— Где я?
— Все хорошо. — Молодой маг попытался взять ее за руку, но она вырвалась:
— Не смей!
— Пожалуйста! Я не причиню тебе зла! Ты свободна!
— Ученица? — позвала слепая волшебница, оставшаяся снаружи.
— Матушка!
Девушка вскочила и бросилась старухе на шею. Придерживая ее одной рукой, слепая протянула вторую руку в сторону молодого мага:
— Молодец. Сдержал свое слово. Сдержу и я свое. Собирайся и иди за мной. Молча!
— Что происходит? — прошипел Норрик, ощетинившись. — Майяр, что она…
— Все в порядке. — Маг коснулся его плеча, выпрямляясь и направляясь к выходу. — Доверься мне и молчи. И вот еще что… Зови меня Эльфином.
— Как-как?
— Эльфином.[1]
— Почему?
Молодой маг ничего не ответил, только пожал плечами. Ему показалось, что так будет правильно.
Старшая наставница отложила перо и потянулась, окидывая взглядом длинный свиток, испещренный мелкими ровными рядами символов. День прошел плодотворно. Осталось только последний раз поклониться в часовне Покровителям и можно отправляться на отдых.
От приятных мыслей ее отвлекли быстрые шаги по коридору. Хлопок распахнутой двери и испуганный крик:
— Матушка!
Старшая наставница обернулась — в ее келью ворвалась ученая волшебница. Лицо ее было бледным, в глазах прыгал страх.
— Матушка! — закричала она, кидаясь к ней и падая на колени. — Прости меня, матушка! Он исчез!
— Кто?
— Тот мальчишка! Медиум! Я не знаю, как это случилось, но он сбежал!
Старшая наставница резким рывком подняла ученую с колен, встряхнула за плечи.
— Что за ерунду ты несешь? Разве оттуда можно убежать? Ты что, не закрыла двери?
— Закрыла! — Видящая чуть не плакала. — Закрыла и наложила на них отводящее глаза заклинание. Он не смог бы их отпереть изнутри, да и снаружи надо было сначала снять защитную завесу! Он был прикован, на нем был блокирующий ошейник, и все-таки он освободился! А ошейник… вот, смотрите, что он с ним сделал! Вы понимаете, что это означает?
Она вытащила из складок балахона остатки ошейника. Проржавевшие насквозь, они крошились под пальцами в труху.
— О, матушка, что же теперь будет? — Ученая Видящая едва сдерживала слезы. — Все пропало! Все погибло! Он…
— Замолчи, глупая курица! — огрызнулась старшая наставница, но тут же добавила другим тоном, помягче: — Успокойся, дитя мое! Не случилось ничего такого, что нельзя было бы поправить! Все в порядке! Все будет хорошо!
— Но как же, матушка? — пролепетала волшебница. — Ведь это означает, что у мальчишки был союзник! Кто-то в Обители ему помогает! Среди нас предатель!
— Глупости! Ни одна женщина не станет добровольно помогать мужчине, а я прекрасно знаю наших сестер. Ни на одной из них нет следов принуждения. И ты вытри слезы и не думай о дурном. Ты поступила очень хорошо — пришла и сказала мне, что стряслось. Теперь я подумаю о том, какие меры принять. Спасибо за предупреждение!
Она взяла в ладони лицо ученой и поцеловала ее в губы. А потом перехватила за шею и резко сжала.
Молодая волшебница встрепенулась и взмахнула руками, раскрывая рот и силясь вдохнуть. В глазах ее появился и стал быстро разрастаться ужас. Непослушными пальцами она попыталась перехватить руки старшей наставницы и разжать захват, но безрезультатно. Чем сильнее она боролась, тем теснее сжимались пальцы на ее горле. Ноги ученой подкосились, и она мешком осела на пол.
Подержав ее за шею еще немного, старшая наставница отпустила ее и позволила телу упасть с глухим стуком. Потом перевела взгляд на валявшийся рядом обломок ошейника. Эта девчонка обо всем догадалась, но сделала неверные выводы. Не стоит, чтобы она бегала по Ордену и будоражила сестер своими бреднями. Свидетель должен замолчать навсегда, и он замолчал.
Старшая наставница подошла к стене, где на панели была изображена картина из истории Ордена, и нажала на неприметный выступ. Часть стены отъехала в сторону, открыв небольшую нишу. Сюда-то старшая наставница и оттащила труп. Пусть полежит здесь до ночи, когда можно будет без помех избавиться от него.
Но до тех пор нужно будет сделать еще одну вещь.
Войдя в маленькую келью, молодой маг потянулся и стащил через голову ученический балахон, после чего растянулся на низкой лежанке, закинув руки за голову. Дремавший на другой лежанке Норрик встрепенулся и приподнялся на локте, глядя на приятеля.
