— Андрей!
— Что — Андрей? Ты разве можешь сказать, что вполне равнодушна ко мне? — спросил он тихо.
— Я не знаю…
— Посмотри мне в глаза!
Я понимала, что не стоит этого делать, но помимо воли подняла на него взгляд.
Он смотрел на меня без улыбки, серьезно и грустно.
— Ну вот видишь…, — без всякого торжества констатировал он. — Только ничего в этом нет хорошего. Ладно, замнем пока. Знаешь, мне тут ничего не нравится. Смотри, вот там еще одна лавка.
Да, весьма своеобразное объяснение в любви. Неужели Лариса не соврала? Потому что, по моей, вероятно, очень примитивной логике, тут должен был воспоследовать как минимум поцелуй, хотя бы в щечку или нежное пожатие руки… Но нет. Господи, неужели действительно? Ужас какой. Жалко его до безумия. И себя тоже…
— Вот посмотри! — воскликнула я у третьей по счету витрины. Там лежало очень красивое и очень современное кольцо из матового золота с аквамарином. — По-моему, красиво. И вероятно, не слишком дорого.
— Да, красивое кольцо и необычное… Давай купим его, и дело с концом.
Мы вошли и купили кольцо.
— Ну вот, дело сделано. Пойдем посидим где-нибудь? — предложил Андрей. — Я что-то проголодался. А ты?
— И я.
— Куда ты хочешь?
— Мне все равно.
— Тогда пойдем куда глаза глядят. Увидим что-то привлекательное, там и приземлимся. Давай?
— Давай, — согласилась я.
Мы и вправду побрели по каким-то улицам, где росли удивительные деревья, усыпанные бледно-лиловыми цветами. Старинные дома, вероятно, начала двадцатого века. Шумные, оживленные люди, и солнце, так много солнца, что все кругом должны, наверное, чувствовать себя счастливыми… Гормон счастья. Вовик Златопольский говорил даже, как он называется, этот гормон, но я не помнила.
— Знаешь, я сегодня отказалась от очень выгодного предложения.
— Да? От какого?
Я рассказала ему в общих чертах о встрече с Джонни Ципельзоном.
— Ну и почему ты отказалась?
— Потому что он хотел еще спать со мной.
Он как-то хрипло рассмеялся:
— Губа не дура!
— Но не только поэтому. Просто я не чувствую, что это мое… Знаешь, у меня есть один приятель, он был вполне успешным программистом, а в один прекрасный день бросил все и начал писать песни. Хорошие, кстати. И однажды он мне сказал: «Знаешь, я, когда занялся песнями, почувствовал, что живу наконец своей жизнью, а не чужой». Ты понимаешь, я такого не чувствую. Я просто ввязалась в эту авантюру.., вовремя ввязалась — и страшно рада, что поехала, и вообще… Но я не готова посвятить этому всю жизнь, тем более у меня Полина…
— И что, ты сможешь вот так вернуться к прежней жизни?
— Смогу! Мне в ней было спокойно. Я точно знаю, что я высококлассный переводчик, что я там на своем месте.
— Странно.
— А что ж тут странного?
Теперь мы шли по тенистому бульвару.
— Смотри, вон, по-моему, симпатичное заведение! — сказал вдруг он. — Заглянем?
Мы заглянули. Нам понравилось.
— Андрей, ты сказал, что это странно. Почему? — вернулась я к волновавшему меня разговору.
— А ты понравилась бы моей маме, — сказал он невпопад, словно не слышал моего вопроса. Но звучало это совершенно безнадежно.
— Ты думаешь?
— Да. Лариса ей не нравится. Совсем. Категорически.
Естественно, подумала я. Если его мама такая чуткая женщина, она наверняка догадывается, что у сына ветвистые рога.
— Какая у тебя ямочка на подбородке… Так и хочется поцеловать.
— Так поцелуй, в чем проблема? — тихо сказала я. Кроме нас в ресторанчике была только одна пара, и она не обращала на нас ни малейшего внимания.
Он вздрогнул. Протянул руку и погладил меня по щеке. Меня бросило в дрожь. А он сказал:
— Знаешь, я не хочу пошлого адюльтера на гастролях.
Неужто Ларка сказала правду?
