Раз-два-три. Раз-два-три. Правая рука – левая. Правая – левая. Отдельно я уделил внимание левой – тот, кто охотится за мной, наверное, знает, что я правша. Пусть это для него будет сюрпризом.
Левая – правая. Левая – правая…
За окном гудела какая-то гоп-компания. Раздавались выкрики «Аллах Акбар!» и громкая музыка…
Долбило по мозгам…
Левая – правая. Левая – правая…
Мое имя – Нариман, моя религия – ислам…
Нариман – резануло по нервам. Нарынский каскад… горящие горы и укрепленный район… чтоб их всех.
Левая – правая. Левая – правая…
Вопрос даже не в том, что всех моих друзей убили мусульмане. Вопрос в том, что везде, куда они приходят, они приносят с собой ад. Не помню, кто сказал: а когда они приходят куда-то, они превращают это место в помойку, и говорят, что это – райский сад. А потом они убивают тех, кто с ними не согласен.
Рев глушителя машины… эти не хотят покупать электромобили – покупают старые бензиновые и гоняют на них. Аллах – всю нефть предназначил мусульманам.
Женский отчаянный крик.
Я набросил на плечи ветровку, поверх – однолямочный рюкзак со всем имуществом – все свое ношу с собой. Вставил в пистолет обойму – удлиненную, на двадцать патронов. Навернул глушитель. Осторожно отодвинул в сторону фрамугу и полез на крышу супермаркета.
Ветрено… дождь, наверное, будет.
Осторожно подобрался к краю крыши, выглянул… зверье. Обычные щенки – наглые, невоспитанные, смертельно опасные, но только в стае. Конечно, никто из них не служил в армии, и потому никто не знал, что надо выставлять наблюдателей, чтобы контролировать обстановку вокруг. Может быть, на дороге и стоит кто-то – предупредить на случай появления полиции. С моего направления опасности они не ждут.
Человек двадцать.
В лучах фар стоящих полукругом машин разыгрывается действо, интересное всем собравшимся. Думаю, эти две девицы, согласившиеся проехаться с симпатичным (а на Кавказе много очень красивых людей, и мужчин, и женщин) кавказцем, не думали о том, что станут объектом развлечения для двадцати его соплеменников.
– Танцуй, билять! – крикнул кто-то на русском.
Почему так? Вопрос, конечно, интересный. Но не для меня. Я не задаю таких вопросов. Единственный вопрос, который меня всегда интересует: как?
Фары тяжелого внедорожника, светящие ярче всех и прямо в мою сторону, погасли с резким хлопком, одна за другой. Через пару секунд с такими же хлопками погасли фары большого седана «БМВ», выпуска где-то пятнадцатилетней давности.
Кто-то вскрикнул… видимо, осколок стекла впился.
– Э… чо это?
Я включил лазерный прицел. Тип, только что раздевавший в лучах фар девицу на потеху другим, – уставился на зеленую точку, бегущую по его ноге, к колену.
– Икрам, брат… – громко позвал он.
Разлетелись фары стоящей рядом «Хонды», а следом с гулким хлопком лопнуло колесо.
Семь. Еще тринадцать.
– Аллаху Акбар!
Один из боевиков показался из машины с ружьем. Через секунду он дико закричал – ружье вылетело у него из рук, с искалеченной пулей ствольной коробкой. Наверное, ударом большой палец сломало…
Аллах над нами, земля под нами, ножи в кармане, вперед, мусульмане!
Второй, поумнее, бросился к машине – пуля разорвала покрышку, пролетев у самой ноги. Машина накренилась, еще одна пуля гулко ударила по капоту. Звук – как от удара молотком по листу стали.
Ну… еще надо или догадаетесь? Кто не спрятался – я не виноват…
– Бежим! – по-русски крикнул кто-то.
Еще две пули ударили в асфальт, и зверье (человек тот, кто умеет себя вести как человек) бросилось бежать…
Вот… мир хоть немного, но возвращается на круги своя. Не спрашивай – почему. Спрашивай – как…
Я сменил магазин – это надо делать первым делом, даже если израсходовал меньше половины. Перепрыгнул невысокий парапет, приземлился на ступеньки… но устоял. Несмотря на возраст, все еще что-то могу.
