Симонов уже понял, что Курбатова ведет речь именно о том человеке, труп которого обнаружили в Березовой роще. Но спросил он ее о другом:
— А почему вы говорите о Викторе Сергеевиче в прошедшем времени: «был», «держал», «бегал»?
Вопрос Симонова застал Курбатову, по-видимому, врасплох. Она вся напряглась.
— Как почему? — вопросом на вопрос ответила она, скорее всего, чтобы выиграть время. — Сейчас (она взглянула на крошечные золотые часики), сейчас без трех минут семь, а его все нет. Вы понимаете? Нет!
— Человек он, по вашим словам, пожилой. Может быть, у него просто прихватило сердце? Сидит он сейчас где-нибудь у дороги и ожидает помощи… Почему бы вам не проехать по дороге, по которой бегает ваш муж? Ведь вы знаете, где он бегает?
Она явно растерялась, помедлила с ответом, но быстро нашлась:
— Знаю, конечно. Но мне это как-то не пришло в голову! Испугалась я, подумала о самом страшном. Столько хулиганья развелось! Вот и потеряла голову.
Но Симонову она «потерявшей голову» не казалась. Он хотел задать ей еще какой-то вопрос, но в это время замигал огонек вызова и мягко «запел» зуммер. Симонов переключил свое сложное переговорное устройство на обыкновенный телефон и поднял трубку. Краешком глаз он заметил, как вспыхнули глаза Курбатовой. Она, безусловно, проявляла повышенный интерес к предстоящему разговору.
— Слушай, Симонов, — донесся до него голос дежурного по управлению. — Тело убитого уже в морге. Капитан Безуглый и следователь Рокотов сейчас подъедут.
— Понял, — ответил Симонов в трубку и, вновь обратившись к Курбатовой, сказал: — Давайте будем оформлять ваше заявление об исчезновении мужа, гражданка. Потому что порядок есть порядок: чтобы искать его, у нас должны быть официальные основания.
Симонов выдвинул ящик стола и достал из него несколько листов чистой бумаги, а когда стал подавать их посетительнице, то чуть не хлопнул себя рукой по лбу — женщина была удивительно похожа на начальника областного управления внутренних дел генерала Хорина. У нее даже было точно такое же высокомерное выражение лица. Взбудораженный своим открытием и невольно возникшими в связи с ним мыслями, старший лейтенант, передавая Курбатовой бумагу, спросил:
— Кстати, товарищ Курбатова, вы не родственница Семена Семеновича Хорина?
Женщина удивленно вскинула брови:
— А кто такой этот Семен Семенович?
«Вот тебе и на», — в свою очередь удивился Симонов, но ответил весьма уклончиво:
— Да так. Есть у меня, знаете, один такой очень хороший знакомый.
Курбатова еле приметно пожала плечами и принялась писать заявление о пропаже мужа.
На месте происшествия
Есипов повел приехавших к месту разыгравшейся трагедии. Двигались цепочкой: впереди Павел Иванович, за ним Безуглый, Рокотов, эксперт-криминалист, за ним Сережа Пряхин, судмедэксперт, молоденький младший лейтенант и кинолог Суворов со своим верным помощником Абреком.
За несколько шагов до того места, где Павел Иванович обнаружил следы кроссовок, резиновых сапог и затертую кем-то побуревшую суглинистую землю, он остановился. Безуглый и Рокотов встали справа и слева от него, а к ним вплотную приблизились остальные.
Начинался один из самых ответственных моментов следствия: осмотр места происшествия. Есипов, как никто другой, по многолетнему опыту знал цену каждой детали, отраженной в протоколе осмотра места преступления. Каждая находка могла стать решающим вещественным доказательством.
Рокотов чуть выдвинулся вперед. В руках у Пряхина появился большой блокнот с жесткими картонными корками. Младший лейтенант щелкнул замком специального следственного чемоданчика. В руках у эксперта-криминалиста появился фотоаппарат.
Есипов обратил их внимание на затертую кем-то побуревшую землю, на следы кроссовок и угольчато-ребристых отпечатков резиновых сапог. Указал на брошенную сигарету…
— Пряхин! — приказал Безуглый, — сигарету осторожненько, щипчиками в конверт. А вы, младший лейтенант, загипсуйте следы сапог и кроссовок.
— Одну минуту, — подал голос криминалист. — Сначала я, с вашего позволения, все сфотографирую.
— Тогда обратите внимание на вмятину у обочины, — сказал Рокотов. — Она очень красноречива: похоже на след упавшего тела.
Рокотов тронул Есипова за локоть:
— А откуда на дороге появились сапоги, Павел Иванович? Как вы думаете? Кроссовки — понятно. А сапоги?
