— Андрей, пожалуйста, дай мне синюю сумку. У меня там все вещи.
— Броня, ты зря, тебе здорово идет эта майка.
— Андрей!
— Ну хорошо, на, держи!
Я приоткрыла дверь и просунула руку, но он, вместо того чтобы дать мне сумку, схватил меня за руку и выволок из ванной.
— Ты с ума сошел! — прошипела я.
— Да, сошел! — хрипло пробормотал он и крепко обнял меня.
И мы стали целоваться как сумасшедшие. Потом он вдруг поднял меня, поставил на краешек кровати, так что теперь я была чуть выше него и близко-близко видела потемневшие невозможные глаза.
— Какой ты красивый… Никогда таких красивых не видела… — Я провела пальцем по его небритой щеке.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он вдруг.
— Изумительно.
— Я так испугался вчера. Мне вдруг показалось, если ты умрешь, то и моя жизнь кончится…
— Андрей, что ты говоришь…
— Только то, что чувствовал вчера.
Вероятно, оттого что я стояла на кровати, у меня вдруг опять закружилась голова.
— Ой, сними меня.
Он перепугался. Спустил меня, посадил.
— Что? Опять плохо? Давай все-таки вызовем врача?
— Нет-нет, ни в коем случае. Сейчас пройдет, просто я стояла неудобно… Я сейчас полежу немножко… И еще я очень голодная.
— Господи, прости меня, я… Я сейчас что-нибудь принесу, а ты полежи пока.
Он убежал, а я кинулась в ванную, мгновенно приняла душ, открыла сумку, выхватила оттуда халат и успела юркнуть в постель. Господи, что же это делается? Да никакой он не импотент, глупости все, когда мы целовались, я почувствовала… А как он целуется! От его поцелуев гормон счастья вырабатывается в каком-то невероятном количестве.
Вскоре он вернулся с двумя йогуртами, фруктами и булочками:
— Вот все, что удалось надыбать на скорую руку. Хватит?
— За глаза.
— Голова больше не кружится?
— Нет.
Когда я немного поела, он сказал:
— Ну я пойду?
— Ты спешишь?
— Да нет, куда мне спешить.
— Тогда посиди еще… Андрюш, ты почему вечно небритый ходишь? Дань моде?
— Да нет, просто лень. Я тут на отдыхе вообще не собираюсь бриться. Тебе это не нравится?
— Нравится. Мне ты всякий нравишься.
— И ты мне тоже.
Он вдруг пересел на кровать и запустил руку мне в волосы:
— Какие они у тебя на самом деле?
— Гладкие, темно-русые…
— Мне трудно это себе представить. Бронечка, может, это судьба?
— Не знаю, может быть…
И тут я вдруг вспомнила слова Ларисы о том, что он иногда делает попытки, терпит фиаско и впадает в жуткое отчаяние. Нет, я этого не хочу!
— Не надо, Андрюша, ну пожалуйста!
— Почему?
— Ну я.., не могу сегодня, понимаешь?
— А… Ну прости…
Он пересел на стул:
— Мне уйти?
— Нет, не уходи, если можешь… А где Лариса?
Он вздрогнул:
— Ты из-за Ларисы?
— Нет, я просто спросила…
— Они с Татьяной Ильиничной куда-то отправились. Думаю, она взяла Барышеву для прикрытия. Ну вроде как тебя тогда…
— Не выдумывай, она и вправду торчала в обувном.
— Ты такая верная и порядочная? — усмехнулся он.
— Ну в общем…
Странным образом напоминание о жене отрезвило его. Глаза опять посветлели и выражение лица стало обычным.
— Расскажи мне, как ты живешь? — попросил он.
— В каком смысле?
— Ну вот ты утром проснулась…
— Проснулась, вскочила и побежала мыться, готовить завтрак, будить Полину, собираться… После завтрака еду на работу.
— У тебя какая машина?
— «Жигули», «шестерка».
— Какого цвета?
— Баклажан.
— Давно водишь?
— Уже восемь лет, это моя вторая машина. Я все хочу поменять, но жалко, она такая удачная, с ней мало проблем, я ее люблю как родную.
— У меня когда-то тоже была «шестерка», но как раз очень неудачная.
— А сейчас у тебя что?
— «Субару».
— Хорошая?