— Тут солнце, море, нас тянет друг к другу… Давай отложим до Москвы.
— Ну что ж… — вдруг охрипла я. — До Москвы так до Москвы.
Мне все было понятно. Она сказала правду. Его все-таки тянет ко мне, и сильно, но обнаружить передо мной свою несостоятельность не хочется. А в Москве… В Москве так легко затеряться. У него своя жизнь. Напряженная, занятая, там все это забудется, как и не было. Там легко остаться друзьями или вовсе не видеться. Боже, какая злобная насмешка судьбы… И как его жалко, просто до слез. Но хорошо, что я это знаю. Я не совершу множества бестактностей и оплошек, которые могла бы совершить по неведению.
— Андрей, расскажи про своего сына, — сменила я тему. Он взглянул на меня с благодарностью. Бедолага. Но тут зазвонил мой мобильник.
— Буська, где ты? Я погиб! — В голосе слышалось подлинное отчаяние.
— Что? Что случилось?
— Мне подбросили ребенка!
— Какого ребенка? Что ты говоришь?
— Бусечка, возвращайся скорее, я пропаду! Он ходит на голове!
— Венька, прекрати истерику и объясни, в чем дело!
— Это долго! Пожалуйста, возвращайся! Сейчас он терзает Татьяну Ильиничну, но она долго не выдержит… Только ты можешь меня спасти!
— Ты про кого говоришь, про Венчика?
— Ну да, про кого же еще!
— Откуда я знаю, может, у тебя тут целый выводок.
— О боже!
— Ладно, буду через сорок минут.
— Что там такое? — заинтересовался Андрей.
Я ввела его в курс дела.
— О, мне такая ситуация знакома.
— И что?
Он молча пожал плечами, а я поняла так, что поскольку он импотент, то эти предъявленные ему дети не могут быть его детьми.
— Ну что, побежишь выручать братца?
— Доем — и уж тогда… Так о чем мы говорили?
— Я не помню… Послушай, как странно, что ты…
Опять зазвонил телефон. Опять Венька. Я не стала отвечать. Пусть думает, что я не слышу.
— Кошмарная штука эти мобильные, — улыбнулся Андрей, — даже в любви объясниться не дадут.
— Мы же решили, что отложим до Москвы, — напомнила я.
— Как ты мне нравишься.., ты какая-то совсем особенная, — произнес он так, что сердце подскочило к горлу, а потом стало медленно сползать в пятки, а по спине побежал холодок, — вероятно, это смешно звучит в устах сорокалетнего мужика, но с тобой я чувствую себя.., защищенным. Это глупость, конечно, но знаешь, меня столько раз предавали… Я раньше страдал, потом даже привык… А вот смотрю на тебя, и мне кажется, ты не предала бы.
Господи, зачем он это говорит? Я же гибну, тону… Мне уже наплевать, что он импотент, это же не самое главное. А глаза… Мне хочется обнять его, прижать к себе и утешать как маленького мальчика, только бы он был рядом.
И опять зазвонил телефон. Номер не определился.
— Алло!
— Привет, это я. Только не бросай трубку.
Женя!
— Я слушаю тебя, — очень холодно отозвалась я.
— Ты знаешь.., ты прости меня, пожалуйста, я был просто не в себе…
— Я заметила.
— Но я тут подумал… Я не имел права так поступать… Если можешь, забудь. И давай ничего не будем отменять. Я очень виноват перед тобой, очень. Я люблю тебя и Полину… Мне плохо без вас будет. Очень, очень тебя прошу.
Меня растрогали его слова. Его тон. Но главное — мне показалось, что его звонок — спасательный круг. И если я сейчас за него ухвачусь, то, может, и не погибну от любви к импотенту.
— Ну хорошо, я вернусь, мы поговорим.
— Спасибо тебе. Я вчера видел Полину. Она в порядке. Мы с ней обедали в ресторане.
О, какая там ведется работа, подумала я. Андрей смотрел очень напряженно.
— Так я встречу тебя, да? Ты позволишь?
— Ну если сможешь…
— Конечно смогу. Мы с Полиной тебя встретим.
— Хорошо. Ну пока.
— Это звонил тот хам?
— Да. Как ты догадался?
