Поздно вечером Николай и Феликс возвращались с пикника на попутной машине.
Каждая минута приближала их к тому дню, который был назван в столь конспиративной обстановке. Решили отметить событие. Выпили изрядно. Устроились они на заднем сиденье, пели, смеялись. Николай, то и дело подмигивая своему попутчику, пальцем выводил на стекле две двойки. И одно только это приводило в восторг обоих. Цифра «двадцать два» их умиляла. Настроение пассажиров передалось постепенно водителю, и он хохотал вместе с ними, ничуть не догадываясь о причине веселья. И, может, на какое-то мгновение он слишком увлекся своими пассажирами, не заметил, что навстречу на бешеной скорости несется машина с горящими фарами.
Водитель взял вправо, да, видимо, слишком резко. Машина сошла с асфальта, задергалась на ухабах и, с грохотом ударившись о вкопанный столб, опрокинулась набок. …Николай очнулся в районной больнице. Проснулся от сильной боли в спине. Рядом находились врач и сестра.
– Что с Феликсом? - спросил он громко, морщась от боли.
– А кто такой Феликс? - ответил вопросом на вопрос врач.
– Брат мой. Мы ехали вместе.
– Он был за рулем?
– Нет. Мы сидели сзади.
– Царапины. Он ждет в коридоре.
– Если можно, пропустите его ко мне.
Феликс вошел в палату в накинутом на плечи халате. Подошел к койке Николая, который молча смотрел в потолок, и тихо сказал:
– Как ты?
– Глупых вопросов не задавай. Сейчас же езжай в город. Найди Карине и привези сюда.
– А зачем она тебе в таком-то состоянии?
– Не остри, Индеец Джо. У нее отец какая-то шишка в медицине. Скажи, пусть устроит так, чтобы меня перевели в город, в другую больницу.
– Ты же не выдержишь дороги. Я сам видел, на спине нет живого места.
– А чего меня положили на спину?
– А ты, можно сказать, не лежишь. Сидишь с запрокинутой головой.
– Вот так и сяду с запрокинутой головой в городской больнице… Дело переносится ровно на две недели. На пятое августа. В пятницу.
– Ты же к тому времени не встанешь на ноги. Осталось три недели, - сказал Феликс, улыбаясь.
– Не скаль зубы.
– Зубы могу не показывать, но ты к пятому августа не сможешь.
– А мне и не надо быть рядом. Я тебе только мешать буду. Пойми, Феликс, я распишу все по нотам. Тебе придется только сделать так, как я предусмотрел. А для этого я должен быть в городе. Только оттуда можно будет руководить делом.
Судя по всему, до пятого меня не выпишут.
– Хорошо, я скажу Карине. Только не делай так, чтобы я чувствовал себя ишаком.
Ты давишь на меня умом. Ну, скажи, зачем привозить сюда Карине? Я ей объясню, и она сделает. Узнает, что это нужно тебе, вмиг сделает.
– Я не давлю на тебя, Индеец Джо. Я не виноват, что ты сам выбираешь себе роль ишака. Когда девушка навещает больного, то никому в голову не придет кривая мысль. Глядишь, потом понадобится ее визит. …Ровно неделю пролежал Николай в районной больнице. И всю неделю каждый день навещали его Феликс и Карине. Три года назад Николай познакомился с Карине у Семы Хлебникова. Была замужем, имеет пятилетнюю девочку. Муж вопреки протестам тестя-профессора уехал шабашить и не вернулся. Карине никак не походила на молодую мать. Скорее - невеста на выданье. Тонкая, хрупкая, с темными раскосыми глазами. Одевалась модно. Николаю она понравилась сразу. Это было в те дни, когда после реализации магнитофонов, перед самой поездкой в Москву, он не знал, в каком кармане сколько лежит денег. Тратил он их быстро, с размахом. На первое же свидание с Карине купил ей браслет за тысячу двести рублей. Подобно тому человеку из анекдота, который, уронив в темноте пятак, поджигает сотенную, чтобы при свете пламени найти монету, Николай нарочно ронял какую-нибудь безделушку, зажигал при всех сотенную купюру и освещал комнату. Сам, конечно, не лез искать.