— Мне нравится.
— А я где-то читала, что ты гоняешь как бешеный.
— Бывает. Господи, о чем мы говорим?
— О безопасном, — улыбнулась я.
Он посмотрел на меня и расхохотался.
В этот момент в дверь постучали.
— Я открою? — тихо спросил он.
— Конечно.
На пороге стоял Юрий Митрофанович.
— О, простите, я помешал? — спросил он насмешливо.
— Нет-нет, Юрий Митрофанович, заходите.
— Я просто по дороге с пляжа решил узнать, как тут наша больная.
— Спасибо, уже лучше, вот Андрей мне принес завтрак, я все на свете проспала.
— Очень рад! Ты сегодня полежи и, главное, не лезь на солнце. Спи побольше, обед закажи в номер — и будешь завтра как новая. Ну, я вижу, тебе нескучно. Кстати, тут есть русское телевидение. Ну что ж, я пойду. Не буду мешать.
— Я тоже пойду, пусть Броня поспит. Если что-то понадобится, звони мне. Пока!
И они ушли. А я вдруг ощутила жуткую усталость и слабость. Я ведь вчера не притворялась, мне действительно было очень плохо, а с утра столько эмоций. Я заснула и проснулась, когда солнце уже заходило. И то проснулась от стука в дверь.
— Буська, ты там жива?
Венька был бледный, измученный, весь какой-то перевернутый.
— Господи, что случилось?
— Расскажу. Ты как?
— Почти весь день сплю.
— Ела что-нибудь?
— Завтрак мне Андрей принес. А обед я проспала. Но есть не хочу. Ну что там?
— О, там.., хрен знает что! Понимаешь, Сонька эта.., шалава та еще, похоже, пробы негде ставить. Ребенком интересуется очень мало, постольку-поскольку, но хуже всего то, что она, как подозревает Рахиль, наркоманка.
— Подозревает или уверена?
— Мне сказала, что подозревает. Но ее родители в воспитании мальчика участия не принимают, ну только деньгами, да и то… У Рахили Бенчик — весь свет в окошке…
— Вень, ты погоди, эта Рахиль такая врунья…
— С чего ты взяла?
— Мне она рассказывала о прекрасной, крепкой еврейской семье, а тебе о каком-то семействе монстров… Да и про Соню твою говорила, что она учится, что она талантливый архитектор, а теперь, выходит, что она шалава и наркоманка. Где правда-то?
— Тебе она рассказала то, что ей хотелось бы иметь… Она чувствовала, что если придет и вывалит мне на голову кучу проблем, то я… Ну сама понимаешь. Ее приход к тебе был жестом отчаяния.
— Ну допустим. А как она вообще узнала обо мне?
— Она дружна с тещей Оскара. И это Оскар посоветовал ей обратиться сначала к тебе. Старуха мне все откровенно рассказала. Она плакала, говорила, что безумно боится за Венчика. Если с ней что-то случится…
— Но чего она хочет от тебя?
— Чтобы я признал его. Я, конечно, признаю, даже и говорить нечего. И помогать буду по мере возможности. Ну и вообще…
— А спасать заблудшую внучку она тебя не просила?
— Нет, представь себе. Ее в этой жизни сейчас волнует только Бенчик. Кстати, она мне понравилась. Хорошая старуха. Мы как-то очень легко нашли с ней общий язык, я даже не ожидал. А видела бы ты, как Бенчик обрадовался ей. Еще она хочет, чтобы я на всякий случай оформил для Венчика российское гражданство. Не знаю, получится ли, но я попытаюсь. Когда я уходил, он ревел. Кошмар какой-то!
— Да, ты загрузился по полной программе, как сказала бы Полька.
— Ты не поверишь, но я сам чуть не разрыдался.
— Поверю. Ладно, не дрейфь, прорвемся! И если все действительно так, как тебе сказала Рахиль, у тебя есть шансы забрать Венчика, если ты, конечно, захочешь. Да, кстати, не мешает сделать все-таки анализ на ДНК.
— Зачем?
— Ну если эта Соня такая шалава…
— Знаешь, а мне плевать. Когда я уходил, он кричал: «Папа! Папа!» — и я вдруг четко осознал…
— Что?
— Что он мой сын.