Есипов нахмурил мохнатые брови: действительно, откуда?
Он знал: супружеская пара бегала только до конца асфальтированной дороги, трое бегунов-спортсменов до последнего поворота ключаровской дороги, а старик — до ближайшего. Если бы убийца шел от ключаровских дач, он неизбежно встретился бы с бегунами-спортсменами. Вряд ли это его устраивало: зачем ему показывать кому-то свои приметы. Скорее всего, он до поры до времени скрытно поджидал где-то свою жертву. Есипов так и сказал Рокотову:
— Скорее всего где-то прятался. Поджидал.
Рокотов с безразлично-сонным видом покивал в знак согласия.
— Неплохо все-таки установить: где прятались резиновые сапоги или откуда они пришли?
— Установим, Михаил Федорович, — заверил его Безуглый, — вот ребята, как ищейки вынюхивают.
И действительно, вскоре Суворов и Пряхин обнаружили цепочку следов с угольчато-ребристыми отпечатками. Они тянулись от сосновых посадок. В том месте деревья подходили почти вплотную к дороге. Кювет был глубоким, но узким. А перед соснами буйно разрослись каким-то чудом оказавшиеся здесь с десяток молодых кустистых шатров ольховника. За ними скрывалась крошечная полянка, истоптанная характерными отпечатками сапог. Видимо, здесь убийца устроил свой наблюдательный пункт. Тут, в ольховнике, Пряхин увидел еще один окурок с желтеньким ободком.
Подошедший Рокотов удовлетворенно покивал, немного оживился и сказал:
— Теперь сомнений нет — убийство умышленное. Здесь преступник поджидал жертву. Но не особенно долго — успел выкурить всего одну сигарету. Значит, за бегунами не один день следили: все было рассчитано.
— Смотрите-ка, а это что такое? — и следователь показал на острый обломок сосновой ветки, немного выдвинувшейся вперед. На ней виднелся клочок коричневатой шерсти. Похоже, кто-то неосторожно зацепился за ветку.
— Пряхин, — распорядился капитан Безуглый, — срежьте, пожалуйста, осторожно.
Вскоре все вернулись к дороге. Пряхин, младший лейтенант Левин и криминалист стали делать замеры расстояний для описания места происшествия и составления плана-схемы. Теперь с лица следователя выражение безразличия исчезло, он весь вроде бы напружинился, движения его стали выверенно-точными, быстрыми. Он диктовал:
— Пишите, Пряхин: «В пяти метрах от следов кроссовок и резиновых сапог, в северо-западном направлении от основной дороги, находится запущенный кювет…».
Покончив с описанием обнаруженных за ольховником следов, коричневой шерстинки, пятна побуревшей земли, характерной вмятины, словом, всех найденных следов и вещественных доказательств, имеющих отношение к совершенному преступлению, оперативники подошли к тянувшемуся в глубь Березовой рощи следу волочения трупа и, внимательно рассматривая каждую травинку, двинулись в лес.
Труп они увидели на том же месте, где его нашел Есипов. Сначала им занялись криминалист и судмедэксперт. Потом убитого внимательно осмотрели Рокотов и Безуглый.
Удар колюще-режущим орудием — ножом или кинжалом — был нанесен сзади, в левое межреберье. Убийца действовал очень рационально, без лишних эмоций. Он нанес всего один удар. Смертельный. Никаких следов ненужной жестокости и садизма, элементы которых часто прослеживаются во время убийств из мести, здесь не было. Похоже на то, что старого бегуна убрали с чьего-то пути, как убирают с дороги предмет, мешающий движению.
Осмотрели спортивный костюм погибшего с двумя карманами на молниях, пустыми на первый взгляд. На всякий случай, как положено, Пряхин расстегнул правую молнию. Действительно, пустой карман блеснул синей шелковой подкладкой. «Богатый костюмчик», — подумал Пряхин, берясь за молнию левого кармана, но увидев уголок плотной зеленоватой бумаги, подозвал эксперта.
— Ого! — обрадовался тот. — Погоди, Сережа, я ее щипчиками.
И он извлек из кармана убитого иностранную купюру.
— Английская, десятифунтовая… — определил криминалист.
Показав ее всем поочередно, он, не выпуская щипчиков из одной руки, другой достал из кармана блокнот и положил зеленоватую бумажку между его листами. Затем вновь приоткрыл карман спортивной куртки и вытащил оттуда все теми же щипчиками развернутую и разорванную узкую полоску бумаги, какими запечатывают новенькие пачки денег, посредине которой твердым почерком было написано: «Тысяча фунтов».
— Дело принимает совершенно неожиданный оборот, — заметил Павел Иванович. — Едва валютчика не приняли за простого пострадавшего.
