– Боюсь, сейчас она занята, – сразу отсекла его телефонная барышня. – А вы по какому вопросу?
– Вы передайте вашей руководительнице, что у меня есть предсмертная записка артиста Романа Черепанова, в которой он упоминает ее имя. Если я не получу комментария Елены Евгеньевны, я обнародую ее.
Блеф, дважды блеф. Он не собирался предавать гласности последнюю запись Романа. И матери покойного он только что обещал не делать этого. Но ведь Постникова об этом не ведала, правда?
Ловушка сработала. Его соединили. Голос продюсерши – он звучал устало и снисходительно, будто одним тем, что взяла трубку, она оказывала журналисту бог весть какое одолжение.
Дима повторил то же, что говорил секретарше: у него есть последняя запись Романа, там звучит ее, телевизионщицы, имя. Журналисту нужно получить от Елены Евгеньевны комментарий для самого себя общего понимания ситуации – не для печати или обнародования.
– Глупая история, – сердито заявила Постникова. – Мало ли что мог наговорить убитый?! Хорошо, приезжайте в телецентр. Можете прямо сейчас.
– Я сейчас не в Москве, а дома у Романа в Малинове. Давайте завтра, в двенадцать, – условился Полуянов.
Потом он позвонил Надежде. Та уже была дома. Он сказал, что возвращается завтра домой, она неприкрыто обрадовалась, и Диме была приятна ее радость. Потом подруга рассказала ему о библиотечном разговоре с Ириной Ковровой и припечатала своим резюме:
– Может, она и не хотела, чтобы Романа убили. Но я уверена: не случайно он полез именно к Гречишниковым. Коврова здесь, по-моему, замешана.
– А не упоминала ли она при тебе когда-нибудь имя Постниковой, продюсерши с телевидения?
– А кто это? – в женском стиле, вопросом на вопрос, ответила Надя.
– А это, – не без удовольствия пояснил журналист, – престарелая любовница твоего Ромы. Ведь ты же ему взаимностью не ответила, – не удержался, уколол он, – вот ему и приходилось довольствоваться старушкой. Или ты все-таки ему ответила?
– Фу, дурак! – возмутилась девушка. – Разве можно так цинично о покойнике?!
– А мы, журналисты, вообще циничные ребята, – залихватски пояснил Дима и добавил: – Но ты, главное, все-таки вспомни: не слышала ли имя Елены Постниковой? От самого Ромы, от Ковровой, еще от кого-нибудь?
– Хорошо, я подумаю, – холодно ответствовала Надя. Конец разговора из-за Диминой якобы ревности, а точнее, глупой болтовни оказался смазан.
Однако ему недосуг было предаваться самоедству по поводу собственной несдержанности и отношений с Митрофановой. Он уже чувствовал столь знакомый репортеру зуд, когда расследование выруливало на финишную прямую и оставалось лишь несколько частичек пазла добавить в нужные ячейки, и скоро тот соединится, и сложится цельная картина происшедшего: как, что и, главное, почему случилось.
Состояние было сродни писательскому вдохновению, когда слова льются из ниоткуда и сами собой встают на нужные места. Так и сейчас: люди и события в его воображении сцеплялись между собой прихотливо, причудливо, повинуясь движениям подсознания. Почему-то вдруг возникла отчетливая мысль, что Ирина Коврова, семейка Гречишниковых и продюсерша Елена Постникова точно связаны между собой; но как и чем, этого Дима не знал и не понимал. И вообще, бедный Рома почему-то показался ему вдруг мушкой, муравьишкой, который попался в хорошо расставленные, всеобъемлющие сети. Отчего-то вспомнилось, с какого эпизода начались неприятности неудачливого соперника: итальянская экологическая ферма, ее хозяйка Луиза, Ромина пьянка, закончившаяся полицией…
«Интересно бы разузнать, – мелькнула мысль, – а где потом проигрался Роман? Азартные игры нынче в стране запрещены, значит, сам его проигрыш, даже без последующего похищения Кристины, получается – чистый криминал».
Руководствуясь внезапным наитием, Полуянов забил в поисковой строке браузера одну за другой пять фамилий: сначала – Черепанов, Гречишников (его убийца), Постникова (его любовница). А потом еще добавил имя Иры Ковровой и руководительницы эколагеря на озере Комо, Луизы Симоновой-Ланселотти.
Поодиночке ссылок оказалось множество: отдельно и на Черепанова, и на Гречишниковых (особенно в последнее время, в связи с убийством), и на продюсершу Постникову. Однако вместе фамилии, кроме как пары Черепанов – Гречишников, возникшие исключительно из-за убийства, не сходились. А ежели и сходились, были не нужными ему Гречишниковыми или Черепановыми, а другими, однофамильцами.
