(Под Новый год Аспирин, как всегда, работал и вернулся домой часов в девять утра, трезвый, угрюмый, с ноющей болью в затылке. Во дворе, усыпанном прогоревшими останками фейерверков, курили собачники, а их питомцы, дог и ройтвеллер, кружили по снегу, как два вечных двигателя.
Окна Ирины оставались темными.
Отперев входную дверь, он первым делом заглянул в гостиную: Алена спала в обнимку с Мишуткой. Под елкой стояла тарелка с остатками пирожного, стакан из-под сока и скрипка в раскрытом футляре.
Аспирин снял куртку и стянул ботинки. Постанывая от облегчения, сунул ноги в шлепанцы и побрел на кухню. Открыл холодильник, вытащил бутылку темного пива. Пена хлынула через край граненой кружки, Аспирин припал к источнику, как верблюд.
– С Новым годом, – пробормотал сам себе, когда кружка опустела. – С новым счастьем).
– …Вы готовы, Валюша?
– Да…
– Внимательно слушайте: пентюх – это… модель компьютера? Сексуальное извращение? Неуклюжий человек? Ваш ответ?
(Когда он снова вошел в комнату, она уже не спала. Лежала, обхватив медвежонка, и смотрела на Аспирина воспаленными голубыми глазами.
– Привет, – сказал он шепотом. – С Новым годом.
– Я вот что подумала, – сказала она, не утруждая себя условностями. – Я ведь не успею с тобой попрощаться, Леша.
– Как это?
Она улыбнулась:
– Когда я найду брата и мы уйдем… у нас не будет времени зайти к тебе и сказать «до свидания».
– А ты что, уже скоро его найдешь?
– Скоро, – она прикрыла глаза. – Я сегодня ночью… сыграла все правильно. До последней нотки. На обыкновенных струнах, простых. Но значит, смогу и на его струнах.
Аспирин подошел ближе. Покосился на медведя. Осторожно присел на дальний край дивана.
– Послушай, – сказала Алена. – Ты меня тогда привел к себе в квартиру… Почему? Почему ты меня не оставил там, на улице?)
– …Валюша, время истекает. Ваш ответ?
– Компьютер…
– А вот и нет! Компьютор – это не пентюх и не пень, а все-таки «Пентиум», а пентюхом в тверской и рязанской области всегда называли толстого, неуклюжего увальня с большой, извините, попой. Как жалко, Валя, вы не угадали, привет Игорю, мы сыграем с вами в следующий раз. А у нас на проводе уже… кто? Как вас зовут?
– Лена!
– Леночка! У вас такой бойкий веселый голос, вы точно ответите на мой вопрос. Слушайте: что такое пенус? Пенус, это… Часть тела мужчины? Мыльное моющее средство? Или это – почему-то – болото? Ну-ка!
– Конечно, это часть тела мужчины!
– А вот и нет! То, что вы подумали, это пенис, Леночка. А пенус – это поросшее травой болото, где косят сено только в засушливые годы, и называется оно так в архангельской области, ну кто бы мог подумать… Так, борьба за ночь любви в пятизвездочной гостинице с бассейнами, садами, ресторанами и прочими несметными радостями продолжается, вы пока соберитесь с мыслями, друзья, вспомните любовь, которая явилась к вам в новогоднюю ночь, и послушате Бритни Спирс!
(Он сидел на краю дивана с кружкой пива в руках, капал пеной на выходные штаны и глядел на девочку с медведем. А на него в ответ смотрели две пары требовательных глаз: пластмассовые и живые.
– Ты хочешь сказать, что для такого мерзавца, как я, было бы естественно оставить ребенка на улице?
Алена молчала.
– Ну да, – Аспирин поставил на пол пивную кружку. – Если бы не… обстоятельства, я, наверное, прошел бы мимо. Я каждый день вот так прохожу. И все проходят. И не потому, что я сволочь или все сволочи. А потому, что такова жизнь. Иначе надо идти в монастырь… или санитаром в больницу. Если по-честному.
