Они никогда не получат «Оскара», не встанут после восхождения на вершине Эльбруса, они, скорее всего, даже не прыгнут ни разу с парашютом. Но чувства, испытываемые ими по воле Аспирина, немногим уступают экстазу дебютанта под шквалом аплодисментов. Он творит им – конструирует, прямо сейчас – не просто развлечение, не просто вечер, но другую, яркую жизнь.
Он шаман большого племени – это почетная должность. Ночные пляски сакральны. И он творец, черт побери, потому что мир несовершенен!
Его охватил кураж – не привычный, профессиональный, как перед выходом на сцену. Нет: подобное чувство испытывали, наверное, гладиаторы, когда поднималась дверь клетки и первый лев выбирался, щурясь, на белый песок арены.
Пот высыхал на висках, стягивая кожу. Пульсировал кровоподтек, замазанный гримом. На танцаполе визжали и обнимались.
Из темного угла на Аспирина смотрел внимательный, как кобра, Вискас.
* * *На другой день, часов в двенадцать, когда Аспирин валялся в кровати, а Алена пилила скрипку, зазвонил телефон.
– Привет, – сказал Вискас. – Можно к тебе зайти?
– Да я тут, – Аспирину не нравился такой поворот событий. – Без фрака, в общем. Сплю.
– А дочка твоя?
– Занимается… А при чем тут дочка?
– Леха, – сказал Вискас. – Давай где-то пересечемся. Где ты гуляешь сегодня вечером?
– Я сегодня не гуляю. Морда набитая не позволяет.
– Тогда я зайду.
– Извини, – сказал Аспирин. – Я в самом деле… сегодня в негостеприимном состоянии.
– Что, совсем? – в голосе Вискаса обнаружились неприятные жесткие нотки.
– А, – смутился Аспирин, – а что?
* * *– Леша, я с тобой, можно сказать, по-дружески советуюсь… Сперва эти бомбилы, которых у тебя в квартире нашинковали. Которые потом попали в дурку. Теперь… у тебя все стекла в машине целы?
– Витя, я что-то тебя не пойму. А если целы?
Вискас поморщился. Как-то по-собачьи почесал за ухом:
– Да мне ты можешь сказать… Я к тебе ты знаешь как отношусь. Хорошо. Ты – хороший мужик и талант в придачу. И если я вижу, что у тебя неприятности… Не могу просто так смотреть и ждать.
– А почему у меня неприятности?
– Потому что два раза уже… Один раз – ну, сложилось так, случайность, два мужика сразу спятили. А уже другой раз… Ладно, позарились хлопцы на твою тачку. Они не правы, конечно. Но ведь мужика подкинуло, как мячик, сломало шею. Как? Кто? Никто не знает… Тени, мол, чудовища… демоны… Хорошо, что я вовремя прочитал вот это, – Вискас шмякнул на столик перед Аспирином «Запретную правду» полуторамесячной давности.
«Дорогая редакция! Пишет вам Алексей Г. Я знаю, что никто мне не поверит. Скорее, назовут сумасшедшим. Поэтому я не решаюсь написать здесь мою фамилию…»
У Аспирина заложило уши.
– Погоди, Витя, – начал он медленно. – А ты откуда знаешь хлопцев, которые позарились на мою тачку? Кого подкинуло, как мячик? Кто тебе сказал?
Вискас покачал головой, как бы желая сказать: ну вот, опять ты о мелочах вместо главного.
– Леша, я ведь твои интересы защищаю. Я почти убедил там кое-кого… на тебя лично не обижаться. Ты ведь здесь ни при чем. Правда?
Он перевел взгляд на газету. Прямо над «письмом» помещалась иллюстрация – кадр из третьесортного фильма ужасов.
– Витя, я так деньги зарабатываю, – тихо сказал Аспирин. – Там дальше про клонированных обезьян, которые старушку изнасиловали… Ты ведь не веришь?