— Не знаю. И чего хотел? Просил прощения?
— Ну в общем да.
— И ты простила?
— Да нет… Просто не хотелось препираться по мобильнику — накладно и бессмысленно.
Он улыбнулся с облегчением. Вот навязался на мою голову. Я уже чувствовала какую-то ответственность за него. Мне это надо?
— Андрюша, пойдем, а? Надо же узнать, что там с Венькой.
— Ты первый раз назвала меня Андрюшей… Черт, почему мне рядом с тобой не стыдно быть слабым?
Мне показалось, что сейчас можно расставить все по своим местам:
— Потому что, вероятно, ты не рассматриваешь меня как сексуальный объект, ты видишь во мне друга…
Он вдруг громко расхохотался:
— Боже, какая ты дурища!
И опять зазвонил телефон. Вот наказание!
— Буська, ну где ты там ходишь? Ты скоро?
— Скоро. Сейчас возьму такси и приеду!
Мужчины — слабый пол, и сегодня я окончательно в этом убедилась. В течение одного часа три мужика взывали ко мне, слабой женщине, моля о помощи. Женя ведь тоже молил… По-своему.
* * *В холле гостиницы я застала такую картину: Татьяна Ильинична, держа на коленях Венчика, совала что-то ему в рот, и без того вымазанный шоколадом. Рядом в кресле, вытянув длинные ноги, в изнеможении валялся Венька, а Демин показывал Венчику какие-то фокусы.
— Буська, — вскричал Венька, — наконец-то! Татьяна Ильинична, вы согласны побыть еще минут двадцать с этим чудовищем? Я должен поговорить с сестрой.
— Да ради бога, Венечка! Я так давно не возилась с малышами.
Венька подхватил меня под руку и вытащил на улицу:
— Пойдем пройдемся. А где, кстати, ты была?
— Это не имеет отношения к делу. Говори, что стряслось?
— Ох, Буська, это Бог меня наказал.
— За что?
— Да мало ли…
— Слушай, сетовать и стенать будешь потом, а сейчас говори, в чем дело?
— Ты понимаешь, я позвонил этой бабке, а подошла Сонька. Представь себе, она меня узнала сразу и как будто не очень удивилась.
Я сказал, что надо бы поговорить. Она сразу назначила встречу на бульваре Ротшильда. Я приготовился к разговору. А она явилась с мальчишкой и каким-то парнем, видимо ее хахалем. Она такая противная, Буська, если б ты знала! Я чуть не сблеванул… А ребенок, конечно, красавчик.., весь в меня. Но характер, видимо, в мамочку. Это хорошо, что Татьяна Ильинична так прониклась, а то…
— Венька, к черту лирические отступления. В чем трагедия?
— Понимаешь, эта лярва была со мной весьма холодна, только сказала, что ее бабка попала в больницу с гипертонией, а она сама должна на четыре дня уехать. И поскольку я вроде как заявил о своих отцовских правах, то для начала пусть мальчик побудет у меня. Она сунула мне в руки сумку с его барахлишком и буквально растворилась в воздухе.
— Как?
— А вот так! Подкинула ребенка и смылась! И что мне теперь делать?
— Она что, чокнутая?
— Откуда я знаю? Я вообще не помнил столько лет о ее существовании. Но ты скажи, разве нормальная мать может так поступить?
— Нет! Нормальная не может!
— Ну вот видишь! А что мне-то с ним делать? Я даже не знаю, как подойти к малышу. Разве что козу показать могу. А тут четыре дня! И потом, мы же завтра уезжаем из Тель-Авива! Ну допустим, я возьму его с собой, но через четыре дня мы будем далеко. А вдруг она решит, что я украл ребенка? Или не решит, а просто заявит в полицию?
— Ну это ерунда, мы все подтвердим. Нас вон сколько… Но я другого не понимаю. Ведь у этой твоей Сони…
— Возьми ее себе!
— Всю жизнь мечтала! Но у нее же есть, кажется, мама и папа. К тому же вряд ли бабку будут с гипертонией очень долго держать в больнице… Знаешь, надо немедленно звонить Оскару!
— Зачем это?
