– Но ведь они именно так и сделали.
– Как по-вашему, сколько бы времени потребовалось, чтобы с такой, я бы сказал, грамотностью подготовиться к операции,чтобы ее разработать?
– Месяца два, - сказал Асатрян.
– Если не больше, - добавил Хачатрян, поправляя очки.
– А когда сняли решетки с окон?
– Три дня назад, - ответил Вардан, - то есть три дня, если считать с пятницы…
С пятого августа… Если вычесть два выходных дня.
– А когда было совершено преступление? - спросил Суренян.
– Пятого, - ответил Самсон, - или, вернее, с пятого на шестое.
– Ну а почему, кстати, не с шестого на седьмое, то есть не с субботы на воскресенье?.. Ладно, это другой вопрос. Нас сейчас интересуют решетки. Выходит, их сняли чуть ли не накануне преступления. А как же с мнением, что они должны были готовиться месяцами? Чердак у меня не случайно не выходит из головы. Если они думали действовать через чердак, то похожий почерк можно подобрать. Надеюсь, вы подняли дело о попытке ограбления ювелирной фабрики?
– Да, конечно. Завтра оно будет у вас на столе.
В середине сентября к Николаю из Москвы приехала Люба Кузнецова. Он ей не звонил, не давал телеграммы, а отправил в столицу Индейца Джо, который и передал Любе просьбу отправиться за Николаем и привезти его, больного, в Москву.
Самолетом, мол, врачи запретили, нужно поездом. «В знак любви, - сказал ей Феликс, - он просил передать золотой браслет». Еще он сказал, что Николай выиграл огромную сумму в карты.
И вот теперь Люба с Николаем готовились к поездке. Он щедро оплачивал все ее покупки, устроил в гостинице. Зачем вызывать недовольство у квартиросъемщицы, вечно ворчащей старухи? Сколько бы ей ни платили - не дождешься улыбки на лице, все чем-то недовольна. В последнюю ночь Николай ночевал дома. Он положил чемодан под кровать и лег спать сразу после программы «Время». Любе наказал, чтобы не выходила из гостиничного номера. Мало ли что может случиться: пристанет кто - хлопот не оберешься. Друзей еще два дня назад предупредил: уезжает в Москву.
На следующий день Люба Кузнецова, заказав в гостинице такси, приехала к Николаю за час до отправления поезда. Николай с чемоданом уже стоял на улице. Не без труда он поднял его и сам же пристроил в багажнике. Ехали молча. Николай думал о новеньком чемодане, который жалко было класть в грязный багажник, я с брезгливостью смотрел в затылок водителю. Вспомнил он, как заказывал железный ящик, как ровно через неделю саритахский железных дел мастер отдал ему симпатичный ящичек со специальным замком. Вспомнил еще, как долго искал в магазинах чемодан соответствующего размера, куда можно было бы вложить железный ящик. И чтобы чемодан был с молнией. «Так надо, - говорил он сам себе. - Я отказался от самолета - мало ли что! Но и поезд - не собственная крепость. Да и проверять могут нынче всех подозрительных. Правда, Люба своей внешностью отводит все подозрения. Она, бедняжка, даже не знает, что прикрывает меня. Я умею за все платить. Я отплачу…» Николай обнял Любу, и она прижалась к нему.
– Люба, пусть носильщик отнесет чемодан и твою сумку до вагона, а я поищу жратвы на дорогу, - предложил он, подзывая носильщика.
Люба молча согласилась и медленно зашагала за тележкой. Николай не пошел за «жратвой». Отошел в сторону и наблюдал - не будет ли хвоста. А когда и впрямь за носильщиком пошел сначала сержант, а через десяток шагов - капитан милиции, у него потемнело в глазах.
