Когда я допела, никто сначала ничего не сказал.
— Еще спой, — почти потребовал Андрей.
Я запела «Две гитары».
И вдруг отдала себе отчет в том, что стараюсь нагло, в открытую, соблазнить Андрея. И тут же сбилась.
— Ну что ж ты? — хрипло проговорил он.
— Эй, ребята, может, мне выйти, а? — довольно резко спросил Венька. — Такое впечатление, что я тут лишний?
— Да ладно тебе, — весело прервала его я. — Ты же сам просил спеть. — И я запела старую песню: «Уж ты плачь иль не плачь, слез никто не видит, загорюй, затоскуй, курица обидит!» Эту песню я часто пела Польке, когда она куксилась. На нее она всегда действовала. Подействовала и на Андрея. Он хлопнул в ладоши и рассмеялся:
— Какая простая и мудрая мысль! Спасибо, Броня!
— Буська, знаешь, у меня идея! Давай Митрофаныча огорошим!
— Что?
— Ты ему завтра на сцене вместо какой-нибудь своей песни спой: «Тебя я лаской огневою и обожгу и утомлю!» Представляешь, как он заведется? А, Андрюха?
— Нет. С Гордиенко я никаких этих штучек делать не стану. Он самый добрый и самый лучший, и я просто не имею права ни на какие хохмочки, — вполне серьезно разозлилась я.
— С ума сойти! — негромко произнес Андрей. В его тоне я услышала в первую очередь уважение.
— Может, ты и права, — согласился Венька, — но, если захочешь кого-нибудь соблазнить, спокойно пой этот романс — и успех тебе обеспечен.
— Ты хочешь сказать, что я тебя соблазнила?
— Еще чего! — не слишком искренне отозвался Венька. — Но я же способен оценить…
— Помолчи уж лучше, — миролюбиво заметил Андрей.
И тут мы приехали.
Утром я обнаружила, что за вчерашний день очень сильно загорела. Мне это понравилось. А еще я окончательно поняла, что по уши влюбилась. А может, это любовь, та самая, которой у меня еще не было? Тогда радоваться нечему. Но я все равно радовалась. Внутри у меня все пело и глаза сияли. Я попыталась убрать это сияние, но не получилось. Ну и пусть сияют! Тут же я вспомнила вчерашнее утро. И решила побежать на пляж, а вдруг он тоже пойдет? Мне уже не страшно было остаться с ним вдвоем на пляже. Броня с Брони осыпалась как плохая побелка с потолка. Помню в детстве на даче в Абрамцеве сделали ремонт. Потолок побелили, а вскоре побелка стала надуваться пузырями. Я влезла на стул и стала тыкать в эти пузыри палкой от швабры. Побелка лепестками сыпалась вниз. Мне почему-то это доставляло огромное удовольствие, я проделывала это при каждом удобном случае. Но однажды мама застала меня за этим занятием. Крику было, шуму! Меня чего-то лишили, уж не помню чего, мама со мной не разговаривала, а когда вскоре приехал Венька, ему запретили со мной общаться. Но он не любил подобных методов и спросил у мамы:
— Я не понял, это Буська белила потолок?
— Что за глупости? — воскликнула моя мама. — Я же тебе объяснила!
— Но если бы потолок был побелен нормально, ничего бы с него не сыпалось, верно?
— Допустим.
— Не сыпалось бы, и у Буськи не возникло бы соблазна тыкать палкой в потолок! Поэтому наказывать надо не ее, а маляра.
Бабушка услышала этот разговор и безоговорочно перешла на сторону Веньки. В результате наказание отменили. Мне тогда было одиннадцать лет, а ему четырнадцать. Ну разве можно было не обожать такого кузена? Я и обожала. И до сих пор обожаю!
* * *Но купаться мне пришлось в гордом одиночестве. Зато на завтрак все явились почти одновременно. Даже Андрей с Ларисой. Она выглядела пришибленной. А он измученным. По-видимому, состоялось какое-то объяснение.
