— Разумеется, меня беспокоит ваше здоровье, — живо откликнулась Жозефина, — но глупость, которую вы задумали, не поможет вам исцелиться. Как только газетчики узнают, что Элизабетта Руга наградила вас таким подарком, вы сделаетесь посмешищем для всей Ломбардии. Об этом станет известно не только в Милане, но и в Париже. Советую вам хорошенько подумать, дорогой.
Вошедший слуга объявил о визите врача, доктора Джузеппе Босси, автора ученого трактата «Исследование венерических заболеваний и их лечение». Это был представительного вида мужчина со строгим и самоуверенным взглядом. Он равнодушно взглянул на обеих женщин.
— Гражданка Бонапарт и Джузеппина Грассини, — представил их Мюрат, севший в постели при виде док-тора.
Доктор наклонил голову ровно настолько, сколько подобало светилу медицины.
— Я должен осмотреть больного, — объявил он. — Полагаю, дамы соблаговолят удалиться.
Как только дверь закрылась, обе женщины и думать забыли о том, что за нею происходило. Между ними завязался уютный салонный разговор.
— Муж писал, что вы собираетесь в самом скором времени вернуться в Милан, — начала Жозефина. — Надеюсь, мне выпадет счастье слушать вас и любоваться вами на сцене великого театра.
— Я уезжаю прямо сегодня, гражданка Бонапарт. На будущей неделе вновь выйду на сцену.
У креолки вертелось на языке множество вопросов по поводу Милана, а певица жаждала расспросить ее о Париже. Они беседовали, время летело незаметно, и, когда взволнованный слуга прервал их разговор, им показалось, что прошло всего несколько минут.
— Генерал Бонапарт, — объявил он, едва отдышавшись.
— Я просто в отчаянии, — заторопилась певица, — у меня и в мыслях не было мешать вашей встрече.
— Вы можете остаться, моя дорогая.
— Мне было бы неловко, — извинилась Грассини и, повернувшись, чтобы уйти, лицом к лицу столкнулась с Наполеоном. При этом она оцарапала себе щеку веером, который держала в руке.
— Я думал, вы в Милане, — холодно и отчужденно заметил Бонапарт.
На бархатистой щечке Джузеппины Грассини проступила алая полоска.
— Да разве вы не видите, что бедняжка поранилась из-за вашей неуклюжести! — набросилась на него Жозефина, даже не поздоровавшись.
— Я сожалею, — вот и все, что он сказал.
— Ничего страшного не случилось, — попыталась сгладить происшествие Грассини, поднося пальцы к щеке.
— Вот, дорогая, держите, — Жозефина протянула певице батистовый платочек.
— Благодарю вас, не стоит беспокоиться, это пустяк, — Джузеппина приложила платочек к царапине.
— Гостиная не должна становиться полем битвы, — сказала француженка, когда Джузеппина вернула ей платок, еще раз поблагодарив за любезность. Пряча его в ридикюль, Жозефина вдруг наткнулась на табакерку, о которой за разговором совершенно забыла.
— Ты чем-то встревожена? — спросил Наполеон, увидев, как изменилось выражение ее лица.
Он смотрел только на жену, другой женщины как будто не существовало на свете.
— У меня для вас сюрприз, mon général[17].
Легкая улыбка тронула губы Наполеона.
— Я польщен таким вниманием, — поклонился он, хотя на самом деле терпеть не мог сюрпризов: ведь далеко не все из них, увы, оказывались приятными.
— Погодите, вы же еще ничего не видели. Вот! — воскликнула Жозефина, протягивая ему на ладони табакерку.
— Моя табакерка! — ахнул потрясенный Наполеон, переводя взгляд с жены на Джузеппину Грассини и обратно.
— Я нашла ее для тебя! — с гордостью объявила Жозефина.
Перед мысленным взором Наполеона вновь всплыло прелестное личико Саулины, с простодушной улыбкой протягивающей ему ожерелье из зеленых ящерок.
Певица тоже не сводила глаз с табакерки и уже готова была расплакаться при мысли о девочке, ставшей жертвой ее ветрености и тщеславия.
От Жозефины не укрылся этот обмен взглядами между мужем и актрисой. Очевидно, за банальной пропажей и чудесным обнаружением табакерки крылась какая-то из ряда вон выходящая история. Но Жозефина была слишком умна и не стала устраивать сцену: это могло бы обернуться против нее. Лучше все разузнать потихоньку, и тогда в нужный момент у нее будет туз в рукаве.
— Где ты ее нашла? — спросил генерал.
— Мне ее подарили.
— Кто?
— Прекрасная Джорджиана Формиджине.
— А она-то откуда ее взяла?