Николай предусмотрел и такой вариант: на всякий случай накануне купил два авиабилета. Один на Новосибирск, другой - в Ташкент. Города он не выбирал, просто встал за билетами в кассу, где меньше людей. Билеты намеревался порвать тотчас же, как только поезд тронется… Николай пробрался в вагон через противоположный тамбур. Осторожно протискивался по коридору, стараясь не вызывать подозрения у проводницы и не попасться Любе на глаза. Удрать всегда можно успеть. Главное, чтобы его не увидела Люба.
Как только носильщик, пыхтя, втащил чемодан в тамбур, капитан милиции подошел к Любе, отдал честь и попросил показать документы. Люба достала паспорт.
– Первый раз вижу, чтобы на железной дороге проверяли документы.
– Всякое бывает, девушка, - сказал капитан, - что у вас в чемодане, уж больно тяжелый?
– Это не мой чемодан.
– Так чей же чемодан, если не ваш?
– Моего друга.
– Ах, друга!
– Вы почему говорите с издевкой? Да, друга. Он пошел купить еды на дорогу.
– Ну конечно, еды. А в чемодане небось, соль везете.
– Почему соль?
– Соль очень тяжелая.
– Не только соль тяжелая, - парировала Люба, - тяжелым бывает и свинец…
– И золото.
– И золото тоже.
Весь этот странный диалог Николай слушал, стоя в двух шагах, у окна в узком коридоре спального вагона. Люди проходили с вещами и чуть ли не каждый делал ему замечание: встал, мол, на самой дороге. А Николай слышал только голоса капитана и Любы. Когда заговорили про соль и свинец, он понял, что милиция о банковских деньгах и не подозревает. Он сделал два резких шага, притворяясь запыхавшимся, и выпалил:
– Что случилось? Это мой чемодан.
– А, вот и хозяин объявился! - сказал капитан, - Ну, что купили на завтрак?
– Купишь здесь у вас!
– У кого это «у вас»?
– У вас, у кого же. Вы, транспортная милиция, тоже в ответе за все, что происходит на дороге.
– Однако субчик! Ты лучше скажи, что в чемодане?
– А у меня, собственно, и нет чемодана, - сказал уверенно Николай. - Это не чемодан, а чехол магнитофона.
– Сержант, проверь, что говорит этот субчик, - приказал капитан.
Пока сержант проверял, Николай, не выдавая волнения, подошел к капитану и сказал ему шепотом:
– Не надо меня оскорблять при даме. Если нужно, возьмите чемодан, разбейте маг об асфальт перрона, но не оскорбляйте. Невеста как-никак.
– Кажется, он прав, товарищ капитан, - сказал сержант, - действительно - магнитофон. В железном ящике, как обычно сейчас бывает.
– Проверить надо. Мы как раз получили данные, что украли магнитофон. Так что давайте в отделение, там разберемся.
– Товарищ капитан, - Николай взял его под руку и повел к углу тамбура, - магнитофон отцовский. Грех на душу берете. Позорите меня при невесте. Возьмите вот пять рублей, и дело с концом.
Капитан подозвал сержанта и так же тихо, как Николай, сказал тому:
– Нет, ты посмотри на этого субъекта. Он издевается. Хочет отделаться пятью рублями.
Николай с отчаянной наглостью достал из кармана сторублевую купюру с серией АИ и сказал:
– Вот все мое богатство. Разменяйте, возьмите себе, сколько полагается, но оставьте мне столько, чтобы хватило не подохнуть с голоду до Москвы.
Капитан приказал сержанту проводить пассажира до ближайшего киоска или ларька и разменять деньги.
Николай передал киоскерше «Союзпечати» купюру с серией АИ, получив взамен десять десяток. На обратном пути он всунул в карман сержанта три червонца, а через минуту помахал им обоим из открытого окна вагона. Состав медленно плыл по перрону, набирая с каждой секундой скорость. «Итак, первая купюра наверняка останется незамеченной. А если и обнаружат - это только поможет мне. Нас будут искать в городе. Практически невозможно будет добраться до капитана и сержанта.
