– Люблю пиво, – сообщил Дрон, откусил полпирожка и запил глотком грамм на двести. – Батя с детства приучил. Говорил, на пиве растут мужиками, а не фуфляками. Сам был не подарок, хотел, чтоб и я таким вырос.
– Ну и как – получилось? – подковырнул Сергей.
– Мать говорит, перемахал немного, – серьезно ответил Дрон. – Хороший был предок, царство ему небесное. Помер, когда мне четырнадцать лет было, замерз пьяный, перепутал сугроб с кроватью... На зоне кто как кайф ловил: кто бухал, кто кололся, почти все чифирили, а я пивком душу отводил. Редко удавалось, зато помнил долго.
– А кого ты... за что сел?
Игорь долго дул на пену в бокале, точно колдовал над ней – рассказывать или нет. Тихо и грустно произнес:
– Молодой был, дурной... Жила тут одна... Больше не живет.
Замолчал он надолго.
Чтобы отвлечь Дрона от неприятных воспоминаний, Сергей рассказал о службе в Афганистане. Выбирал такие эпизоды, которые, догадывался, нравились Дрону. Тот внимательно слушал, склонив голову к правому плечу.
– Лихо воевали, – решил он. – Жаль, я туда не попал...
Действительно, жаль. Это в мирной жизни Дрон не помещается, задевает многих плечами, а там был бы на своем месте. Заметно в нем спокойное, осторожное бесстрашие. Остался бы на сверхсрочную и провоевал до сих пор, если бы не погиб: слишком крупная мишень. Выходит, Сергей и Игорь поменялись судьбами. Одного вырвали из мирной, а второго не успели втолкнуть в военную жизнь.
Пиво пили часа три. Дрон выдул дюжину бокалов и умял с полсотни пирожков. Сергею хватило пяти бокалов, и от них так разморило, хоть под столиком укладывайся. Еле дотянул до «курятника»
Разбудил Толик Шиша.
– Спишь, Афганец? Подпрыгивай, а то ночью делать будет нечего!
Он водрузил на стол бутылку водки.
– Садись, кишки пополоскаем... Видок у тебя, будто неделю на подушке припухал!
Сергей пошел в ванную, умылся по пояс холодной водой, почистил зубы – выдавил в рот пасты из тюбика, пылившегося на прибитой к стенке полочке, и растер пальцем – и помыл голову. Держал ее под струей долго, пока не заныло от холода темечко и не пошли по телу мурашки. Теперь можно и на водку налечь.
– А Дрон где? – спросил Толик, разливая на двоих.
– По делу пошел, а по какому – не докладывал.
– Не говорил, когда вернется?
– Да как-то умолчал. Ты же знаешь, какой он разговорчивый.
– Дрон – это Дрон, – согласился Толик, катая по столу скрученную водочную пробку.
Выпив, Сергей поинтересовался:
– За что он сидел?
Шиша потер указательным пальцем перебитую переносицу, а потом указал им через открытую балконную дверь на угол соседнего дома:
– Видишь тот дом?
– Ну.
– Жила в нем самогонщица, разведенка. Мы к ней втроем приваливали. Семнадцатилетние пацаны, получили стипендию в ПТУ и решили отметить. Много нам надо было тогда?! Мы с корешем отрубились, а Дрон – видел, какой он? ему тогда ведро ставь! – к хозяйке начал подъезжать. Она и сама подпитая, раздевается, стерва, наголо и говорит: «Сопляк, не тебе со мной спать!». И ушла в другую комнату...
Наверное, похожа на ту самогонщицу, к которой заходили в день знакомства. Казалось, что именно она и была жертвой Дрона.
– ...Просыпаемся утром, а она мертвая на койке лежит и между ног бутылка вколочена...
– Много дали?
– Восемь, как малолетке... На зоне он еще одного замочил. Добавили и подняли на строгий режим, отправили на север сорокаметровую «пшеницу» косить пилой «Дружба-2»: ты на себя тянешь, напарник – на себя. Там от третьего квакнул, но не докопались начальники, не шибко рыли: зеком больше, зеком меньше.
Выпили по новой, закусили.
– Жаль, что он свалил, – сказал Шиша. – Дельце надо провернуть, а без помощника не управлюсь. – Он ожидающе посмотрел на Сергея.
– Поможем, – ответил тот. – Что делать?
– Мозги вправить типу. Ты отвлечешь, я ударю.
– Я могу добавить.
– Нет, там надо одним ударом, без лишнего шума.
– А свалишь?
– Свалю. – Толик достал из кармана кастет.
Аккуратно сделанная, увесистая вещица. Немецкая, с орлом и свастикой. Там, где кастет упирался в ладонь, была вставка из черного дерева, чтобы не сушило руку при ударе. С другой стороны – ударная планка с четырьмя гранеными шипами, порядком стертыми: погулял кастет по черепушкам.