Вискас вздохнул. Из-за неплотно прикрытой двери комнаты раздавались размеренные, жестокие гаммы.
– Она живет у тебя? Так и живет?
– Так и… а что?
– Ничего… можно было бы представить, что это ты, вдруг окрутев, рвешь людей голыми руками. Но ведь не ты.
– Значит, медведь? – Аспирин хихикнул.
– Послушал бы человека, который тебе добра желает, – печально сказал Вискас. – Я спрошу – ты можешь отшутиться. А когда тебя серьезные люди спросят – что это у тебя за фигня?
Аспирин разозлился и испугался одновременно:
– Витя, – он говорил шепотом, стараясь не коситься на дверь. – Медвежонок-трансформер – это к психиатру. Тебя же первого твои серьезные люди направят. А вот если на меня еще кто-то наедет – извини. Подумай, как будешь оправдываться.
Вискас нахмурился:
– Не понял?
– Да понял, – Аспирин отвернулся, уже жалея о сказанном. – Если бы те хлопцы набили мне морду и угнали машину – тогда ничего, молодец, Леша. А если… короче, если кто-то еще нацелится на меня или на Алену – я ни за что не отвечаю.
Гамма за дверью оборвалась.
– Дурак ты, Лешка, – печально сказал Вискас. – От кого тебя твоя девчонка защитит? От шпаны только. А если налоговая наедет? А если наркоту найдут? А если посадят? Что тогда?
Аспирин заставил себя посмотреть ему в глаза.
– Ты бы видел, какая у этой девчонки «крыша», – сказал шепотом. – «Налоговая»… «Наркота»… Я бы на твоем месте поостерегся.
Вискас моргнул, и в глубине его непроницаемых гляделок что-то на секунду изменилось.
* * *– Он в самом деле может причинить тебе зло?
Вискас ушел. Аспирин долго сидел на кухне, вертел в руках опустевший стакан из-под кефира и слушал Аленины упражнения. Сторонний человек, пожалуй, не поверил бы, что эти техничные пассажи выдает девчонка, пару месяцев назад впервые взявшая в руки инструмент.
Потом Алена перестала играть. Пришла на кухню, уселась напротив и сама, первая заговорила с Аспирином – неслыханное дело!
– Он может тебе навредить? Сильно?
– Не знаю, – сказал Аспирин, подумав. – Но, наверное, может. Да. Тебе-то что?
– Ты его боишься?
– Наверное, да, – нехотя отозвался Аспирин и подумал, что теперь в его жизни есть вещи пострашнее Вити Сомова.
– Это из-за нас с Мишуткой?
Аспирин посмотрел удивленно. Алена не насмехалась.
– Что он может? – спросила снова. – Напасть, убить? Мишутка прикроет.
– Меня? – Аспирин хмыкнул.
– Тебя, – сказала Алена тихо. – Ты, конечно, не очень хороший человек. Но если у тебя неприятности из-за нас…
– Я уезжаю, – сказал Аспирин устало. – А вам оставляю квартиру. Делайте, что хотите.
* * *В четверг он сдал документы в посольство. Ему велели приходить за визой в понедельник.
Он пообедал в кафе. В толпе на улицах – и вообще в открытых людных местах – ему было спокойнее. Правда, нервировал телефон – Аспирин вздрагивал от каждого звонка, злился на себя и все равно вздрагивал.
Позвонила Женечка. Попыталась назначить свидание, но Аспирин ее мягко отвадил. Позвонила мама – та в последнее время трезвонила каждый день, не жалея денег. Будто хоть кому-то могло стать легче от новой серии встревоженных вопросов: «Как ты? Что ты делаешь? Что там вообще у тебя происходит?»
Кончилось тем, что Аспирин выключил телефон.
Успеет он удрать в Англию – или его прижмут раньше?
И что он будет делать в Лондоне? С тамошними ценами его сбережений хватит ненадолго…
Как поведет себя Вискас? Как поведут себя «серьезные люди»? Может быть, спокойно дадут ему уехать, чтобы не спеша, без помех, заняться Аленой?