Алена молчала.
– Я не могу любить людей вообще, – сказал Аспирин. – Я могу любить конкретного человека – какое-то время. И я, видишь ли, не терплю, когда вторгаются на мою территорию. Взрослые, дети, женщины… Это мой частный мир. Моя экологическая система. Ее легко разрушить. Я ее берегу – из чувства самосохранения.
– А кого ты сейчас любишь, Алеша?
– Сейчас – никого, – жестко сказал Аспирин. – Любовь – это не мыло для каждодневного пользования.
Она опустила глаза и крепче обняла Мишутку. А он поднял кружку, отхлебнул густого холодного пива и почувствовал себя гораздо лучше. Во всяком случае, он ей не врал).
– …Мы продолжаем разговор о любви, о любви в новогоднюю ночь, ни для кого не секрет, что именно под Новый год многие юные и неискушенные впервые узнают вкус этого меда, который взрослые называют любовью… А у нас есть звоночек, мы слушаем, говорите, как вас зовут?
– Алена.
– Алена, добро пожаловать, мы играем в словечки… Алена?!
Секунда молчания – телефонная пропасть в эфире. Тихо гудящий космос.
– Я решила… сегодня, – тихо сказал знакомый голос. – Я увожу его – и ухожу сама. Прощай, Алеша.
– Погоди, – сказал он, в ужасе глядя на микрофон. – Погоди-погоди, послушай…
Короткие гудки. Режиссерша Юлька быстренько разорвала соединение и махнула Аспирину рукой: продолжай, мол.
– В вами «Лапа-радио», – сказал Аспирин хрипло. – Мы продолжаем… но нам надо прерваться и послушать музыку. Музыку! – он злобно зыркнул на Юльку, потрясавшую телефонной трубкой. – Самую веселую на свете, комфортную и дружественную музыку… Прямо сейчас!
* * *По сумрачным прямоугольным трубам все так же перетекала толпа, мяукали механические котята в картонных коробках, палили очередями автоматчики. Аспирин спешил, на кого-то налетая и извиняясь, заранее зная, что Алены нет в переходе. Ни единого звука, нарушавшего привычный ход вещей, ничего, кроме шелеста подметок, мяуканья и треска; может, она еще не играла, еще не успела начать свою песню?!
У автомата, продающего напитки, не было ни души. Аспирин остановился (на него налетели сзади), но перевести дыхание не успел: в темном углу, привалившись к жестяному боку автомата, стоял знакомый скрипичный футляр.
Он кинулся вперед. На влажном асфальте не осталось следов: если бы не футляр, он бы поверил, что Алена не исполнила задуманное. Или выбрала для решающего концерта другое место. Или опоздала. Или пошутила. Или не пришла.
Футляр был пуст. Аспирин беспомощно огляделся. Люди проходили мимо, ни один не повернул головы.
…Сперва он со скандалом прорывался с эфира. Потом застрял в пробке. Потом бросил машину в каком-то дворе и спустился в метро, а поезда шли переполненные, Аспирин, сам не зная как, пропустил свою станцию… Но ведь та песня должна звучать почти три часа, он бы все равно успел!
Он вертел в руках канифоль и воображал, как из толпы навстречу играющей Алене вдруг выходит ее брат… как он выглядит? Они берутся за руки и шагают сквозь стену… или куда? И сейчас они там, в мире без страха и смерти, Алена исполнила то, к чему так стремилась, она даже попрощаться успела, и он, Аспирин, может утешиться и вздохнуть с облегчением…
Он закрыл футляр и поставил его в угол у автомата. Потом снова взял в руки: ему на ум пришла жутковатая ассоциация. Он подумал, что этот футляр – как одежда утопленника на пустом берегу. Не решаясь выпустить из рук то последнее, что осталось от Алены, он отошел к аптечному киоску.
– Добрый день, я ди-джей Аспирин. Вы не слышали, что тут случилось?
– Да шумели чего-то, – охотно откликнулась провизорша. – Драка была, или что. Или пикет. Из будки не разобрать. Тут у нас вечно: то цыгане, то хлопцы с гитарой, то какая-то девчонка сумасшедшая на скрипке играла.
– А сегодня? Тоже играла?
– Говорю же: не знаю. Народ толкался очень, шумели, и валидол у меня почти весь продался.
– Когда это было?
– Да с полчаса назад… Разошлись вот недавно. Аспирин берете, что-то еще?
И протянула упаковку таблеток.
Вертя в руках свежекупленный аспирин, он добрался до выхода, где стояли, демонстративно не глядя друг на друга, бабка с семечками в корзине и пара молодых ментов – высокий и маленький. Менты были похожи на зимних голубей – всклокоченные, мрачные и растерянные.
– Мужики, – быстро спросил Аспирин. – Тут девка со скрипкой была?
Высокий посмотрел угрюмо. Маленький – с подозрением.
– Документы, – зачем-то сказал высокий. Аспирин вытащил из внутреннего кармана паспорт:
– Гримальский Алексей. Ди-джей Аспирин.
Менты переглянулись.
– Так что, девчонка со скрипкой была-таки?
– Прибацаная девка, – признался маленький.
– Куда она потом делась? Ее забрали? Кто, как они выглядели?
– Заберешь такую, – маленький смотрел в сторону. – Кто-то ее крышует конкретно. А ты ей кто такой?
– Я ее отец, – сказал Аспирин.
– Чего?!
– Я ее отец, – Аспирин прокашлялся. – У меня и свидетельство есть. Она… ну, у нее с головой не все в порядке. Куда ее забрали, куда мне за ней ехать, ну скажите!
– Ушла она, – неприязненно сказал высокий.
– Куда?!
– Домой. А куда еще?
– Так ведь дома ее нет!
– А ты проверь, – сказал маленький. – Сейчас не лето, по паркам бомжевать. Замерзнет, жрать захочет – и придет. Никуда не денется. Так, а ну быстро собираем шмотки!
Последняя фраза относилась не к Аспирину, а к торговке носками, волшебным образом возникшей по соседству. Маленький мент оказался почти гипнотизером – Аспирин вдруг ясно увидел Алену, усталую, озябшую, переступающую порог квартиры со скрипкой под мышкой. А ведь и в самом деле – куда ей деваться?!
Он поднялся из перехода и, привалившись плечом к мокрому дереву, набрал номер на мобилке.
Никто не отвечал. Длинные гудки.
* * *– Алена!
Увидев темные окна, он понадеялся, что она, может быть, легла спать и потушила свет. Но диван был пуст, и плед аккуратно сложен поверх подушки. Высыхала в углу елка. Стопками возвышались диски на музыкальном центре, на пианино лежали ноты, в основном ксерокопии.
Он положил футляр на край дивана – и огляделся еще раз, вспомнив нечто очень важное.
Мишутки не было!
Аспирин обыскал квартиру. Нащупал пистолет на антресолях. Потом сел на кухне, оперся локтями о вычищенный до блеска стол и задумался, как на экзамене.
Она ушла навсегда – с Мишуткой.
Но прежде, чем уйти навсегда, ей надо было сыграть его песню – от начала и до конца. В переходе.
А если Мишутка был с ней в переходе – Алену никто ведь не мог обидеть?
То есть безнаказанно не мог.
Но лужи крови и милицейского оцепления в переходе не было? Значит, на Алену не бросались с зонтиками наперевес?
Или она уговорила медведя потерпеть?
Или Мишутки все-таки не было в переходе?
Аспирин прошелся по квартире взад-вперед, а потом позвонил Вискасу.
– Привет, Гримальский, – сказал Витя Сомов непривычно злым голосом. – Ну, где она?
– Я не знаю, где она! Я тебя хотел спросить, где она!
– Ее бездарно просрали, – сказал Вискас после паузы. – Она объявлена в розыск… Не волнуйся, найдут.
* * *В метро было по-прежнему душно и людно. В переходе текли, как ни в чем ни бывало, человеческие реки, но аптечный киоск был уже закрыт, и торговец механическими котятами исчез.
Аспирин остановился перед автоматом, торгующим напитками. Порылся в карманах. Заказал мокаччино и, пока автомат гудел и подмигивал, пытался поймать мысль, едва наметившуюся – и опять ускользнувшую.
«Пока мы дрались за скрипку, я немножко оступилась и мордой об эту железную дуру… автомат, в смысле…»
Забыв о своем мокаччино, Аспирин шагнул вперед и заглянул в щель между автоматом и стеной.
Протянул руку.
В щель был втиснут школьный ранец.
* * *Он вернулся домой в двенадцатом часу ночи.
На кухне светилось окно – Аспирин чуть с ума не сошел. Не дождался лифта, кинулся по лестнице, отпер дверь – оказалось, что квартира по-прежнему пуста, это он сам, уходя, не выключил свет. Растяпа.
…Аленин ранец за что-то там зацепился, Аспирин мучился с ним полчаса, пыхтя и провоцируя любопытство прохожих, а когда вытащил добычу из щели за автоматом – пожалел о содеянном. Потому что в ранце ничего не было, кроме свернутого в три погибели, запертого клапаном Мишутки.
У Аспирина опустились руки. Он стоял в двух шагах от брошенного портфеля с игрушкой и медленно, шаг за шагом осознавал: нет, она не ушла в прекрасное далеко. Прекрасного далека нет и, скорее всего, не было; случилось что-то совсем другое.
Он ушел и вернулся. Он не знал, что делать с портфелем и с запертым в нем… монстром? Да ладно: плюшевой игрушкой. Здесь, в переходе, пропахшем сигаретами, сыростью и специфическим запахом метро, правдивая история Алены и Аспирина представлялась редкостным бредом. И не прекрасное далеко вырисовывалось на горизонте, а первомайский интернат для детей с пороками развития, приемник-распределитель для несовершеннолетних, а в худшем случае – какой-нибудь педофильский притон.
– Как ты мог ее бросить? – шепотом спросил Аспирин у медведя. Медведь, естественно, не отвечал.
Разумеется, Алена не оставила бы Мишутку по своей воле. Значит, была тут чужая воля. Могучая и злобная.
Он вспомнил босого человека в сером свитере и камуфляжных штанах. Интересно, зимой он тоже ходит босиком?
Мимо текла толпа. Шелестели подметки по асфальту. Аспирин стоял, чувствуя, как уходит время. Где-то там Алене – теперь он был уверен в этом – грозит беда.
Он перезвонил Вискасу, но, кроме мата, почти ничего не услышал.
– Ищут ее! – орал Вискас. – Ищут, понятно?
Поднял с земли портфель. Мишутка был совсем легкий; на этот раз Аспирин не дал себе времени на раздумья. Домой, домой…
Портфель он поставил под елкой. Мишутка не смотрел на него. Он был игрушка, тряпичная и мертвая. Аспирин ногой задвинул ранец поближе к стене.
Стрелки на часах сошлись – и замерли. Маятник мягко затормозил, все сокращая и сокращая амплитуду.
Двенадцать часов. Полночь.
* * *– Алло.
– Алло… добрый вечер. Это Алексей.
Пауза.
– Что случилось?
– Алена ушла. Она… потерялась. С ней что-то… Ее нет нигде. Я подумал… может, она у тебя?
Пауза.
– Нет. Я ее давно не видела… Погоди. Что с ней могло случиться? Когда она ушла?
– Сегодня днем. Она мне позвонила в эфир, сказала, что уходит навсегда и прощается. В том переходе остались футляр, портфель и… Мишутка. Она с ним никогда не расставалась.
– Ты звонил в милицию?
– Звонил! Сказали завтра занести заявление, утром… фотографию… Ира, у меня даже нет ее фотографии! Ни одной!
– Подожди… Я сейчас поднимусь.
* * *«Тут везде смерть, желтые листья падают… мертвые…»
А если она потеряла память и не помнит ни Аспирина, ни его адреса? Опять пришла из ниоткуда, упала с неба и очутилась в подворотне, только на этот раз без Мишутки?
Тянулась самая длинная в его жизни, сама холодная и темная ночь.
А что было до того, как Алена очутилась в той подворотне? Откуда взялись полосатые носочки, чистые, новенькие? Кто подарил ей футболку с надписью «Krakow. Learning to fly»? Не в интернате же выдают такое?
Может быть, у нее уже была семья. Которая уже почти полгода ищет ее, звонит в больницы и морги, теребит милицию, печатает фотографии в газетах… если, конечно, тем людям повезло больше и у них остались Аленины фотографии. А может, там ее и звали по-другому?
– На, – Ира протянула ему таблетку на ладони.
– Что это?
– Валидол.
– Спасибо.
Он взял таблетку, на секунду коснувшись ее руки. Вспомнил снегопад, окно, светящееся зеленым, вспомнил – и сразу забыл.
Шел седьмой час утра – и пятый час тягостных поисков. Ирина не оставляла его ни на минуту – ни в душном милицейском отделении, ни в холодном морге, ни на улицах под мокрым снегом, ни в приемных многочисленных больниц.
– Что все-таки она сказала? Как вы поругались?
– Мы не ругались. Она давно собиралась уйти. Но я не верил, что у нее получится.
– Во что не верил? Уйти? Погоди, почему?
Слова повторялись и повторялись, разговор шел по кругу, и Аспирин, странное дело, находил в этом облегчение. Ему нужно было, чтобы Ира сидела рядом и задавала заведомо дурацкие вопросы.
Эта ночь была населена врачами и санитарами, их пьяными окровавленными пациентами, ментами, охранниками, проститутками, бомжами – но никто из них не видел Алену и не встречал ее. И это, наверное, к лучшему: Аспирин содрогался, представив, чем могла бы обернуться подобная встреча.
– У нее есть друзья? Подруги? Неужели ни одного?
– Она даже в школу не ходила… не ходит.
– Это безобразие, Алеша, это просто кошмар. Почему?
В девять утра Аспирин позвонил по межгороду. В первомайском интернате для детей с дефектами развития никто не брал трубку.
– Ты хотел рассказать, как она у тебя появилась, – тихо напомнила Ирина.
Аспирин помотал головой:
– Не сейчас. Потом.
Он перезвонил домой, но и там, разумеется, никто не подходил к телефону.
– Может, она потеряла ключи? – предположил он неуверенно. – Стоит под дверью…
Ирина покачала головой:
– Не думаю.
Медленно светало. Снова пошел дождь пополам со снегом. Аспирин включил «дворники»:
– Отвезти тебя домой?
– А ты?
– А я буду искать. Знаешь что? Ты… не могла бы посидеть пока у меня дома, вдруг она перезвонит? Или вообще кто-то перезвонит на домашний?
Ирина задумалась.
– У тебя, наверное, работа? – спохватился Аспирин.
– Ничего, – сказала Ирина. – Я решу этот вопрос… Хорошо. Поехали.
* * *В квартире ничего не изменилось. Футляр от скрипки, школьный ранец под елкой, из-под клапана торчит голова плюшевого медведя. Аспирин и слова не успел сказать – Ирина наклонилась и подняла Мишутку. Расправила слежавшуюся шерсть на морде:
– Бедняга… Потерпи. Она вернется.
Аспирин проглотил слюну:
– Ну… я поехал. Если будет кто-то звонить, ты мне сразу на мобилку… хорошо?
Она кивнула и вдруг прижала Мишутку к груди – почти Алениным жестом.
Аспирин вышел во двор. Выкурил сигарету, сидя в машине и поглядывая на окна. Что-то мешало, как песчинка в глазу, будто камушек в ботинке. Ирина, Мишутка… Ирина…