— Ну какие новости? — спросил он.
— Пока никаких, — ответил юноша.
— А чем ты там все время занимаешься? Старуха тебя прямо приворожила!
— Она не приворожила. — Молодой маг повернулся на бок. — Она меня учит.
— Интересно, чему это? — съязвил альфар, — Поделись, авось и мне эта наука пригодится!
— Эту науку тебе не понять, — ответил молодой маг.
— Да, где уж нам, сирым и убогим! — проворчал Норрик, надувшись и отворачиваясь к стене.
Их комнатка была очень маленькой — всего восемь локтей в длину и шесть локтей в ширину. В ней помещались только две низкие узкие лежанки, служившие постелями, и маленький столик. Окон в каморке не было, только над дверью висел шар-светильник. Кроме того, справа и слева от двери имелись две забранные ширмами ниши — одна вела в отхожее место. А другая играла роль шкафчика для личных вещей.
В этой комнатке они жили уже третий день, и каждый день молодой маг отправлялся к слепой волшебнице, чья келья располагалась через стенку, и проводил с нею по несколько часов, обучаясь высшей магии.
— Извини. — Юноша с усилием повернулся на живот, обхватив подушку руками и устраивая на нее подбородок, — Я не то имел в виду. Матушка действительно учит меня магии. Я ведь практически ничего не умею. А она любезно делится со мной своими знаниями. Ты же не маг и не сможешь ничего понять. А я сегодня очень устал. У меня от всех этих упражнений болит голова, и я физически не могу разговаривать.
Он устроился поудобнее и приготовился отдохнуть, но отделаться от настырного альфара было делом нелегким.
— Да уж, где нам, сирым и убогим, познать высокое искусство магии! — проворчал тот. — Мы даже простейшим фокусам не обучены, не то что вы, господа высокие эльфы! Думаешь, если ты один такой, то тебе все позволено?
— Извини, — повторил молодой маг. — Я действительно не хотел тебя обидеть. У вас, альфаров, есть своя магия, отличная от нашей. Я не смогу обучиться твоей магии, а ты — моей. Это очень редко бывает, чтобы существа разных народов могли воспринимать магию друг друга. Если у тебя нет магических задатков, это еще не повод считать себя хуже других. Ты имеешь массу других достоинств, нужно только их разглядеть. А что до моей уникальности, то ты неправ и тут. Я — всего лишь один из многих медиумов. Просто мне повезло — обстоятельства так сложились, что мои способности оказались востребованы. Мой дар активировался под страхом смерти — я ведь был на войне. Если бы не эта случайность и если бы не простая благодарность моей наставницы за то, что я спас ей жизнь, я бы был одним из тех безымянных медиумов, которых полным-полно в Обители. И ничем не отличался бы от них. А на моем месте оказался бы кто-то другой.
Тут он прервал сам себя и замолчал. Нет, он не был бы «одним из…» — ведь как объяснить его видение Покровителей? Другого на его месте просто не могло быть. Значит, Норрик в чем-то был прав — он действительно уникален.
Вспомнились уроки слепой волшебницы. Она давала ему самые сложные формулы и задания, словно проверяя его разум на прочность. Сегодняшний урок был как раз из таких. Он не понял и половины того, что она ему говорила, — запомнил машинально, не вникая в смысл, затвердил, как ученый ворон, как дрессированное животное запоминает слова команд, не имея представления о том, что на самом деле эти слова значат на языке хозяина.
— Эй, — напомнил о себе Норрик, — ты чего замолчал? Истосковавшийся за время вынужденного одиночества альфар физически долго не мог молчать. Когда молодой маг переступал порог, он принимался болтать и болтал без умолку, пока не засыпал.
— Эй, как там тебя? Эльфин, что ли? — Ну…
— Чего ты замолчал?
— Я думаю.
— О чем?
Ответить Эльфин не успел — раздвижная дверь отъехала в сторону, и на пороге появилась девушка-послушница с подносом. Оба молодых человека разом выпрямились, садясь на постелях. Не глядя на них, послушница прошла к низенькому столику, стоящему между их лежанками, и, опустившись на колени, стала расставлять еду.
Кормили в Ордене сытно, но однообразно. Основу рациона составляла зерновая каша, сдобренная маслом, овощами или кусочками фруктов. Ее полагалось есть руками. Иногда вместо овощей или фруктов в кашу добавляли творог. Кроме каши подавали лепешки, вареные яйца, а иногда — мясо или рыбу. Из напитков в ходу были вода, молоко, простокваша, кисель и травяной настой, который всегда подавали по вечерам.