— А если все-таки не сын? Мне Юрий Митрофанович рассказывал…
— Говорю тебе — мне это не важно.
— Что ж, благородно, но ты все же остынь.
— А анализ мне так и так придется делать, если я буду оформлять отцовство. Я хочу именно отцовство, а не усыновление, понимаешь?
Я видела, что Венька полностью захвачен этой историей, а если так, то он сумеет смести все преграды. Он такой! Если уж он смог из скромной переводчицы на две недели сделать певичку с экзотической внешностью, то что для него бодание с чиновничьими системами двух разных государств? Семечки!
* * *Утром Венька опять умчался в Тель-Авив, чтобы договориться с адвокатом, который будет заниматься его делом. Адвоката порекомендовал ему все тот же Оскар. Я спала почти весь день и всю ночь и в результате проснулась утром вполне здоровая. Только безумно голодная. Я оделась и побежала вниз, в ресторан. Здесь был большой зал, не чета нашему Тель-Авивскому. И сразу увидела Ларису, которая стояла у стола с закусками в красных коротких шортиках, облегавших совершенной формы зад. Мне вдруг нестерпимо захотелось подойти к ней и ущипнуть, больно, чтобы она взвизгнула. Или толкнуть ее сзади так, чтобы она уткнулась носом в блюдо с селедкой. Но тут меня окликнула Татьяна Ильинична.
— Бронечка! Иди сюда! Она сидела одна за столиком.
— Бронечка! Иди сюда! Она сидела одна за столиком.
— С добрым утром!
— Оклемалась? Ну и молодчина. Садись, вдвоем веселее завтракать!
— Это правда!
Когда я немного утолила зверский голод, она сказала с лукавой улыбкой:
— Ты смотрела на Ларку так, как будто хотела ее пришить.
— Пришить? Нет, но ущипнуть или пихнуть хотелось.
— А ты в курсе, что Андрей ее шуганул?
Я замерла:
— Как — шуганул?
— Просто. Сказал: иди на все четыре стороны. И уехал.
— Уехал? Куда?
— В Москву, куда?
— Как же так?
— Бронечка, милая, да не бери ты в голову эти гастрольные шашни. Мура это все. У вас что-то было?
— Нет, не было.
— Ну тем более. Такой мужик, конечно, не может не нравиться, но.., лучше держаться от него подальше. Найди себе нормального. Или вернись к тому, к жениху. Ревнючий он, но это не самое плохое. Ты что, всерьез в Андрея влюбилась?
— Я не знаю…
— Тогда ничего, охолонешь.
— Я понимаю… Странно только, что он со мной не попрощался…
— Так ведь как все вышло-то… Вчера же был фуршет, кстати, все о тебе спрашивали. Народу довольно много собралось. Андрей быстро напился, а Ларка что-то ему сказала, он взбеленился не знаю как, хотел ей публично дать в рожу, Юра еле перехватил. Он тогда сказал, что сию минуту уезжает. И чтобы он ее больше не видел. И правда, вызвал такси и умчался в аэропорт. Самолет часов в шесть утра вылетает, надеялся, что поменяет билет. Наверное, удалось. Когда ему было тебя предупреждать? Да и вообще… У них там свои разборки. Может, и помирятся еще. Видишь, она совершенно невозмутима. Честно говоря, я никогда особенно не понимала, что их связывает. Они такие разные. Не огорчайся. У нас сегодня экскурсия в Иерусалим. А завтра в Северную Галилею. Там такая красотища…
* * *За оставшиеся дни от него не было никаких известий. А я как-то внутренне застыла. Ни жаркое солнце, ни арбуз без косточек, ни невкусные местные помидоры — ничто не вырабатывало во мне гормона счастья. Вместо серотонина сплошные серые тона. Но когда я влезла в воду Иордана в том месте, где принимают крещение паломники из разных стран, на меня вдруг снизошло успокоение. Я поняла, что он не бросил меня, а попросту сбежал, испугавшись нашего стремительного сближения. Я ведь сама остановила его. И он остановился. И понял, что не хочет разочаровываться сам и разочаровывать меня. А что было, то прошло. Или скоро пройдет. И дальше я уже видела все чудеса Израиля, воспринимала их, но не так остро, как это могло бы быть, будь он рядом. Венька целыми днями пропадал в Тель-Авиве, а меня ласково опекал Гордиенко. Он не вел со мной душеспасительных бесед, а просто был внимателен, мил и очень добр. А еще я сходила с ума от тоски по Полине. Так надолго я еще от нее не уезжала.