Одна из девиц, как оказалось, жила совсем недалеко, на съемной квартире. Вторая, как я понял, в общаге. Обе учились в Щукинском училище. Это, если вы не знаете, альма-матер отечественной культуры. Одна из…
У меня были свои проблемы. Машина с разбитыми фарами – любой дорожный полицейский остановит, без документов, и у меня – пистолет на кармане. И вишенка на тортике – бензиновая. Совершенно отвык ездить на бензиновых. В Англии у меня была «Тесла», электрическая, а тут я либо ездил общественным транспортом, либо летал, либо меня возили…
Ладно, кое-как разобрался. Вспомнил о том, что такое коробка передач, положил на панель приборов коммуникатор, переведенный в режим навигатора, и поехал второстепенными улицами. Наверняка эти щенки уже звонят родителям и рассказывают о произошедшем, но думаю, пара часов у меня есть… дело ночью происходит, пока сообщат кому надо, пока позвонят друзьям в полицию, пока задействуют систему поиска… с учетом того, что телефон у меня необычный, британский, а в нем глушилка[75] – просто так найти не получится. Потом я просто брошу машину.
Если же боевики общины найдут меня раньше – то тем хуже для них.
Пошел дождь, застучал по стеклам машины. Теперь – точно не найдут…
– Дальше куда ехать…
– Здесь останови…
Я остановился… она отстегнула ремень безопасности… полезла ко мне.
– Отвали.
…
– Сказал, отвали!
Черт бы… черт бы все побрал… этого только не хватало.
Застегнул ширинку. Включил свет.
– Тебя как зовут?
На вид лет двадцать… одета как потаскушка. Но вряд ли. По крайней мере не втянувшаяся. На руке видно – вены чистые, не употребляет. Не наркоманка. Большинство из тех, кто торгует собой на улицах и дискотеках, ищет деньги на дозу. Это дно.
– Тебя как зовут, спрашиваю?
– Тебе не все равно? – вдруг огрызнулась она.
– Нет.
– Настя…
Я не нашелся что ответить… а что тут отвечать?
– С этими зачем пошла?
…
– Думаешь, круто?
– Да ничего я не думаю!
Она схватилась за ручку двери, я придержал.
– Подожди.
– Чего тебе? Хочешь…
– У меня была…
Сам задумался… а как назвать? Жена? Наверное. Перед Богом – жена. А перед людьми… а мне плевать на мнение людей. Было плевать – а сейчас тем более.
– …жена. Ее так же, как тебя, звали.
…
– Ее убили – из-за меня. Убили… неважно, убили, в общем. Я мог бы пройти мимо и оставить вас наедине с двадцатью вашими кавалерами. Но я впрягся в терки со всей общиной. И сделал это не для того, чтобы завтра ты пошла опять шляться и сосать у мужиков в машинах. Поняла?
…
– Поняла, спрашиваю?
Вместо ответа она зарыдала… безнадежно и зло.
Я молча ждал. Мог бы закурить, да не курю.
– Хорошо вам… – зло сказала она, – а мне… как. Ни на одну работу не устроишься… если не нагнешься. Квартиру снимать – то же самое. Экзамен сдать…
Дальше она говорить не смогла…
Я открыл дверь и сплюнул. Закрыл снова.
– Поехали… – сказал я то ли ей, то ли самому себе.
Москва, Россия. Данилов ставропигиальный монастырь. Здание управления делами Московской патриархии. 22 сентября 2037 года
Клест ждал меня на МКАДе. Рядом с микроавтобусом с тонированными в черноту стеклами стоял небольшой «Форд».
– Слава «Богу»… – привычно сказал он, увидев меня. Клест был одет «по полной форме», то есть в рясу и клобук. Мы обнялись.
– Будет?
– Да, он приедет в патриархию. Прослушки там точно нет.
– Вопрос?
Клест цинично усмехнулся.
– Чудесное снижение налога на прибыль. Пойдет?
– Более чем.
– Это твоя?
– Машина? Нет. Подожди…
Я вывел за руку из машины Настю. В блеклом свете раннего утра и без боевой раскраски она казалась совсем юной.
– Ее возьмем с собой. О’кей?
Клест пожал плечами.
– Ну… в ту машину если.
– Кто она?
Мы ехали в центр Москвы. Я неспешно переодевался.
– Соседка, можно сказать. Зовут Настя. Ночью от зверья спас.
Клест молча ждал продолжения.
– Я тебя много о чем просил? Не за последнее время, но вообще?
– Не особо.
– Попрошу сейчас. Ты – священник. Спасаешь души. Так и спаси ее.
– От самой себя?
– И это тоже, Клест. Кто научил нас быть такими, как мы есть сейчас? Помнишь?
– Не особо.
– Попрошу сейчас. Ты – священник. Спасаешь души. Так и спаси ее.
– От самой себя?
– И это тоже, Клест. Кто научил нас быть такими, как мы есть сейчас? Помнишь?
