Оказывать первую помощь в темноте было нелегко, и они путались в содержимом индивидуальных аптечек и бранились, пока сержант не разрешил включить фонарики.
— Ископы все равно знают, что мы здесь, — сказал он. — Перевяжитесь как следует и найдите Арчер. Она, наверное, где-то под трупами. Если обнаружите живых ископов — добейте. Нам не нужны неожиданности.
* * *Через полчаса, залепив самые серьезные раны полосами медпластыря, который быстро впитывался в кожу, останавливая кровотечение и обеспечивая первичную анестезию, пятеро оставшихся в живых солдат закончили поиски Арчер.
— Ее нигде нет, сержант, — доложил Насер. — Проклятые ублюдки уволокли ее с собой.
— И передатчик тоже, — добавила Адоба. — Но зачем им понадобилась Арчер?
— Спроси лучше, почему они не доделали то, зачем пришли, — отозвался Гольдера смертельно усталым голосом. — Ведь еще пара минут, и с нами было бы покончено. Почему же они убрались восвояси?
Никто ему не ответил. Джонсон устало привалился к столу, равнодушно вглядываясь в темноту за окнами. Ни надежды, ни любопытства он не испытывал — только усталость и ноющую боль в пронзенной копьем ноге.
Внутренняя дверь отворилась, и на заваленный трупами пол легло бледное пятно света. Стоя на пороге, Ариана подняла фонарь выше и негромко радостно ахнула, увидев, что несколько защитников станции остались живы.
— Дети… напуганы, — проговорила она, судорожно сглотнув. — Они все слышали. Что я им скажу?
— Будь я проклят, если знаю, — отозвался Сингх почти спокойно. — Можете сказать, что мы по-прежнему здесь.
— Это немало, — тихо промолвила Ариана после паузы. — Дети… В этом возрасте они еще верят в героев.
При этих ее словах Джонсон непроизвольно выпрямился и расправил плечи, да и остальные, кажется, тоже приосанились. Когда дверь за Арианой снова закрылась, он услышал, как Насер негромко фыркнул.
— Приятно знать, что кто-то оценит наши усилия, даже если мы все поляжем.
Сингх кивнул. В темноте было невозможно разобрать выражение его лица.
— Впереди еще одна битва, — сказал он. — Скорее всего, она будет последней, так что всем необходимо как следует отдохнуть. Дежурить будем по одному.
— Вряд ли ископы снова появятся здесь до утра, сарж, — возразил Гольдера. — Или вы считаете иначе?
— Я по-прежнему не знаю, что они предпримут в следующую минуту. Все, что мы можем, — это защищать детей до конца, защищать и надеяться: наши усилия будут что-то значить для ископов, когда дети окажутся в их власти.
Джонсону досталась последняя вахта, когда на небе уже появились признаки близкого рассвета. Сидя на полу, он привалился плечом к стене и, сжимая в руке ископское копье, смотрел, как тают густые ночные тени, как обретают цвет и форму кусты и строения. Под действием медпластыря раненое бедро слегка онемело, и хотя потеря чувствительности напоминала о полученном повреждении, он мог притвориться, будто его рана не так уж серьезна. Впрочем, Джонсон старался не шевелиться. В почти сверхъестественной рассветной тишине и неподвижности ему начинало казаться, будто на всей планете не осталось ничего живого, кроме их небольшой группы да темного силуэта какой-то хищной птицы, которая широкими, плавными кругами парила в высоком, наливающемся синевой небе.
Тишина и покой. Левая и правая рука смерти, как назвал их один поэт. На мгновение Джонсон задумался, каково это — погибнуть на далекой планете, умереть и стать таким же неподвижным, холодным и молчаливым, как эти пустынные предутренние холмы. Придут и погаснут новые рассветы, а его не будет… Даже после всего, что он видел за последние несколько суток своими собственными глазами, эта мысль казалась ему невозможной и странной.
Где-то там, в холмах была сейчас Арчер, но Джонсон старался не думать об этом и только молился, чтобы ее смерть оказалась такой же быстрой, как у Джуни.
Позади послышался какой-то шорох, и он быстро обернулся, но это была Ариана. Казалось, она до предела вымотана и физически, и эмоционально, но это вряд ли имело хоть какое-то значение — ведь всем им, скорее всего, осталось недолго.
— Доброе утро, — прошептал Джонсон и почувствовал, как несмотря на анестетик раненую ногу прострелила боль, вызванная мыслью о том, что Ариана тоже умрет. Еще один человек, подумал он, которого ему не удалось спасти.
Женщина опустилась на пол с другой стороны окна и заглянула ему в глаза.
— Доброе утро, — ответила она. — Они здесь?