— Да мне и в голову не пришло спросить. Я не интересовалась подробностями. Разве это важно? — насмешливо спросила Жозефина.
— Важно то, что табакерка нашлась, — отрезал Наполеон.
Джузеппине Грассини очень хотелось расспросить жену Бонапарта. Появилась надежда что-нибудь узнать о Саулине. Но ясно, раз уж сам генерал не упомянул о ней, значит, Джузеппине нечего об этом и думать. Но почему этот решительный человек скрывает столь невинную деталь от своей жены?
— Это верно, — согласилась Жозефина, — важно то, что табакерка нашлась. А еще важнее, — улыбнулась она, — что мой свадебный подарок вернулся к тебе.
Так вот почему он не признался жене, что отдал этот драгоценный подарок маленькой Саулине! Слишком многое пришлось бы объяснять, он этого терпеть не мог.
Наполеон повернулся к Джузеппине.
— Желаю вам счастливого пути, — произнес он.
— Спасибо, генерал, — сказала певица, стараясь ничем не выдать своего разочарования оттого, что ее выставляют за дверь.
Бонапарт взял ее руку и крепко прижал к губам.
— Простите меня, — прошептал он. — Как видите, у меня множество других забот. Но вы не бросайте поиски своей подопечной. — Он поднял на нее взгляд своих холодных и властных серо-голубых глаз. — Если понадобится, смело ссылайтесь на меня.
Так, в свойственной ему грубоватой манере, Наполеон дал понять, что он не забыл о Саулине.
42
— Ты еще не встала? — спросила Юстиция, входя в спальню.
— Нет, — ответила девочка еле слышным шепотом.
Слепая старушка провела своей легкой, как птичья лапка, рукой по лицу Саулины и не нашла на нем обычной улыбки.
— Что с тобой случилось? — встревожилась она. — Ты что, заболела?
Девочка разрыдалась в голос.
— Мне страшно, — сказала она.
— Нечего бояться. Ты здесь в полной безопасности.
— Да я не об этом, — пролепетала Саулина, давясь слезами.
— А о чем?
— Я не могу тебе сказать. Я никому не могу сказать.
Саулина продолжала заливаться таким отчаянным плачем, что Юстиция не на шутку встревожилась. Она вышла из комнаты и кликнула Бернардино:
— Поди скажи хозяину, чтобы шел сюда. Саулине нужна помощь.
— Уж я-то знаю, как с ней справиться, — проворчал слуга, чье терпение не раз подвергалось суровому испытанию из-за упрямства юной гостьи.
— Знаю я, что у тебя на уме, — неодобрительно заметила старуха.
— А что? Всыпать ей горячих по мягкому месту. Лучшее лекарство, — не выдержал он.
— Ступай, ступай, — добродушно прогнала его Юстиция.
И он отправился на поиски Рибальдо.
* * *Рибальдо больше не показывался в убежище после той ночи, когда Джобатта, мальчик с конюшни виллы Альбериги, принес ему весть о смерти Дамианы. Три дня он провел в гостинице Лорето. В безысходном и мрачном отчаянии он так и не переоделся, деля время между сном и безнадежными размышлениями. Сил его хватало лишь на то, чтобы отбивать атаки синьоры Эммы, не желавшей смириться с тем, что ее любимый постоялец в течение трех дней не прикасается к пище.
— Саулине требуется ваша помощь, — сказал Бернардино, встретив равнодушный полуслепой взгляд хозяина.
— А в чем дело? Что-то случилось? — спросил Рибальдо, с трудом выходя из оцепенения.
— Не знаю. Меня послала Юстиция.
— А вам самим не под силу справиться с капризами двенадцатилетней девчонки?
Рибальдо улыбнулся. Воображение услужливо нарисовало ему пленительный образ нежной и дерзкой девочки. Смерть Дамианы погрузила его в пучину забвения, но сейчас воспоминания стали оживать, разгоняя безнадежность и боль. Рибальдо вновь представил Саулину в цыганском наряде. Как она галопировала на лошади без седла — босоногая, с прямой спиной, профилем камеи и водопадом золотистых кудрей, скатывающихся по плечам!
— Давным-давно надо было отправить ее в Милан, — сказал он вслух.
— Вот и я так думаю, — согласился Бернардино. — С вашего позволения, — добавил он, — в город я отвезу ее сам. А если потребуется, всыплю ей по первое число.
Рибальдо вскочил на ноги, полный бодрости и сил.
— Сию же минуту исчезни тем же путем, каким пришел, — распорядился он.
— А вы? — разочарованно протянул слуга.
— В самом скором времени вернусь на сыроварню.
Одним из лучших качеств Бернардино было послушание.
