– От Ромы! – ахнула Любовь Кирилловна и побледнела. Она всматривалась в конверт. – И почерк его.
На мгновение, видимо, показалось ей, что на самом деле ее сын жив-здоров, о чем ей и сообщает.
– Минутку.
Полуянов забрал из рук хозяйки конверт. Она не сопротивлялась. Он проговорил, ни к кому в отдельности не обращаясь, просто подал реплику в сторону:
– На конверте уже полно всяких посторонних отпечатков, ничего тут сделать нельзя. А вот с письмом надо быть осторожным. Есть у вас перчатки, желательно резиновые? И ножницы?
– Вы думаете вскрыть?
– Есть другие предложения?
Любовь Кирилловна, даром что была в состоянии стресса, понимала все с полуслова. Протиснувшись мимо туши почтальонши, она исчезла в комнате, а спустя полминуты вернулась с ножницами и резиновыми перчатками. Дима, хоть и было это бесполезно, держал письмецо за ребра и чувствовал, что там не бумага, а что-то твердое, плоское. Отложив депешу, надел перчатки, а потом осторожно вскрыл конверт и вытащил из него ди-ви-ди-диск. Женщины, особенно Клавдия, глядели на него во все глаза. Кроме диска, внутри ничего не оказалось.
* * *Супружеская жизнь – она такая. Вместе бывает тесно, а врозь довольно быстро становится скучно. Первый день после отъезда Димы Надю радовало одиночество, внезапно увеличившаяся в размерах квартира и возможность не следить за собой, спокойненько усесться у телевизора и посмотреть не ту передачу, что выбрал Дима, а ту, что хотелось ей. Пусть пошлую, пусть низкопробную и рассчитанную на глупых деревенских теток (как утверждал Полуянов), но – свою. И пару конфет шоколадных прихватить из вазочки – ничего, от тридцати граммов шоколада авось не потолстеет!
Однако уже на второй день наслаждаться свободой надоело, мозг устал от глупых телевизионных передач и начал требовать более достойной пищи. Да и Диме хотелось помочь. Поэтому Надины мысли невольно начали возвращаться к Роману, столь дурацки, нелепо погибшему (жалко ведь!), и к людям, которые, быть может, замешаны в его смерти.
После того как Надя вспомнила в последний вечер с Полуяновым, что Ирина Коврова, посетительница читального зала, упоминала при ней фамилию Гречишниковых и что именно из ее книги вывалился листочек с надписью: «Ненавижу!», она решила спросить у женщины обо всем напрямик. Возможно, это был не лучший подход. Возможно, будь на месте Надежды дама иного склада – какая-нибудь интриганка! – она бы придумала для того, чтобы выманить правду, какой-нибудь хитрый ход. Однако Митрофанова давно поняла, что строить козни и мутить воду – не ее стезя. Пусть другие ловчат, придуриваются и подкапываются. Она, если за что-то сражается, будет воевать с открытым забралом – пусть такой способ далеко не всегда эффективен, зато он тоже может порой принести результат. Коснешься щекотливой темы в лоб, и сразу сможешь увидеть на лице собеседника волнение, растерянность, трепетание. И понять, соврал он в ответ или сказал чистую правду.
Вот только перед предстоящим разговором Надя трепетала сама. После того как она твердо решила, что спросит Ирину Андреевну о происходящем, пришлось ждать.
Как назло, с утра Коврова в библиотеке не появлялась. А когда она вдруг возникла в читальном зале, Надежда испугалась сама, да так, что из-за бешено стучавшего сердца, колотья в висках и перехватившего дыхания не смогла бы вопрос с подвохом толком задать, не говоря уж о том, чтобы отследить реакцию Ирины.
Девушке пришлось встать и уйти за полки, а там, чуть ли не в буквальном смысле силком, собраться с духом – похлопать самое себя по щекам, встряхнуть за плечи, а потом глубоко подышать по йоговской системе: на шесть счетов вдох, на столько же – задержка дыхания, на шесть счетов выдох.
Успокоившись и придя в относительную норму, Надежда снова выдвинулась в район выдачи, и очень удачно: как раз оказалась один на один с Ириной, никаких свидетелей вокруг, ни со стороны читателей, ни из команды библиотекарей.
Лицо у Ковровой было бледное и нахмуренное, но мало ли почему она могла быть далека от своей лучшей формы? Наде вдруг пришло в голову, что она совсем мало знает об Ирине: есть ли у нее муж и кто он, а если нет, то имеется ли друг? Есть ли дети и если да, то сколько их и какого они возраста? Какой институт она заканчивала и как любит проводить свободное время? Вспоминались разве случайные мелочи, вроде той записки ненависти в книге. Но разве можно на подобных пустяках строить обвинение?
