Ответа она не расслышала, оправдывались тихо, в два голоса, но то, что оправдывались, она поняла по интонации.
– Однако… – вновь зазвучал властный голос и раздался смех.
Когда Артист вошел в комнату, Вероника уже сидела на потертом диване.
– Что ж ты сидишь, ни «здрасьте», ни «…твою мать» не скажешь? – выпалил он и взял девушку за подбородок. – Будешь молчать – разговора не получится. А ну, покажи мне, как ты выглядишь.
Круглоголовый протянул мокрую помятую кепку, к козырьку прилипла пожухлая травинка.
– Надень.
Вероника собрала волосы, заправила их под кепку. Артист, прищурившись, смотрел на нее. От этого пристального взгляда делалось нехорошо, словно череп сверлили ручной дрелью.
– Пошли ко мне.
Устроившись за письменным столом и поигрывая в руках металлической линейкой, Артист, покусывая губы, с полминуты смотрел на стоявшую на середине ковра девушку.
– Да уж, фигурка у тебя не для подиума. Разве что в мужском стриптизе выступать.
– Я и не претендую, – самоуверенность понемногу возвращалась к мужеподобной Веронике.
Пока с ней не сделали ничего плохого, даже за «козла» не спросили.
«Может, пронесет? – подумала она. – Он здесь главный. Посмеется и отпустит. Лицо у него умное, не то что у тех двух „братков“».
– Пройдись.
Вероника послушно прошлась по ковру к двери и назад, к столу, еще не понимая, издеваются над ней или нет.
– Ты и в мужском прикиде так ходишь? – Артист остался недоволен походкой и скривил губы.
– Сразу бы так и сказали.
– Погоди. – Артист распахнул шкаф-гардероб, прошелся пальцами по висевшим там шмоткам, что-что, а одеваться он любил с шиком и дорого, поэтому всегда имел под рукой солидный запас одежды. – Держи. – Он снял с вешалки и бросил Веронике длинный черный плащ со вставками из блестящей материи.
Вероника ловко словила брошенную вещь, вдела в коротковатые ей рукава руки, прошлась, уже по-мужски, тяжело ступая и чуть ссутулившись, даже насвистывала себе что-то не очень мелодичное под нос.
– Убедила. Ладно. Садись.
Девушка сбросила плащ, села в кресло и зажала ладони между широкими костистыми коленями.
– Под кем работаешь?
– Как это? Я сама по себе.
– Мать-одиночка?! И «крыши» у тебя нет? – почему-то развеселился Артист.
– Сама себя содержу, хоть и парень у меня есть. Я никому пока не отстегивала. Если надо, буду отстегивать вам. Вы же рынок держите? Меня никто не спрашивал, не подходил ко мне. Не могла же я сама прийти и спросить, кому я должна отстегивать. Я не против. Скажите сколько.
Артист терпеливо выслушал эту ахинею.
– Ты только вскрываешь тачки или еще угоняешь?
– Только вскрываю, – торопливо объяснила девушка, и в ее взгляде мелькнул нешуточный испуг. – Если у вас машину угнали, то это не я. И вскрыла я немного тачек. Совсем недавно к рынку перебралась, – в ее глазах заблестели слезы, – не угоняла ее, мамой клянусь. Я к крутым тачкам не подхожу и близко. Мало ли кто на них ездит? Отпустите меня…
Вероника попыталась промокнуть глаза влажным носовым платком, а затем преданно посмотрела на Артиста:
– Я больше не буду.
– Слишком много говоришь. Научись слушать, – холодно посоветовал Артист, – если бы я был уверен на все сто процентов, что именно ты к моей машине подошла, тебя бы на поле закопали. Пока ищу, всех «щемим», – не стал разубеждать девушку Артем Кузнецов. – «Волжанку» вскрыть можешь?
– Наши машины открыть легче, чем банку с пивом. За десять секунд, – оживилась Вероника.
– А завести?