– Меня… казарма, наверное.
– Меня, в общем, тоже. А теперь скажи – кем бы мы были, если бы попали не в казарму, а в зону…
…
– Москва – ты знаешь, что это такое. Пощады здесь нет. Зверья полно. Но есть же… наверное, что-то такое… я не знаю, б… как это сказать – есть тут кто-то, кто может спасти человека, или уже, никого, б… нет.
– Не сквернословь.
– Ты меня понял.
Клест задумался.
– В монастырь она явно не собирается, так?
…
– Ладно. Ты сказал, я услышал. Есть у нас… программы. Работу подберем. Жилье если надо – организуем. Не пропадет, в общем.
– … Спасибо.
– Не меня, – строго сказал Клест, – Бога благодари. У каждого есть свой путь. Мой знаешь – какой был?
…
– Как-то раз… чуть большой грех не совершил. Последний. Сам понимаешь. Сижу, пистолет в руке, и думаю – ну? Все в моих руках. Вот сейчас нажму – и… Ради смеха сам себе задумал, вот если Бог есть – пусть он что-то сделает…
– И…
– Сделал.
– Что? – спросил я.
– В дверь позвонили, – сказал Клест, – этажом ошиблись. Вот так вот. Это – мой путь. А каков твой… знает только Господь. Может, и этот…
Микроавтобус с тонированными стеклами въехал на территорию монастыря. Припарковался в ряду дорогих внедорожников и лимузинов служащих патриархии. По виду – дело чудесного избавления от налога на прибыль – процветало.
Нет, я вовсе не осуждаю. Я и сам такой – пытаюсь творить добро методами зла. Церковь – организация, как и любая другая. И должна зарабатывать.
Прошли внутрь. Двухэтажное, довольно современной архитектуры здание. Похоже на школу или детский сад. Над входом – позолоченная статуя Христа. Стекла – тонированные, возможно, и с защитой от подслушивания. Даже наверняка.
Кесарю – кесарево, а слесарю – слесарево.
Харитон появился через полчаса. Аккуратно припарковал свой внедорожник.
Мы наблюдали за улицей через скрытую видеокамеру. Другая система отслеживала воздушное пространство над монастырем.
– Ведут, – подтвердил отец Андрей. Худой, кажущийся еще более высоким в рясе, с бороденкой и в разночинских очках, он колдовал над несколькими компьютерами, на которые стекалась информация с многочисленных систем наблюдения в монастыре и его окрестностях. Похоже, что Русская православная церковь отлично подготовилась к возможным неприятностям в городе, где число мусульман приближается к половине всего населения.
– Как? – спросил Клест.
– Плотно. – Отец Андрей переключился на изображение с камер дорожного движения – вот эта «Волга»[76]. И беспилотник есть. Сейчас он прямо над нами.
Серьезно.
– Заглушить?
– Нежелательно бы, – сказал я.
– А почему нет, – сказал Клест, – здесь всегда беспилотники глушат.
– Я могу создать помехи на линии связи, – сказал отец Андрей – если это не вразумит их, тогда заглушу полностью. Над божьей обителью беспилотникам летать нельзя.
Интересный инструмент вразумления. Интересные доводы.
Я пожал плечами. Клест кивнул.
– Давай…
Харитона, как тут и было положено, встретил монах. Прикрепил на лацкан пиджака значок, опознающий его обладателя для системы безопасности как «своего». У меня тоже был такой – в виде миниатюрной иконки.
Из кабинета отца Андрея мы наблюдали, как Харитон шел за монахом в кабинет, в котором принимали гостей из крупного бизнеса, возжелавших чудесным образом освободиться от НДС или налога на прибыль. Обычное дело, ничего нового, как мне сказал Клест, у них тут мусульман-бизнесменов больше, чем христиан, потому что ДУМ – Духовное управление мусульман – так и не объединилось и, соответственно, не получило льгот по налогам. Вот такие вот… церковные таинства середины двадцать первого века.
Микрофон доносил до нас голоса.
– Я пошел.
– С Богом.
Увидев меня, Харитон не удивился. Только кивнул – и продолжил беседу о чудесном избавлении от налога на прибыль с молодым священником, на экране компьютера которого было постоянно открытое окно ФИНАМа с текущими котировками.
Я наблюдал за Харитоном… Батей, как мы его все называли. Что он знает? Чем он может мне помочь? Не скурвился ли он? Скурвившихся, к сожалению, достаточно, потому что жизнь такова. Чего говорить – мой главный враг в Зоне – это мой бывший сослуживец, принявший радикальный ислам и расстрелявший в спину почти всю свою группу. Чему еще удивляться – после такого…
Наконец, интересующийся текущими биржевыми котировками отец кивнул нам, встал и удалился через другую дверь, через ту же самую, через которую вошел я.
