Карине поцеловала Николая в щеку и выпорхнула из палаты. Николай подошел к Феликсу, стоящему у окна, и шепотом сказал:
– Иди домой, но сначала подойди к объекту. Если там что не так - сразу догадаешься. Хотя я уверен, там все спокойно. Ровно в пять повторишь вчерашний маршрут. Возьмешь с собой воды. Думаю, трех бутылок хватит. Завернешь их в белую бумагу. Так ведь нынче ходят в гости, неся водку или коньяк. Смело можешь» войти в подъезд. Но для того, чтобы не вызвать подозрения у случайно оказавшихся там жильцов… что нужно делать?
– Я не знаю. Я уже ничего не соображаю.
– Нужно погладить брюки. Посмотри только, в каком ты виде. Переоденься. А теперь иди.
Феликс медленно поплелся к выходу. Николай резко окликнул его.
– Я ошибся, - тихо сказал он.
– Это меня радует.
– Почему?
– Выходит, и ты можешь ошибаться…
– Да, я ошибся. Не вздумай переодеваться - плохая примета. Просто приведи себя в порядок.
– А бриться можно?
– Ни в коем случае. А еще лучше зайди сюда в четыре часа. Понял?
– Понял.
По-видимому, барахлил киноаппарат. По крайней мере, после того, как оператор что-то сказал Самсону, все засуетились. Вновь потащили Феликса кокну, откуда он, словно киноартист, готовящийся к дублю, примеривался, как должен подойти к некогда заветной двери. Застрекотал аппарат. Все ринулись за «киногероем».
Я смотрел на эти странные для меня киносъемки и не переставал думать о Суреняне, о прокуроре, который только раз побывал в самом банке - в день, когда состоялось ограбление. И больше практически не выходил из своего кабинета. На основании одних лишь расчетов он вычислил, что Феликс «взял» банк не с первого захода.
Раздельно допрашивая Николая и Феликса, прокурор узнал, что шеф понятия не имел, каким образом Индеец Джо проник на третий этаж. Однако не сомневался: все остальное до мельчайших подробностей разработано «шефом». Пожалуй, лишь место на полу, где намечалось пробить дыру, было указано не Николаем. Место это, как мы знаем, определил наводчик. Но остальное уже делалось под диктовку Николая.
Феликс потом, скорее желая выразить свое уважение к Николаю, нежели выдать того, скажет, что, работая (он так и говорил - «работая»), он все время отчетливо слышал голос шефа, его команды. Суренян спросил как-то: «А ты смог бы сейчас вспомнить какую-нибудь конкретную команду, которая якобы давалась тебе Николаем?» - «Смог бы, - сказал Феликс, немного подумав, - он, например, говорил: не пей воду большими глотками. Точно знаю, он об этом не предупреждал в больнице, а вот там, в музыкальной комнате, мне так послышалось. И я уже пил маленькими глотками, чувствуя, что пить хочется меньше, да и страх проходит. Я лишь остервенело работал, сверлил».
Когда в первый раз сверло прошло насквозь, Феликс почувствовал облегчение. Он начал ковырять ломом. Теперь уже Индеец Джо боялся отступить хоть на йоту от плана шефа, норовя как можно быстрее просунуть в дыру детский зонтик. Но долго еще пришлось ему ковыряться, прежде чем сложенный зонтик смог пройти в нее. Он привязал к ручке длинную веревку, обмотав второй конец вокруг щиколотки. Куски бетона один за другим падали в раскрытый зонтик. Он вновь вспомнил о своем шефе, который не переставал давать команды. Часто приходилось руками отрывать прилипшие к арматуре окаменевшие плоские плитки бетона. Как только образовалась большая щель, Феликс взялся за ножовку. Пилить он начал неровно, дергаясь, сломал пару полотен, пока наловчился. Однако второй конец арматурного прута дался куда быстрее. Он пилил лишь до половины, сгибал прут вниз-вверх и довольно легко ломал у основания.