А доберутся - те не дураки, промолчат. И еще: Индеец Джо сказал, что стенка пачек со сторублевками была неровной. Значит, накануне такая же серия пошла в дело, в люди вышла…»
– О чем ты задумался, Коля? - спросила Люба, устраиваясь у окна.
– Я выиграл крупную сумму и попал в беду.
– Как это?
– Все они одной масти.
– Кто?
– Деньги. Сторублевые купюры и все новехонькие, одной серии. Я боюсь, краденые.
Так что придется покупать на них облигации.
– Ну и купишь. Подумаешь, делов-то…
– Не так-то будет все просто. Что я тебе скажу: в сберкассах будут смотреть не столько на серии купюр, сколько на рожи тех, кто будет приносить деньги. Если у владельца денег кавказские черты - подозрение. А нет, значит, никому и в голову не придет посмотреть на серию.
– И что ты предлагаешь?
– Ничего я не предлагаю. Надо в Москве найти парня с истинно русской физиономией и дать ему подзаработать.
– А чего тебе далеко ходить? Брат мой, да ты его знаешь, таксистом работает - с него можно портреты славянских героев писать.
– Ну ладно, доберемся - посмотрим. А пока надо сварганить чего-нибудь пожевать.
Я же не смог на вокзале ничего достать.
Две недели Суренян ждал своих помощников, отправившихся в различные города страны. И вот наконец оба у него в кабинете, докладывали о командировке. Суренян обратил внимание, что друзья стали какими-то уж больно серьезными.
– Не поссорились ли из-за чего-либо? Или кого-либо? - спросил он, стараясь придать начавшейся беседе привычный тон.
– Мы вчера весь вечер делились впечатлениями. В милиции давно уже забыли об ограблении банка, в сберкассах и слыхом не слыхали. Мы отдавали в окошко наши сторублевые купюры с серией АИ, и хоть бы что. Даже голову не поднимет деваха, - Самсон махнул рукой.
– Не поссорились ли из-за чего-либо? Или кого-либо? - спросил он, стараясь придать начавшейся беседе привычный тон.
– Мы вчера весь вечер делились впечатлениями. В милиции давно уже забыли об ограблении банка, в сберкассах и слыхом не слыхали. Мы отдавали в окошко наши сторублевые купюры с серией АИ, и хоть бы что. Даже голову не поднимет деваха, - Самсон махнул рукой.
– Мы так их никогда не найдем, - сказал Вардан.
– Не понимаю. Может, вы самоустраняетесь от работы? Если так, милости просим. А настроением своим не давите на меня… Вы уверены, что нигде никакой проверки не ведется? Тогда не будем попусту надеяться на них. Мы сами должны организовать проверку.
– По всем сберкассам страны?
– Зачем по всем? Преступники уже наверняка в Москве. И давно.
– Откуда вы знаете? - спросил Вардан.
– Ничего я не знаю. Я предполагаю. Они сначала поехали куда-то на периферию, поменяли деньги, убедились, что ничего опасного нет. Приехали в Москву и обосновались там. Могу вас заверить: где-то на Камчатке они бы давно погорели. А московские службы уверены, что преступники не осмелятся обосноваться в столице.
Об этом знают и грабители. Да и школьники теперь знают, что оружие или типографию надежнее всего прятать в доме жандарма… Меньше подозрения. Вот по этому принципу, будем надеяться, они и действуют. У нас нет другого выхода. Мы не продвинулись ни на шаг, но в то же время немало сделано. Преступники, когда шли на дело, перешли психологический барьер. Им это удалось, А что в таких случаях приходит к человеку?
– Уверенность, - ответил Вардан.
– Верно. Их теперь не покидает уверенность. А это, если хотите, опасно. Такое состояние притупляет внимание. Десять месяцев молодые парни кутят…
– Кутят?
– Непременно кутят. Они теперь уже не одни. Вряд ли они осмелятся со своими кавказскими физиономиями рыскать по сберкассам. Значит, привлекли для своего предприятия блондинов и блондинок.
Ну а почему все-таки Москва? - спросил Вардан.