Только освещал. И это нравилось Карине. Как-то. она спросила Николая, где он работает, откуда у него деньги. Николай ответил витиевато: где-то в каком-то институте. Однако деньги в основном зарабатывает в карточной игре, в которой якобы нет ему равных.
Через неделю Николая перевезли в город, в больницу скорой помощи. Отец Карине помог. Он даже устроил ему одноместную палату. Но этого было мало. Николай просил, чтобы окно выходило во двор больницы, куда заезжают обычно машины сотрудников. На вопрос Карине: «Зачем тебе это?» ответил: «Без запаха бензина не могу заснуть».
В один из визитов Феликса Николай передал список вещей, которые тот должен достать в ближайшие дни. Перечень предметов вызвал у него недоумение. Складной лом. Да такой, чтобы складывался на три части и чтобы диаметр был три сантиметра. Полдюжины сверл десяти-одиннадцатимиллиметровых с победитовыми наконечниками. Фонарь. Перчатки. Коловорот. Ножовка. Несколько полотен для ножовки. Зубила. Молоток. Детский зонтик…
Больше всего Феликса удивил этот самый детский зонтик. Злился на собственное скудоумие. Никак не мог понять, для чего ему в его предприятии нужен зонтик, да еще детский? И, может быть, поэтому первым долгом решил достать зонтик. Но каково же было его изумление, когда выяснилось, что нигде нет детских зонтиков.
В южном солнечном городе, население которого на треть составляют дети, невозможно приобрести детский зонтик. «Бывают иногда, - говорили молоденькие продавщицы. - Когда будут? Наверное, зимой». Остальные предметы Феликс достал в течение одного дня, за исключением складного лома и победитовых сверл. Одну запись не смог разобрать. …В палате Николая не оказалось. Кто-то из больных сказал, что он на перевязке.
Накануне швы сняли, а теперь делают первую перевязку. Феликс обратил внимание, что в углу палаты приставлены к стене несколько пакетов с фруктами. «Значит, кто-то навещал Николая», - подумал он. Но удивило Феликса, что кто-то приходил к его шефу после десяти вечера. Он и Карине ушли из больницы ровно в десять, когда Николай включил крохотный телевизор, чтобы посмотреть программу «Время».
Дверь неожиданно резко открылась. На пороге показался скрюченный и согнутый в три погибели Николай. Феликс бросился ему навстречу, услужливо, но неуклюже попытался помочь. Взбираясь на койку, Николай спросил:
– Все достал?
– Нет, не все.
– Почему? - нахмурился Николай.
– Ты же сам говорил: в ближайшие дни.
– Но можно же было сделать мне приятное: перевыполнить план.
– Я и так старался. Но нигде нет детского зонтика. И потом, я совершенно не понимаю, зачем нужен этот зонтик?
– Потом объясню. Чего еще не достал?
– Складной лом. Хотя его сегодня обещали мне.
– Еще чего?
– Еще в одном месте я никак не мог разобрать твой почерк. Только цифру понял: шестьдесят сантиметров.
– Надо будет достать веревку, крепкую, как трос. Тебе понадобится не менее четырех с половиной метров, Но лучше с большим запасом. Через каждые шестьдесят сантиметров сделаешь массивный узел. Чтобы легче подниматься и держаться. Я надеюсь, ты продолжаешь тренироваться?
– Конечно. В тот день пошел на спортивную площадку, Три раза подтянулся на одной руке.
– Что еще можешь?
– По канату взбираюсь до самой балки три раза подряд.
– С грузом?
– Саквояж висит у меня на шее.
– С каким весом?