– Добрый день, Ирина Андреевна, – лучезарно, в стиле торговых агентов, поприветствовала читательницу Митрофанова.
– Здравствуйте, Надя, – откликнулась та.
– Как ваши дела?
– Ничего, спасибо.
– Какое ужасное событие, слышали? – произнесла Надежда заранее заготовленную фразу.
– А что такое?
– Как? Вы не знаете? Убили Романа Черепанова.
Лицо Ирины – Надя внимательно следила за реакцией – слегка дернулось и тут же закаменело.
– Да, я в курсе, – проговорила она без выражения.
– Ужасно, правда? Такой молодой, красивый! Помните, я вам рассказывала – я была с ним знакома. Он был таким милым, таким умным. Столько знал всего! Однажды мы с ним даже ходили в театр. В Большой, вы еще тогда упрекали меня? Говорили, что Дима может обидеться?
Ирина Андреевна поморщилась, словно от неприятных воспоминаний.
– А вы Рому лично знали? – не отставала Митрофанова.
– К счастью, нет, – отрезала Коврова.
– Почему же к счастью? – наивно вопросила Надя.
Читательница стала неловко выкручиваться:
– Я имела в виду: если бы я была с ним знакома, меня очень огорчило бы известие о его гибели. А на нет и суда нет, правда? То есть жалко, конечно, что человек ни за что пропал, но это ведь не мое дело, правда?
Женщина довольно нервно провела кончиком языка по своим губам, и Надежда заметила себе: читательнице есть что скрывать.
– Но вы, по-моему, Ирина Андреевна, лично знали как раз того человека, который Романа убил? – Митрофанова продолжала, играя в простушку, задавать неловкие для Ковровой вопросы.
Лицо женщины передернулось во второй раз.
– Что вы имеете в виду? – переспросила она, явно выигрывая время.
– Вы мне сами говорили, – на голубом глазу пояснила Надежда, – что общались с Юрой Гречишниковым, сыном олигарха. А это ведь он застрелил Романа! Тоже ужас, правда? Каково ему?!
– Да, неприятная история, – согласилась Коврова. Разговор совершенно точно не доставлял ей ни малейшего удовольствия. А Надя, замечая это, стала испытывать даже определенное удовольствие, сродни садистскому. «Может, во мне великая следовательница умирает?» – мимолетно подумала она и продолжила давить подозреваемой на больную мозоль.
– В газетах пишут, младший Гречишников убил Романа случайно, приняв его за грабителя. А вы как думаете? Это была случайность? Или спланированная акция?
– Кем спланированная? – вдруг взяла тоном выше Ирина Андреевна, и лексика тоже изменилась, сделалась более присталой не доктору наук, а торговке. – Как это – спланированная? Один дурак вдруг зачем-то полез в особняк к другому среди ночи. Думал ограбить по-тихому. А тот вдруг оказался дома, схватил ружье да выстрелил. Кто тут что мог спланировать?! Ах, Надя, я вас умоляю, не повторяйте бабьих сплетен!
– А откуда вы знаете, что младший Гречишников оказался дома неожиданно?
– Да потому что я знакома с ним! И знала про его планы! И то, что он должен был отдыхать с семьей на Бали, но вдруг приехал в Москву буквально на пару дней, на одно выступление, концерт в посольстве.
Кто его знает, почему сердилась Коврова: то ли из-за чрезмерного любопытства Нади и ее неловких вопросов, то ли и впрямь была замешана в эту историю?
«Сейчас узнаем», – подумала Митрофанова и сказала:
– Я вот вам одну вещь хочу показать.
Она взяла со своего стола лежавшую до поры лицом книзу ксерокопию записки из книги, читанной некогда ее теперешней собеседницей. Там было одно слово Ириным почерком: «Ненавижу!»
Надежда протянула бумагу поверх конторки Ковровой.
– Что это? – отпрянула Ирина.
– Это из вашей книги. Той, что вы читали. Энгель, «Очерки по истории музыки». Почерк, по-моему, ваш – нет?
Коврова взяла бумажку в руки. Лицо ее покраснело.
– Положим, мой. А может, и нет. И что все это значит?
– А я это у вас хотела спросить! – с почти октябрятскими невинностью и задором спросила Надя.
– Мне нечего вам сказать, – почти сердито отвечала Ирина. – Давайте не будем тратить время – мое и ваше. Вот мои требования. Будьте любезны заказать.
Отходя от конторки, госпожа Коврова очевидно пребывала не в духе. «Ну, и что это доказывает?» – подумала Надя.
* * *В то же самое время в городе Малинове Дима разговаривал с мамой погибшего Романа и забредшей на огонек необъятной почтальоншей.
– У вас есть ди-ви-ди-проигрыватель? – спросил спецкор.