– Пусть на этот вопрос ответит товарищ Асатрян.
– Потому, - с ходу начал Самсон, - потому…
– Вот именно «потому», - перебил его Вардан, - хоть бы малость подумал для приличия, а уж потом говорил…
– Потому, - не обращая внимания на реплику друга, продолжил Самсон, - что «подозрений меньше»…
– Об этом уже говорил Арташес Оганович…
– А я хочу добавить. Раз не проверяют серии денег, то удобнее всего сбыть сторублевки в восьмимиллионном городе. Там и суеты больше, и гостей, и, конечно, сберкасс больше. Не пойдешь же каждый раз в одну и ту же сберкассу.
– Учитесь, товарищ Хачатрян, - сказал Суренян.
– Это потому, что у него друг талантливый.
– Итак, я вас командирую в Москву. С пустыми руками не возвращаться. Все хвастаетесь. Вот и возьмите с собой ваши таланты, думаю, груз будет не ахти какой. И выпишите в банке столько сторублевых купюр с серией АИ, сколько в Москве и в Московской области сберегательных касс.
– Вот это командировка! - сказал Вардан.
– Во кутнем! - вставил Самсон.
– Кутнете. Непременно кутнете на два рубля шестьдесят копеек в день. Деньги каждый раз будете давать в сберкассу на обмен и каждый раз, если вас, конечно, не изобличат, вести с работниками…
– С работницами…
– Ладно, с работницами, - согласился Суренян, - разъяснительную работу. Они должны уяснить самое главное - со сторублевками подозревать всех, так сказать, в буквальном смысле слова, невзирая на лица.
Николай не мог остановиться у Любы. Невозможно чуть ли не каждый день при ней и при ее брате Вадиме Кузнецове открывать железный ящик и подвергать их соблазну.
В другом районе столицы, на Краснопресненской улице, с помощью Вадима снял комнату у одинокой старой женщины. Так было удобнее и надежнее. Феликс ночевал у Вадима, который жил с сестрой в двухкомнатной квартире на Филевской. И такая арифметика общежития была выгодна Николаю. Он всех легко мог собрать вместе.
На второй день после прибытия в Москву Николай спросил у изрядно подвыпившего Кузнецова:
– Где ты работаешь?
– Я тебе сто раз говорила, что он таксист, - ответила за брата Люба.
– Я понимаю. Я хочу знать, сколько ты, Вадим, зарабатываешь в день чаевых?
– Ну, где-то рубликов шесть в среднем. Бывает больше, бывает меньше.
– Я тебе буду платить вдвое больше. И тоже в среднем. Когда больше, когда меньше.
– Не понимаю, - сказал Кузнецов, поглаживая пшеничные усы.
– И я не понимаю, - вновь влезла в разговор мужчин Люба.
– А тут понимать нечего. Чего парню ишачить с утра до вечера, возить грубых раздраженных гостей столицы, пьяных пассажиров, гулявших до полуночи любовников и любовниц? Если уж мы решили заняться делом, то нужна своя машина, свой шофер.
– А где взять машину? - спросила Люба.
– На базаре.
– Как на базаре?
– Очень просто. На базаре продают не только сушеные грибы, семечки да квашеную капусту. Есть базар, где торгуют автомашинами. Завтра же купим. Лучше всего, легче всего и удобнее всего - «Жигули».
На следующий день Николай и Вадим с утра отправились за первой своей крупной покупкой. Оформили за семь тысяч, а заплатили тринадцать новыми двадцатипятирублевыми купюрами и старыми десятками. Оформили все как положено - комар носа не подточит.
Николай не рисковал начинать обмен денег на трехпроцентный заем. По его просьбе Люба нашла двух подруг - чтобы никто из парней не остался в одиночестве. И вшестером вылетели в Ташкент. В центральной гостинице взяли два трехместных номера. Два дня пьянствовали, на третий Вадим с утра отправился в сберкассу с конвертом, в котором было всего десять сотенок. Деньги предварительно измяли.