— Буська, не пялься на него так, неприлично! — шепнул мне Венька. — Ешь лучше свой арбуз.
— Вень, отстань, а!
— А ты знаешь, что мне вчера вечером сказал Митрофаныч?
— Откуда ж мне знать?
— Он спросил: «А вы заметили, что у Бронечки назревает роман с Андреем?»
— И что ты ответил? — развеселилась я.
— Что ты набитая дура и я ничего не могу с этим поделать.
— Правильно ответил.
Тут появился Оскар:
— Бронечка, можно вас на два слова?
— Мне уйти? — недовольно осведомился Венька.
— Извините, Вениамин, но…
— Сиди, — сказала я. — Пойдемте в холл, Оскар.
— Бронечка, помните, я говорил вам про поклонника?
— А, неромантический герой.
— Ну да. Он теперь созрел.
— Созрел для чего? — улыбнулась я.
— Чтобы поговорить с вами.
— И где он?
— Тут рядом, в «Шератоне».
— Не пойду!
— Почему?
— С какой стати мне идти в отель неведомо к кому и неведомо зачем?
— Ведомо, все ведомо — и кто он и зачем.
— Тогда скажите!
— Он хозяин русского ресторана, вернее, целой сети русских ресторанов в Европе и Америке.
— Ну и при чем тут я?
— Он хочет сделать вам выгодное предложение.
— Какое предложение?
— Петь у него. Он говорит, что просто сходит с ума от вашего голоса.
— Да ну, Оскар, скажите ему, что я не согласна, и все.
— Броня, но вы же не знаете, какой контракт он хочет вам предложить. И вообще… Я обещал ему привести вас. Не волнуйтесь, он не будет к вам приставать. Он ждет нас в холле отеля. В худшем случае пригласит пойти в бар. Тоже мне проблема!
— Ну ладно, а можно взять с собой Веню, он же импресарио и к тому же мой брат?
— Не стоит, Бронечка. Я не дам вас в Обиду.
До «Шератона» от нас было рукой подать, но Оскар усадил меня в свою машину.
— Оскар, скажите…
— Ой, Бронечка, он вам все сам скажет. Мое дело доставить вас к нему.
— И обратно?
— Ясное дело, и обратно! Иначе Дружинин мне ребра переломает.
— Дружинин? — ахнула я. — При чем тут Дружинин?
— Ай, Бронечка, вы думаете Оскар слепой? Тут мы приехали к «Шератону».
В шикарном холле, который не произвел на меня ни малейшего впечатления, ибо мой шеф всегда останавливается именно в «Шератоне», Оскар взял меня за руку. И тут я увидела, что из кресла поднялся человек в белом костюме и черно-белых лакированных ботинках. Он выглядел точь-в-точь как русский мафиози в исполнении Джигарханяна. И был со мной одного роста. Хотела бы я посмотреть на него рядом с Ларисой.
— Доброго утра, господин… — Оскар назвал какую-то еврейскую фамилию, что-то вроде Ципельзона. — А вот и наша Полина Брон!
— Здравствуйте, Полина! — Он не стал дожидаться, когда я подам ему руку, схватил и крепко встряхнул. — Пойдемте в бар, там лучше говорить. Или хотите позавтракать?
— Спасибо, нет. Я уже завтракала.
— Оскар, ждите тут! — распорядился он и, не отпуская мою руку, пошел к бару. Усадил меня за столик. — Кофе? Или что покрепче?
— Минеральной воды без газа!
— А мартини не желаете?
— Не желаю! Вы извините, но у меня мало времени. Репетиции…
— Хорошо, приступим к разговору! Шампанского нам! — сказал он подскочившему официанту.
«Шампанское с утра пьют или аристократы, или дегенераты», — вспомнилась мне крылатая фраза из «Бриллиантовой руки». Аристократом он, совершенно очевидно, не был. Значит, дегенерат?
— Полина, я восхищен!
Он еще не успел докончить фразу, как на столике уже стояла во льду бутылка «Дом Периньона». Видимо, он хотел пустить пыль в глаза бедной московской безвестной певичке. Он же не знает, что, будучи переводчицей при моем шефе, я не раз пробовала эту роскошь. Но я в принципе не люблю шампанское.