– Красивая игрушка.
– Вот и поиграем, – пообещал Толик, оскалив в нехорошей улыбке металлические зубы.
Сергей и Толик сидели под тополями на траве метрах в ста от входа в кооперативный гараж. Трава, забитая тополиным пухом, казалась седой. В теплом безветренном воздухе отчетливо были слышны голоса людей, выходивших из ворот. Болтали, в основном, о машинах, дорогах, гаишниках.
Ждать пришлось около получаса.
– Вот он катит, – сказал Толик, провожая взглядом коричные «Жигули-восьмерку». – Подойдем к нему, спросишь что-нибудь. И сразу топаем дальше.
Дорожка между двумя рядами боксов была бетонированная. С обеих сторон над ней нависали фонари, похожие на журавлиные головы. В одном боксе выпивали трое мужчин, стоя вокруг багажника, на котором была разложена закуска. Из предпоследнего справа вышел кряжистый мужчина в светло-сером костюме, судя по материалу и покрою, импортном. Мужчина остановился у приоткрытой двери, полез в карман за сигаретами.
– Этот, – шепнул Толик.
Видный мужик, наверное, за бабу чужую получит. Сергей достал папиросу, шепнул Толику:
– Когда прикуривать буду, – и громко заговорил, повторяя недавно слышанный рассказ автовладельца. – Представляешь, замаскировались они в кустах, я думал, парочка шуры-муры крутит, проехал километра два, смотрю гаишник палочкой машет...
Они как раз поравнялись с мужчиной, который достал коробок спичек и собирался прикурить.
– ... Пришлось червонец отдавать, – закончил Сергей и обратился к мужчине: – Огоньку не дадите?
– Дадим, – снисходительно произнес тот, протягивая зажженную спичку, спрятанную в ладонях.
Сергей, добираясь до огня, вставил папиросу в отверстие между большим и указательным пальцами. Руки мужчины пахли душистым мылом.
– Знать надо, где «фару» ста... – начал мужчина, но, заметив размах Шиша, смолк и дернул руками, чтобы прикрыться.
Не получилось: Сергей крепко держал их. Над его склоненной головой хрустнула кость, ладони мужчины ослабли, Сергей еле успел выдернуть папиросу с тлеющим кончиком. Он сделал несколько быстрых затяжек, раскуривая, подхватил оседающее, тяжелое тело за отвороты пиджака и толкнул в приоткрытую дверь. Первая щека у мужчины была вспорота. Обнажилась белая кость, заливаемая кровью. Красными были и шея, и воротник белой рубашки. Толик закинул в бокс ноги «клиента», закрыл дверь.
– Порядок, – подытожил Шиша, оглядев безлюдную дорожку.
Когда отошли на порядочное расстояние, Сергей поинтересовался:
– За бабу его?
– Нет. Кооператор, делиться не хотел, – ответил Толик и, как бы извиняясь, что втянул в такое дело, объяснил: – Должок у меня был одному... типу, с которым кооператор не хотел рассчитываться. Ну и...
– Сказал бы раньше, я бы ему сам врезал. У меня с кооператорами свои счеты.
– Тогда все путем... Подваливай послезавтра часам к двум в пивняк, что возле вас, отметим это дело.
– Подвалю, – пообещал Сергей. С деньгами туго, а выпить на дурняк – никогда не помешает.
В пивном баре за угловым столиком сидели Толик Шиша и Игорь Дрон. Столик был загроможден бокалами, тарелками с пирожками, вареными яйцами и лещом, порезанным большими кусками. Дрон и Шиша выглядел уставшими, будто сидели здесь с утра, хотя Игорь налегал на пиво и пирожки с аппетитом. Толик опустил руку под стул, на котором сидел, и достал оттуда початую бутылку водки. Налив Сергею полный стакан, предложил тост:
– За нее и за него – за удачу и успех!
Вчера утром Валерки подмели все сьестное в доме, ночью вернулись без добычи и сильно напуганные, видимо, чуть не попались, и девки тоже пришли без заработка, если не считать синяка, полученного Светкой за то, что влезла на чужую территорию, поэтому Сергей за последние два дня почти ничего не ел. И теперь с жадностью набросился на пирожки и леща.
– Жить можно! – перекусив, произнес он облегченно.
– А это, чтоб жить было весело, – сказал Шиша и, протянув руку под столом, положил Сергею на бедро пачку денег. – Твоя доля. За работу в вечернюю смену, – со смешком закончил он.
Солидная пачка, сотни три, не меньше. Чтобы не показаться жадным, уменьшил:
– Две сотни?
– Пять.
Сергей удивленно присвистнул.