Я ради интереса достал телефон, подключил. Сигнала нет, совсем. Работает система подавления.
– Здравствуй, Харитон… – сказал я.
– Здравствуй.
– Знаешь, что хвост за тобой?
– Знаю.
– Кто?
Он молча показал пальцем наверх – хотя… ошибся адресом. Здесь, наверху, не было никого, кроме Бога.
– За что?
– Долго рассказывать.
– А я никуда не тороплюсь…
– Короче, давно все это началось.
– Когда именно?
– В двадцать третьем. Ливан помнишь?
– Ливан?
– Он самый.
Помню ли я это? Стараюсь забыть… да не могу. То дело… вывело меня в люди. И одновременно с этим оно преследует меня до сих пор.
– Степко.
– Имен называть не надо.
– Как скажешь… Батя.
– Ты тогда не все знал.
– Что именно я не знал?
– Короче… эта б… малолетняя… она там по доброй воле была, понял? Ее никто не похищал. Она сама полезла к хоббитам. Старший попросил помочь.
– Старший – это…
– Имен не надо.
– Понял.
Я пытался правильно сформулировать следующий вопрос… его надо было сформулировать так, чтобы показать – я знаю больше, чем это есть на самом деле. Я отчетливо понимал, что вторгаюсь в интересы высших сфер… тех, кто всегда был моими заказчиками. Существует иерархия… невидимая иерархия, и заключается она в том, что они платят, а я делаю и не задаю лишних вопросов… и так всегда, пока они платят… и не платят – тоже. В Англии я имел сомнительное удовольствие познакомиться с высшим светом, с теми, которые велят. В числе прочего у них особенное отношение к жизни: они рождаются с уверенностью, что все и всегда им вокруг должны. Могу припомнить скандал вокруг одного из принцев… он взял кредит у человека, который надеялся быть принятым в высшем свете… но что-то пошло не так, а принц, когда ему намекнули на необходимость кредит возвращать, устроил публичный скандал.
Отвлекаюсь. Англию лучше забыть навсегда. Вряд ли я смогу теперь там жить. Эта страна была мне чужой всегда, а сейчас стала еще и враждебной.
– Какие дела имел Степко с Ближним Востоком?
– Я же просил – без имен.
– Хорошо.
– Дела… да много всяких дел.
…
– Ты понимаешь, я знаю далеко не все, о чем-то слышал или могу предполагать.
Я кивнул.
– Короче, похоже, это все началось лет двадцать назад. Тогда цены на нефть упали, нас со всех сторон прессовали, и надо было что-то делать. Одновременно все были недовольны Америкой… все без исключения. Ты должен уже помнить, что тогда творилось… ты только начинал служить.
– Помню.
– Короче, видимо, было принято решение создать некий центр… Центр… не знаю даже, как назвать… это одновременно был и центр финансирования, и центр неких торговых сделок, и центр силовых решений. Ты ведь знаком с исламской финансовой системой.
– В общем, знаком.
– Нужно было финансирование реиндустриализации. Часть брали из Китая, часть – от них. На Востоке были силы, которые видели развитие Востока… несколько по-другому. Не на том пути, по которому он в итоге пошел. Они видели свои страны как некое подобие России, только вместо доминирующего православия – доминирующий ислам. Спокойная религия, основанная на опыте ислама в России… религия, играющая большую роль в жизни, но все же не подменяющая право и государство. В то время очень много делегаций приезжали в Чечню, их интересовал чеченский опыт – сильный ислам, но при этом абсолютно светская политическая система и нормальная, западного типа экономика. Согласись – мир ислама имеет свои сильные и слабые стороны. Мало кому хочется лечиться чтением первой суры Корана, мало кто согласен на государство, где доминирует религия, подобно Саудовской Аравии или Ирану. В конце концов, муслы – тоже люди. Те же афганцы воюют за ислам, но водку только так хлещут, и ты это сам знаешь[77].
Я кивнул.
– И один из тех, кто получал финансирование оттуда, был…
– Верно. У него интересная судьба… он был арабистом, свободно владел арабским. В каком-то смысле он был преемником Виктора Бута[78]. Он больше проводил время на Ближнем Востоке, чем в России, ему мы обязаны многими крупными оружейными сделками. Французы даже пытались его убить за то, что он постоянно переходил им дорогу. Его дочь также выросла в основном на Ближнем Востоке.