— Полина, я предлагаю выпить за ваше здоровье! И за ваш талант.
— Извините, я не знаю вашего имени-отчества.
— Просто Джонни!
Мне показалось, что я слышу хрипловатый голос Джигарханяна.
— Извините, Джонни, я не пью с утра шампанское даже такого ранга. Я выпила бы воды.
Он щелкнул пальцами.
— Даме воды, — сказал он на довольно скверном английском. — Но я выпью все же за ваш талант!
— Спасибо!
— Полина, я имею сделать вам предложение.
— Внимательно вас слушаю.
— Мне понравилось, как вы поете. Я предлагаю вам для начала контракт на полгода. Будете выступать в Нью-Йорке в моем новом ресторане через день. Гонорар — пятьсот долларов за вечер.
Ни фига себе! — подумала я.
— Ну там всякие налоги, то се я в эти полгода возьму на себя. Вы будете оплачивать только квартиру. Семь с половиной тысяч в месяц, согласитесь, совсем неплохо для начинающей. Если в течение полугода и меня, и вас все будет устраивать, мы заключим новый контракт на большую сумму. И петь вы станете уже в другом ресторане. Ну там будет видно! Может, дело дойдет и до сольных концертов. Ну диск запишем, то, се. Я вам очень советую позаниматься с педагогом по вокалу. Получая такие бабки, вы вполне можете себе это позволить. А педагога я вам найду. Вы по-английски хоть немножко говорите?
— Говорю.
— Ну так что? Вас устраивают мои условия?
— Условия? Вполне.
— Так мы можем подписать контракт прямо сейчас? — просиял он. А глаза его при этом так явно замаслились, что было понятно: «Подпишем контракт — и в койку!»
— Нет, Джонни, условия прекрасные, но я не буду петь в вашем ресторане.
— Почему? — безмерно удивился он. — Вам мало этих денег? Но это царские условия!
— Я вполне отдаю себе в этом отчет. Но в мои планы не входит петь в ресторане. У меня другая профессия.
— Но вы же тут поете?
— Это так… Прикол…
— Что такое прикол? — нахмурился он.
— Шутка.
— Полина, но это же.., сколько вам платят на вашей работе?
— О, гораздо меньше!
— Тогда в чем дело? У вас есть более выгодное предложение?
— Нет-нет, что вы… И вообще, я очень польщена и благодарна вам, но.., это не для меня. К тому же у меня есть дочка, ей двенадцать лет…
— В чем проблема? Возьмите дочку с собой! Пусть поживет в Америке, это полезно.
— Нет, Джонни, спасибо, но я… Я просто не хочу становиться певицей. Не чувствую призвания. Одно дело попеть для друзей… А тут… Поздно мне уже.
— Знаете что, вы подумайте еще. Не отказывайтесь так, с кондачка. Пожалеете потом, а будет поздно. Джонни Ципельзон уже уедет.
— Да мне и думать не надо.
— Ну черт с вами, восемьсот за выход! — страстно выкрикнул он. — Хотя это ни в какие ворота не лезет, но ради вас…
— Нет, Джонни, я безмерно тронута вашей щедростью, но это просто.., ну не для меня, поймите!
— Я не понимаю! Отказываюсь понимать! У вас что, богатый любовник?
— У меня сейчас нет никакого любовника — ни богатого, ни бедного.
— Слушайте, вы вообще нормальная? — уже начал сердиться Джонни Ципельзон.
— Наверное, нет, и я это понимаю, но…
— И все же я даю вам три дня на размышления. Посоветуйтесь с кем-нибудь.
— Да что мне советоваться… К тому же я жаворонок.
— Нет, вы.., соловей! — опять страстно выкрикнул Джонни.
— Вы меня не так поняли. Я просто встаю рано и рано ложусь. А в ресторане у меня это не получится. Я к вечеру потеряю форму, и все.