Почтальонша сориентировалась первая:
– У вас есть ди-ви-ди-проигрыватель? – спросил спецкор.
Почтальонша сориентировалась первая:
– Есть у нее! Ромка, покойник, и купил.
На глазах матери актера тут же выступили слезы.
– Спасибо, – сдержанным тоном ответствовал Полуянов Клавдии. Встал, подхватил необъятную женщину за локоток, молвил: – Благодарю вас за помощь и не смею больше задерживать.
Ох, не хотелось ей уходить, но Дима выбора не оставил, услужливо проводил к выходу.
А когда вернулся в комнату, увидел, что Любовь Кирилловна снова плачет. Потому что телевизор уже был включен, на экране – бледнело лицо Романа. И обращался он к своей матери.
* * *– Дорогая мама! Дорогая моя Кристиночка! Прости меня, сестренка! Прости меня, милая! Я надеюсь, что у тебя все будет хорошо и скоро ты окажешься дома. Мама, Кристиночка! Если вы смотрите этот ролик, значит, меня уже нет… (мама снова захлюпала) или я под арестом. Или нахожусь в бессознательном состоянии. Во всяком случае, значит, я не смог уничтожить диск с письмом, и его отправили вам. Это мой последний шанс оправдаться, и поэтому я бы очень хотел, чтобы вы знали правду.
Рома помолчал. Видно было, что актер собирается с мыслями.
– Началось все с того, что я потерял крупную сумму денег, – признался в камеру он. – Потерял по собственной глупости. Я… я… творческому человеку иногда нужно полностью выключиться из реальности, расслабиться, и я не удержался. Проиграл деньги в казино. Да, мама, я был виноват, но я сделал все, что мог, только бы решить проблему. Но друзей, кто бы мне помог, не нашлось, а бизнес, который я затеял, чтобы поправить свои дела, потерпел крах.
Рома в стиле трагического героя, признающего поражение, склонил голову.
– Бедный мой мальчик, – горестно молвила Любовь Кирилловна.
Дима, конечно, знал, что бизнес Романа являлся чистейшей воды аферой, но объяснять матери, разумеется, не стал.
– Честно скажу: я просто не знал, что предпринять, – продолжал исповедоваться артист. – После того, как мои кредиторы похитили Кристину, я чувствовал себя доведенным до отчаяния. И когда мне предложили решить все мои проблемы единым махом, я согласился. Мама, я никогда не пошел бы на преступление ради себя. Но чтобы спасти Кристину, я готов был на все. Знай: я пошел, как говорится, на дело, потому что просто не видел иного выхода. С волками жить – по-волчьи выть.
Артист выдержал паузу, помолчал.
– Однако, если вы смотрите эту запись, значит, что-то пошло не так, как планировалось. Что-то не задалось. Я решил: если все будет нормально, я уничтожу этот диск с записью, как только вернусь с дела. Будем надеяться, что так оно и вышло, и мои слова здесь – просто страховка, для чего, не знаю. Но если со мной что-то случится, я хочу, чтобы вы понимали мои мотивы. И знали правду. Так вот, хочу сказать вам: я пошел на ограбление особняка Гречишниковых просто потому, что страшно нуждался в деньгах. А вдохновила меня на это преступление моя любовница. Зовут ее, – актер выдержал паузу, как если бы произносил имя всем известного человека, – Елена Евгеньевна Постникова. Она – продюсер на телевидении, если кто не знает. Большой человек.
Дима, впрочем, если и слышал эту фамилию, то вскользь, краешком – слишком далеко крутилась его собственная жизнь от этих сфер.
Черепанов печально усмехнулся. Добавил:
– И еще: я любил Елену. Наверное, люблю и сейчас.
На глаза Романа навернулась слеза, и он быстро, по-мужски, стряхнул ее согнутым пальцем.
Его мать, здесь и сейчас, по эту сторону экрана, плакала навзрыд. А Полуянов уже набирал в поисковой строке смартфона: «Елена Постникова», и через минуту Всемирная паутина уже выдала фотографию: властная, холеная, ухоженная женщина, на вид лет тридцати семи (значит, решил журналист, всех пятидесяти). Описание ее достижений тоже имелось, но их Дима приберег на потом. Сейчас главным было дослушать, что произошло между ней и Романом по версии последнего.