Через полчаса Феликс определил глазом, что запросто сможет пролезть в отверстие.
Лишь потом измерят его точно: тридцать четыре на тридцать один. Он привязал к арматуре другую веревку, на которой через каждые шестьдесят сантиметров были завязаны узлы. Феликс осторожно опустил наполненный до краев зонтик на самое дно «колодца», поразившись бесконечности глубины. Спустил ноги в отверстие, и стал медленно пролезать в него. Повиснув под самым потолком, он схватил приготовленный рюкзак и ловко стал спускаться вниз.
В комнате было очень темно. Лишь уродливой формы дыра виднелась над головой.
Феликс включил фонарь, повел им вдоль одной стены, другой, третьей. Кругом были деньги, аккуратно сложенные в каких-то гнездах, которых он никак не мог разглядеть. Главное - не закрыты, не в железном сейфе. Собственно, он давно уже усвоил, что сама комната - это сейф. Стены непробиваемые, двери, наводчик говорил, как на линейном корабле - руками не откроешь. Не теряя времени, он стал запихивать пачки в рюкзак. Уловив взглядом высвеченные лучом фонарика наиболее крупные купюры, он брал в основном их. Брал, считая, и из других гнезд. Николаем была дана такая команда: разные купюры, но крупных - побольше.
Наполнив рюкзак до отказа, Феликс надел его и начал взбираться наверх. Вновь он с благодарностью вспомнил Николая, который заставлял тренироваться. На тренировке чаще всего поднимался на пять-шесть метров по канату с двухпудовой гирей. Рюкзак примерно такого же веса. И он легко поднялся под самый потолок, повис на согнутой руке, а другой стал вытаскивать пачки из рюкзака и выбрасывать через отверстие. Когда в рюкзаке осталась примерно половина содержимого, он запихнул его в дыру, оттолкнул в сторону… …По банковскому переулку медленно шел молодой человек, с каждой минутой чувствуя, как тяжесть все сильнее давит на плечи. Он приближался к просторной площади, время от времени оборачиваясь. Понимая, что вряд ли сумеет дотащить такой груз до больницы, Феликс намеревался остановить любую случайную машину.
Кстати, именно такая установка была ему дана. Остановить любую машину. На худой конец, можно и милицейскую. Предложение подвезти до больницы обезоружит любого и каждого. У площади Феликс остановился, опустив рюкзак на асфальт. Услышав шум приближающейся одинокой машины, он шагнул в сторону дороги. Машина тотчас затормозила.
– Чего это в такую рань в больницу да еще с рюкзаком? - спросил водитель, когда уже подъезжали к цели.
– С поезда я. Брат в больнице. Хочу прежде его повидать, потом ехать домой. Будь добр, если можешь - подожди меня во дворе.
– А почему не подождать для такого дела? Конечно.
– Я тебя не обижу.
– Будет тебе! Нашел о чем говорить.
Машина подъехала к воротам больницы. Натянутая цепь преградила путь. Феликс вышел из машины, подошел к сторожке, успев помахать рукой торчащему в окне Николаю, и вскоре вернулся к воротам. Сам опустил цепь и показал водителю рукой, чтобы подогнал машину к самой стене.
Николай исчез в просвете окна, словно его там и не было. Не успел Феликс добраться до машины, как он уже оказался внизу в больничной пижаме. Они обнялись. Водитель смотрел через ветровое стекло на братьев и улыбался.
– Ну, заводи, дорогой, - скомандовал Николай, - поедем с братом домой.
– Разве можно из больницы в такую рань? Больной небось?
– Ничего, друг, сто лет не виделись с братом, - сказал Николай, садясь в машину.
– А куда ехать?
– По дороге, по которой меня сюда привез, а у места, где подобрал, я покажу дорогу. А едем в район Саритах, - тяжело проговорил Феликс.