— А вы? — разочарованно протянул слуга.
— В самом скором времени вернусь на сыроварню.
Одним из лучших качеств Бернардино было послушание.
— Будет исполнено, синьор, — сказал он.
Рибальдо его больше не слушал. Он подошел к тяжелой дубовой двери, запертой на ключ, открыл ее, высунулся на площадку и весело закричал:
— Ванну мне, живо!
Синьора Эмма мгновенно появилась из соседней комнаты. Вверх и вниз по ступеням забегали слуги.
Горячая вода и душистое английское мыло смыли усталость, и через несколько часов перед Саулиной предстал все тот же изящный молодой красавец, правда, несколько похудевший и осунувшийся после трехдневного поста и пережитых страданий.
— А ну-ка выбирайся из своих окопов! — шутливо скомандовал он, увидев ее зареванное личико, показавшееся из-за горы подушек. Она воздвигла на его постели нечто наподобие баррикады.
— Я не выйду, — сказала Саулина.
— Тогда я сам тебя вытащу, — улыбнулся Рибальдо, всячески стараясь разрядить обстановку.
— Вы мне кое-что обещали, — напомнила Саулина.
— Случилось ужасное несчастье, по сравнению с которым твои затруднения выглядят пустяковыми, — сухо отозвался он.
Юстиция бесшумно выскользнула из комнаты, радуясь приезду Рибальдо, но в то же время ужасаясь при мысли о том, что может произойти между этими двумя. Ей не хотелось ничего об этом знать.
— Я немедленно отвезу тебя в Милан, — сказал Рибальдо.
— Не знаю, смогу ли я ехать.
— Что случилось? — встревожился Рибальдо.
Вместо ответа Саулина вновь скрылась за горой подушек.
— Я не могу подняться, — умоляюще пролепетала она.
— Ну хоть объясни мне, в чем дело.
— Я правда больна, честное слово.
Одним нетерпеливым рывком Рибальдо отдернул полог, смахнул на пол подушки и угрожающе прикрикнул на нее:
— Ну все, хватит!
— Не подходите! — закричала Саулина.
Столько страха, столько неподдельного отчаяния было в ее мольбе, что молодой человек смягчился.
— Да что с тобой происходит, малышка? — участливо спросил он, усаживаясь на край кровати.
— Мне стыдно об этом говорить, синьор.
— Ты должна мне доверять.
— Но мне так стыдно! Так страшно!
Рибальдо пристально вгляделся в нее, пытаясь прочесть ответ в ее огромных сверкающих черных глазах.
— Я испачкала вашу постель, синьор, — шепотом призналась она, и жгучие слезы одна за другой покатились по ее щекам.
— Моя маленькая Саулина! — воскликнул Рибальдо, догадавшись наконец, в чем дело.
— Вы когда-нибудь сможете меня простить? — робко спросила девочка.
— Тут нечего прощать, честное слово, нечего. У тебя что-нибудь болит?
— Нет, синьор, только покалывает немножко в животе и в спине.
— Ты стала взрослой, понимаешь?
Да, конечно, она же подслушивала разговоры девочек постарше себя годами в селении Корте-Реджина. Как же она сразу не сообразила? Так испугалась! Так всех обеспокоила!
— Кажется, да, синьор, я понимаю.
За последние месяцы с ней произошли тысячи незаметных изменений, и вот теперь они разрешились первым кровотечением.
— В твоей жизни произошла очень важная перемена, — попытался утешить ее Рибальдо.
— Да, синьор, — она продолжала тихо плакать.
Он обхватил ее лицо ладонями и пальцами отер со щек слезы.
— Плакать совершенно не о чем.
— Я всегда знала, что с женщинами что-то такое бывает, — призналась Саулина. — Но почему-то думала, что со мной этого не случится. Вот если бы я палец порезала, я бы не испугалась ни капельки. Знаете, я очень храбрая! — добавила она с гордостью.
— Тогда почему ты все еще плачешь?
— Сама не знаю. Но мне ужасно стыдно, что я испачкала вашу прекрасную кровать!
— Ничего, мы прикажем выстирать все белье. Я думаю, тебе стоит поболтать с Юстицией. Она даст тебе несколько добрых советов.
Так вот чем объяснялись ее капризы, внезапные перемены настроения! У него стало легче на душе.
— Я так и сделаю.
— Вот видишь, как легко прийти к пониманию?
Эта очаровательная девочка проснулась повзрослевшей именно в его спальне, в его постели, под его защитой! Ему это показалось трогательным, а сама она стала ему еще милей.
— Сейчас позову Юстицию, она тебе поможет. Договорились?
— Договорились. — И больше никаких тайн, хорошо?