— Скорее всего, да. Просто я их не вижу.
Ариана чуть приподнялась, чтобы тоже выглянуть в окно, и их плечи на мгновение соприкоснулись.
— Я всегда думала, что в тела солдат встроено всякое оборудование, которое позволяет им видеть в темноте и делать другие удивительные вещи, которые не по силам обычному человеку, — сказала она, снова усаживаясь на прежнее место.
— Это все сказки, — ответил Джонсон. — Одно время об этом действительно много говорили, но экспертам довольно скоро стало ясно: электронные и биомеханические имплантанты, какими бы совершенными они ни были, делают солдата уязвимее. Электронные схемы — это ахиллесова пята: их легко взломать, запустить в них вирус или просто забить управляющие сигналы. Один опытный хакер способен вывести из строя целый батальон или полк. В конце концов было решено, что самый надежный брандмауэр, защищающий электронные схемы солдата от хакерской атаки, — это отсутствие таких схем. Вот почему все специальное оборудование, за редким исключением, монтируется теперь на боевых костюмах.
Ариана слабо улыбнулась.
— То есть у вас нет никаких секретных сверхвозможностей, которые могли бы нас спасти?
— К сожалению, нет. Физически мы не слишком отличаемся от воинов, которые защищали стены Трои. Даже копья у нас почти такие же. — Он похлопал ладонью по древку ископского копья.
— Если вы — троянцы, то я, наверное, Кассандра… — Ариана вздохнула. — Можно спросить: о чем вы думали, когда я подошла?
Джонсон ответил не сразу.
— Я… думал о том, как странно видеть рассвет и знать, что это твой последний день. Конечно, для любого человека, не только для солдата, каждый день может оказаться последним, но одно дело — допускать такую возможность, и совсем другое — знать наверняка. Ощущение, честно сказать, не то чтобы неприятное, но какое-то противоестественное… Что ж, по крайней мере денек обещает быть погожим.
— Да, верно. Скажите, а вы не жалеете о том, что попали сюда?
— Откровенно говоря, жалею. Нет, не о том, что попал именно на станцию; пусть мы все равно умрем, но наше присутствие дает хоть какой-то шанс вам и детишкам. Я жалею, что пришлось лететь на Имтеп. Будь возможность выбирать, я предпочел бы погибнуть в каком-нибудь другом месте.
Ариана посмотрела на трупы Берджес, Штейна и Скорса, уложенные у противоположной стены, и на ее лице отразилось легкое удивление.
— Я думала, они продержатся дольше остальных — Скорс и эта женщина-солдат.
— Берджес? — Джонсон покачал головой. Она должна была погибнуть одной из первых. После того, что Берджес видела в Эмити, после гибели ее мужа Ромады, у нее осталось только одно желание — мстить. Убивать ископов. У Скорса, по-видимому, тоже.
— Но если они хотели уничтожить как можно больше ископов, тогда почему?..
— Потому что это было их единственное желание. Они хотели убивать, но не хотели жить. Такие люди обычно погибают раньше других — у них исчезает инстинкт самосохранения.
Ариана озадаченно нахмурилась.
— Но какая разница? Ведь вы сами говорили, что будете убивать ископов, хотя и не рассчитываете пережить сегодняшний день.
— Не совсем так. Я буду убивать, потому что только так у меня появится крошечный шанс выжить. — Над холмами показался ослепительный край солнца, и Джонсон вдруг поймал себя на том, что улыбается. — Дайте мне возможность покинуть Имтеп целым и невредимым, и я до конца жизни не трону ни одного ископа даже кончиком пальца. Но Берджес и Скорс, скорее всего, сделали бы все, чтобы вернуться и продолжить истребительную войну.
— Но разве вы не помышляете о мести? Разве не хотите поквитаться за друзей, которые погибли в Эмити?
Джонсон покачал головой.
— Месть не способна никого воскресить. И когда живые мстят, они делают это для себя. Я мог бы перебить всех ископов до единого, но это не вернуло бы мне ни одного погибшего друга. Я это знаю, и Берджес тоже знала, но ей было все равно. Что касается моих друзей, то им, я думаю, хотелось бы, чтобы я остался в живых. Чтобы я постарался это сделать. Во всяком случае, именно этого я пожелал бы им, если бы погибнуть довелось мне.
— А почему погиб второй ваш солдат? Штейн, кажется?.. Он казался таким спокойным, таким уравновешенным…
— А почему погиб второй ваш солдат? Штейн, кажется?.. Он казался таким спокойным, таким уравновешенным…
— Да… — Джонсон вздохнул. — Признаться, он не был моим близким другом, но обладал одним замечательным качеством. Это верность. Ему пришлось сражаться бок о бок со Скорсом, и он ни за что бы его не бросил, не отступил. Штейну это и в голову бы не пришло.
Ариана с горечью кивнула:
— А я отпустила Джуни.
— Не вините себя. Джуни просто дурак.
Она подняла голову, и Джонсон заметил, что на ее щеках блестят дорожки слез.
— Мы говорили ему, объясняли, почему не следует выходить, но он не стал нас слушать. В обычной жизни глупец рано или поздно попадет в беду. В бою глупец погибнет, и хорошо если только он один. Извините, коли сказал что-то не то… — спохватился Джонсон. — На самом деле Джуни показался мне вполне приличным молодым человеком, и он не трус. Я уверен, он вовсе не хотел бросить нас и сбежать. Напротив, Джуни делал то, что считал нужным и важным, но… Просто ему казалось, будто он знает больше, чем мы, а люди, которые уверены, что им известны ответы на любые вопросы, способны погубить и себя, и окружающих.
Ариана не ответила. Она тихо плакала, время от времени поглядывая на дверь, ведущую в глубь дома, и Джонсон добавил, стараясь говорить как можно мягче:
— Я вот о чем хотел сказать… Когда нас всех прикончат, просто встаньте в дверях — просите, умоляйте, ползайте на коленях… Не пытайтесь сражаться, просто просите. Не за себя — за детей… Чудеса хоть редко, но случаются: быть может, ископы и сохранят им жизнь. Попробуйте объяснить, что дети не виноваты в поступках взрослых.
Ариана кивнула.
— Когда они станут штурмовать дверь, вы будете уже мертвы?
— Да. Раньше они до нее не доберутся.
Она тронула его за рукав.
— Спасибо, Гораций.
— Я не герой, Ариана… Кстати, раз уж речь зашла об иррациональных поступках, которые совершают люди… Я никогда не понимал, что заставляет вас, гражданских ученых, забираться в подобные места.
Его слова снова заставили Ариану чуть заметно улыбнуться.
— Мы прилетели сюда, чтобы узнать больше об ископах — и о нас самих. Таковы уж мы, люди… Кстати, немногие гражданские способны понять, почему вы здесь, почему жертвуете жизнью, охраняя вот эту дверь и осознавая всю бесполезность своих усилий. Вы не понимаете нас, мы не понимаем вас, а все вместе мы не понимаем ископов…
— Надеюсь, они хотя бы сами себя понимают, — сухо сказал Джонсон. — У них должна быть очень веская причина поступать так. Не то чтобы я согласился умереть ради их резонов, и все же… Сержант, тревога! — воскликнул он, заметив какое-то движение на вершине одного из холмов.
В считаные секунды Сингх, а за ним и оставшиеся в живых солдаты проснулись и заняли боевые позиции.
— Ну, что там такое?
— Вижу небольшую группу ископов, — доложил Джонсон, прищуриваясь, чтобы лучше различить подобности. — До десяти воинов. Они спускаются по склону справа и, кажется, что-то несут.
— Только десяток? — Сингх поднял к глазам бинокль. Ископы двигались к станции медленным, почти церемониальным шагом, и у него имелась возможность как следует их рассмотреть.
— У них Арчер!
— Она до сих пор жива?! — воскликнул Насер.
— Возможно. — Губы сержанта беззвучно шевельнулись, потом он сплюнул: — Черт, не могу разобрать, батареи опять разрядились. Кажется, она идет… Нет, просто ископы тащат ее в вертикальном положении. — Опустив бинокль, он, пригибаясь, переместился к тому окну, за которым засел Джонсон. — Если она еще жива, ископы, возможно, будут пытать ее у нас на глазах. Если это случится, приготовься удержать остальных, — тихо сказал он.
— Жаль, что мы не можем атаковать их прямо сейчас и покончить со всем этим, — также шепотом отозвался Джонсон, чувствуя, как в душе поднимается горькая волна гнева и безнадежного отчаяния. — Если бы не дети…
— Да, если бы не дети… — Сингх вздохнул. — Но мы будем защищать станцию до конца. Это приказ, капрал.
Потом сержант вернулся на прежнюю позицию. Ископы тем временем подошли ближе, и Джонсон рассмотрел, что Арчер бессильно обвисла на руках нескольких воинов, которые поддерживали ее под локти. Как ни мала она ростом, ископы были еще ниже, и ноги Арчер волочились по кочкам и траве.
Ариана снова оказалась рядом — Джонсон услышал ее хриплое дыхание, но не обернулся.
— Что случилось? — спросила она.
— Я надеялся, что вы мне объясните, — ответил капрал. Теперь люди уже могли рассмотреть, что одежда Арчер изорвана и покрыта пятнами крови. Голова пленницы моталась из стороны в сторону, и рассмотреть ее лицо было невозможно, но Джонсону показалось — он различает глубокие раны у нее на шее и щеках.
— Никогда не видела ничего подобного, — проговорила Ариана. — Но это явно не нападение и не отвлекающий маневр. Скорее, какая-то процессия. Вон тот старый ископ впереди — он занимает очень высокое положение, если судить по татуировкам и украшениям.
Отряд ископов остановился у ворот ограды, потом воины сделали еще несколько медленных шагов вперед. При этом голова Арчер слегка приподнялась, но тотчас снова упала на грудь.
— Она жива! — крикнула Адоба и попыталась вскочить на ноги.
— Всем оставаться на местах! — рявкнул сержант. Его голос прозвучал так властно и мрачно, словно говорил не человек, а разгневанный бог. То ли выругался, то ли всхлипнул Гольдера, а Адоба снова опустилась за дверью на одно колено, отчетливо скрипнув зубами.
Старый ископ жестом приказал своим спутникам остановиться, а потом широко развел руки в стороны и начал читать что-то, похожее на заклинание.
— Что он говорит? — с тревогой спросил Насер. Ариана прислушивалась с сосредоточенным видом.
— Что-то насчет… Он упоминает бога, которого я называю Гораций.
— Может быть, они решили, что Арчер — это Гораций?
— Не совсем так. Вождь говорит о духе Горация, о его примере… Я понимаю не все слова. — Теперь ее лицо выглядело растерянным. — Он говорит: ископы подтвердили свою… чистоту? Но то же самое сделала и… Арчер? Кажется, он имеет в виду либо ее, либо всех людей. К сожалению, старый вождь использует особый церемониальный язык, понимать который еще труднее, чем обыденную речь. — Ариана покачала головой. — Да, сейчас я почти уверена: что старик имеет в виду вас — тех, кто пришел вместе с… демонами? Нет, с ворами. Быть может, с теми и другими. В Эмити?.. Нет, сейчас речь о нас… и о чем-то, что принадлежит богам. Фальшивые руки? Нет, приношения, фальшивые приношения. Гниение… Кажется, речь идет не столько о физическом распаде, сколько о гибели души. Ага, вот он упомянул демона, которого я назвала Прометеем. Отказ. Испытание. Честь. Сила. Истинные… защитники? Защитили ископов. Защитили богов.
Шестеро воинов, тащивших Арчер под локти, уложили ее на траву лицом вверх, потом высоко подняли копья, но не в знак угрозы, а словно салютуя неподвижному телу. Еще мгновение, и ископы перевернули оружие остриями вниз, словно готовясь пригвоздить Арчер к земле.
— Не-ет! — вырвалось у Адобы.
Ископы резко опустили копья, но их длинные сверкающие наконечники вонзились в траву по обеим сторонам Арчер. Старый вождь воздел руки к небу и прокричал что-то громким, разнесшимся по всей долине голосом.
У Джонсона перехватило дыхание, когда, словно по волшебству, на гребнях холмов и на склонах возникли тысячи и тысячи безмолвных ископов, и он непроизвольно стиснул копье, древко которого сделалось скользким от пота. Сзади раздалось какое-то невнятное бормотание, и Джонсон не сразу понял, что сержант Сингх молится.
— Ну, давай, старый козел, что тянешь?.. — прохрипел Насер сквозь стиснутые зубы. — Давай, командуй своим мясникам. Вы еще раз увидите, как сражаются герои.
Старый вождь словно услышал его слова. Он снова поднял руки и прокричал новый приказ. По его сигналу тысячи ископов дружно отсалютовали копьями замершей на дне долины станции и с протяжным воплем, вырвавшимся будто из одной глотки, вонзили их остриями в землю.
Вождь прокричал еще что-то, и ископы начали пятиться, оставив свои копья торчать в земле так, что они стали похожи на фантастический лес, где у деревьев нет ни веток, ни листвы. Ряд за рядом, шеренга за шеренгой воины отступали все дальше, постепенно пропадая из вида. Маленькая группа ископов во главе с вождем тоже шагала прочь, оставив Арчер лежать между вонзенными в траву копьями.
Прошла, наверное, целая минута после того, как последний ископ исчез за далекой грядой холмов, когда сержант тряхнул головой, словно человек, пробудившийся от глубокого сна.
— Насер, Гольдера, перенесите Арчер сюда.
Крепко сжимая копье, Джонсон смотрел, как двое его друзей торопливо сдвинули в сторону загородившие проход мертвые тела и, выскользнув во двор, рысцой приблизились к Арчер. Там Насер опустился на колено и осмотрел ее раны.