– Пять сотен за один удар – не хило! Я бы согласился с утра до вечера ударять. Или с вечера до утра.
Толик принял шутку всерьез.
– Пять сотен за один удар – не хило! Я бы согласился с утра до вечера ударять. Или с вечера до утра.
Толик принял шутку всерьез.
– Могу устроить.
Дрон глубокосидящими глазами смотрел на Сергея поверх бокала и тихо дул на уже осевшую пену, будто не решался пригубить пиво, пока не услышит ответ.
– Устрой, – произнес Сергей. – Особенно если дело касается кооперативов.
– Не всегда, но и другие клиенты не лучше, – объявил Толик дополнительное условие.
– Можешь на меня рассчитывать, – пообещал Сергей.
– Я же говорил, что столкуетесь, – повернулся Дрон к Шише. – Паренек свой: краями пошел, только нужную дорожку отыскать не мог... А я больше не ходок. Устал. Если решусь, то сразу... – он показал глазами в потолок.
Выходит, досталась работа, на которую фаловали Дрона. Приятно, что считают способным заменить такого громилу. А раскошеливать всякую мразь – это можно. Они воровали и жирели, когда он в Афгане загибался, теперь пусть делятся. Должен же кто-то заплатить за то, что он перенес там. Хотя счет следовало бы предъявить другим – тем, кто сидит в белых домах на центральных площадях, но до них ведь не доберешься.
Толик сразу ушел, а Сергей и Дрон молча потягивали пивко. С пятьюстами рублями в кармане жизнь казалась простой. Как говорил о таких случаях старший сержант Архипов, чувствуешь себя большим и сильным. Денег хватит и Наташке на аборт, и на посиделки с Пашкой.
Допив пиво, предложил:
– Может, возьмем водки и пойдем в бар, здесь, неподалеку?
– Не суетись, до вечера времени навалом, – ответил Игорь. – Надо бы отдохнуть, подождать, пока жара спадет.
Денек, действительно, выдался жарковатый. Они устало брели по пропахшей бензиновой гарью улице, придерживаясь тени деревьев. Листья были серого цвета от пыли и не шелестели, словно чересчур отяжелели от нее.
У дома из обогнала канареечного цвета милицейская машина и, резко притормозив, юркнула во двор.
Притормозил и Дрон.
– Зайдем с другой стороны, глянем, по чью душу воронье прилетело.
Во дворе стояли аж три машины, и в ту, что была ближе к выходу из подъезда, сажали Валерок. Затем вывели Свету, Наташу и Олю. Последняя брыкалась и на чем свет стоит крыла матом милиционеров, заламывавших ей руки. Когда ее вталкивали в «воронок», увидела Сергея, дернулась к нему, что-то хотела крикнуть, но огромная лапа закрыла все лицо и вдавила Олю в кабину.
Дрон потащил Сергея за угол дома.
– Сесть хочешь, дура?! Им только совершеннолетнего главаря не хватает, чтоб дело громкое сляпать!.. Пошли, ничем ты им не поможешь. – Он повел Сергея вдоль стены соседнего дома, где их нельзя было разглядеть с дороги. – Пропали пацаны и девки: до конца жизни будут зону топтать, даже на свободе. Зона – она ведь тут, – постучал он себя в грудь. – Тебе жить есть где?
– Найду.
– Живи у меня, места хватит.
Они добрели до района, застроенного частными домами. Дрон свернул к приземистому, с двумя окошками, подслеповато глядящими на улицу. Калитка, скребя землю нижним углом, распахнулась наполовину и застряла, упершись в бугорок. Из будки выкатилось серо-белое лохматое существо – собака не собака, так, одно название, – и рассыпалось в истеричном, визгливом лае.
– Ну! – с грубоватой лаской прикрикнул Дрон.
Лохматое существо заерзало на спине в пыли. Дрон почесал живот носком туфли, дожидаясь, когда Сергей пройдет мимо собаки. Повел не к дому, а дальше, мимо летней кухни, к деревянной постройке, закрытой на висячий амбарный замок.
Из дома вышла седая старуха, одетая в бледно-зеленое платье с крупными оранжевыми цветами, из-за которых походила на неисправный светофор.
– Ты деньги принес, бандит чертов?! – заорала она. – Я завтра к участковому пойду! Я на тебя, хама-идола, быстро управу найду!
Не обращая на нее внимания, Дрон открыл дверь в пристройку и кивком головы пригласил Сергея войти.