Увидев разложенные угощения, Норрик довольно потер руки и кинулся к каше, загребая ее обеими горстями. Изголодавшись в лесу — да и, помнится, в последние дни ему тоже редко удавалось поесть досыта, — он всегда набрасывался на еду первым, и его спутнику приходилось прилагать усилия, чтобы не остаться без ужина. Вот и сейчас альфар беззастенчиво заграбастал три лепешки из четырех и перво-наперво все три понадкусывал, чтобы заявить о своих правах.
Но Эльфину было не до того — увидев послушницу, он забыл обо всем на свете и потянулся к ней.
— Здравствуй, — позвал он ее. Девушка ничего не ответила.
— Ты сердишься на меня? — догадался он. — Прости.
— Я не сержусь, — ровным голосом промолвила девушка, собирая грязную посуду, оставшуюся от завтрака.
— У меня не было другого выхода, — продолжал Эльфин. — Я бы ни за что не причинил тебе зла! Я просто хотел… понимаешь…
— Я все понимаю, — так же спокойно ответила она.
— Пожалуйста, позволь мне все объяснить!
Она сделала попытку уйти, но юноша схватил ее за запястье и подался к ней, опускаясь на колени. Норрик, чтобы не быть свидетелем унизительной сцены, бросил еду и отвернулся, презрительно фыркая. Гордости у него нет, у Эльфина, вот что! Так унижаться перед какой-то девчонкой! Да он себя в зеркало видел? С его внешностью ему на шею любая повесится, только мигни! А он вцепился в эту монашку, как клещ! И ведь посмотреть не на что! Разве что волосы да глаза… А фигура? Под балахоном ничего не разглядишь! Вдруг у нее ноги кривые? Эх, и почему не все родятся такими, как этот Эльфин?
— Пустите, мне надо идти. — Девушка попыталась высвободиться силой.
— Пожалуйста! — Эльфин рванулся за нею. — Всего одно слово! Не уходи! Ты мне снишься. Ты знаешь, что это означает?
— Я ничего не знаю! Позвольте мне уйти! — вскрикнула девушка. Ей все-таки удалось вырваться, и она бросилась к дверям, подгоняемая отчаянным криком юноши:
— А я? Скажи, я тебе хоть раз снился?
Хлопнула дверь. Вернувшись на место, Эльфин обхватил голову руками. Напряженная спина Норрика служила прямым вызовом, и он заговорил с несчастным видом:
— Я не могу без нее жить. Она мне так нравится…
Альфар тихо фыркнул, не отвечая, и Эльфин устыдился минутной слабости. Но как втолковать другу, что если магу кто-то снится, то это верный признак того, что данный человек должен сыграть большую роль в его судьбе! А эта девушка начала приходить в его сны еще в замке лорда Шандиара. Правда, потом, когда они расстались, он почти не вспоминал молодую послушницу, но стоило ему снова увидеть ее лицо, как все вернулось. И как теперь ему быть?
Задумавшись о своих чувствах, юноша совершенно забыл обо всем остальном мире, а также о том, что у него есть враги, которые не станут сидеть сложа руки. Пусть он ускользнул, но остались те, кто не мог уйти от предназначенной судьбы, те, кто не был ни в чем виноват, но должен был заплатить жизнью за его свободу.
Старшая наставница долго готовилась к операции. Совет наставниц выразил сомнение по поводу того, что данная мера целесообразна, но старшая сумела убедить всех.
В тот день еду для медиумов готовили с особым тщанием—в лепешки, кашу и травяной настой щедрой рукой был добавлен яд. Приправленный заклинаниями, он не мог быть обнаружен с помощью магии, а значит, от него не было спасения. Конечно, покорные хозяйкам-Видящим, медиумы могли просто подчиниться приказу и съесть яд в чистом виде, но в этом случае они были бы готовы к смерти. А это значило, что часть их Силы улетучится впустую. Убийство и самоубийство — это разные вещи.
У дверей комнат, где были заперты медиумы, старшая наставница расставила самых опытных Видящих, вручив им амулеты, которые они должны были заряжать высвобождающейся Силой. После того как расстанется с жизнью последний медиум, Орден окажется обладателем колоссального количества энергии, которого может хватить на все — и на то, чтобы отыскать и уничтожить беглеца, и на то, чтобы убить императора и его семью.
Среди ночи он внезапно проснулся от странной пугающей смеси боли, страха, отчаяния и гнева. Живот скрутило судорогой, шатаясь, хватаясь руками за стены и едва не наступив на мирно спящего Норрика, Эльфин бросился в уборную, где его долго рвало — сперва ужином, а потом и желчью. Спазмы сотрясали его тело еще долго после того, как желудок опустел.
К мукам телесным прибавились муки душевные. Страх, боль и отчаяние овладели его душой, и юноша забился в судорогах, скорчившись на полу. Хотелось кричать и выть от отчаяния. Волны Силы, взявшейся неизвестно откуда, обрушились на него, как морская волна на берег, грозя затопить его разум и смыть навсегда.