Лариса и впрямь была невозмутима. Купалась, загорала, флиртовала напропалую. Надо отдать ей должное, мужики слетались на нее как мухи на мед. Со мной она держалась спокойно и миролюбиво. Однажды подошла и сказала:
— Бронь, не бери в голову. Он давно и думать забыл о тебе. Он такой…
В ответ я только плечами пожала. Что тут скажешь?
— Да и вообще, зачем он тебе нужен? Ты ж еще молодая, найдешь себе здорового.
Я махнула рукой и ушла.
* * *— Мама! — раздался Полькин вопль, и она накинулась на меня с поцелуями. — Маменция приехала!
И тут же рядом возник Женя. Высокий, спокойный, улыбающийся виновато.
— Привет, как долетела?
Я вдруг почувствовала, что вернулась домой. В свою жизнь.
— Хочу скорее домой! — заявила я.
— Поехали! Тебя ждет такой обед! Мы вдвоем с Полиной готовили!
— Жень, ну зачем проболтался? — возмущенно закричала Полина. — Ой, мам, как я соскучилась. А ты загорела — просто супер! Я вчера домой вернулась, звонила твоя начальница, интересовалась твоим здоровьем!
— Броня! — окликнул меня Гордиенко. — Это твоя дочка?
— Ой, Юрий Митрофанович, извините. Я так обрадовалась, что все на свете забыла. Да, познакомьтесь, это Полина.
— Совсем на тебя не похожа!
Но тут к нему бросился молодой человек, видимо сын, и нас разметало толпой.
— Мам, он клевый! Слушай, а Веня-то где?
— Он прилетит послезавтра. У него там еще дела.
— Броня, у тебя вид усталый, — заметил Женя.
— Всю ночь не спала. Из гостиницы в три часа выехали, да еще в аэропорту нас шмонали безбожно. Но, Полька, мы с тобой через годик обязательно поедем в Израиль — просто как туристы, без всяких гастролей. Это фантастическая страна! И каждый интеллигентный человек должен ее увидеть.
— Ты это про меня? — удивилась Полька.
— Да нет, скорее про себя. Я мало что видела, да и то…
— Ой, мам, лучше мы с Женей втроем поедем.
Похоже, тут без меня меня женили. Я понимала, что еще предстоит объяснение с Женей. И мне было от этого тоскливо.
Едва мы сели в машину, Полина потребовала:
— Ну рассказывай!
— Что?
— Все! Как ты вышла первый раз на сцену, как играла, все! Как тебе хлопали. Цветы дарили?
— Дарили!
— Много?
— По разному.
— Ой, мам, а войну вы видели?
— Нет.
— А девушек с автоматами?
— Сколько угодно. И что меня позабавило, там масса солдатиков с типично рязанскими физиономиями.
— Мам, а…
— Погоди, скажи лучше, как у тебя-то дела?
— Нормально. Двоек нет.
— А дед с Симочкой как?
— Нормально. Я ему не проболталась.
— И на том спасибо.
— Броня, — подал голос Женя, — не надо ее ругать. Просто она мне доверилась, а я из ревности доверия не оправдал. И еще раз прошу меня простить.
— Мам, ты прости Женю, ну пожалуйста!
— Так и быть, прощаю.
Это уже сродни неизбежности.
— Мам, а ты в кибуце была?
— Только обедала в ресторанчике от какого-то кибуца на Галилейском море.
— Ой, а что ты там ела?
— Рыбу святого Петра. Только что выловленную.
— Вкусно?
— Ничего особенного.
— Фаршированная рыба была?
— Да нет, просто жареная. Отстань, Полина, у меня голова болит.
Когда я наконец вошла в свою квартиру, мне вдруг стало спокойно. А вся эта история с гастролями, с любовью к Андрею и со страстями вокруг Венчика, показалась мне чем-то уже далеким. От нее осталась только прическа, загар и серебряные браслеты. Мне через два дня на работу, значит, браслеты я сниму и засуну в комод, прическу тоже поменяю, а загар скоро сойдет. Вероятно, то же самое почувствовал Андрей. Он, наверное, еще вспомнит обо мне, когда будет дарить кольцо своей маме. Только и всего.