— Надо как-то официально зафиксировать, что она подбросила ребенка совершенно чужому, по сути, человеку. Ты же не заявлял официально о правах отцовства, ты вообще ничего мог не знать. А она взяла и подкинула тебе ребенка. У нее наверняка есть какие-то цели, далеко идущие планы…
— И что я стану делать с такой бумажкой, если, конечно, кто-то мне ее выдаст?
— Ничего не будешь делать. Но если вдруг она затеет какую-то провокацию, ты подсунешь ей эту бумажку под нос. И еще неизвестно, кому будет хуже. Я не знаю израильских законов, но вполне возможно, что этот факт можно будет истолковать как издевательство над ребенком или еще как-то…
Он вдруг остановился посреди улицы:
— Буська, ты такая умная! Откуда?
— Ну, милый, знаешь сколько переговоров я переводила, где обсуждались всякие юридические тонкости? А сколько документов! У нас в фирме высококлассные юристы работают, но один знает английский, а второй немецкий в пределах средней школы. Вот мне и пришлось в этом тоже наблатыкаться, как говорит один Ларискин поклонник.
Зачем я сказала про поклонника, мне и самой было неясно. Но он не обратил на это никакого внимания.
— Да, Буська, ты, наверное, очень ценный работник.
— Думаю, да.
— Значит, советуешь позвонить Оскару?
— Да, и немедленно.
— Хорошо, сейчас позвоню. Но что с мальчонкой-то делать?
— Ничего, как-нибудь обиходим. Вон Татьяна и Демин как им увлеклись. Думаю, не пропадет он у нас. Во время спектакля побудет с кем-нибудь за кулисами.
— Ну во время спектакля ему, наверное, надо уже спать?
— Его мамаша должна была об этом подумать. Но если он несколько дней будет ложиться спать попозже, ничего катастрофического не случится.
— Но ведь после спектакля…
— А после спектакля с ним будет его папочка. Умел кататься…
— Буська, я совершенно не хотел кататься!
— Но все же катался, вот и вози саночки. А кстати, ты ей сказал, что уезжаешь из Тель-Авива?
— Нет, не успел. Все произошло молниеносно… Я только понял, что она жутко противная…
— Ладно, это все фигня. Звони Оскару, и пошли назад.
— Надо пойти куда-то с ним поесть. Ты не пойдешь?
— Нет. Я пообедала.
— Постой, а где ты шлялась вообще? Вернулась с пустыми руками… Ничего не купила. С Андрюхой, что ли?
— Не твое дело!
— Суду все ясно. Буська, ты, конечно, можешь делать все что угодно, но не здесь. Если вас застукает Лариска…
— А если он ее застукает?
— Если он ее застукает, то в худшем случае напьется, но он такой профессионал, что и на бровях выйдет и сыграет, а она может сорвать гастроли, устроить любую пакость. И потом, Буська, тебе нужен этот геморрой? У него такой тяжелый характер. И от баб отбою нет. Не советую!
— А может, я хочу от него ребенка родить? Знаешь, какой красивый мальчик будет? Не хуже твоего Венчика!
Я замерла: что он мне на это скажет? Если Лариска поделилась своим секретом со мной, то могла поделиться еще с половиной театральной Москвы.
— Ты с ума сошла! Второй ребенок без отца? Не вздумай, Буська!
— Да я пошутила. У нас и нет ничего, просто взаимная симпатия, не больше.
— Но вообще-то все уже говорят…
— Мало ли кто что говорит. И вообще, звони Оскару.
Когда мы вошли в холл, там сидел Андрей — в гостиницу мы вернулись порознь, решили, что так лучше — и играл в ладушки с Венчиком. Барышевой уже не было видно. Укатали сивку крутые горки.
— Какой красивый мальчишка, — улыбнулся Андрей. — И умный…
Венька уже переговорил с Оскаром и теперь опять в изнеможении рухнул в кресло.
Бенчик вдруг что-то зашептал Андрею на ухо.
— Пошли, нет проблем, — сказал тот и повел его за лифты, где помещался туалет. Вернулись они не так скоро, но Бенчик был умыт и причесан.
— Вень, его бы надо покормить, — сказал Андрей. — Его напичкали шоколадом, но это не годится.
У Веньки сделались испуганные и несчастные глаза, но тут из ресторана выглянула Тамара. Она, очевидно, была уже в курсе дела и предложила накормить «мальчишечку».