Где-то там сейчас ни в чем не повинные мальчишки, юноши и молодые мужчины один за другим расставались с жизнью, в последних криках и стонах выплескивая свои чувства, и каждый стон, крик или молчаливое проклятие находило отклик в его душе, задевая какие-то струны. Одни умирали молча, сжавшись в комок и пытаясь, стиснув зубы, перетерпеть внезапно скрутившую внутренности боль. Другие плакали и звали на помощь. Третьи в бессильной ярости посылали проклятья своим мучителям. Мальчики, еще не забывшие матерей, юноши, которым самая пора была мечтать о подвигах и любви, молодые мужчины, так и не успевшие ничего сделать в жизни. Они умирали один за другим, и он был вместе с ними, своими недавними собратьями, переживая то же, что переживали и они, раз за разом. И высвобождающаяся со смертью каждого медиума Сила улетала вместе с высвобождающейся душой, устремляясь в свой последний полет туда, где еще одна душа кричала и плакала от боли.
В какой-то момент сил оставаться наедине со своей болью не осталось, и он бросился куда глаза глядят, плечом распахивая дверь.
— Матушка!
Сон слепых стариков обычно чуток, и волшебница пробудилась и села на постели мгновенно.
— Что случилось, мальчик?
Она протянула руки, и юноша упал в подставленные объятия, наконец-то позволив слезам прорваться наружу.
— Матушка, матушка, — захлебываясь слезами, повторял он, — я не знаю, что со мною, матушка! Я умираю… Мне больно!
Продолжая прижимать его к себе, второй рукой слепая волшебница тихонько гладила его волосы и плечи, не переставая удивляться странностям натуры. Только несколько часов назад этот невероятный мальчишка-маг впитал в себя, как губка, даже не поморщившись, несколько формул высшего порядка, свидетельствующих о том, что его потенциал соответствует как минимум пятой ступени и что перед нею действительно уникум, единичное явление, — и вот пожалуйста, этот могучий маг рыдает, словно потерявшийся в лесу ребенок!
Прошло еще несколько долгих минут, прежде чем расстался с жизнью последний медиум, и Эльфин поднял залитое слезами лицо.
— За что, матушка? — прошептал он срывающимся голосом. — Почему они все… Почему?
— Успокойся, мой мальчик. — Слепая старуха привлекла его к себе, гладя по плечам и голове. — Успокойся. Все будет хорошо. Ты жив, а это главное.
— Но все остальные мертвы! Почему? За что? Неужели из-за меня?
— Не думай об этом. — Слепая поцеловала его в лоб. — То, что прошло, уже нельзя изменить. Думай о будущем. У тебя впереди вся жизнь. Перед тобой открыто столько возможностей… О, ты сам еще не знаешь всех выгод! Мой мальчик! Мой милый…
Весь еще находясь во власти тревожных дум и чувств, Эльфин послушно позволил увлечь себя на постель. Слепая волшебница склонилась над ним — длинные светлые волосы упали на его грудь.
— Мой прекрасный мальчик, — дрожащим голосом прошептала она. — Ты сам не знаешь своей силы и власти. Ты велик! Ты могуч! Ты можешь все… Я вижу перед тобой широкую дорогу, которая приведет тебя к славе. Твое имя прогремит из конца в конец обитаемого мира. Ты прославишься в веках, станешь самым сильным. Поделись со мной своей Силой! Дай мне немного твоего огня. Протяни руку — и мы пойдем по этой дороге вместе! Не думай, что я стара и слаба. Когда-то я была молодой и красивой… ты не веришь? — Она засмеялась дробным старческим смехом. — Посмотри на меня!
Старуха гордо выпрямилась. От ее былой красоты ныне остались только тени — разрез глаз, поворот головы, холеные тонкие руки.
— Я красива? — требовательно промолвила она. Эльфин не нашел что ответить, но его молчание оказалось достаточно красноречиво.
— Не бойся меня, мальчик, — промолвила она. — Это тебя следует бояться. Я не вижу твоего лица, но я чувствую твою душу. Ты прекрасен. Ты сводишь с ума. Иди ко мне!
— Не надо, наконец прошептал он.
— Почему? Я спасла тебе жизнь, я дала тебе приют и знания, я готова и дальше делиться с тобой всем тем, чего тебе так не хватает… Неужели ты думаешь, что кто-нибудь, кроме меня, сможет дать тебе столько знаний? Неужели ты надеешься где-нибудь отыскать учителя, достойного тебя? Таких нет! Ни одного! Уж я-то знаю! Во всем мире нет никого, кроме меня, кто смог бы сделать из такого самородка настоящий бриллиант. Так почему ты не хочешь поделиться со мной своим огнем?