— Почему же так сразу и «валютчика», Павел Иванович? — недовольным тоном произнес Рокотов.
— А уж это, как вам будет угодно, Михаил Федорович, так и считайте, — ответил Есипов.
— Находка Пряхина, — сказал капитан Безуглый, — наводит на мысль, что мы имеем дело с валютчиками.
Собака взяла след и скрылась с кинологом за зеленью молодого подлеска. Левин был отправлен к машине, чтобы связаться с управлением и вызвать «скорую помощь»…
Странное чувство испытывал Есипов. Впервые после ухода на пенсию, он присутствовал при осмотре места происшествия, но в отличие от множества подобных осмотров в прошлом, сейчас он находился здесь в непривычной для себя роли: не то случайного свидетеля, не то стороннего наблюдателя. Теперь работали другие: и Безуглый, и Рокотов знали свое дело и действовали без его, Есипова, подсказки. Он уже не мог вмешиваться в их действия.
Павел Иванович опять вспомнил о синем «Москвиче». Откуда он все-таки взялся? Он видел его издали, уезжающим в сторону города. Но ведь мимо него по дороге он не проезжал. Значит, стоял где-то на обочине? Зачем? Ждал кого-то? Но кого? Может быть, убийцу?
Есипов поделился своими мыслями с товарищами. Решили поискать следы машины. И вот — удача! Буквально через несколько минут обнаружили совершенно свежие отпечатки протекторов «Москвича» на съезде дороги. А еще метрах в десяти-двенадцати нашли место, где, переехав тропу, проторенную пешеходами, «Москвич» уткнулся в молодую поросль осинника. Слева от обозначившейся колеи, в густой траве, Есипов углядел окурок сигареты с желтым ободком фильтра, а капитан Безуглый, вернувшийся к пологому съезду-кювету, немного в стороне от отпечатков колес «Москвича» нашел ребристо-угольчатые следы резиновых сапог. Они были повернуты к большаку.
— Да, похоже, что убийца приехал сюда на этом самом синем «Москвиче», — сказал Рокотов.
— Загипсуем ребристо-угольчатые, эксперты сравнят окурки, тогда и сделаем выводы, — возразил Безуглый.
— Конечно, конечно, — согласился Рокотов. За случайными словопрениями они не сразу увидели Суворова.
Вернулся Суворов с Абреком. Собака уверенно довела своего хозяина до отпечатков протекторов «Москвича» и заметалась, залаяла, — очевидно, след убийцы, сделав порядочный крюк лесом, обрывался там, где стояли розыскники.
— Ну что ж… Бесспорно, синий «Москвич» имеет прямое отношение к убийству: след от трупа привел к нему и здесь оборвался, — сказал Рокотов. — Предположим — я владелец «Москвича». Собираюсь возвращаться в город, а ко мне подходит человек в резиновых сапогах, просит: «Подвези, дружище…» и трояк на бензин предлагает. Может такое быть?
— Может-то может, только какого беса тот «Москвич» в таком непонятном месте отирался? Грибные места дальше, дачи — одни проехал, к другим не дотянул. Что ему здесь надо было?
Рокотов начинал горячиться, а Безуглый уверенно возражал:
— Детский вопрос, Михаил Федорович. Во-первых, хозяин «Москвича», может быть, в отличие от Павла Ивановича, новичок в грибном деле. Мест богатых не знает. Увидел лес — свернул. Походил-походил и ни с чем вернулся. А, во-вторых, он мог и не за грибами приехать, а за душицей. Есть такая полезная травка. Здесь ее сколько угодно. Вот и остановился.
Наступила пауза. Пытаясь выиграть время, Рокотов достал из кармана пачку «Беломора», тряхнул ею и предложил Безуглому. Они закурили. И тогда Рокотов сказал:
— Хорошо. Но окурок сигареты с фильтром ты сам в конвертик положил, Тимур Иванович. Положил?
— Положил. Ну и что? Сейчас каждый второй курящий. Так что окурок пока не факт. А вот владельца «Москвича» установить бы, безусловно, надо. Если он и не убийца, то во всяком случае вез убийцу или видел его, значит, может описать.
— Эх, — тяжело вздохнул Безуглый, — сколько синих «Москвичей» в городе? Хоть бы какую-нибудь особую примету.
Тут для старого оперативника настал момент триумфа.
— Послушай, Тимур. Правда, машина была далеко. Да и номерной знак был заляпан здорово: не то плотная пыль, не то засохшая грязь. Я только и разглядел две первые цифры: двойку и семерку.
— Павел Иванович, дорогой ты мой! Да это же здорово! — обрадовался Безуглый.
Подошла машина «скорой помощи».
— Вы как, Павел Иванович, все-таки двинетесь за грибами? — спросил Рокотов.