— Обещаю.
— Ты стала взрослой, — напомнил он. — Можешь загадать желание.
Ему хотелось сделать ей какой-нибудь подарок.
Она впилась в него пристальным взглядом.
— Правда могу?
— Ну раз я сам так сказал, конечно, можешь.
— Я хочу остаться здесь, синьор.
Она уложила его наповал.
— В этом доме?
— Я хочу остаться с вами, — уточнила Саулина. — Хотя бы до тех пор, пока совсем не поправлюсь. Ведь эта хворь долго не продлится, правда, синьор?
— Думаю, нет, — смутился он. — Дня три-четыре, не больше.
Рибальдо перевел дух и добавил:
— Ну что ж, раз я обещал… Думаю, это возможно.
Да, он решил остаться с ней в ожидании чего-то, что должно было случиться, чего он ждал и боялся. Видимо, это было неизбежно. Удивительное существо, пролившее в его доме первую кровь своей зрелости, манило его, как манит пропасть человека, стоящего на краю. Он не мог заглянуть за этот край, не рискуя упасть и разбиться.
Рибальдо оставил ее, только когда она задремала. Тогда он ушел в маленькую комнатку в дальнем крыле сыроварни и сел почитать при свете свечи.
— Я вам нужна, синьор? — спросил за спиной нежный голос.
Красивая, цветущая девушка с пылающими от любовного волнения щеками просунула голову в дверь.
— Входи, Мирелла, — пригласил ее Рибальдо.
Мирелла любила его страстно и преданно. Она подошла к нему и распустила волосы, чтобы они рассыпались по плечам, зная, что ему это нравится. Простая рубаха упала к ее ногам, обнажив великолепное тело.
Они легли вместе, она позволила ему любить себя, но в момент наивысшего блаженства он назвал ее Саулиной, потому что теперь больше всех на свете любил и желал Саулину. Мирелла разрыдалась, поняв, что потеряла его.
43
Стоял погожий солнечный день, без дождя, но с легким ветерком, несущим незабываемые ароматы лета. Саулина, веселая, как птичка, впорхнула в столовую, запомнившуюся ей как хранилище сокровищ. Она чинно уселась за стол, застеленный белой льняной скатертью и накрытый к завтраку. Массивные золотые тарелки сверкали подобно множеству солнц, искрились хрустальные бокалы, а нежные цветы шиповника, украшавшие стол, напоминали о хрупкости и бренности земной красоты.
Саулина надела тонкое шелковое платье красивого золотисто-желтого цвета с розовым пояском. В волосы вплела розовую ленточку. Когда она была уже одета и причесана, Юстиция воткнула в тяжелый узел ее волос розовый цветок.
— На тебе сегодня очень красивое платье, — сказала старушка, — и сама ты красивая. Но больше всего тебе идет цыганский наряд.
Вошла красивая, цветущего вида крестьянка. На вид ей было лет двадцать. Ее дружелюбие выглядело не вполне искренним. На ней было скромное платье из хлопчатобумажной кисеи, а свои густые черные волосы она закрепила на затылке гребешком. В руках она несла поднос с дымящимся кувшином.
— Я Мирелла, — сказала она. — Желаю вам доброго дня, синьорина.
Саулина насторожилась.
— Добрый день, — вежливо отозвалась она.
— Я принесла вам парного молока. Слышите, как пахнет?
Саулина повела себя так, как было заведено в доме Джузеппины Грассини и на вилле маркизы Дамианы.
— Спасибо, поставь здесь, — сказала она, указывая на стол перед собой.
Саулина долго и крепко спала, без сновидений и кошмаров, и теперь ей не терпелось поскорее увидеть Гульельмо, чтобы с гордостью показать ему, что она умеет вести себя как подобает настоящей синьоре.
Мирелла кружила около нее, якобы желая услужить, но с тайным намерением присмотреться к сопернице.
Саулина, в свою очередь, решила, что Мирелла — точная копия ее самой, какой она была когда-то и какой никогда уже не будет. При незначительной разнице в возрасте Мирелла и Саулина встретились в том месте, которое для первой было пределом мечтаний, а для второй — отправной точкой.
Мирелла наслаждалась отраженным светом, ей хватало одного доброго слова, чтобы радоваться жизни. Саулине нужны были только победы, она жила завоевани-ями.
— А вы и вправду красавица, верно про вас говорят, — сказала вдруг Мирелла.
— Кто так говорит? — спросила Саулина, позабыв о правилах приличия, которых ей до сих пор удавалось придерживаться.
— Все так говорят в сыроварне Клары.
— Так вот как называется это место? — название показалось Саулине забавным. — Сыроварня Клары?