– Не знаю, набит песком и камнями.
– Надо взвесить как-нибудь. Придется поднять до тридцати килограммов. Я уже рассчитал.
– И все-таки для чего зонтик? - спросил Феликс, терзаясь в догадках.
Дверь открылась без стука. В палату весело, с шумом вошла Карине. Поставила к стене еще один пакет. Подошла к Николаю и поцеловала его в щеку.
– Кара, - обратился к ней Николай, - тут старуха, которая убирает палату…
Добрая такая старушка…
– Знаю я ее. В тот день пятирублевку сунула ей в карман.
– Так вот. Она попросила достать для внучки детский зонтик. У тебя небось среди детских игрушек завалялся. Принеси.
– Хорошо, я спрошу старушку, может, ей еще что надо.
– Я тебе запрещаю это делать.
– Я просто спрошу…
– Я сказал! - повысил голос Николай.
– Хорошо-хорошо, успокойся. Подумаешь, делов-то - детский зонтик!
Пока оператор несколько раз подряд снимал кадры на чердаке, Вардан Хачатрян в самом углу, где было темнее, при свете спички рассматривал стену и что-то записывал в блокнот. Я подошел к нему. Он попросил, чтобы я посветил ему спичкой. Сам измерил рукой валявшийся у ног туфовый камень, обточенный с одной стороны. Показал мне при очередной вспышке света на глубокую яму в стене.
– Вот отсюда Феликс вытащил камень. Но, видать, передумал по ходу дела. Я, кажется, догадался, почему передумал. Поэтому попросил сделать второй кадр.
– Я никак не могу уловить суть и смысл того, о чем вы говорите.
– Зажгите еще раз, - сказал он и, дождавшись света, вновь взялся за измерение.
Теперь он уже измерял выемку в стене. - До сих пор, - продолжил он, - вот до этого самого места, если быть точнее, мы считали, что каждым шагом командовал Николай. Но здесь, уверен, начинается своего рода творчество Феликса. Это очень важно. А то получается, что Индеец Джо всего лишь слепой исполнитель воли своего шефа.
– Я тебе запрещаю это делать.
– Я просто спрошу…
– Я сказал! - повысил голос Николай.
– Хорошо-хорошо, успокойся. Подумаешь, делов-то - детский зонтик!
Пока оператор несколько раз подряд снимал кадры на чердаке, Вардан Хачатрян в самом углу, где было темнее, при свете спички рассматривал стену и что-то записывал в блокнот. Я подошел к нему. Он попросил, чтобы я посветил ему спичкой. Сам измерил рукой валявшийся у ног туфовый камень, обточенный с одной стороны. Показал мне при очередной вспышке света на глубокую яму в стене.
– Вот отсюда Феликс вытащил камень. Но, видать, передумал по ходу дела. Я, кажется, догадался, почему передумал. Поэтому попросил сделать второй кадр.
– Я никак не могу уловить суть и смысл того, о чем вы говорите.
– Зажгите еще раз, - сказал он и, дождавшись света, вновь взялся за измерение.
Теперь он уже измерял выемку в стене. - До сих пор, - продолжил он, - вот до этого самого места, если быть точнее, мы считали, что каждым шагом командовал Николай. Но здесь, уверен, начинается своего рода творчество Феликса. Это очень важно. А то получается, что Индеец Джо всего лишь слепой исполнитель воли своего шефа.
– А в чем заключалось само творчество?
– Вот на этот вопрос я и хочу ответить. Как, по-вашему, вот этот камень за какое время можно вытащить из зацементированной лунки?
– Смотря кто работает. Я смотрел на руки Феликса: мышцы ходуном ходят.
– Он натренировал мышцы, как культурист. Растил мышцы ради силы, не думая о дыхании. Такой человек вряд ли долго смог бы работать в духоте. Дело было в пять часов вечера, в самую жару. Если сейчас, в такую рань, мы здесь едва выдерживаем, то каково же было в пять часов вечера? Да еще долбить час за часом.