Вот тут-то Мишутка им задаст…
Аспирин с раздражением отодвинул переполненную пепельницу. Официантка будто не видела – порхала туда-сюда, вот это сервис, вот это обслуживание, обалдеть!
Можно ли убить Мишутку? Аспирин стрелал в него и попал. Вырвал клок ваты. А если пальнуть из нескольких стволов? А если из автомата? Только опилки посыплются.
Что будет с Аленой, если Мишутку убьют?
Тьфу ты, он думает о нем, как о живом…
Он раздраженно подозвал официантку. Расплатился. Вышел под октябрьский дождь. Поежился, накинул капюшон, раскрыл зонтик.
У кромки притормозила черная машина. Аспирин отшатнулся. Из машины выбрался чиновник средней руки, проскочил под дождем в распахнувшиеся двери офиса; плохо дело, подумал Аспирин. Если я от каждой тени начну шарахаться… И какого лешего, объясните мне? Какого черта?!
В четыре начинало смеркаться. Аспирин был на ногах с раннего утра, сейчас следовало идти домой, но он боялся. А вдруг позвонят в дверь и предъявят корочки? Возьмут тетю Свету в понятые, устроят обыск, выудят из диванной подушки пластиковый мешочек с неназываемой дрянью, достанут ствол из-под обувной полки и обнаружат, что из него стреляли – всего-то месяц назад… И тут же найдется подходящий труп с дырой вот именно от этого пистолета. И окажется Аспирин, с младенчества имевший собственную комнату и с отрочества – собственную квартиру, окажется, избалованный, на много лет в тюряге… За что?
Смогут ли они завалить Мишутку? Он, конечно, чудовище, но даже панические выстрелы Аспирина продырявили монстру шкуру. Аспирин стрелял трижды. Сколько раз попал?
Он снова включил телефон и позвонил домой. Долго никто не брал трубку.
– Алло?
– Привет, – сказал Аспирин, удерживая облегченный вздох. – Что ты делаешь?
– Занимаюсь.
– Алло?
– Привет, – сказал Аспирин, удерживая облегченный вздох. – Что ты делаешь?
– Занимаюсь.
– Никто не звонил, не приходил?
Пауза. Аспирину стало холодно.
– Никто.
– Если кто-то позвонит в дверь, не отпирай. Сиди, будто никого нет дома. У меня ключ.
– Ладно, – если Алена и удивилась, то виду (слыху?) не подала.
* * *Он отпер дверь неслышно. Ну, почти неслышно – замок все-таки щелкнул, хоть и не очень громко.
Алена играла на пианино. Аспирин прокрался в комнату, не снимая ботинок, оставляя за собой мокрые следы.
Алена сидела на кончике стула. Левая ее рука нависла над малой октавой, под пальцами глухо проворачивался тяжелый, мощный, недобрый механизм (так, во всяком случае, услышалось Аспирину), а правая рука хотела жить и боролась за жизнь. Преодолевая гул невеломых шестерней, выплеталась тема, карабкалась, будто по скользким стенам колодца. В какое-то мгновение Аспирину померещился ля-минорный концерт Грига, но наваждение было секундное: Аспирин никогда прежде не слышал такой музыки, более того, не был уверен, что это музыка, а не что-то другое.
Аленины руки, маленькие, с обгрызенными ногтями, извлекали из фабричного пианино информацию, которой девочка одиннадцати лет не могла, не должна была владеть. Аспирин слушал, по коже бежали мурашки, вода капала со сложенного зонтика на паркет. Алена играла о мире, каким она его видела, и от картины, открывшейся сейчас Аспирину, перехватывало дыхание и трескались губы.
Чугунный механизм, провернувшись в последний раз, затих. Правая Аленина рука упала на клавиши, полежала и соскользнула, будто лишившись последних сил. Девочка, до сих пор сидевшая прямо, вздохнула и сгорбилась, по-прежнему глядя перед собой.
Ни слова не говоря, Аспирин пошел на кухню. Вскипятил чайник, забыл про него и вскипятил еще раз. Вытащил из холодильника колбасу, положил обратно. Заварил себе чая и тогда только увидел, что сидит по-прежнему в мокром плаще и грязных уличных ботинках.
Пришла из комнаты Алена. Остановилась в дверях.
– Что же нам делать? – спросил Аспирин вслух.
Она хмыкнула – насмешливо, буднично, как ни в чем не бывало:
– Получил визу?
Аспирин покачал головой.
– В понедельник… Алена, сколько тебе лет?
Она пожала плечами:
– Одиннадцать.
На кухне снова сделалось тихо. Аспирин и хотел бы заговорить, но слова, обычно изливавшиеся из него без напряжения, сейчас будто все пересохли, заскорузли и встали поперек горла.
– Плащ сними, – сказала Алена. – Натоптал здесь…
Аспирин поднялся, чтобы идти в прихожую, но тут Алена спросила со странным выражением:
– Ты хочешь сказать… ты видел, о чем я играла?
– Не видел, – признался Аспирин. – Наверное… чуял.
– Вот оно что, – сказала Алена, и Аспирин снова не понял, что за интонация проскользнула в ее голосе.
– Слушай, – начал он. – Этот… который дал тебе струны. Он тебя защитит, если что?
– Если что?
– Ну… враги нападут.
– Если нападут враги, меня защитит Мишутка, – спокойно, как ребенку, объяснила Алена.
* * *– Ну как же, милые мои, как нам не повезло с погодой! С другой стороны, октябрь – это отнюдь не май, нет! Октябрь уж наступил, уж роща отряхает… буквально все отряхает. Я сегодня видел рощу, которая вообще отряхнула, совсем. И хочется тепла, простого человеческого тепла, и вот мягкое и теплое «Лапа-радио» предлагает вам суперкомфортную, суперосеннюю музыку!
В пятницу он отработал в клубе безо всякого удовольствия, без куража – вытянул сет, как вытягивают тачку по раскисшей глине. В субботу был утренний эфир; время тянулось, средневековое пыльное время. Приторным леденцом тянулась песенка в эфире. Навсегда отбивала у кого-то, молодого и глупого, способность различать полутона и оттенки. Ну и пусть.
Послезавтра ему дадут визу. Не могут не дать. И послезавтра – в крайнем случае, во вторник – он улетит отсюда. Надолго. Может быть, навсегда. Проклятая девчонка со своим медведем все-таки сломала ему жизнь.
Он вспомнил, как она играла, и пропустил свое вступление. Песня давно закончилась, режиссерша матерно ругалась за звуконепроницаемым стеклом, а Аспирин смотрел перед собой остановившимися глазами и пытался понять: где он? Что с ним происходит?
– Дорогие мои… сегодня суббота. «Лапа-радио с вами». Нам предстоит полчаса любимой народной игры в эс-эм-эски. Первый из вас, кто пришлет сообщение на телефон… погодите-погодите, рано хвататься за трубки… вы еще не знаете, что именно мы хотим от вас услышать. А вы должны всего лишь пораскинуть мозгами и ответить на вопрос: что у акулы в середине? Думаем, присылаем сообщения, победитель получит… а, я забыл, что получит победитель. Погодите-ка… два билета в кинотеатр «Акула». Вот так. А пока вы решаете загадку – «Плакала береза!»
Он приехал домой измочаленный и злой. И, конечно, не обратил внимание на странную бледность и собранность Алены.
После полудня тучи разошлись, и закат получился вполне пристойным. Когда последние солнечные лучи заглянули в кухню, Алена взяла скрипку и ушла, на прощание сказав Аспирину:
– Я скоро.
В субботу у нее не было занятий.
Он увидел из окна, как она идет по двору – подчеркнуто решительно, упруго, будто преодолевая затаенный страх. И, сам не зная зачем, лихорадочно принялся одеваться.
* * *Он догнал ее на перекрестке у метро. Алена шла, не оборачиваясь, и его не видела.
Она спустилась в метро, и Аспирин за ней. Ситуация была дурацкая, и он не знал, что говорить, если Алена его заметит – но она и гранаты, наверное, не заметила бы, хоть разорвись граната под самым ее ее носом.
Аспирин давно уже не ездил в метро. Он забыл, как тут душно, какие угрюмые и жесткие лица у этих людей – его каждодневных слушателей. Ну, кто еще посмеет упрекнуть его, Аспирина, что он, тупой болтун, делает их жизнь чуточку разнообразнее, капельку ярче?
Алена стояла, прислонившись к двери спиной, хоть на стекле ясно было написано «Не прислоняться». В детстве Аспирин, коротая время в вагоне, любил складывать новые слова из этих белых букв, выходило и «слон», и «рис», и «пир», да много чего выходило, всего и не вспомнишь.
Алена не искала развлечений. Стояла, нахохлившись, прижимая к груди футляр со скрипкой. Аспирин теперь только сообразил: а Мишутки-то нет! Впервые за много дней Алена вышла из дома без плюшевого друга и телохранителя!
Он огляделся. Все лица в вагоне показались ему подозрительными и недобрыми.
Куда она едет?
Мог Вискас назначить ей встречу, выманить на свидание – без Мишутки? Мог. Что угодно мог. Пока Аспирин трепался в эфире…
От жары и духоты он быстро устал и вспотел. Еще не поздно было подойти к Алене, признаться в шпионаже и вымотать правду. Если удастся, конечно. Не пустить, запугать, силком утащить домой…
А может, все-таки проследить и исследовать, кто и куда ее пытается затащить?
На следующей остановке вагон заполнился людьми почти под завязку. Аспирину приходилось тянуться на цыпочки, чтобы не упустить Алену из виду. Она все так же стояла, съежившись, глядя перед собой – нервничала. Ей тоже было не по себе. Двери вагона снова открылись, завертелся человеческий водоворот, и Аспирин чуть не упустил ее.
Алена кинулась к выходу сломя голову. Аспирин – за ней. Раздраженно, по-старушечьи заругалась девица на шпильках. Аспирин придержал съезжающиеся двери и выпрыгнул на перрон – Алену уносило толпой.
То замедляя шаг, то лавируя среди идущих, Аспирин нагнал ее и пристроился в десятке шагов за ее спиной. Алене стоило оглянуться, чтобы обнаружить слежку, но она не оглядывалась.
Один за другим они вышли из метро и очутились в огромном подземном переходе. Алена шагала все менее решительно. Аспирин был почти уверен, что она раздумает и повернет назад, но Алена тряхнула головой, будто приказывая себе отставить малодушие, и двинулась дальше по подземной кишке – мимо аптечного киоска, мимо входа в закусочную, мимо щекастого парня, торговавшего заводными игрушками (механические котята-монстры истошно вопили, сверкая зелеными лампочками глаз, а солдаты в камуфляже ползли и стреляли). Алена вышла на перекресток, где сходились два подземных человеческих потока, и остановилась у автомата с напитками.
Аспирин тоже встал. Значит, встреча назначена здесь? В переходе, полутемном людном месте, на сквозняке?
Алена присела на корточки и положила скрипичный футляр перед собой на асфальт. Расстегнула куртку. Откинула крышку футляра, вытащила подушку на веревочках и привычным движением повязала на шею.
Аспирин наблюдал за ней, уже догадываясь, что она будет дальше делать, испытывая одновременно облегчение, раздражение и злость. Не было назначено никакой встречи, девчонка просто побирается в переходе со скрипкой!
Алена вынула инструмент. Прохожие шли, иногда поворачивая к девочке голову, Аспирин видел только затылки.