Есипов махнул рукой:
— Какие сегодня грибы!.. Найдете для старика место в машине?
— О чем разговор! Найдем, конечно.
Через полчаса Есипов был дома. На этот раз без грибов.
Мать и дочь
Любовь Михайловна Соколова ехала в Энск к дочери. Нина в очередной раз вышла замуж. Ах, Нина, Нина… Мысли о дочери невольно вернули ее к прошлому, к ее далекой юности.
Она тогда была красивой, и многие парни добивались ее внимания. И надо же, так вышло, что слывшая недотрогой, все отдала она лицемеру и негодяю, своему однокласснику, так незаметно прокравшемуся в ее душу, сыну уважаемых родителей, Семену Хорину…
Под стук колес вспомнила свою вечную муку, свое падение и выпускной вечер. Глупая девчонка, вообразившая себя взрослой, она тогда позволила Семену в самом конце торжественного застолья уговорить себя и выпила первый в жизни полный фужер застоявшегося шампанского, в который он, незаметно для нее, подлил водки. Сам потом признался.
И тогда все окружающее и сама она вдруг переменились. Появилась странная легкость в суждениях и в движениях. Она задыхалась после бесконечных танцев, гремела музыка, и Семен уговорил ее пойти подышать свежим воздухом. Потом они куда-то шли, и он о чем-то умолял ее, а она все смеялась, смеялась… Как они очутились в городском саду, Люба не помнила. Поддавшись безотчетному чувству, она сама обняла его и поцеловала.
После той ночи они продолжали встречаться. Тайно от родителей. Почему тайно? Она тогда просто не думала об этом: так хотел он. А через месяц Семен объявил, что едет в Москву, поступать на юридический.
Тогда у нее впервые тоскливо сжалось сердце от дурных предчувствий. «А как же я?..» — спросила она, с жалкой надеждой заглядывая в его глаза. Но он снова стал ее целовать, обнимать, и тревога отступила.
А потом он уехал и как в воду канул: ни одного письма.
Когда она почувствовала, что в ней зарождается новая жизнь, сначала обрадовалась: «От него…», а потом испугалась: «Так где же все-таки он?..». Она понимала: ей нужно сообщить ему. Но у нее не было его адреса.
Узнав о Любиной беременности, мать всплакнула, а потом сказала:
— Ну что ж, появится маленький, пойдешь работать. Ничего, проживем.
— А стыд?
— Стыд — это если баловство. А ты ведь любила его?
— Любила, — ответила Люба. А подумала: «И сейчас люблю».
Так появилась на свет Нина.
Правда, рожать Люба поехала все-таки в Свердловск, к тетке — старшей сестре отца. Да так там и прижилась — тетя Лида была больной одинокой женщиной, и у Любы на руках оказалось двое: старая и маленькая.
Мучила нужда — каждая копейка на счету. Помогали картошка и овощи, которые попутной машиной присылала мама. Но когда Нину определили в ясли, и Люба пошла работать, стало полегче. Тогда она приняла почти героическое решение — поступила в политехнический, на заочное отделение. В глубине души она еще надеялась на встречу с Семеном и ей не хотелось отставать от него. Стороной дошла до нее весть о том, что семья Хориных переехала в Москву, и последнее звено, связывающее ее с надеждой на встречу, оборвалось. Однако решения своего Люба не изменила, учиться не бросила. В шестидесятом году она защитилась, стала дипломированным инженером, а Нина пошла в школу.
После окончания школы Нина не стала учиться дальше, моталась по стране — Камчатка, Крым, Подмосковье. Вот теперь Энск. Не так давно пришло от нее письмо: «Опять вышла замуж. Муж намного старше, но так меня любит, что даже взял мою фамилию. Приезжай — сама увидишь». И Любовь Михайловна, бросив все дела, помчалась в Энск.
— Гражданка, возьмите ваш билет.
Она оторвалась от мыслей. Рядом стояла русоволосая, немного курносая девушка в железнодорожной форме.
Любовь Михайловна еще раз посмотрела в окно. Поезд приближался к незнакомому ей большому городу.
Вагон остановился в самом конце платформы. Нину Любовь Михайловна увидела почти сразу. Та шла к ней со стороны вокзала вместе со стройным молодым человеком лет тридцати.
Генерал Хорин
Семена Семеновича Хорина второй день мучила бессонница. Сердце давила глухая боль. Голова казалась стянутой железным обручем.
Тягостное чувство одиночества охватило Семена Семеновича. Счастлив ли он, генерал Хорин? Ему стало жаль себя. Потому что счастлив он не был. Он знал, что многие завидуют ему: генерал, начальник управления внутренних дел области, депутат областного совета, член обкома партии. Большой человек!