– А куда именно? - спросил водитель.
– Ты не так понял, друг. Брат хотел сказать: через Саритах к вокзалу, - вставил Николай, ущипнув Феликса за ногу, - там, не доезжая до вокзальной площади, - жилой дом.
Водитель машины от денег отказался наотрез, повторив: «Ценю тех, кто к родному брату относится с любовью».
Грабители взяли такси и через десять минут были у себя на квартире, которую снимали у одинокой старухи в старинном квартале города - Саритахе. Одноэтажный Уродливый домик, доживающий свой век в огромном городе. Такие дома не ремонтируются, к ним не подводятся коммуникации. Возле них всегда растет одно или два тутовых дерева. В углу обычно чистого утрамбованного дворика весной цветет сирень. В одном из таких домов по улице Нар-Доса Каланяны снимали комнату. В шестом часу они добрались до цели, затащили рюкзак в комнату и положили его на кровать Николая.
– Что будем делать? - тихо спросил Феликс.
– Прежде всего закроем дверь на ключ и начнем считать.
– А потом?
– А потом припрячем и поедем в больницу. Я там должен быть до того, как сестры начинают разносить эти дурацкие термометры. Ну, начнем, пожалуй. Как, по-твоему, что нам для начала нужно?
– Не знаю.
– Бумага и карандаш. Записывать надо, иначе запутаемся. Но вот еще что: прежде чем ты откроешь рюкзак, мы должны с тобой определить общую сумму. Угадать то есть.
– А это еще зачем?
– Для спортивного интереса. Как, по-твоему, сколько здесь килограммов?
– Два пуда будет.
– Будем считать, тридцать кило. Каких купюр больше?
– Крупных, как ты велел. Наверное, сторублевых намного больше.
– Крупных, как ты велел. Наверное, сторублевых намного больше.
– Тогда записываю… Примерно… - Николай минуту-другую что-то писал, бурча под нос, подумал и объявил: - Около полутора миллионов.
Феликс громко засмеялся. Николай бросился к нему, преодолевая боль в спине, и зажал ему ладонью рот.
– Рехнулся? Разбудишь старуху - хлопот не оберешься. Время потеряем.
– Да она же глухая.
– А черт ее знает, глухая ли! Ну, открывай. Феликс ловко развязал шнурки, отстегнул ремни и откинул клапан. Николай посмотрел на новехонькие купюры совершенно спокойно, не проявляя никаких эмоции. Лишь тихо скомандовал:
– Приподними рюкзак и высыпь все на кровать, Считать начнем со сторублевых и тут же отправлять обратно в рюкзак. Так, думаю, будет правильнее.
Феликс бросал в рюкзак по кирпичику сторублевых купюр. В каждой пачке - сто штук. И когда он, нудно и монотонно считая, дошел до ста, Николай его остановил.
– Ты знаешь, сколько уже насчитал?
– Сто пачек.
– А сколько это рублей?
– Как сколько? Сто на сто - десять тысяч.
– Сколько ты классов кончал, Индеец Джо?
– Хватит, чтобы с утра до вечера считать деньги, - сказал Феликс, довольный своей шуткой.
– Меня всегда называли «способным, но ленивым». Иногда - «очень способным, но очень ленивым». А ты все-таки был беспросветным двоечником. Ну, сколько ты насчитал денег?
– Сто на сто - десять тысяч. Я тебе так и говорил.
– Сколько ты пачек насчитал уже, кроме тех, что на кровати, Индеец Джо? - Николая охватило возбуждение.
– Сто надо умножить на десять тысяч, - догадался Феликс.
– Вот возьми теперь, дорогой мой профессиональный двоечник, умножь на бумаге эти цифры.
Феликс принялся черкать на бумаге. Не сразу он вывел ответ. Но через некоторое время вслух произнес, словно не веря самому себе:
– Ровно миллион!..