Так что Феликсу пришлось искать другой путь к осуществлению Цели. Об этом мог не знать Николай, который, кстати, отказывается от своего руководства.
– Но вы же сами говорите, что Индеец Джо не только слепой исполнитель чьей-то воли, он сам проявил инициативу, так сказать, работал творчески.
– Да, но надо доказать, что этот единственный случай отклонения от разработанного плана не есть нарушение самого плана, автор которого Николай.
– Туманно для меня.
– Пока нам нужна истина. Одна лишь истина…
– Не вижу привычной улыбки Индейца Джо, - сказал Николай входящему в палату Феликсу.
– Настроения нет.
– Чего это?
– По ночам вижу моего мальчика.
– А может, жену?
– Жену тоже.
– Потерпеть придется. Ты же и для ребенка, для жены идешь на ответственное дело.
Может, последнее рискованное дело в жизни.
– Может, действительно последнее?..
– Не каркай. Я имею в виду, что нам хватит с тобой до конца дней. А сгореть - невозможно. Все учтено, рассчитано. Я тебе об этом сто раз говорил, мы никогда не погорим. Это просто невозможно. Горят только те, кто заодно планирует мокрое дело. А мы об этом не помышляем, у нас все по-другому. Подумаешь, несколько сот тысяч хотим иметь… А если сработаешь четко - будет больше. А пока давай прорепетируем. Для чего складной лом?
– Чтобы открыть любые двери.
– Для чего зубила и молоток?
– Ты мне лучше скажи, для чего мне детский зонтик? Я уже больше недели ломаю голову.
– Ты мне не ответил на мой вопрос.
– Зубила и молоток - мой постоянный инструмент. Зачем ты спрашиваешь?
– Чтобы ты ответил.
– Долбить стену. Продырявить потолок коловоротом. Дальше действовать вновь зубилом и молотком.
– Для чего ножовки?
– Пилить арматуру, которая проходит вдоль бетонной плиты.
– Все пилить?
– Нет. Одну оставить. С самого края.
– Для чего?
– Чтобы привязаться к ней.
– Каких размеров сделаешь дырку в потолке?
– Примерно сорок сантиметров диаметром.
– Как будешь сверлить?
– С краев, по окружности. Потом буду выковыривать ломом и зубилом.
– Какая высота потолка от пола?
– Более четырех метров.
– Когда будешь работать ломом и зубилом, куда будут падать куски бетона?
– Туда,вниз. На пол.
– Какая высота?
– Я уже говорил, более четырех метров.
– Который час будет примерно, когда начнут падать куски бетона на пол?
– Примерно три-четыре часа ночи.
– То есть эти куски будут падать с такой высоты в абсолютной тишине, когда даже на улице ни шороха, ни единой машины, когда даже птицы еще не начали свои утренние песни. Значит, будет стоять грохот от падения кусков бетона.
– И еще какой грохот! - согласился Феликс.
– Значит, на улице будет все слышно.
– Возможно.
– И что ты предпримешь?
– Постелю на полу одеяло.
– Не шути. Что ты предпримешь?
– Буду работать осторожно.
– Все равно куски, большие и маленькие, будут падать. Это же огромная площадь - сорок на сорок. Несколько десятков кусков. Несколько десятков громких ударов.
– А что ты предлагаешь? - спросил Феликс.
– Предлагаю всего один удар.
– А остальные?
– А остальных не должно быть.
– А что должно быть? - Феликс уже сам заинтересовался, ему не терпелось узнать, как предотвратить шум.
– В первую же дырку просунуть детский зонтик.
– И что?
– Зонт пройдет и раскроется.
– И кто его будет держать?
– Ты.
– А кто будет сверлить, долбить, ковырять?
– Ты.
– У меня две руки.
– И две ноги.
– Ноги для того, чтобы ходить и стоять на них.