Дима повторил поиск еще раз, на другом поисковике. Ничего. Затем – в третий раз, на третьем. Опять мимо. И, наконец, руководствуясь неожиданным озарением, записал фамилии действующих лиц латиницей. И вдруг, о чудо, поисковик возвестил: найдено одно совпадение.
На сайте «Фотоальбома», на аккаунте Luisa Lanselotti вдруг нашлись сразу две фамилии: сама итальянская гражданка Lanselotti, а также Irina Kovrova. Впрочем, на фотографии, сделанной, судя по всему, лет двадцать назад – черно-белой, неважного качества, отсканированной и наверняка офотошопленной, – присутствовали три персоны. В первой без труда угадывалась молодая Луиза, вторая была подписана как Irina. Третьей значилась нигде ранее в полуяновском расследовании не засвеченная Tatiana Shevel’kova. Все три девушки на фото были молоды, прекрасны, веселы и одеты по моде начала девяностых: варенки, пластиковые клипсы, свитера с геометрическими узорами.
«My two best friends[11]!» – представляла девушек госпожа Ланселотти.
«Это что же получается?» – озадаченно пробормотал Полуянов.
Одна из подружек – Луиза – портит незадачливому актеру Черепанову кровь в Италии.
Вторая – отправляет его на верную гибель в особняк Гречишниковых.
Интересно, была ли в этом спектакле роль у третьей?
Дима всмотрелся в лицо той, которую звали Татьяной. Улыбка – беззаботная, но взгляд – умный и цепкий.
Чем ей – да и всей троице – мог насолить молодой актер Черепанов?!
Почему бы не спросить об этом у одной из участниц трио – Луизы? Зря он, что ли, кадрился к старушке, когда отдыхал на Комо. Да и та, кажется, от Полуянова млела.
Плевать, какой счет ему придется оплачивать за звонок из российского Малинова на брега итальянского озера. Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец. Дима в очередной раз открыл свой поминальник, набрал предусмотрительно записанный при расставании номер синьоры Ланселотти.
Телефон не отвечал. Кто его знает, может, и впрямь занята, или не слышит (и тогда после перезвонит). Или просто не хочет отвечать на неудобные вопросы журналиста (и даже выслушивать их). В любом случае, всю правду о том, что связывает Луизу с гражданками Ковровой и Шевельковой, он вряд ли услышит.
* * *Таня Шевелькова ушла из казино «Византия» после того, как ей в лицо швырнули бокалом с виски. Хотя Максим, тогдашний приятель, коллега и мимолетный любовник, пытался ее остановить:
– Танька! Чего с ума сходишь? Чего тебе еще надо? Ситуацию ведь урегулировали! Клиент штраф заплатил. Отпуск тебе шеф за моральный ущерб обещал! Царапину в лучшей клинике зашили!
Но остановить подругу не смог.
– Не могу, Макс, я больше, – призналась она. – Все эти рожи видеть. Боюсь: сама очень скоро в кого-нибудь бокалом запущу. А это, сам понимаешь…
Макс понимал. Правила гласили, что сотрудники казино даже в ответ на «суку» должны лишь вежливо улыбаться. Свежи были воспоминания о случае, когда одна из молоденьких дилерш не удержалась, послала разошедшегося клиента на три буквы – мало того, что девушку уволили, еще и в черные списки внесли.
– Но в стране черт-те что творится! У соседки вон по подъезду недавно голодный обморок был, сам видел. А тут хотя бы деньги хорошие платят! – Парень предпринял последнюю попытку убедить подругу.
– Плевать, – гордо отозвалась та. – Диплом есть, английский знаю. Устроюсь куда-нибудь.
– Да кому ты, такая честная, нужна! – вздохнул Макс.
Танька со своей порядочностью была несносной. Клиент ошибется, кинет ей на чай вместо полтинника пятисотдолларовую фишку – всегда возвращает. А однажды Макс еле ее отговорил шум поднимать – из-за того, что у них в казино рулетка «заряжена».
…И как в воду Макс глядел: из инофирмы, куда было устроилась Таня, ее быстро выжили, из коммерческого банка – сбежала сама после того, как шеф потребовал «горячей любви». Пришлось идти училкой в среднюю школу.
Платили там в конце девяностых совершеннейшие копейки, у Макса (он продолжал работать в казино) просто сердце кровью обливалось, когда заглядывал в гости, острым взглядом дилера подмечал: аккуратно заштопанные Танечкины колготки, ее потухший, усталый взгляд.
Много раз уговаривал:
– Возвращайся! У нас сейчас получше стало, если клиенты совсем борзеют, охрана выводит.
– А если чуть-чуть борзеют? – улыбалась Таня.
– Слушай, ты барышня кисейная, что ли? Можно подумать, тебе в троллейбусе не хамят или в поликлинике?