А Полина оказалась на редкость деликатной. Не требовала с меня подарков, понимая, что Жене я на сей раз ничего не привезла. И он тоже проявлял деликатность. После обеда, когда мы на несколько минут остались вдвоем (или это Полька специально нас оставила?), он нежно обнял меня и спросил:
— Ты правда меня простила? Не отвечай, я пойму по глазам. Кажется, да? Вот и чудесно. Ты же знаешь, как я тебя люблю, правда? Давай я сейчас уйду, а завтра встретимся? Я соскучился жутко. А тебе и вправду идет эта сумасшедшая прическа.
Он хороший. Любит меня. Надежный. Кажется, действительно добрый… Но гормон счастья не вырабатывается, нет. Ну ничего, обойдусь. Раньше же обходилась и ничего, жила, и даже иногда радовалась жизни. Привыкну. Вон как у них с Полькой все здорово…
Он поцеловал меня. Я ответила. Все хорошо, Броня.
Едва за ним закрылась дверь, как Полька завопила:
— Маменция, а подарки где?
Я отдала ей целую сумку.
— Ух ты сколько! Кайф! Мам, а вечером нас ждут у деда!
— Ой нет, я до вечера просто не доживу. Усну.
— Ну мам, Симочка собиралась печь к твоему приезду пирог!
— Надеюсь, еще не пекла. Я сейчас позвоню и скажу, что не в силах. А еще лучше ты позвони.
— Мам, дед обидится.
— Ладно.
Я позвонила отцу.
— Бронечка, детка, что с тобой случилось? Я так волновался! Как ты себя чувствуешь?
— Прекрасно, папочка. Но приехать не могу. Ночь не спала совершенно. Просто валюсь с ног и еле ворочаю языком. Надеюсь, Сима еще не пекла пирог?
— Кажется, нет. Но я ужасно соскучился.
— Пап, давай до завтра отложим, а то я усну за рулем.
— Нет-нет, не надо садиться за руль. Хорошо, перенесем на завтра. Должен сказать, что я доволен Полиной. Умная, ответственная девочка. И Женя твой мне очень понравился. Видный, а главное — вменяемый. По нашим временам большая редкость.
— Где ты с ним познакомился?
— Он водил Польку на какой-то молодежный концерт. Одну я ее не пустил бы, а с ним… Мы поговорили немножко. Одобряю, дочка. Неплохой выбор.
Выбор! Нет никакого выбора, мне его просто не оставили. Но наверное, это хорошо. Было бы куда хуже остаться в пустоте.
После разговора с отцом я рухнула на диван и заснула сразу мертвым сном. Проснулась уже за полночь. Полька спала. Я понимала, что теперь не скоро засну. Встала, поплелась на кухню. Иногда, если мне не спится, я раскладываю на кухне пасьянс. Бывает — просто так, ради процесса, а бывает — загадываю желания. Вот и сейчас я загадала: увижусь ли я когда-нибудь с Андреем? Увидеть-то его не проблема. Куплю билеты в театр или в кино. Наконец, посмотрю телепрограмму — и уж на одном каком-нибудь канале непременно на него наткнусь. Но увидеться с ним, поговорить и ощутить, как вырабатывается гормон счастья… Интересно, а по телевизору он тоже вырабатывается? Пасьянс не сошелся. Как я и предполагала… Так, может, и бог с ним, с Андреем? У нас разные жизни, мало ли кого к кому тянет? Вот, помню, года три назад у меня сломалась машина и я поехала на работу на троллейбусе. И вдруг встретилась взглядом с мужчиной. У меня захватило дух. Ему было под пятьдесят, усталое лицо, но какое! Казалось, что он по ошибке попал в переполненный московский троллейбус. Таких лиц там по определению не бывает. Хотя их вообще, наверное, не бывает. И он тоже не сводил с меня глаз. А в них явственно читалось: «Да, мы с тобой созданы друг для друга, но мне уже много лет, у меня нет сил на новую жизнь. Прости». Он сошел раньше, чем я. И выходя, еще оглянулся на меня. Я было рванулась за ним, но он чуть улыбнулся, и я поняла — не надо!