– Я не знаю, почему вдруг Елена дала мне эту наводку. Не знаю, зачем ей это было нужно. Она ведь совсем не похожа на человека, близкого к мафии или какой-либо преступной организации. Может, она хотела меня спасти – а может, утопить. Кто его знает! Может, пожалела меня. А может, хотела таким образом сберечь свою квартиру, которую она подарила мне и которую я хотел продать, чтобы выкупить мою Кристиночку. Или у нее были какие-то счеты с семьей Гречишниковых, которым она моими руками хотела за что-то отомстить. Представления не имею! Так или иначе, она рассказала мне про дом бизнесмена, где он находится и чем в нем можно поживиться. Елена заверила меня, что точно знает: охранной сигнализации в особняке нет. И подробно объяснила мне, где именно хранятся драгоценности, деньги, скрипка работы Страдивари – ей владел сын олигарха, молодой музыкант. Не знаю, как я буду потом реализовывать Страдивари, – вымученно улыбнулся актер, – но, думаю, что достаточно будет вместо пяти миллионов долларов выставить ее на продажу за сумму, в пять раз меньшую, и дело в шляпе. Ограбление – совсем не мое амплуа, но иного выхода я не вижу. Итак, сегодня вечером я попробую себя в другом качестве – вора. Роль Мекки-ножа в моем творческом багаже уже есть, – через силу усмехнулся Роман, – будет и роль домушника. Хотя сейчас все происходит не шутя. Игра идет всерьез. И, ради бога, я вас умоляю, не надо оваций.
Не удержался под конец от эффектной фразы актер! Запись замерла стоп-кадром. Любовь Кирилловна уткнулась лицом в свои руки и заревела совсем же отчаянно. Дима не стал ее утешать. Он поднялся на ноги, подошел к окну и перелистал в своем телефоне справочную информацию о Елене Постниковой, которая зачем-то (если верить покойному актеру) стала наводчицей квартирной кражи.
Дата рождения, как водится среди женщин, занятых творчеством, у продюсерши не значилась. Однако, если оперировать другими фактами ее биографии, возраст легко было установить: и впрямь, за пятьдесят. «В 1983 году закончила театроведческий факультет ГИТИСа (ныне РАТИ). В том же году поступила на работу на Центральное телевидение, в Главную редакцию для детей и молодежи». Далее приводился впечатляющий список телепроектов, в которых принимала участие Постникова. Там значились и ток-шоу, и сериалы, и громкие документальные ленты. Говорилось, что Елена – лауреат четырех премий ТЭФИ (1998, 2002, 2006 и 2011 годы). О личной жизни упоминалось чрезвычайно скупо: разведена, имеет взрослую дочь.
По меньшей мере странно было, что такой человек вдруг выступает в роли наводчика квартирной кражи. Наверняка за этим что-то стояло. Какая-то подстава, мухлеж, игра. На миг даже странная мысль посетила Полуянова: а вдруг убийство актера – лишь часть постановочного, телевизионного шоу, в котором что-то вдруг разладилось, пошло не так?
Но смерть оказалась не киношной – вот она тут, мать погибшего, оплакивает его, убежала в ванную.
«Как бы то ни было, – сам себе сказал Полуянов, – вряд ли Постникова обрадуется, если последнее выступление Романа появится в Интернете в открытом доступе. Или пуще того – в эфире канала-конкурента».
* * *Когда Любовь Кирилловна, умывшись, вернулась из ванной, Полуянов спросил:
– Вы позволите мне сделать копию обращения Романа?
– Зачем? – насторожилась женщина.
– Я вам обещаю: я не буду эту запись нигде использовать. Я не сделаю вам и вашей семье ничего плохого. Я хочу попытаться помочь, помочь Кристине. Вы доверяете мне?
Любовь Кирилловна отвела глаза, но промолвила: «Да».
Как и всюду в поездках, в квартиру Черепановых Дима захватил с собой ноутбук. Через пять минут копия посмертного обращения Романа заняла место среди рабочих файлов журналиста.
Вскоре он распрощался с безутешной матерью. Напоследок сказал:
– Я должен вернуться в Москву, потому что хочу помочь вашей дочке. Смогу ли, нет – не знаю. Но сделаю все, от меня зависящее!
* * *Технический прогресс дал нынче возможность работать журналисту где угодно. Даже в номере провинциальной гостиницы – были бы под рукой смартфон, модем, ноутбук. Вот и Дима, памятуя, как ехал, не спавши, в Малинов, теперь решил отправиться в Москву, напротив, утром, засветло. А оставшийся в распоряжении малиновский вечер посвятить осмыслению накопленного материала и подготовке будущих встреч.
Телефон продюсерского центра «Первая линия», где заправляла Постникова, Полуянов разыскал в Интернете без труда. Время, правда, близилось к восьми вечера, но телевизионщики, Дима знал, редко когда озабочивались КЗоТом и любили трудиться по ночам. Шанс застать Елену Евгеньевну на рабочем месте был.
Полуянов набрал номер.
– Приемная Постниковой, – отрепетированно доложила секретарша, – чем могу помочь?
– Могу я поговорить с Еленой Евгеньевной? – с места в карьер начал журналист. – Это Дмитрий Полуянов, спецкор «Молодежных вестей». – Название бывшего места работы должно подействовать.