Все так и вышло. Кроме одного. Когда Юля, обсохнув на солнышке, собралась идти к себе, из «Лагунариума» вернулась веселая компания Шульманов – Веселовых. Увидев, что беременная женщина беззаботно растянулась на лежаке, они не смогли пережить такого безобразия, подхватив бедняжку под руки, буквально затащили ее на яхту. После оправдания Ленки обстановка на яхте изменилась самым радикальным образом. Все повеселели, в Шульманах вдруг проснулось прежнее удушающее радушие, и все это вопреки здравой логике. С чего все так оживились, если убийца до сих пор не пойман? Абсурд, да и только.
В итоге этих радикальных психологических перемен на яхте звучала музыка, Семен танцевал со всеми дамами по очереди, стюарды, вернувшиеся с купания, накрывали к обеду, а Юлю, высунувшись из-за переборки, ведущей к кухне, поманила Тесс.
Не переставая крутиться и вертеться, Юля показала глазами наверх, и, когда минуты через три все аплодировали Семену, подхватившему в зажигательном танце Ирину Яковлевну, она незаметно ретировалась из распахнутого настежь салона и поднялась на верхнюю палубу.
– Полиция нашла орудие убийства! – вытаращив глаза, страшным шепотом сообщила ей на ухо Тесс.
– Откуда знаешь? – В Юле мгновенно всколыхнулся азарт.
– Я встречаюсь с парнем, он в местном баре работает, а его сестра помолвлена с жандармом.
– Понятно. А когда они успели его найти?
– Да на следующий день, когда стало известно, что хозяйку убили, водолазы со дна вокруг яхты все камни собрали. А теперь выяснили, чем ее пристукнули. Вроде как этот камень не здешний. Его сюда специально привезли.
– Кто привез? Откуда? – Впилась в девушку глазами Юля.
– Не знаю, – пожала она плечами. – Рауль убийством не очень интересуется, рассказал что запомнил. – И Тесс выжидательно уставилась на слушательницу.
– С меня причитается, – подтвердила мадам Ползунова, поняв, что, кроме купальника, в данный момент ничем не располагает.
С главной палубы раздались приветственные крики, Юля глянула за борт и увидела, как к яхте причаливает катер с удачливыми рыболовами на борту. Ползунов с Сомовым держали в крепких дружеских объятиях огромную рыбину.
Не теряя времени, Юля под шумок покинула яхту и, шлепая босыми ногами по теплым шероховатым доскам пирса, побежала к себе. «Зря Моник за меня волновалась, в ближайшее время ожирение мне явно не грозит», – рассудила на бегу будущая мать, преодолевая очередную стайерскую дистанцию.
Влетев в бунгало, Юля не стала рисковать и сразу же схватилась за телефон. Как же удачно получилось, что она не смогла позвонить инспектору раньше!
– Алло? Инспектор Бальзак? Это вас госпожа Ползунова беспокоит с «Sole mar». – В ответ раздалось что-то среднее между рычанием и хрюканьем. Когда инспектор успокоился и взял себя в руки, Юля продолжила: – Сегодня утром, после вашего отбытия с яхты, я стала невольной свидетельницей весьма интересного разговора между капитаном и одним из членов команды, – весьма расплывчато сообщила она. – Думаю, сведения, полученные мною в результате подслушивания, – на том конце трубки совершенно определенно хрюкнули, – вот именно, подслушивания, – повторила Юля строгим, не поощряющим неуместное веселье тоном, – помогут вам задержать убийцу или, в крайнем случае, сократить промежуток времени, в которое оно могло быть совершено.
– Я внимательно вас слушаю, – голосом, лишенным всякой игривости, ответил инспектор.
– Не так быстро. Эти сведения я сообщу вам при личной встрече и в обмен на кое-какую информацию с вашей стороны.
– Вы понимаете, с кем вы разговариваете, о чем идет речь? Я инспектор жандармерии, расследующий дело об убийстве. Об убийстве, – почти раздельно повторил он. – Я от души советую вам прекратить эти неуместные шпионские игры и немедленно сообщить мне всю известную вам информацию. В противном случае, – строго, почти угрожающе продолжил он, – я буду вынужден задержать вас как особо важную свидетельницу на срок, необходимый для выяснения всех обстоятельств. А это может быть очень, очень долго.
– А знаете, инспектор, вы меня убедили, – зло ответила Юля на это беспардонное запугивание. – Немедленно все вам расскажу. Я сегодня подслушала, как капитан ругал матроса за плохо вымытую в день убийства палубу, оказывается, она регулярно убирается из рук вон плохо.
– Что за чушь вы несете? – отозвался наконец инспектор после весьма продолжительной паузы.