— Пойдем, маленький мой, такой красавчик, просто загляденье, а стихи читает, умереть не встать. Веня, хотите, оставьте его мне на эти дни. Зачем его таскать?
У Веньки в глазах отразилось смятение и растерянность.
— Да нет, Тамарочка, — вмешалась я, — спасибо, пусть ребенок привыкнет к отцу. У такой матери, может, и лучше его забрать.
— Ой, не говорите, Бронечка… Хотя я думаю, она сегодня же появится. Это она Венечку испытывает.
— Хорошо бы, — вздохнул Венька.
Но Соня не появилась, и мы уехали, забрав с собою Венчика. Когда он увидел Ларису, то буквально открыл рот.
— Какая ты красивая! — заявил он.
— Да уж, по сравнению с его мамашей… — пробормотал Венька. — Смотри, ему у нас нравится.
Разговор происходил в автобусе, когда мы ехали в сторону Мертвого моря.
— Еще бы ему не нравилось. Все с ним возятся, балуют, все восхищаются…
— Только зов крови как-то незаметен.
— Какой тебе зов крови? Он же чувствует, что ты его боишься.
— Глупости, ничего я не боюсь. Я даже уже привык немножко. Он ночью крепко спал, не мешал мне.., и вообще, клевый парень…
— Ты уже говорил, весь в тебя.
— Знаешь, Буська, я даже думаю… Может, она мне его отдаст?
— Фиг тебе!
— Но почему? Она же его бросила…
— Она понимала, что ты непременно привяжешься к такому очаровательному малышу, а потом будешь мучиться…
Он вытаращил глаза:
— Ты полагаешь, это она задумала такую изощренную месть?
— Не исключено.
— Просто Макиавелли какой-то…
— При чем тут Макиавелли? Просто месть хитрой и злой бабы.
— Но за что месть? За что ей мне мстить, если я даже не подозревал о существовании этого ребенка?
— А за все. За то, что пренебрегал ею, за то, что снизошел и обрюхатил походя, за то, что с облегчением вздохнул, расставшись с ней. Ну и главное, что не любил, а она наверняка любила…
— Черт… Поводов действительно немало… Буська, а что, все бабы такие мстительные?
— Нет, Венечка, не все. Я вот немстительная.
— Ты вообще чудо. Но ведь если ты так хорошо про это все понимаешь, значит, и сама испытывала что-то подобное?
— Нет. Но я ведь до сих пор никого еще по-настоящему не любила.
Он взглянул на меня с недоверием:
— И теперь не нашла ничего умнее…
— Я ничего не говорила.
День за окном автобуса был жаркий, но облачный, серый. Автобус остановился по просьбе наших курильщиков. Я тоже решила выйти размяться. И когда подошла к дверям, Андрей подал мне руку и улыбнулся. И меня вдруг охватило ощущение счастья. Видимо, этот пресловутый гормон счастья содержался не только в солнечных лучах, помидорах и арбузах, но и в его улыбке. Он задержал мою руку в своей на долю секунды дольше чем следовало, но мне это сказало о многом. Ну не может он быть импотентом! Или может? Конечно, можно это проверить, так сказать, эмпирическим путем, но я боялась. Боялась причинить ему боль, отпугнуть, я вообще боялась физически соприкасаться с ним, потому что меня било током. Интересно, так бывает, если мужчина импотент? С кем бы поговорить на эту тему, посоветоваться? В Москве моя коллега Светка чрезвычайно подкована в этих вопросах, с ней можно будет чисто теоретически обсудить эту тему, посоветоваться. Но до тех пор… Я тут сойду с ума. А может, Лариска наврала именно для того, чтобы я держалась от него подальше? Хотя зачем ей? Она же вот действительно изменяет ему на каждом шагу, даже не стесняясь. Должна же быть какая-то причина? И самая очевидная причина — причинное место. Я засмеялась про себя. Недурной, кажется, каламбур получился. Но тут мне стало так стыдно, так грустно и так больно за Андрея… Господи, за что мне все это? Я жила себе тихо, мирно, собиралась замуж… И вдруг это все навалилось — гастроли, любовь к импотенту и.., гормон счастья.