– Этим не занимаюсь. Не угоняла я вашей машины.
– Точно не угоняла?
– Клянусь. Не умею я этого.
– Значит, я на тебя зря время тратил. Скажу ребятам, пусть тебя в ментовку отведут. Свидетелями будут.
– Могу! – тут же запротестовала воровка. – У меня приятель – автомеханик, он мне показывал, как это делается. У него ключи есть от всяких тачек. «Жигуль», «волжанку», «Москвича» – это не вопрос, с некоторыми иномарками сложней.
– Значит, это твой дружок машины угоняет, а ты только вскрываешь?
Вероника разрыдалась от ужаса, что ее неправильно поняли, она все еще подозревала, что Артист пытается отыскать угонщика своей машины.
– Он механик, не угонщик. Я в университете учусь, на заочном. А он ни при чем. Просто умеет и меня научил, – говорила, захлебывалась слезами, – я все сделаю, только отпустите.
– Даю десять минут, чтобы привела себя в порядок. Туалет слева по коридору, уж извини, только мужской, женщины здесь редко бывают, а привередливые вообще тут не попадаются. И не вздумай дернуть, из-под земли достану, – Артист ударил ребром металлической линейки по столу, как учитель, призывающий класс к порядку.
Вероника впервые в жизни оказалась в мужском туалете. Она ополаскивала холодной водой покрасневшие глаза, черпая ладонями из-под сверкающего никелем крана, терла посиневшие, трясущиеся губы и косилась на массивные, непрерывно журчавшие писсуары. Оттерла от грязи бумажными полотенцами джинсы, засунув кепку за пояс, просушила волосы мощной сушилкой для рук. Когда она критично осмотрела себя в зеркале, то с удивлением обнаружила, что в ее глазах уже нет ни испуга, ни слез.
«Влипла по самые уши, – Вероника подмигнула своему отражению и грустно улыбнулась, – учила же меня мама, что воровать нехорошо. Не послушалась…»
– …в туалете она. Пошел. Только аккуратно, – Артист хлопнул круглоголового по плечу, – не переусердствуй.
Оставшись один, Артем Кузнецов нервно забарабанил пальцами по столу.
Дверь туалета отворилась, круглоголовый «браток» застыл, увидев перед умывальником Веронику. Та вздрогнула и попятилась.
– Думал, ты у него…
– Я сейчас уйду, – девушка комкала использованные бумажные полотенца и совала их в урну для мусора.
– Постой, сестренка, – заговорил круглоголовый неожиданно ласковым голосом, – прессанули тебя немного, не будь на меня в обиде. Я человек подневольный, что мне сказал Артист, то и делаю.
– Артист? Это он? – Вероника кивнула на дверь.
– А то кто же? Крутой и резкий, но справедливый. Зря не обидит, – маслянистые глазки поблескивали в прорезях век, – злой он сейчас. Тачку его угнали. Для авторитета позор, если не найдет, вот и ищет – кто.
– А нашли хоть машину?
– В тот же день, в городе, и крыло помятое. А мудака, который ее помял, до сих пор ищем. Ты уж будь поосторожнее.
Если человек сильно испуган, не знает, что делать, он всегда рад совету, готов принять помощь от кого угодно.
– Спасибо, – пробормотала Вероника.
– А теперь иди. Он ждать не любит. Сделай, что попросит. – Круглоголовый подошел к журчавшему писсуару и застыл в ожидании, приложив руку к ширинке.
На платной стоянке Артист подвел Веронику к потрепанной «Волге», сунул в руки линейку.
– Открывай.
– Чья тачка?
– Можешь считать, что моя.
Девушка справилась с замком за считаные секунды.
– Садись за руль, – сам Артист устроился рядом с ней. – Заводи.
– Чем?
– Как сумеешь, – Артист зло посмотрел на Веронику.
Девушка на несколько секунд задумалась, потом засунула руку под приборную панель и вытянула пучок проводов, выбрала два нужных. Оголенные концы проводков соприкоснулись, заискрили, провернулся стартер.
– Поехали.
Кассир поднял полосатую доску шлагбаума. Выехали на шоссе. Артист приказывал то обогнать, то подрезать, то резко свернуть. Вероника старалась изо всех сил, чтобы ему угодить. Наконец остановились возле ее собственных брошенных «Жигулей» с выбитым боковым стеклом.
– Как видишь, не угнали твою развалюху. Без моего разрешения здесь никто ничего не сделает, даже пернуть боятся. – Внезапно Артист схватил Веронику за отвороты куртки и тряхнул так, словно хотел, чтобы зубы из нее посыпались. – Сделаешь так, как я тебе скажу…
Вечером того же дня Артист взахлеб рассказывал о Веронике по прозвищу Мужчина Пашке-Крематорию. Скороспелые законники сидели в уютной гостиной Пашкиного загородного дома. Пашка слушал внимательно, не перебивал, пил мало, хоть и часто пригублял рюмку – отглатывал и назад ставил.
– …Посмотреть на нее в деле не хочешь? – поинтересовался Артист.
Прежняя уверенность уже вернулась к нему, визит в Бутырку, когда настоящие воры дали понять, что за ровню себе его не считают, казался ему далеким прошлым.
– Зачем? – равнодушно проговорил Пашка. – Я тебе доверяю. Ты свою часть сделаешь, я свою.
– Уверен, что все так и будет? Сложно ты схему отстраиваешь.
– Умные и осторожные люди сложно играют, больше чем на один кон вперед смотрят. Ты когда-нибудь видел, чтобы на хате преферанс или вист расписывали?
– Я на хате не был, но знаю, что игры сложнее очка там не в моде.
– Не очка, а двадцати одного, – поправил Пашка, – за очко в тюрьме да на зоне объясняться пришлось бы. Зря кичишься тем, что не сидел, если недолго, то это полезно. А я вдоволь насмотрелся. Всяких людей повстречал. И знаю – дураков среди «черной масти» нет. Их только в сложную игру обставить можно, когда вся партия по ходам заранее прописана. Кто расписал, тот и выиграл. В двадцать одно я с ними играть не сяду. Они на коротких дистанциях сильны, потому как напором берут, а на длинных – мы верх возьмем.
– А если пронюхают?
– Не думай об этом. Назад дороги у нас уже нет. Я американским партнерам пообещал, они свою часть бабла в дело уже вбрасывают. Если не сумеем общаковые вовремя на них завернуть, они к адвокатам обращаться не станут.
Глава 6
«Вот всегда так, наврут с три короба, напустят тумана, а на деле все совсем по-другому, – думал Шурик, устраивая свое грузное тело между рулем и сиденьем. – Никому нельзя верить, любую информацию надо перепроверять, чтобы не лопухнуться. Слава богу, что я на слово не верю. В отличной форме Глаз, здоровье железное».
Как правило, люди завидуют себе подобным лишь в том случае, когда те имеют то, что отсутствует у них. Бедные завидуют богатым, неудачники – карьеристам, а больные – здоровым. Деньги и работа у Шурика были, а вот здоровье – ни к черту. Всех тех, у кого здоровье отменное, Шурик считал чуть ли не личными врагами. Но свои чувства скрывал умело, хотя на душе кошки скребли, когда он проводил взглядом легкого, пружинисто шагающего, почти летящего над асфальтом Пашку Глазунова.
«И пьет ведь безбожно по месяцу, и курит всякую дрянь, и жрет не вовремя, режима никакого… А вот дал бог здоровье. Интересно, за что такая милость, интересно, зачем?»
Подобные вопросы ответа не имели, но задавал их себе доморощенный философ довольно часто. Когда был найден человек, согласившийся выполнить заказ, надо было найти инструмент. Артист говорил, что выстрел должен быть произведен с довольно солидного расстояния. Для этого обычный «калаш» с оптикой не годится, нужна винтовка, причем не засвеченная.
Где берутся «стволы», Шурик знал. У него имелись постоянные торговцы, к которым оружие поступало из «горячих точек» и с армейских складов. К одному из таких типов Шурик и отправился. Выйти на него можно было через бармена.
Шурик приехал к бару, который держали бывшие афганцы. Они потихоньку приторговывали наркотиками, но вели свой бизнес аккуратно, с ментами и блатными отношения были улажены, поэтому и дела шли хорошо.
Фактическими хозяевами бара «Окоп», у которого припарковал свою машину Шурик, являлись парни, прошедшие в свое время Афганистан. Раньше их было пятеро, а теперь осталось трое – взрыв на Котляковском кладбище забрал жизни двоих. Шурик, мокрый, истекающий потом, проклинающий внезапно обрушившуюся жару и перепады давления, подошел к двери бара и толкнул ее. Над дверью блямкнула пуля по цилиндру гильзы – такой вот колокольчик афганцы повесили над дверью. Бар был вместительный, столиков на пятнадцать, плюс длинная стойка. Под потолком натянута маскировочная сетка, на стенах – парашютные стропы, каски, гимнастерки, ремни, шевроны, значки, звездочки – в общем, все то, что напоминает об армии, о службе в ограниченном контингенте.
В помещении было прохладно, и Шурик с облегчением вздохнул. Он подошел к стойке. Бармен сразу обратил на него внимание: серьезный клиент, он виден издалека. Когда Шурик подошел, бармен протянул ему руку и крепко пожал.
– На улице пекло, хоть еще вчера прохлада чувствовалась. Наверное, как у вас в Афгане было?
– Там пекло не только из-за жары. Здесь такого не бывает, – заметил бармен. – Завтра вновь похолодание обещали. Будешь есть? Или только пить?
– Кто сейчас здесь? – задал вопрос Шурик.
– А кто нужен? – вопросом на вопрос ответил седоусый, коротко стриженный бармен.
– Мартын мне нужен.
Бармен посмотрел на Шурика, как на человека, свалившегося с Луны:
– Ты когда у нас последний раз был?
Шурик уже понял, с его знакомым что-то случилось. Он, с трудом ерзая огромным задом, устроился на высоком табурете, поставил локти на стойку. На плите сразу же появились две влажные полосы, Шурика опять прошиб пот.
– Нет больше Мартына, – бармен, видимо, уже привык произносить эти слова с пафосом и болью.
Но Шурика это не проняло. Он подался вперед, почти перегнулся через стойку:
– Менты или блатные коцнули?
Бармен все еще не верил, что Шурик не в курсе той трагедии, какая случилась.
– Баба у Сашки Мартынова была красоты неописуемой, – начал бармен шепотом.
– Да знаю я про его баб. Случилось что, конкретно давай.
Бармен был лет на семь моложе посетителя и от напора Шурика даже немного растерялся.
– Я бы чаю зеленого немного выпил, – вдруг сказал Шурик, – и со льдом. Только не сильно крепкий.
Бармен занялся чаем, а Шурик, прикусив губу, задумался.
«Почему это он, человек, который подобные новости должен узнавать одним из первых, узнает их черт знает когда?»
Сашка Мартынов торговал «стволами», гранатами, пластитом, при этом оставался патриотом Советского Союза, и одну из стен его большой квартиры занимала гигантская политическая карта мира, нарисованная специально по его заказу, а затем наклеенная на стену. За образец специально взяли карту образца 1985 года, так захотел хозяин, то есть Сашка Мартынов.
Бармен поставил перед Шуриком пиалу с зеленым чаем и спросил:
– Сколько кубиков льда?
Увидев три толстых пальца, понимающе кивнул.
– А теперь можешь рассказать, что с Мартыновым стряслось, когда, где?
Бармен, не обращая внимания на посетителей, серьезных среди них пока не было – так, молодежь зашла коктейль выпить, кофе и покурить подальше от родительских глаз, стал рассказывать:
– Пуля у Сашки в голове была.
– Это все знают. Только не пуля, – поправил Шурик, – а осколок.
– Он сам так говорил, какая на хрен разница, осколок или пуля? Голова у него от этого сильно болела, дурным становился, когда железка под черепом положение меняла и на что-то там давила.
– Что, он от этого загнулся?
– Нет, – сказал бармен, – замучила его рана. Врачи предлагали операцию сделать, достать из головы пулю, а он говорил, что как только череп вскроют, так он и помрет или с роликов съедет.
– Мало ли кто что думает? – заметил Шурик, уже начиная испытывать к покойному Сашке Мартынову сочувствие.
– В общем, говорят, эта пуля как-то не так в голове повернулась, наверное, на мозжечок надавила или какой-то нерв пережала… В общем, Сашка схватил «пушку» и выстрелил себе в рот на даче. Дом у него на Истре, там все наши бывали.
– Кто его нашел?
– Жена. Даже не искала, она на втором этаже в это время была. А сын на улице с машиной возился. Выстрел услышали, прибежали, а он уже готов, ничем ему не поможешь.
– Может, ему выстрелили? Засунули ствол в рот и на курок нажали?
– Никаких следов насилия. Наши ментов напрягли, денег пообещали, так что менты старались, поверь.
Шурик покачал головой, взял салфетку и принялся промакивать лоб, затем подбородок с многочисленными волнами складок.
– Может, еще чаю? – поинтересовался бармен.
– Когда это случилось?
– Две недели тому назад, ровно две недели день в день. Я как раз в баре стоял, когда с дачи позвонили.
– Скверно, – прошептал Шурик, посмотрел на высветившийся номер вибрирующего на столе мобильника. Отвечать не стал, отключил аппарат. Через десять секунд включил снова. Тут же зазвонил второй телефон. – Да не отвечу я тебе, – сказал Шурик, обращаясь к трубке, но все же нервы сдали, вдавил кнопку. – Алло.
– …
– Так надо, так получилось. Подъезжай к дому, часов в десять буду.
– …
– Позвони, конечно.
Трубка легла на стойку.
– Майор заходит?
– Какой?
– Самсонов.
– Каждый вечер. Выпивает два раза по сто и уходит, даже за стол не садится. Поинтересуется, спрашивал ли его кто, присядет у стойки, посидит полчасика. Мы с ним поболтаем о том о сем, и уходит.
– А сегодня будет?
– Почему бы и нет? Только рановато еще, часок подождать придется.
Майор Самсонов и сержант Мартынов занимались одним делом. Бармен этого не знал, а вот Шурик был в курсе. Он пересел за стол в самое прохладное место, заказал салат из капусты без соли и еще зеленого чая. Бармен видел, как Шурик разговаривает то по одному телефону, то по другому, иногда шепотом, иногда вообще беззвучным матом, бранные слова читались по губам.
Майор Самсонов, как только вошел, сразу заметил Шурика, хлопнул его по плечу и сел напротив. Официант тотчас поставил перед ним рюмку с водкой. Это был неизменный заказ боевого майора.
– Твое здоровье, – сказал майор, одним глотком выпивая сто граммов.
– Сочувствую. Ты ведь компаньона потерял? Друга.
– Вот таких друзей теряем, а врагов меньше не становится, – прошипел майор, – царствие ему небесное, земля ему пухом. Ты же без дела сюда не заходишь?
Шурик задумался, глотнул чаю:
– Я Мартына увидеть хотел. Но раз его уже нет, к тебе обращусь.
– Вот и правильно. На хрена врать?
– Пойдем переговорим, – предложил Шурик, – а потом вернемся.
– Нет, я не буду возвращаться, – майор махнул рукой, причем не к себе, а от себя, будто давал команду батарее: «Огонь!»
«Все они здесь с пулями в голове, – подумал Шурик. – Но других в природе не существует. Приходится с таким человеческим материалом дело иметь».