— Но это, извиняюсь, чушь собачья. Можно себя перестроить.
— Чего ради?
— Ради денег хотя бы.
— Знаете, мне хватает на жизнь. На мою собственную жизнь, которую я сама выбрала. А чужой мне не надо.
— Но закапывать в землю талант грешно!
— А расходовать его на пьяных жующих эмигрантов лучше?
— Ой, мамочки, вы же молодая женщина, откуда в вас эти дурацкие совковые предрассудки?
— Оттуда, из совка. Но что поделаешь…
— Значит, решительно нет?
— Нет.
— Жаль. Я на вас рассчитывал. Послушайте, Полина… — Он взял мою руку и стал, пристально глядя в глаза, целовать каждый пальчик. — Я часто бываю в Москве… — Взгляд у него сделался совершенно коровьим, как ни дико это звучит. А меня передернуло от отвращения. — Вы сказали, у вас сейчас нет любовника… Я понимаю, что я не Леонардо ди Каприо и не Том Круз, но у меня много других достоинств. Если вы полюбите меня… Я вас озолочу!
Боже, как в дурном кино!
— Простите, Джонни, — как можно мягче сказала я и осторожно высвободила руку. — Но вы же сами сказали, что я совок… — И тут у меня мелькнула шальная мысль. — У меня есть приятельница, она очень красивая, куда мне до нее. Она хорошо поет, профессионально, в отличие от меня, и она как раз ищет спонсора…
— О, в наше время многие ищут спонсора, а вы меня шугаете!
— Нет, я просто.., ну это не для меня.
— А эта ваша подруга.., она что, актриса?
— Да, вы наверняка ее видели, такая красавица… Лариса Дружинина.
— Эта жердь? — даже с некоторым ужасом воскликнул он.
— Ну почему — жердь? У нее великолепная фигура!
Он посмотрел на меня очень внимательно. И рассмеялся:
— Хотите сбыть соперницу Джонни Ципельзону?
У меня сердце ушло в пятки. Если уже все, вплоть до Джонни Ципельзона, в курсе нашего с Андреем несуществующего романа, то…
— К сожалению, эта девушка не в моем вкусе, и тут я вам ничем не могу помочь, — довольно ядовито усмехнулся он. — Короче, все ясно. Свободна.
— Что? — не поняла я.
— Свободна, говорю! Гуляй!
Я вспыхнула. Куда девалась его обходительность?
— Хамить я тоже умею! Сейчас узнаешь. И запомни: это я тебя гулять пустила, старый козел! Счастливо, Ципельзон! — Я резко повернулась на каблуках, но он поймал меня за юбку:
— Стоп!
Вот тут я, честно говоря, испугалась.
— Ты клевая баба! С виду и не скажешь, что в тебе столько изюму. Джонни Ципельзон знает толк не только в бабках, но и в бабах! И у тебя сейчас.., самый твой возраст! Жалко, не мне этот изюм достанется. Но на прощание я тебя все-таки ущипну!
И он ущипнул меня за попу.
— Ай, больно!
— Мы квиты! — засмеялся он.
Мне тоже стало смешно.
— Оскар, откуда взялся этот тип?
— Ну изначально из Пензы. А сейчас он крутой воротила в Америке. — Не спелись?
— Нет!
— Я вообще-то так и думал. Но мало ли что бывает… Он хоть вел себя как человек?
— Как кентавр.
— То есть?
— Ну фасад как у человека, а зад как у козла!
— Кентавр, насколько я помню, был помесь с лошадью.
— Да знаю! Но на лошадь не тянет!
— Вы обиделись?
— Да нет, с чего бы? Было даже интересно.
— Он вам нормальные условия предложил?
— Я не знаю, но на мой взгляд, царские.
— Ну что ж вы? У вас есть все шансы сделать неплохую карьеру.
— В качестве любовницы Джонни Ципельзона?
— Извините, конечно, но многие не брезгуют… Понимаю, не ваш случай.
* * *На терраске перед гостиницей курил Андрей:
— Привет. Куда ты запропастилась? Посиди со мной.