– Умница, Индеец Джо. Ровно миллион. А теперь, мой мальчик, продолжай. Сегодня тебе предстоит решать много задач.
Феликс отправил в рюкзак еще десять сторублевых пачек и к написанному миллиону приплюсовал еще сто тысяч. Потом начал считать пятидесятирублевые купюры.
Экзаменов Николай больше не устраивал - слишком поджимало время. И записи уже вел сам. Выходило в общей сложности сто десять пачек сторублевок, пятьдесят пачек пятидесятирублевок, тридцать пачек двадцатипятирублевок и сто пачек десятирублевых купюр, бывших в употреблении. Итого - один миллион пятьсот двадцать пять тысяч рублей. Николай сложил лист вчетверо, хотел положить в карман, но достал спички, чиркнул и демонстративно сжег бумагу.
– Так будет правильно, Индеец Джо. Эти цифры я и без того не забуду до конца своих дней. А ты, юноша, Уникальный человек. Полное отсутствие знаний в элементарной математике, но зато брал, считая. Это трогательно. Я люблю тебя, Джо! Я бы так не смог. При всей моей аккуратности я бы просто без разбора набил рюкзак. Ты соткан из железа. Насчитал сто десятирублевых и ни пачки больше или меньше. Знали бы твои школьные учителя о твоих математических способностях - сгорели бы от стыда.
– Ты что-то, шеф, на себя не похож. Не заболел часом?
– Заболел, Индеец Джо, заболел. Теперь ты представляешь, как я должен буду думать! Ты знаешь, о чем думают чемпионы, взбираясь на пьедестал почета?
– Ни разу не поднимался.
– Они думают о том, что легче завоевать звание чемпиона, чем удержать его. Чем удержаться на пьедестале. А пока, мой мальчик, отодвинь, пожалуйста, стол.
– Нет, ты явно чокнулся. «Мой мальчик», «пожалуйста», как чужой человек, - весело ворчал Феликс, отодвигая стол в угол комнаты.
– А теперь приподыми вон ту широкую доску.
– Как приподнять?
– Очень просто. Поддень топором - приподнимется, как миленькая.
Феликс приподнял доску и порядком удивился, узнав, что под полом было заранее расчищено место, сделано какое-то углубление.
– Когда это ты успел? - спросил Феликс.
– Давно еще.
– Ты знал, что все будет именно так, как теперь?
– Разве это обязательно? Важен принцип. Нам нужен был тайник. Вот он у нас и есть.
Мешок с трудом запихнули в широкую щель, сверху накрыли доской. Феликс притащил коврик, который был куплен еще до аварии Николаем. Он вспомнил, как долго еще издевался над шефом, мол, зачем тебе этот дурацкий коврик, уж не вздумал ли жениться. И теперь, расстилая его на полу, Феликс подумал, как легко ему живется с этим человеком. Человеком, который словно видит наперед.
Стол был поставлен на прежнее место, в комнате стало намного уютнее. Несколько минут Николай молча смотрел на коврик и совершенно спокойно сказал:
– Давай назад. Убери все и вытащи рюкзак.
– Зачем? - удивился Феликс.
– Не теряй времени! - отрезал Николай.
Феликс как-то недовольно вытащил рюкзак, поднес к кровати и ждал распоряжений.
– Я думаю, нарушается гармония чисел, - сказал Николай.
– Чего-чего? - нараспев спросил Феликс.
– Вытащи десять пачек сторублевых!
– Зачем сейчас?
– Вопросы надо было задавать в школе. А здесь выполнять надо. Сто тысяч рублей отвезешь сегодня же в Нинакан и зароешь в брезентовом мешочке под деревом у вас в саду, под ореховым деревом.
– Зачем?
– Заладил - «зачем?». На черный день! Но, повторяю, только под ореховым деревом.
И чтоб никто не видел. В брезентовом мешочке и поглубже.