Придали им вид бывших в употреблении. Николай и Феликс ждали у входа в сберкассу.
– Если проскочит, - сказал Николай, - значит, мы напрасно боялись.
– Проскочит, - улыбаясь, сказал Феликс, - делать, что ли, нечего людям - проверять какую-то несчастную серию.
Завидя Вадима, беспечно выходящего из дверей, Николай пошел ему навстречу.
– Порядок, - тихо сказал Кузнецов.
Еще много раз Вадим Кузнецов произносил слово «порядок», выходя из помещения очередной сберкассы Ташкента, где они поменяли в общей сложности двадцать тысяч рублей.
– Едем в Москву! - скомандовал Николай. - Там и климат лучше, и тюбетеек меньше, и время московское. …И в городе, где местное время - только московское, преступники безнаказанно поменяли еще сто тысяч рублей. Убедившись, что нигде не обращают внимания на серию АИ, Николай, чтобы вовсе снять подозрение, иногда давал Кузнецову вместе с сотенными пятидесятирублевые и двадцатипятирублевые бумажки. Подобное сочетание действительно начисто исключало всяческие подозрения.
С тысячи рублей перешли на две тысячи. Обошлось. Решили обменять три тысячи - иначе конца не видно. А Николай торопился. Голова шла кругом, иногда трещала от раздумий. Тысяча проблем. Еще месяц-другой, и «неудобные» деньги станут безопасными. А ведь надо решать еще проблему Любы и Вадима. С ними, правда, такой уж особой проблемы нет. «Они ни на минуту не сомневаются, что я выиграл в карты, - рассуждал Николай, - у них у самих рыльце в пушку. Не выдадут.
Шантажировать не дам - опережу их, сам время от времени буду шантажировать. Да и понадобятся они мне еще. Другое дело с Феликсом. Мой бедный Индеец Джо… Совсем скис, хандрит. Не захочет - все равно невольно выдаст, проболтается, раскроется, потратит деньги безмозглым образом. Погорит не сейчас, так потом. А я должен думать и о том, что будет потом. Нужно купить диплом юриста. Может, за пять тысяч трудно достать такой Диплом, за десять - нелегко, но за сто тысяч можно купить и красный диплом. Не пожалею денег и на продвижение по служебной лестнице. Никто не уличит в отсутствии специальных знаний. Я прочитал много книжек и прочитаю еще больше. И буду в органах. Накрою парочку «малин», и меня заметят. А там откроется дорога в группу, которая работает над раскрытием преступления, имя которому - ограбление банка. Поиздеваюсь над этой группой, буду сам себя искать. Я приближу моих «коллег» к моменту, когда все уже будет раскрыто, потом они запутаются, как путается размотанный клубок ниток Я буду стоять перед зеркалом и сам с собой разговаривать, допрашивать себя самого. И Феликса… Феликс! Беда с тобой. Что-то надо придумать. Ты прости меня. но другого выхода нет. Ты уже сейчас хандришь. Так что мне ничего другого не остается, как убрать тебя, Индеец Джо. Я не столкну тебя с поезда - ты все равно сделаешь сальто и встанешь на ноги, как кошка. Из пистолета - шуму много. Ножом - непременно выживешь. Только - отравление. Ходят тут бродят какие-то мужики из санэпидстанции. Предлагают услуги - выводить мышей да тараканов. А чем человек не мышь, не таракан? Существа живые: и люди, и мыши с тараканами. И яд для них один, общий. Видит бог, я этого не хочу. И, видит бог, иначе я не могу. И времени уже нет. Колесо фортуны вертится. Покупают золотой заем уже на три тысячи. Надо попробовать дать и больше. Необходимо торопить время. Мое время…» …В тот день Вадим Кузнецов повез с собой шесть тысяч рублей. Он привычно вошел в сберкассу, бросил с ходу какую-то байку о северных льготах и попросил продать облигации трехпроцентного займа. На шесть тысяч.