смотрел устало, безразлично, отстраненно. Ладно. Сглотнем. Сандра кивнула ему на вешалку:
– Раздевайся. Выпить, поесть хочешь?
– Мне все равно.
Сандра прошла на кухню, а Олег замешкался в недоумении: ему показалось, что в ее быстром взгляде мелькнула злоба. Он побрел в гостиную, опустился в кресло. Олег обрадовался, увидев Сандру у ворот. Это решало проблему, куда себя деть. Невыносимо тяжело таскать постоянно ноющую душу и не знать, в каком месте и в какое время она может успокоиться. Он подумал, Сандра – то, что сейчас нужно. Только с ней можно сразу бездумно провалиться в горячий омут. Спрятаться от себя. Забыться. Но в этой красивой гостиной Олег почему-то уже не думал, что это хорошая идея. Ему расхотелось проваливаться в омут. Возможно, ему расхотелось это делать именно с Сандрой. Он смотрел, как она идет к нему своей расхлябанной походкой «от бедра», как заносчиво вздернут ее подбородок, как уверенно, по-мужски разливает она по стаканам виски. Ее узкое лицо непроницаемо, словно маска, в плотно сжатых тонких губах – вызов, в странных неморгающих глазах… Что в них, в этих глазах? Уж точно не любовь. Презрение? Разочарование? Бесстыдные тайны?
Олег пересел к Сандре на диван, вынул из ее руки стакан и поставил на стол. Она смотрела ему в глаза и не шевелилась. Он притянул ее к себе, прижался лицом к маленькой груди. Ее ладони легли ему на затылок, она выгнула спину. Потом легонько отстранила его, встала коленями на диван и высоко задрала короткую юбку. Под ней были пояс с резинками и чулки. Больше ничего. Олег тоже встал на колени, только на пол. Сильным движением раздвинул ее ноги, прижался губами, зубами к горячей открывшейся плоти. Вот он, сладкий омут. Олег застонал, забормотал что-то бессвязное. Сандра расслышала только одно слово: «Верочка».
Резкий удар коленом пришелся по носу. Олег почувствовал кровь на губах, во рту, упал ошеломленный, ничего не понимающий.
– В чем дело? Что, черт побери, происходит?
Сандра стояла перед ним, широко расставив ноги, не поправляя задранную до пояса юбку, лицо ее было совершенно белым. Белые губы приоткрылись, она скалила острые зубы и шипела грязные ругательства.
Олег похолодел от ужаса. Кто эта страшная баба, открывшая злобный, грязный рот?
Он встал, прижал платок к окровавленному носу.
– Я что-то не то сказал… Извини. Это случайность. Так бывает. Бессознательно.
– Бессознательно член поднимается. А язык – сознательно. Если мозги работают.
– Ты как разговариваешь со мной? Ты…
– Ну, кто? Говори!
– Никто. Я пошел, пока мы большего не наговорили.
– Да кому ты нужен, разговаривать с тобой. Вали отсюда к своим Верочкам протухшим. С тебя ж самого уже песок сыплется. Донжуан хренов.
– Замолчи. Закрой свою поганую пасть, или…
– Или что? Ударить меня хочешь? А может, убить? Давай, посмотрим, на что ты способен.
Олег рванулся в прихожую, схватил куртку, дрожащими руками открыл дверь и вылетел на площадку. Плохо соображая, он не сразу нашел кнопку лифта. И вдруг дверь вновь открылась, и он услышал визг Сандры:
– Детей убивают у таких ублюдков! Чтоб у них не было потомства! Чтоб следа от них не оставалось.
Олег бросился к двери, но она громко захлопнулась перед ним. Он забыл про лифт. Пошел по лестнице, держась за перила, сгорбившись, чувствуя, как страшная боль разрастается в груди, сжимает горло, сводит скулы, бьется в глазах…
Озябшая Дина уже собралась уходить, когда открылась дверь подъезда и из нее не вышел – выпал Олег. «Случилось что-то ужасное, – подумала она. – По нему как будто танк проехал». Олег был трезв, но еле передвигал ноги и явно не знал, куда идти. Дина, не придумывая предлогов, подошла к нему и взяла за локоть.
– Олег! А я мимо проходила. Смотрю – ты. Ты домой?