– Но ведь я для жены нахожусь в Барнауле…
– Не суетись. Слушай меня внимательно. Сто тысяч на черный день. И ты сейчас дашь клятву, что никому никогда не скажешь об этом.
– А кому я могу сказать? И почему ты так ухватился за эти несчастные сто тысяч?
– Они, я тебе сказал, на черный день. Клянись!
– Да клянусь, клянусь! Сам черт тебя не поймет. Полтора миллиона - в сторону, а заговорил о ста тысячах, словно они важнее всего.
– Еще неизвестно, что важнее.
– Ладно, я сделаю, как ты велишь.
– Под ореховым деревом.
– Под ореховым деревом, - повторил Феликс. - Лучше объясни, как быть с женой?
– Скажешь, что подвернулся случай и ты махнул прямо из Барнаула на денек домой. - - Это с пустыми-то руками?
– С полными. Кстати, ни единым рублем без моего разрешения не пользоваться.
– Деньги-то общие.
– Общие. Только ровно через сутки всей стране будут известны их номера…
– Ясно.
– Это хорошо, что ясно. А теперь забирай три пачки Десятирублевых для жены. Ты их заработал как шабашник.
– А номера? А серии? Жена же погорит.
– Не волнуйся. Десятирублевые можно тратить как угодно и сколько угодно. Они уже ходили по рукам. Может, одну из десяток ты давал кассирше, когда покупал рюкзак?
А теперь она вернулась к нам.
– А почему же так мало жене? Семья как-никак.
– Вот именно, семья. Много - подозрительно. А три куска - норма. Это нужно, чтобы жена поверила, что ты трудишься, не жалея себя, для дома, для семьи. Дело в том, что скоро мы уедем в длительную командировку. Чего доброго - жена объявит розыск и опишет примета мужа милиции. Так что вези ей, так сказать, аванс. Так и скажи - аванс.
– А при чем тут эта твоя, как ее, гармония?
– Понимаешь, меня беспокоит, что сторублевых пачек ты взял с бугорком. Пусть в мешке останется ровно сто штук, ровно миллион. Красиво. Ну, разве это не гармония, Индеец Джо? Один миллион ровно, не считая мелочи, которой набирается более пятисот тысяч. Ты знаешь, в раннем детстве я писал стихи, а потом бросил.
Сменил профессию…
В понедельник восьмого августа в десять часов пятнадцать минут утра в кабинете прокурора раздался телефонный звонок. Арташесу Суреняну сообщили об ограблении банка. Прокурор спросил, не выдавая волнения: «Жертвы есть?» Ему ответили отрицательно. «Сколько взяли?» Суренян спросил машинально. Он хорошо понимал, что вряд ли так быстро можно определить похищенную сумму. Необходимо произвести ревизию, и тогда по недостаче определится сумма. Он не спросил, когда совершено преступление: ничуть не сомневался, что для этой цели использовались выходные дни. Лишь коротко бросил, не дождавшись конца доклада: «Выезжаем». Нажал на кнопку селектора и повторил: «Выезжаем». Суренян хорошо знал, что Самсон Асатрян не будет его ни о чем расспрашивать. Знал также, что если прокурор сказал «выезжаем», это значит - едут на место преступления втроем. И Самсон позвонил Вардану.
В машине Суренян сообщил лишь о том, что ограбили банк.
– Подробностей никаких,- - добавил он, - так что вопросов не задавайте. На месте определимся.
В музыкальной комнате собралось много народу. Несмотря на обилие света, фотограф беспрерывно щелкал со вспышкой. Кто-то, стоя на коленях, проводил измерения, называл вслух цифры, другой вел записи в блокноте.
Навстречу прокурору поспешил одетый в гражданский костюм седовласый мужчина.
– Здравствуйте, Арташес Оганович! - сказал он.
– Здравствуйте, Гурген Еремович. Могу себе представить, как тут наследили ваши ребята.