В сенях висели на гвоздях зимнее пальто, фуфайка, кроличья шапка, по окраске – будто сделанная из мамаши лохматого существа. На полу стояли сапоги и ботинки сорок седьмого размера, а может, и большего. Из сеней маленькая дверь вела в низкую полутемную длинную комнату. Дрон привычно согнулся, нырнул в нее. И так и не разгибался, пока ходил или стоял. В комнате почти все пространство занимали стол, три стула, узкая железная кровать, застеленная серым – такие, наверное, в тюрьме – одеялом, и деревянный самодельный топчан, с полосатым тюфяком, большой подушкой и скомканным, тоже тюремным, одеялом. На стуле с обломанной ножкой висела и лежала одежда. На столе выстроились две кастрюли, большая и маленькая, чайник, две алюминиевые кружки, пол-литровая банка с ложками, вилками и ножом. На полу в углу у стола разместилась маленькая электрическая электропечка. Небогато живет Дрон.
Закончив осмотр, Сергей спросил:
– Чего старуха орала?
– Не заплатил за два месяца.
– Много?
– По сороковнику.
Столько брали в центре города за отдельную комнату в нормальной квартире.
– С совестью у них туговато, – сделал вывод Сергей.
– Эта еще ничего. Младшая, видать, в магазин ушла, а то бы не такое услышал. – Дрон по-волчьи ухмыльнулся. – Допросятся они у меня...
– На, – предложил Сергей деньги, – отдай ей.
– Перебьются, – сказал Дрон и, разувшись, лег на топчан. – Ложись на кровать, мне она маловата. Покемарим до вечера, а там я по своим дела покачу, а ты – хочешь, спи, хочешь – куда хочешь. – Он отвернулся к стене и почти сразу захрапел.
Сергей разделся и лег на кровать, укрывшись одеялом. Хоть на улице жара, а в комнате сыро и зябко, будто дом стоит на сваях на воде, даже болотом тянуло от пола. Ничего, привыкнет и к этому жилью, как уже начал привыкать к новой жизни, только-только наступившей. Какой она будет – точно не знал, но догадывался по пятисотрублевому авансу, что не бедной.
Часть вторая
1
Со службы Сергей вернулся в конце июня, загорелый, в новенькой форме с погонами старшего сержанта, медалью «За отвагу» и афганским орденом. В письмах не очень распространялся, где служит, намекал, что иногда бывает в Афганистане, а там иногда постреливают. Все-таки надо было подготовить мать, мало ли что могло случиться. Мать поняла больше, чем он хотел, а сколько выплакала слез – можно только догадываться.
Все обращались с ним как с человеком, выпущенным из психушки, – осторожно и заранее прощая любую выходку. А заодно – с восхищением, особенно отчим. Первые дни, пока Сергей не встал на учет в военкомате, отчим просил его надеть форму, куда бы ни шли вместе. Сергей надевал с наигранной неохотой. Побывав в военкомате, надолго спрятал в шкаф.
В военном комиссариате ему дали в полную силу почувствовать себя героем. Начальник четвертого отделения, капитан, сразу повел представляться военкому. Проходя по коридору, где толпились запаздывающие призывники, останавливался, показывал на Сергея, назидательно изрекал:
– Смотрите, как надо служить!.. Герой!
Призывники таращились на награды, особенно на афганскую, на парашюты и самолеты – эмблемы десантников – на зеленых погонах погранвойск.
– Что за войска такие? – отважился спросить паренек с интеллигентной физиономией, скорее всего, студент.
Сергей объяснил.
– В Афганистане, значит, воевал? – Студент с сожаление, как на придурка, посмотрел на Сергея и произнес: – Нас, слава Богу, туда не загонят, не сделают убийцами.
Остальные на него зашикали, но уже смотрели на Сергея без былого восхищения. Оказывается, на гражданке военные заслуги ресцениваются кое-кем в лучшем случае как глупость. Это испортило настроение, и с военкомом разговаривал тускло, будто не выполнил боевое задание.
Военком был пухлым мужчиной с круглым бабьим лицом. Создавалось впечатление, что это его жена нарядилась в полковничью форму, напустила на себя строгость и принялась командовать.
– Рад за тебя, – сказал полковник, пожимая Сергею руку. – Из наших призывников в Афганистане служило... – он посмотрел на капитана.
– Пятнадцать.
– ...пятнадцать. А награжденных вернулось...
– Трое. Один посмертно.
– Ты четвертый. И первый с двумя наградами.
Дальше военком расспрашивал о службе, об Афганистане. Под конец беседы предложил помочь устроиться на работу.
– В милицию хочешь? Дадут направление в школу, через два года офицером станешь.
В милицию как-то не очень хотелось. Друзья детства узнают – здороваться перестанут.
– У меня это... со здоровьем не важно, – ответил Сергей.
– Ранение?
– И ранение, и позвоночник побаливает. Наш врач советовал обследоваться на гражданке.
– Поможем. Если что – оформим инвалидность, – пообещал военком и приказал капитану: – Возьмите это под личный контроль, договоритесь с председателем медицинской комиссии. Результат доложите мне.