– Ну что вы, – совершенно серьезным тоном продолжила Юля. – Гигиена – это очень важно. Вполне возможно, что именно она стала причиной убийства. Кто-то из гостей просто не пожелал мириться с вызывающей антисанитарией и убийством хозяйки яхты хотел привлечь внимание общественности к этой проблеме, – закончила она подчеркнуто озабоченным тоном.
– Встречаемся в семь в ресторане вашего отеля, – после недолгой паузы сухо сообщил инспектор.
– Лучше в спортзале, в это время там никого не бывает, – предложила Юля и собралась отключиться.
– Позвольте маленький совет, – елейным тоном остановил ее месье Бальзак. – Будьте предельно осторожны до семи часов, не совершайте необдуманных поступков и, конечно, не вздумайте никому намекать, что вам известен некий секрет.
– О чем это вы? – искренне изумилась дама.
– О вашей жизни, разумеется, – ехидно продолжил он. – Люди, владеющие чужими секретами, особенно когда дело касается убийства, долго не живут. – И он отключился.
Юля зябко поежилась. А потом сделала то, чего не делала ни разу с момента прибытия на Бора-Бора. Заперла дверь бунгало на ключ. И только после этого, обругав инспектора мерзкой сколопендрой, отправилась в душ.
Глава 16
На яхту Юлия явилась сама свежесть и красота. В легком шифоновом летящем сарафане до пят от D&G фиолетового цвета в меленький цветочек она смотрелась как экзотическая бабочка. Василий, бодрый и веселый, кинулся навстречу жене, раскрыв медвежьи объятия.
– Классно выглядишь! – чмокнул он ее в щеку, прижав к своему горячему, загорелому плечу. – А я уже волновался, куда ты пропала? Переодевалась?
– Ну да. Как рыбалка?
– Отлично! Знаешь, ты была абсолютно права, что за глупость сидеть в бунгало? Мы с мужиками классно провели время, никто на меня не косится, никто не шарахается! – радовался муж как ребенок, и Юля решила пока ничего не говорить ему о подслушанном разговоре и его невиновности. Ей вдруг совершенно отчетливо вспомнились слова инспектора о продолжительности жизни не в меру любопытных сыщиков-любителей.
В семь вечера Юля, озираясь и оглядываясь, пришла в спортзал. Нечасто посещаемый и в другое время суток, сейчас он был пустым и гулким. И она тут же пожалела, что назначила инспектору встречу в столь уединенном месте. Если кто-то хочет пристукнуть не в меру любопытную барышню тихо, без свидетелей, лучшего места ему просто не найти.
И в этот момент откуда-то из-за тренажеров раздалось тихое, но вполне отчетливое покашливание. Юля заорала так, как не орала ни разу за всю свою предыдущую жизнь, и кинулась к двери, широко растопырив руки, не переставая вопить.
– Стойте, стойте! Мадам Ползунова! – бежал за ней шутник-инспектор.
Он догнал Юлю уже в дверях и, повернув к себе, попытался закрыть ладонью рот, пока на дикие крики не сбежался весь персонал отеля.
Плохо соображая, что делает, она ткнула ему пальцем в глаз, а потом дала в пах коленом. И только когда он, согнувшись пополам, разразился громом проклятий в адрес богатых безмозглых дур, пришла в себя.
– Знаете, – сердито выговаривала ему мадам Ползунова, когда они, отдышавшись, сидели на лавках в зале, – сами виноваты. Сначала запугиваете беременную женщину, а потом кашляете из-за угла! Мне вообще волнения противопоказаны! Вы хоть представляете, что со мной может быть от сильного стресса? – Юля нервно тыкала его острым коготком в грудь.
– Представляю. Поэтому вполне серьезно и официально заявляю: прекратите совать свой любопытный нос в чужие дела! Отдыхайте, загорайте, ходите по SPA-салонам, а на яхту ни ногой. Ясно?
– Так точно, – надулась Юля.
– Для вашего же блага, – строго добавил инспектор. – А теперь выкладывайте, что там у вас.
Она только усмехнулась. Нашел наивную идиотку.
– Нет уж, инспектор, сначала вы! – Юля улыбнулась ему сладкой неискренней улыбкой.
Взглянув в ее глаза, он, как всегда, быстро смирился с неизбежным. Это была его отличительная черта, он быстро смирялся с поражением и шел дальше.
– Камень, которым ударили госпожу Шульман, не совсем обычный. Это вулканический туф, который в нашей местности не встречается, зато в изобилии встречается в Средиземноморье. Он характерен еще и тем, что на нем сохранились древние высеченные письмена. Такие иногда продают туристам на раскопках.
– Какой же силы должен был быть удар, чтобы сразу насмерть? – передернулась Юля.
– Какой же силы должен был быть удар, чтобы сразу насмерть? – передернулась Юля.
– Не такой уж большой. Она не умерла от удара, а просто потеряла сознание, упала в воду и захлебнулась. По сути, госпожа Шульман утонула. Возможно, ее даже придержали под водой, пока не убедились, что она мертва, – закончил инспектор ровным невыразительным тоном.
В воображении впечатлительной Юли тут же нарисовалась картина: кто-то придерживает за шею брыкающуюся в предсмертной агонии Ирму, вокруг пробитой головы которой расплывается кровавое пятно, а мелкие хищные рыбешки уже собираются к месту тризны. Она побледнела и почувствовала, что тошнота подступает к горлу.
– Так что, может, все же расскажете, что вы подслушали? – лениво, безучастно спросил инспектор.
Выслушав «коллегу», инспектор вызвал из Ваитапе служебный катер с двумя жандармами и устроился неподалеку от пирса караулить возвращение Андре, а Юля, вытащив с яхты Ползунова, отправилась к себе в бунгало, твердо решив носа оттуда сегодня не высовывать. Заодно осчастливила мужа сообщением, что обвинения с него сняты окончательно и бесповоротно.
Глава 17
Капитан Сомерс уже несколько часов сидел в своей каюте, глядя в темноту за окном. На душе у него было тяжело и тревожно.
«Что еще задумал этот мерзавец?» – вот мысль, которая не давала капитану покоя.
Он с трудом дождался минуты, когда смог уйти к себе. День тянулся бесконечно долго, обязанности призывали его поминутно решать десятки разных вопросов. То отключилась вентиляция в салоне верхней палубы, то береговая служба потеряла документы, которые он сдал властям по прибытии, потом он просматривал счета за стоянку, прежде чем передать их хозяину, потом долго искал на берегу квалифицированного специалиста по кондиционерам, и так весь день. Только ближе к полуночи ему удалось наконец уединиться и спокойно обдумать сложившуюся ситуацию.
Когда Андре, этот грязный хорек, пригрозил ему донести в жандармерию, капитан не испугался. Он был уверен, что мерзавец опять блефует, но, поразмыслив, пришел к выводу, что тот способен на все. Андре Эстебан с завидным постоянством умудрялся найти себе компанию из отбросов в любом порту и на любой стоянке, где бы ни швартовалась яхта. А людишки такого сорта вполне способны присягнуть в чем угодно, лишь бы платили. Особенно если врать не надо.
Капитан не раз за последние полтора года вспоминал тот злосчастный день, когда принял в команду этого негодяя. Один из матросов попал в госпиталь с приступом аппендицита, а отплытие было назначено на следующее утро. И хотя в агентстве предупредили, что не могут дать Эстебану надежных характеристик, никого другого так быстро они на замену найти не смогли. И капитан легкомысленно согласился взять непроверенного человека на судно на пару недель. И вот результат.
Капитан горестно вздохнул. За прошедший год он лишился почти всех своих сбережений, они перекочевали в карманы предприимчивого шантажиста. И это помимо того, что тот получал с покойной Ирмы.
Конечно, кроме себя, ему винить некого. В тот вечер в Сен-Тропе, когда Ирма одна вернулась на яхту и вызвала его в каюту, он должен был проявить больше твердости. Но у нее были глаза, как у раненого олененка. Он пожалел ее, хотел поддержать и сам не заметил, как они оказались в постели. И с тех пор так и пошло. Стоило ей поссориться с мужем, что случалось нередко, или просто заскучать, она тут же звала его.
Сомерс понимал, что подобные отношения не делают ему чести, он превратился в комнатную собачку, не говоря уже о том, что такое поведение было грубым нарушением профессиональной этики.
Если бы Сомерс был умнее и тверже, то уволился бы на следующее утро, и ничего бы не случилось. Но он смалодушничал. Сперва один раз, потом второй и так далее. А когда мелкий, смуглый, вертлявый Андре впервые потребовал денег, что-либо предпринимать было уже поздно. Они с Ирмой оба оказались на крючке. И если для нее эти выплаты были лишь источником раздражения, то для капитана Сомерса они были просто разорительны. Уже через полгода он простился с надеждой купить собственную прогулочную яхту, о которой давно мечтал, а чем дальше, тем крепче затягивался узел.
Некоторое время назад Сомерс стал замечать, что Ирма перестала бояться Андре, и начал не на шутку беспокоиться. Если она по какой-то причине сочтет, что ей проще все рассказать мужу, то для него такой выход будет губителен. Его карьера будет уничтожена. И капитан с ужасом ожидал, чем закончится эта история, боясь предпринять хоть что-то. Да и что он мог предпринять? Уволить Андре он не мог. Уволиться сам тоже. В обоих случаях эта жадная скотина грозила ему немедленным разоблачением. Расстаться с Ирмой? Он мечтал порвать эту связь, но она и слышать нечего не желала.
– За деньги, которые я плачу твоему ублюдку, – повторяла она каждый раз, когда он заводил этот разговор, – я хочу получать хоть какое-то удовольствие.
Хотя в последнее время Ирма потеряла к нему интерес. Сперва он решил, что причиной всему куча народу, собравшаяся в этот раз на яхте, но так бывало и раньше, и ничто ее не останавливало. Сомерс не мог поверить своему счастью. Он начал строить планы, как избавиться от Андре, и тут погибла Ирма.
Сомерс с самого начала знал, что в то утро Андре после того, как потребовал денег у него самого, отправился к Ирме на платформу. И было это уже после отплытия хозяина с друзьями на рыбалку. Почему он не сообщил об этом жандармам сразу же? Потому что, как ни горько это сознавать, он был жалким, трусливым слизняком, а не крутым морским волком, которого привык из себя строить.
Сомерс всегда был любимцем женщин. Высокий, стройный, подтянутый, с бронзовым загаром, литыми мышцами, обаятельной улыбкой, голубыми глазами и выцветшими на солнце прядями соломенных волос, он был как будто с обложки глянцевого журнала. Капитан неотразимо смотрелся на мостике белоснежной яхты, и от желающих нанять его не было отбоя. Он как своеобразный престижный атрибут на дорогой посудине, игрушке миллионеров.
И вот он, итог его бессмысленной тридцатипятилетней жизни. Он сидит и трясется от страха, что его обвинят в убийстве. Обвинит человек, который обобрал его до нитки и разрушил его карьеру.
Но что лукавить? Он сам все разрушил. И пора ему уже совершить хоть один достойный мужской поступок – разорвать раз и навсегда эти постыдные путы.
Завтра утром он отправится в жандармерию и все расскажет инспектору. А там будь что будет. Если, конечно, он не сможет сделать еще более решительный и действенный шаг.
Приняв это решение, Сомерс впервые за последние месяцы почувствовал огромное облегчение, чувство освобождения от тяжкого груза, который и днем и ночью давил на его сердце.
Глава 18
Ирина Яковлевна сидела за туалетным столиком в своей каюте, с раздражением прислушиваясь к несущимся из-за стены звукам. И когда они все успокоятся? Сама достойная матрона ложилась поздно, но при этом любила, чтобы в доме царила полнейшая тишина, не мешая ей наслаждаться заслуженным отдыхом. Из-за переборки, отделяющей ее каюту от каюты Крюгеров, доносился безостановочный бубнежь, и, что особенно раздражало, исключительно по-немецки.
– За день не наговорились, голуби, – язвительно заметила Ирина Яковлевна, адресуясь к переборке. Потом, обратив взор к зеркалу, поправила темные крашеные пряди, уложенные в высокую прическу, поправила кружевной пеньюар, ниспадающий, словно греческая хламида, с ее представительной фигуры, и задумчиво уставилась в пространство.
После некоторого размышления Ирина Яковлевна сообщила своему отражению в зеркале: «Пожалуй, так будет лучше всего, тянуть дальше бессмысленно». Она грузно поднялась с кресла и открыла дверь каюты.
С другого конца коридора, из-за закрытой двери, раздавались Иннино повизгивание и заливистый, почти девичий смех Семена. «Все не угомонятся, – покачала головой бабуля, – вот он, шульмановский темперамент, медовый месяц еще не начался, а их уже из каюты не выманишь». Ирина Яковлевна поджала яркие накрашенные губы и крикнула на весь коридор зычным, хорошо поставленным голосом:
– Инна, детка! – Сразу же установилась мертвая тишина.
Через секунду из приоткрытой двери высунулась взъерошенная Иннина голова, остальное тело она стыдливо прятала за дверью.
– Что, бабушка? – пискнула детка, слегка задыхаясь.
– Зайди ко мне, – уронила Ирина Яковлевна начальственным тоном.
– А можно завтра? – надула губки Инночка.
– Сейчас, – веско и безапелляционно заявила старая горгулья, захлопывая свою дверь.
Через секунду Инна босиком пробежала по ковру в бабушкину каюту, прикрывшись кое-как крошечным шелковым халатиком.
– Что, бабуля? – вопросило дитятко, хлопая пушистыми ресницами.
– Инна, детка, – прогудела Ирина Яковлевна, снимая с пальцев массивные, усыпанные бриллиантами перстни, – я хотела у тебя позаимствовать одно колечко, знаешь, с таким квадратным большим бриллиантом.