Он смотрел на нее и молчал. Было неясно, узнал ли он ее. Неважно. Дина взяла его под руку и потащила к шоссе. Поймала такси, запихнула его на заднее сиденье. У дома на проспекте Вернадского расплатилась, потянула его за рукав. Они вместе вошли в подъезд, она довезла его на шестой этаж, нажала звонок и, когда выглянула Вера, улыбнулась:
– Получай супруга. Я его у автостоянки подобрала. Мне кажется, он нездоров.
* * *Сергей вошел в кабинет следователя Павла Ивановича. Внес свою повинную голову.
– У меня серьезный разговор. За помощью пришел и покаяться. Нужно искать Володю Пантелеева, опера из «Гольянова». Он наблюдал по моей просьбе за одним объектом. Поехал вчера ночью за ним за город и пропал. Оба пропали. Тот тоже дома не появился.
Павел Иванович снял очки и пристально посмотрел на Сергея. Как будто очки ему мешали рассмотреть преступную суть этого пижона-частника.
– Рассказывай по порядку.
* * *Нина нервно ходила по квартире. Все валилось из рук. Она не понимала, что происходит. Ее любимая дочь Наташенька, самая послушная и ответственная девочка на свете, впервые за несколько лет прилетела в Москву и не ночует дома. В отличие от Дашки Наташа всегда была очень строгой и сдержанной в своих поступках. Она была, наверное, самой бедной в классе, но всегда выглядела опрятно, изящно и даже стильно. Как-то волосы по-новому причешет, пояском украсит старенькое платье, косынку на шею повяжет, и уже мальчики на нее заглядываются. Они с Дашей погодки, но Наташа была по-настоящему старшей сестрой. Следила за Дашиной одеждой, приводила ее из школы, кормила, стирала. И еще матери помогала торговать на улице, чтоб свести концы с концами. Только однажды она доставила Нине страдания. Когда стала встречаться с сыном дворничихи Андреем. Он учился на класс старше, и за ним девочки всего района бегали. Говорят, некоторые учительницы тоже оказывали ему внимание. Андрей был невероятно красивым парнем. Он и сейчас хорош собой несказанно. Но теперь с ним все ясно. А когда он вошел в их квартиру первый раз, Нине показалось, солнце осветило комнаты. Но уже во второй раз она с тревогой поняла, что перед ней очень опасный человек. Не потому, что красив и может обидеть Наташу, бросить ее ради другой. Матери обычно опасаются именно таких вариантов. Нина же относилась к ним спокойно. Все было серьезней. Что-то неуправляемое, смятенное, беспокойное прочитывалось в темно-голубых глазах, в жесткой складке у красивых губ, в манере говорить, стоять, сидеть. Что-то, способное в любой момент вырваться наружу, разрушить все вокруг, поставить с ног на голову. К сожалению, он влюбился в Наташу всерьез и не собирался ее бросать ради другой. Он выбрал другое поведение: дышать не давал ей спокойно, замучил своей страстью, ревностью, приступами ярости. Девочка перестала спать, есть, нормально разговаривать с матерью и сестрой. У нее появился страх, паника, как будто она ждала нападения из-за угла. Нина выписала ей успокоительные таблетки, выдавала по одной на ночь. Но однажды, возвратившись домой, она обнаружила Наташу в ванной. Дочь рвало густой белой пеной, а рядом лежали две пустые упаковки от лекарств. Нина вызвала «Скорую», Наташе промыли желудок. Она неделю пролежала на кровати лицом к стене. Нина отключила телефон и не открывала дверь на звонки. Она даже отпуск взяла за свой счет. Ухаживая за Наташей, Нина с ужасом обнаружила синие пятна на ее руках – отпечатки мужских пальцев – и темные следы укусов-поцелуев на шее и груди. Она прижала дочь к себе и тихонько прошептала в розовое ухо: «Он скотина, деточка. От него надо спасаться. Он погубит нас всех. Это я тебе как женщина говорю». На следующий день Наташа попросила Нину забрать документы из школы. Она только перешла в десятый класс. Потом они съездили в какую-то убогую больницу на другом конце Москвы – Наташе сделали аборт. Она подружилась там с девушкой из модельного агентства. Та однажды взяла ее с собой, познакомила с директрисой. Так началась Наташина карьера. Так она добилась того, чего заслуживала. Приехала в Москву уже знаменитой, состоятельной, успешной. И вдруг опять Андрей. Пьянь, рвань, патологический психопат, избивающий до полусмерти свою жену. Нина какое-то время пыталась обманывать себя. Но сегодня Людка, жена Андрея, перегородила ей дорогу: