– Перебьешься, – усмехнулся Хвастун.
Глава 6
Никита открыл глаза и потянулся. Тихо скрипнула сетка старинной кровати. Сиреневый свет заполнил избу. Агаты уже не было, но подушка еще хранила тепло. Он слышал, как она встала, но виду не подал. Чистый воздух, дом, сложенный из лиственницы, аромат ночной фиалки, росшей прямо под открытым окном… Никита Лукич никогда не чувствовал себя таким отдохнувшим и счастливым. А может, показалось после такого переезда? Перед тем как начать свое путешествие, он долго и скрупулезно изучал маршрут. Выходило, больше половины мира пролетел… Встретили их радушно. Дом отремонтировали, с утра помыли. Вон и цветы на окнах, и посуда… Все есть на первое время. Баню подремонтировать, и как у Леонтия станет. Напарились они вчера с дороги… Потом вечеряли всем гуртом. Соседи пришли, вся родня… Были и такие, о которых Никита Лукич и не слыхивал, хотя, собираясь в дорогу, изучил всех до седьмого колена. Строго с этим у старообрядцев…
Постепенно мысли снова вернулись к просьбе деда Елизара и стали крутиться вокруг связанных с ней событий. Никита Лукич опять пережил ту обиду и горечь, когда узнал, что, едва оказавшись на родной земле, он уже пострадал от воришек. От того, как им всем миром взялись помогать, на душе снова посветлело. Он вспомнил журналистку, с которой все началось.
«Надо сказать Панкрату, когда звонить буду, чтобы отправил ей меду и солений каких-нибудь. Вон кака худа, – думал он, пытаясь представить лицо Званцевой, когда ей вручат гостинец. – Они в ентой Москве химию одну едят. А воздух там какой? День пробыл, чуть не издох».
Отматывая в голове события минувших дней, Никита Лукич постепенно добрался до того момента, когда в машину к Леонтию сначала насыпали сахару, а потом подложили сотовый телефон. Однако он и мысли допустить не мог, что у злодея хватит бесстыдства и наглости заявиться на машине со своей девицей после всего прямо в деревню старообрядцев, которым препоны чинил. Никиту Лукича вчера аж оторопь взяла. Только воля и смирение, данные Богом и родителями, не позволили ему учинить над злодеем расправу. Да что там расправа? Он даже не прогнал этих супостатов. Более того, виду, что обиду на них таят, никто не подал и разрешили им остановиться у Емельяна…
«Как же быть теперь? – размышлял он. – Теперича глаз да глаз за злодеем нужен. Ишь каков! Ничего не забоялся. – Перед глазами Никиты Лукича предстала попутчица злодея. – Страсть какая красивая… Чего это я? – Вдруг застыдившись невольной мысли, он стал обдумывать план, как обмануть Матвея и его подружку. – Нужно для началу собрать всю карту воедино. Потом осторожно расспросить стариков про место, которое в ней указано. Ну а дальше думать, как туда втайне от злодея попасть», – решил он.
В сенях что-то стукнуло. Никита Лукич перевернулся на бок.
Тихо ступая, в горенку вошла Агата.
– Ты чего так рано? – заранее зная ответ, спросил так, для приличия, чтобы начать разговор.
– Так куда столько спать? – Она уперла руки в бока. – Сдуреть можно!
Никита вышел на мокрое от росы крыльцо и зажмурился от вставшего над лесом еще холодного солнца. Тихо всхрапнула у соседей в стойле лошадь. Где-то на околице пропел петух. С поля доносилось пение жаворонка.
После утренней молитвы, на которой заставил сыновей поклоны бить за совершенные в дороге грехи, Никита Лукич остался в доме один. Закрыв на щеколду дверь, вернулся в комнату, взял икону с соловецкими чудотворцами и долго рассматривал ее на свет. Икона была очень старой. Много людей перевидала и впитала в себя молитвы, их сокровенные просьбы и благодарности. Казалось Никите Лукичу, будто тепло от нее исходит. А может, так оно и есть? Словно из глубины прокопченной доски смотрели на него с каким-то укором Зосима и Савватий. Боязно ему было трогать ее. С одной стороны, вроде как богохульство, с другой – деда наказ. Наконец, перевернув доску, осторожно взял двумя пальцами за верхнюю перекладину и стал раскачивать. Она поддалась и пошла. Вынув ее, удивленно осмотрел паз. Пусто. Стал разглядывать перекладину. На ней он увидел написанные чем-то черным слова. Щурясь и шевеля губами, стал читать:
– «Где искать точно, Митрофан Харитонович, кум Никодима, скрыл за верхним косяком, что в горенке евонного дома…»
* * *Матвей открыл глаза. На треть заваленный сеном сарай был разделен ослепительными полосами света, в котором скручивалась, завивалась замысловатыми узорами пыль. Не глядя на часы, можно было понять, что уже позднее утро. Немудрено, уснули они далеко за полночь.
Матвей приподнял голову и посмотрел на Марту. Свернувшись калачиком, она спала под сшитым из разных лоскутов одеялом. Под голову была постелена свернутая в несколько раз простыня.
Шурша сеном, он встал, подошел к дверям и выглянул через щель во двор. Ловко орудуя маленьким топориком, дед Емельян рубил на колоде небольшое поленце на щепки.
Матвей толкнул дверцу и вышел. Старик посмотрел на него исподлобья и что-то пробурчал.
– И вам доброе утро! – улыбнулся он.
– Как спалось? – спросил с безразличием в голосе старик.
– Нормально, – соврал Матвей.
Всю ночь не давали покоя комары и мелкие мушки. К тому же кололось и шуршало пересушенное сено, а от прошлогодней пыльцы у Марты ко всему першило в горле.
– Умывайся и давай к столу, – вздохнул Емельян, собрал щепу и направился к крыльцу, у которого пыхтел самовар.
«Странно, почему он такой злой? – размышлял Матвей, плескаясь под установленным во дворе умывальником. – Или они со всеми, кто не их веры, так себя ведут? Не похоже. Хвастуна вчера чуть не на руках носили».
Матвея и Марту к соседям на торжество по случаю приезда Берестовых не пригласили. Но оба бандита там были. Они сидели с краю длинного стола и под конец даже пели со всеми вместе песни. Вооружившись биноклем, Матвей с Мартой прошли до реки. Матвей забрался на стоявшую отдельно сосну и оттуда некоторое время наблюдал за праздником. Несмотря на то что старообрядцы ведут здоровый и благочестивый образ жизни, было видно, бражкой они не брезгуют, но пьют лишь для веселья…
Вернувшись назад, Матвей застал Марту сидевшей на сене. Обхватив колени руками, она задумчиво смотрела перед собой.
– Что с тобой? – насторожился он, когда она никак не отреагировала на поцелуй.
– Неуютно здесь. – Марта поежилась. – Нас просто терпят…
– Сама посуди. – Он встряхнул полотенце и забросил его на жердь под крышей. – Они глубоко верующие люди. Причем считают свою веру правильной…
– Почему? – перебила она.
– Она была повсеместно распространена на Руси до тысяча шестьсот шестьдесят шестого года, – принялся объяснять Матвей. – Потом произошел раскол…
– Я это знаю, – не дала она договорить. – Но любая религия призывает быть терпимым. А нас поселили в этом хлеву, как скотину…
– Нашла сравнение, – улыбнулся он. – Как раз терпят… У мусульман тоже есть радикалы. Так те и вовсе джихад остальному миру объявляют. Вон вся Африка полыхает.
– Хочешь сказать, старообрядцы – это тоже радикалы? – насмешливо посмотрела на него Марта.
– В какой-то степени – да, – подтвердил он.
– Тогда почему они так рады Хвастуну?
– У него работа такая, располагать к себе людей. – Матвей протянул руку, помогая Марте встать. – Для этого он использует и грязные способы. Не исключаю, что с его подачи Берестовы считают, что это мы подсыпали им сахар…
– Давай уедем? – неожиданно предложила она.
– Куда? – Матвей растерялся.
– Ты не так меня понял. – Марта стала стряхивать с себя сено. – Мы ведь с самого начала планировали поставить палатку и там жить. Посмотри, как вокруг хорошо! А комары везде одинаковые. В палатке их хоть перетравить всех можно и до утра спать спокойно, а здесь, – она обвела взглядом дощатые стены, – одни щели…
– Хорошо, – согласился он, – уговорила. Только сначала надо поесть…
На завтрак была жареная рыба, которую с рассветом наловил Емельян, и вареная картошка. Перед Матвеем и Мартой выставили ту же посуду, из которой они ужинали, или, как принято здесь говорить, вечеряли. Он узнал ее по едва заметной трещине на тарелке, которая вчера досталась ему, а сегодня Марте, и отбитой кромке кружки. Не принято у старообрядцев есть и пить из одной посуды с людьми другой веры. Обычно хранят они для таких гостей где-то несколько приборов.
Дед плеснул себе из бутылки похожей на чай с молоком жидкости и выжидающе посмотрел на Матвея:
– Бражку будешь?
– Нет, спасибо, – отказался Матвей. – Не пью.
– Молодец, – похвалил дед и выпил.
– Это разве не грех? – спросил Матвей.
– Для пользы немного можно, – утирая усы, ответил дед.
– Мы вчера останавливались на дороге, чтобы отдохнуть, и в лес прошли, – вспомнил Матвей про брошенную деревню. – Сначала на кладбище наткнулись, потом вышли к реке, а там село…
– Для пользы немного можно, – утирая усы, ответил дед.
– Мы вчера останавливались на дороге, чтобы отдохнуть, и в лес прошли, – вспомнил Матвей про брошенную деревню. – Сначала на кладбище наткнулись, потом вышли к реке, а там село…
– Среденка это, – догадавшись, чего он хочет, сказал дед. – Годков тридцать скоро будет, как снялись оттуда. Нам ведь покой нужно и для молитвы, и труда. А там городские стали приезжать. Вот и решили подальше от греха съехать.
– Среденка называлась. – Матвей забросил в рот кусочек хлеба и стал задумчиво жевать.
– Ты пошто вчерась шпионил? – хрустнув малосольным огурцом, спросил дед и строго посмотрел на Матвея.
– Просто интересно было, как в деревнях праздники проходят, – не стал кривить душой и признался Матвей.
– Нехорошо ведь? – расстроился дед, обескураженный таким оборотом дел. Было видно, он приготовился к тому, что Матвей будет врать и изворачиваться.
– Мы вообще просто окрестности хотели посмотреть, – робко сказала Марта.
– Вы дальше когда поедете? – продолжал допытываться дед.
– Куда дальше? – Марта переглянулась с Матвеем.
– Не знаю, куда вы направлялись, – отодвигая от себя уже пустую тарелку, пожал плечами дед и подтянул к себе кружку с квасом.
– У нас было желание найти такое место, где нет людей, поставить палатку и просто пожить, – мечтательно сказала Марта. – Надоело в городе.
– Чего же тогда здесь остались? – удивился дед и показал взглядом на окно, которое выходило в сторону реки. – Вон, за Улькой, на сотни верст ни души. Одни кабаны, медведи да зайцы с лисами…
– Гонишь? – спросил Матвей.
– Да не так уж чтобы прям вставай и иди, – смутился дед. – Просто никто не хочет, чтобы вы здесь оставались.
– А этих двоих, что на «Ниве» разбитой приехали, значит, оставляете? – сделал вид, будто расстроился, Матвей.
– Выходит, оставляем. – Дед с шумом перевел дыхание и ударил по коленям ладонями. – Они плохого нам не делали…
– А мы в чем провинились? – спросил Матвей, уже твердо уверенный, что Хвастун каким-то образом дискредитировал их.
– Не знаю. – Старик смахнул со стола невидимые крошки и встал. – Неведомо мне, но осерчал на вас Никита Лукич.
– Мы сейчас уедем, – заверил его Матвей и тоже встал. – Только просьба одна будет, передайте Никите, что он очень сильно ошибается. Как раз он-то и приютил врагов.
– Так уж и врагов? – ухмыльнулся дед.
– Так передадите или нет?
– Сказать скажу, а вот послушает он меня или нет…
– Вот и хорошо! – обрадовался Матвей.
…Проехав вдоль реки, Матвей свернул по едва заметному проселку в глубь леса. Дорога была узкой и давно неезженой. Кое-где уже выросли небольшие березки и елочки. Некоторые пришлось гнуть «кенгурятником». Словно сердясь на это, подступившие с двух сторон сосны застучали мохнатыми лапами-ветвями по крыше. Неожиданно деревья расступились, и взору открылось почти круглое озерко.
– Давай здесь! – оживилась Марта.
– Сыро, – возразил Матвей. – Комары сожрут.
– Не сожрут, – возразила она. – Я мазей и аэрозолей столько взяла, что хватит во всем лесу потравить.
– Мазь не травит, а отпугивает, – разворачиваясь на небольшом, свободном от деревьев пятачке, заметил Матвей.
Побросав на траву вещи, он стал устанавливать палатку.
Марта выгрузила продукты и посуду. Потом сняла куртку:
– Интересно, здесь можно купаться?
Матвей оглянулся. Закатав штаны спортивного костюма, она пробовала ногой воду.
– Купаться можно везде, – глядя на то, как Марта вошла по колено в воду, сказал Матвей. – Только очень рано еще. Простынешь. И так с утра носом шмыгаешь.
– Это точно, – согласилась с ним Марта, возвращаясь на берег. – Что-то знобит меня и слабость. – Она прижала тыльную сторону ладони ко лбу, пытаясь определить температуру. – Кажется, я уже простуду подхватила.
– Этого еще не хватало. – Матвей присел, взял рукой ствол небольшой березки и стал его рубить.
Он не был сторонником гробить почем зря природу. Но это деревце было единственным на полянке и росло как раз посередине, где он намеревался устроить вход в палатку.
Неожиданно ему показалось, что за машиной что-то мелькнуло. Матвей задержал топор в воздухе и обернулся. Ничего. Лишь по давно истлевшему стволу дерева бежал бурундук. Матвей негромко свистнул. Он встал. Смешно повернул голову.
Матвей снова принялся рубить дерево. Когда ударил в очередной раз топором, ему вдруг показалось, что лезвие наткнулось на высоковольтный провод. В глазах лопнул ослепительно-белый шар, вмиг испарив все окружающие предметы…
В себя он пришел лежащим на боку от дикой боли в вывернутых плечах и суставах. Правая половина лица нещадно чесалась. В голове был шум, а во рту металлический привкус крови.
– Очухался! – Громом среди ясного неба раздался голос знакомого ему по вокзалу в Тайшете Свища. Матвей не видел его, но не мог ошибиться. Ему было достаточно раз, даже мельком, встретить человека, и память бережно укладывала его приметы в определенную ячейку. Мало ли?
Боль молнией ударила в ребра, прошла по позвоночнику и взорвалась снопом искр в голове. Схватив за шиворот, его перевернули на спину, а потом усадили. В тот же миг перед ним возник Жакан. В руках он держал его документы.
«Шустрый паренек», – с досадой подумал Матвей, а вслух спросил:
– Вы что, от самого Тайшета меня вели?
– А ты хотел так свалить? За все отвечать надо!
– С трудом верится, что только во мне причина, что ты здесь живешь, – разглядывая опухшее от укусов и прокопченное дымом лицо бандита, усмехнулся Матвей. – Небось от полиции прячетесь?
Жакан выглядел не лучшим образом. Защитного цвета куртка-штормовка с капюшоном, камуфлированные штаны и рваные кроссовки делали его похожим на вокзального бомжа. Впрочем, если вспомнить, где они познакомились, наверное, так оно и есть.
«Интересно, чем ты меня так приложил? – подумал Матвей и увидел прислоненную к стволу сосны толстую палку, обмотанную курткой.
– Мм, отпусти! – простонала Марта.
Матвей огляделся по сторонам.
Марту он увидел в двух шагах от себя. Бледная как мел, втянув голову в плечи, она сидела, прислонившись к дереву спиной. В отличие от Матвея, руки у нее были свободными. Сбоку, сидя на корточках, разглядывал ее профиль Свищ. Почувствовав, что на него смотрят, отморозок оглянулся и вульгарно улыбнулся своей отвратительной улыбкой.
– Отойди от нее! – стараясь выглядеть спокойно, потребовал Матвей.
– Ага, размечтался. – С этими словами Свищ приблизил свое лицо к лицу Марты и медленно провел языком по ее щеке.
С диким визгом, словно ее лизнула лягушка, Марта всплеснула руками и попыталась вскочить на ноги, но Свищ обхватил ее, и под весом его тела она вновь со всего размаха уселась на землю.
В это время зазвонил телефон. Свищ замер. Пользуясь случаем, Матвей перевернулся на живот и попытался встать. Однако Жакан попросту толкнул его ногой в плечо, и он вновь оказался на земле.
– Да, – раздался его голос. – Шеф! Ты не поверишь, мы тех уродов с вокзала поймали…
* * *Хвастун прошел мимо дворовых построек и оказался в огороде. Загремела цепью и залилась лаем собака.
– Найда! – строго прикрикнул на нее Хвастун, уже до того освоившийся в доме старообрядцев, что поступок хамоватой собачонки его разозлил.
– Чего разлаялась?! – раздался сзади голос Леонтия.
Найда пригнула голову и замолчала, преданно глядя на хозяина. Он подошел к ней, потрепал за ушами и посмотрел на Хвастуна:
– Чистокровная лайка!
– Эта? – почему-то не поверил Хвастун. Он был далек от охоты, тем более сейчас ему было не до собаки. Бандит искал место поскромнее, чтобы наконец связаться со своими оболтусами. Вчерашние высказывания Клима сегодня уже не казались пустыми словами. Хвастуна не покидала тревога. Он пожалел, что отдал Свищу и Жакану все запасы спиртного.
– А что, сумлеваешься? – удивился между тем Леонтий. – Самая настоящая. Здесь неподалеку у охотоведов зимовье. Они привезли. Натаскал на белку, горя не знаю…
– Я, признаться, не разбираюсь в собаках, – ответил Хвастун. – По телевизору видел, там они белые с черными пятнами и пушистые. А эта рыжая…
– Вишь, хвост калачом? – не унимался Леонтий. – И уши стоят. Висели бы, – он махнул рукой, – …дворняга. А то, что ты видел, я знаю. Есть разные. Те северные, они упряжки приучены возить. А это сибирская.
– Леонтий Спиридонович! – окликнула его со двора жена.
– Чего тебе? – вскинул он голову.
– Поди сюда…
Глядя вслед уходящему во двор хозяину, Хвастун шмыгнул за баню, оглянулся на соседский дом, от которого огород Леонтия отделял забор, и набрал номер Жакана.