– Слушай, ты барышня кисейная, что ли? Можно подумать, тебе в троллейбусе не хамят или в поликлинике?
Но в казино Таня так и не вернулась. Да и с Максом их пути разошлись.
Таня встретила свою любовь, вышла замуж, родила ребенка, развелась. Продолжала работать в школе.
А Макс оттрубил в казино вплоть до июля 2009-го. Когда шли разговоры, что игорные заведения в стране запретят, надеялся: пустая болтовня. Пролоббирует казиношная братия закон, чтобы хотя бы ВИП-казино при дорогих гостиницах оставили. Да, большая часть заведений позакрывается, и молодые дилеры с работы полетят, но ему, опытному, с безупречной репутацией, ничего не грозило. Даже в условиях дефицита рабочих мест с руками оторвут.
Однако не вышло у рулеточной мафии официальные казино сохранить. А игорные зоны, последняя надежда, тоже оказались фикцией. Не бросать же ему Москву, не ехать в единственный оставшийся игорный дом, затерянный где-то в полях под Ростовом?
Когда работа его закончилась, попытался Макс себя где-то еще найти. Но не задалось. Поздно идти в установщики кондиционеров или начинать карьеру автослесаря, когда тебе уже сорок. Потыркался туда, сюда – и вернулся, в конце концов, чтобы трудиться по профилю. Пригласили дилером в подпольное заведение. Да, конечно – риск. Зато зарплата стала даже больше.
Танечка, подруга молодых лет (а связи они не потеряли, продолжали, пусть раз в год, но видеться), правда, попеняла, зря он согласился. «Мало, что работаешь на мафию, еще ни КЗоТа, ни пенсии».
Но Макс лишь усмехался:
– Можно подумать, ты в своей школе много на старость накопишь.
– Но неужели тебе не надоело двадцать лет уже кряду картами по столу шлепать? – не сдавалась Татьяна.
– Каждый зарабатывает, как может, – отбивался Макс. – К тому же у нас теперь прогрессивная оплата. Чем больше клиент проиграл, тем выше премия. А я, ты помнишь, всегда «разводил» хорошо. Сейчас вообще совершенства достиг. – Подбоченился: – Один ворюга у меня за столом недавно сто зеленых штук просадил! Пять из них – мне. А если сам в казино клиента привожу – еще круче. Получаю десять процентов от его проигрыша.
– Рискуешь ты! – вздохнула Таня.
А он мимолетно взглянул в ее лицо женщины средних лет (потухшие глаза, четко проступившие носогубные складки), вспомнил молодую, веселую дилершу (какой она была когда-то) и подумал: лучше уже прожигать жизнь, как он, чем киснуть, как она.
…Звонила ему Таня теперь все реже и реже, Макс даже решил – боится с ним, соучастником криминального бизнеса, дело иметь.
И когда вдруг предложила ему давняя боевая подруга развести на хорошие бабки богатенького клиента, удивился чрезвычайно.
Только спросил:
– Кто он тебе?
– Я его даже не видела, – призналась Таня.
– Но зачем тогда?
– Попросили, – коротко отозвалась она.
Что ж! Макс по своим каналам выяснил, что кое-какая собственность в единоличном пользовании у парня имеется (это было для казино обязательным условием, чтобы начать работать против человека), и отказываться от предложения не стал.
* * *Дима поставил будильник на шесть. В номере было холодно, за окнами – темно. Совсем осень, когда природное тепло уже ушло, а рукотворное, в батареи, еще не доставлялось. Для того чтобы вылезти из-под одеяла, потребовалось сделать над собой усилие. И еще одно – чтобы загнать себя под душ.
«Зачем мне только все это? – ворчал журналист на самого себя. – Встаю чуть свет, тащусь куда-то. Добро бы ради славы или денег. Или во имя любви. А тут? Свои рубли за гостиницу башляю, и совершенно неизвестно, получится в итоге материал или нет. А даже если текст удастся – кто и когда его напечатает?»
Раньше-то Дима самонадеянно утверждал, что не пишет «в стол» принципиально. Все, что выходило из-под его пера (кроме разве что стихов, что кропал он подростком), обязательно публиковалось. Но предательство главного редактора «Молодежных вестей» несколько поколебало его высокую самооценку. Один его материал не напечатали с ходу по соображениям политическим, вдруг и с новой статьей окажется что-то не так?!
Полуянов сам себе напоминал в тот момент старую рабочую лошадь, которая ходит, как заведенная, по кругу. Вращает, по привычке, жернова, вне зависимости от того, мелют ли эти жернова драгоценную пшеницу или крутятся вхолостую.