– К ноге можно привязать зонтик.
– Можно.
– Я не спрашиваю. Я утверждаю.
– Зонтик, значит, раскроется…
– Зонтик раскроется и без всякого шума наполнится осколками бетона.
– И ты молчал столько дней?! - Феликс привычно засиял.
– Молчал. Так было надо.
– А как быть, когда зонтик наполнится, когда закончу работу? Бросить - грохнется и, можно сказать, взорвется, как бомба.
– Бросать не надо. Надо опускать - зонтик обратно не влезет.
– Как я опущу на такую глубину?
– На веревке.
– Значит, я должен привязать его к ноге на длинной веревке.
– Ты умница, догадлив, как настоящий Индеец Джо. И если так, то подумай: чего еще забыл? Что должен еще взять с собой?
– Не знаю. Вроде уже обо всем договорились.
– Ты забыл о самом, может, главном. Но об этом я тебе скажу накануне. То есть через три дня… А теперь уходи. Скажи Карине и всем, кто приходил ко мне, что в больнице карантин. Пусть никто не приходит сюда. Никто. Не приходи и ты ровно два дня. Придешь на третий день. Утром пятого августа. Я тебя снова буду экзаменовать.
– Но почему два дня я не должен приходить сюда? Вдруг возникнут вопросы какие?
– Много вопросов не возникнет. А если возникнет что - решим пятого августа. Мне самому эти два дня нужны. Вот я тебе сказал о том, что ты забыл о самом главном.
А ведь я сам не знаю, что именно мы забыли. Я просто чувствую. И мне надо два дня, чтобы все продумать.
– По-моему, мы учли все.
– По-твоему. Но не по-моему.
В ту ночь Николай не сомкнул глаз. Он ни на минуту не сомневался, что операция завершится успешно. По крайней мере, оснований для опасений нет. Конечно, стопроцентную гарантию никто не даст. Но за девяносто процентов Николай ручался самому себе. А десять? Вряд ли Феликс мог догадаться, что именно ради оставшихся сомнительных десяти процентов и взял Николай эти двое суток. Вроде тайм-аута.
Остаться наедине с собой, никого не видеть, ни с кем не разговаривать. Десять процентов - это немало. Каждый из них может привести в пропасть.
«В пропасть - кого? - рассуждал про себя Николай, лежа на спине. Боли он уже не чувствовал. - В пропасть упадет в случае провала Феликс. Не могут же заподозрить человека, лежащего в больнице? Ведь во время взятия банка я буду здесь играть в домино, в карты, в нарды. Индеец Джо хороший парень. От него зависит все. В том числе и то, чтобы не было никаких сомнений вообще. В Краснодаре меня прозвали Лазером. Знали бы они, какое я ничтожество по сравнению с Индейцем Джо! Я верю в него. Никаких десяти процентов. К черту сомнения! Ну а если что случится? Такова жизнь. Значит, надо, чтобы он взял с собой пистолет. Я против мокрых дел. Но пистолет нужен на всякий случай. Пусть он его не применит. Но лучше, если в случае чего у него обнаружат оружие. Так будет лучше для нас обоих. Если гореть, то гореть нужно одному и до конца. Феликс меня не выдаст. А выдаст - ничего страшного. У меня алиби. Я лежал в больнице. Я выпрямиться не могу, не то что ограбить банк. Пистолет осложнит положение Феликса - это верно. Дело будет оформлено, как вооруженное ограбление. Говорил же, что забыли самый, может, важный предмет. В случае провала погорит один Феликс. На первом же свидании с женой она ему скажет, что шеф во всем помогает, регулярно через ребят шлет деньги. Если погорим оба, кому это выгодно? Феликсу? Вряд ли. Я на свободе худо-бедно сумею помочь его семье, которую бедняга даже во сне стал видеть в последнее время. Мне, разумеется, тоже невыгодно. Так что все идет правильно…