Я села.
— Ты не знаешь, где Венька? — спросила я.
— Умотал куда-то. Но вид у него был, — краше в гроб кладут.
Неужто пошел на свидание с Соней?
— А что ты тут сидишь один?
— У меня в номере убирают. Только не спрашивай, где Ларка.
— Я и не спрашиваю.
— Слушай, ты можешь мне помочь?
— В чем?
— У моей мамы в июне день рождения. В Москве времени покупать подарок у меня не будет. Может, ты что-то посоветуешь?
— Ну как я посоветую? Я же твою маму не знаю.
— А я опишу, — улыбнулся он. — Ей исполнится шестьдесят пять.
— О, это дата!
— В том-то и дело. Она еще красивая женщина. Концертмейстер в Большом театре.
— Так вот в кого ты такой музыкальный.
— Вероятно. Она высокая, глаза зеленоватые, волосы седые, краситься не хочет. Ну вот, пожалуй, и все… Да, она, в отличие от меня, веселая. Это я мрачный тип, а мама… Мама у меня прелесть.
— Я с удовольствием тебе помогу, но… — Я хотела спросить, не лучше было бы поручить это Ларисе, но осеклась. У него в глазах была мольба, но не о помощи, а о молчании. — А у тебя есть какие-нибудь идеи?
— Тут столько ювелирных магазинов…
— Значит, какое-нибудь украшение?
— Ну да. Я подумал, что на юбилей надо что-то такое… Я еще никогда не дарил маме украшений.
— Ну что ж, ты хочешь прямо сейчас пойти?
— Если ты можешь…
— Я готова.
Он потушил окурок в полной пепельнице.
— Андрей, зачем ты столько куришь?
— Привычка.
Мы пошли рядом. Мне нравилось с ним ходить. Удобно. Он шел именно в том темпе, который был мне привычен. Вот Женя всегда шел быстрее, чем нужно. Впрочем, может, это мне все кажется… Просто, оттого что Андрей был рядом, у меня немножко мутилось в голове. И чтобы не дать ему это заметить, я болтала без умолку о предстоящей покупке. А поскольку в Тель-Авиве великое множество ювелирных, то вскоре мы уже стояли у витрины.
— Тебе тут что-нибудь нравится? — спросила я.
— Я плохо в этом разбираюсь.
— Но что бы ты все-таки хотел? Серьги, колечко, браслет, кулон?
— Наверное, кольцо. У мамы красивые руки.
— Это сложнее всего.
— Почему? — удивился он.
— Ты размер знаешь?
— Нет.
— А как же тогда покупать?
— Дай твою руку. Нет, у мамы руки крупнее. Тогда давай сережки купим.
— А может, ты позвонишь маме и спросишь?
— Но тогда не получится сюрприза.
— Ну и что? Маме будет приятно заранее, что сын хочет купить ей хороший подарок. А сюрпризом будет, например, корзина цветов, в которую ты вложишь футляр с кольцом.
— А это не слишком пошло?
— Может, и пошло, но приятно.
— Слушай, ты умница! Сейчас же позвоню маме. — Алло, мама? Да ничего, все нормально, мамочка. Скажи мне пожалуйста, какой у тебя размер пальца? Что значит — какого пальца? Ну я хочу купить тебе кольцо. Как это — зачем? Мне хочется. У тебя же юбилей скоро. Понял. Да. Нет, что ты, — засмеялся он, — совсем другое. Хорошо. Целую.., — Размер восемнадцатый. И ни в коем случае не красный камень. Вот! Да, еще тебе привет от мамы.
— Не выдумывай, ты обо мне ни словом не обмолвился.
— О, ты не знаешь мою маму! Она, когда я сказал про кольцо, спросила: «Ты, часом, не влюбился? Она там с тобой? Передай ей привет».
Меня как будто ударили.
— Ты хочешь сказать, что влюбился в меня?
— А ты еще не поняла?
— Андрей!
— Что — Андрей? Ты разве можешь сказать, что вполне равнодушна ко мне? — спросил он тихо.