Впрочем, контрастный душ, попеременно горячий и ледяной, вернул репортеру жизненный тонус и радостное мировосприятие. Затем последовало бритье – ванную наполняли клубы пара, сквозь него в облупленном зеркале едва проступала физиономия, орудовать лезвием приходилось едва ли не на ощупь. Чтобы бриться в таких условиях, требовались сосредоточенность и твердая рука. Зато мозг сразу проснулся – после утренних процедур из ванной выходил уже совсем другой Дима, в ладу со своим телом, своим делом и своей жизнью, бодрый и готовый к приключениям.
На улице меж тем светало. Люди выходили из подъездов, спешили к остановкам маршруток, прогревали движки своих авто. Вот и наш герой, получалось, трудился нынче, как сказал поэт, со всеми сообща и заодно с правопорядком. Он уселся в свою «Тойоту», нажал на навигаторе блаженное слово «Домой», и когда голос механической девушки возвестил: «Маршрут построен», – порулил к выезду из города Малинова.
Спустя минут двадцать он уже выехал на трассу. Его поразило, какое количество машин с местными номерами спешат по направлению к Москве. Неужели все эти люди каждый день отправляются на заработки в столицу?! Белокаменная, словно гигантская, дышащая, живая машина затягивала в свою орбиту, засасывала в свои движущие части все больше и больше окрестных мотыльков.
На выезде из города Полуянов остановился на заправке. Он еще помнил времена, когда приходилось заправляться ворованным советским горючим из грязных бензовозов на обочине, и потому почитал современные сетевые колонки едва ли не чудом, чуть ли не самым существенным доказательством нашего расейского продвижения на пути к цивилизации.
В торговом зале пахло кофе и булочками, журчала музычка и принимались кредитные карточки. Настоящий оазис вознесся пышно, горделиво из топи болот. Ничем почти заправка не отличалась от своих собратьев по Европе или Америке, разве что напоказ маячило хмурое рыло охранника да в туалете царил неистребимый посконный запашок.
Дима залил полный бак, взял с собой в дорогу горячего кофе, минералки и круассанов. Снова выехал на хайвэй и позвонил Надежде – она как раз собиралась на работу. От того, что они не виделись пару дней (и ночей), он почувствовал по отношению к подруге нежность, и даже подумал с раскаянием: «Пора бы уж нам и пожениться, что это я все девушку мурыжу, она ведь, бедняжка, наверное, ждет». И в трубку сказал ласково:
– Доброе утро, заинька. Я мчусь к тебе.
– Скорей бы уж! Знаешь, как ночью одной дома страшно?!
– А мне не страшно в гостинице было, но холодно.
Впрочем, лирический момент быстро закончился, едва только заговорили о деле.
– Ты мне не можешь дать телефон твоей Ирины Андреевны Ковровой? – попросил журналист.
– Где я тебе его возьму?! – нахмурилась Митрофанова.
– Узнай. Пожалуйста. И адрес тоже. У вас ведь, когда в библиотеку записываются, наверное, заполняют анкеты или эти, как их, читательские билеты. Она мне очень нужна!.
– Что же ты так стараешься прицепить мою Иру к своему делу! – воскликнула Надя.
– Да потому, что я чувствую – она сама к нему прицепилась. А ты разве так не думаешь?
– Возможно. Хорошо, постараюсь узнать ее координаты. Ты ведь, если тебе что понадобится, с живой не слезешь. Только, пожалуйста, обо мне ей ни слова. Не хочу, чтобы ты и меня впутывал.
– Договорились. Звони мне сразу, как узнаешь.
Ближе к столице движение становилось все плотнее и плотнее, пока наконец не уткнулось в одну большую пробку. На карте смартфона все въезды в Белокаменную оказались помечены красным. Гуще всего этот цвет разливался на Димином пути, и тогда журналист свернул на Большую бетонку, рассчитывая сделать по ней крюк и въехать в город ближе к телецентру, по Осташковскому или Дмитровскому шоссе.
Ехать было скучно, нарочито бодрые утренние шоу, которые звучали по радио, быстро начали раздражать. Дима выключил приемник и задумался. Мысли плавно пробежались от обстоятельств убийства Романа к его прощальному посланию. Перескочили на отношения актера с его пожилой любовницей, а дальше – к загадочной троице девушек. Луиза – Ира – Таня. Как, интересно, они познакомились? Что их связало тогда, двадцать лет назад? Что связывает сейчас?
* * *1993 год, Ира
Угораздило родителей заиметь квартиру на рынке!
Хотя кто мог, в 1972 году, когда въезжали в долгожданный кооператив, даже представить, как все обернется! Все здесь тогда было по-другому – молодая, типичная московская окраина. Новенькие многоэтажки, детские площадки, только что посаженные деревья, а напротив их дома – секретный НИИ (поговаривали, что работают там над химическим оружием, но деталей никто не знал).