Он окинул оценивающим взглядом журналистов, стоявших неподалеку, и даже прищурился, чтобы рассмотреть их получше.
— Пусть кто-нибудь погасит эти синие прожекторы, с ума сойти можно от их света. Мешают людям спать. Вон их сколько — стоят и глазеют, вместо того чтобы нежиться в мягких постелях... Улле Люк, говоришь? Что-то я его не вижу среди этих гиен.
— Он пробыл здесь не больше четверти часа. Перекинулся несколькими словами с фотографом Свенсоном, ты его знаешь. Думаю, Свенсон и позвонил Люку... Хороший фотограф... Да, он сказал, что Люк поехал к себе — наверное, имел в виду в редакцию. Во всяком случае, Люк просил тебя позвонить.
Турен кивнул и двинулся дальше.
— Проследи, пожалуйста, чтобы сменили Пальма. Он стоит здесь уже несколько часов и еще не завтракал.
— Ты знаешь Пальма?
— Нет, но узнаю голодного человека. Сделаешь?
— Конечно... Не забудь про Люка.
— Небось ему нужны подробности... Кстати, он совсем мне не друг...
— Нет, нет, — сказал Леонард Бергстрем и вдруг понял, что перенял любимое выражение Турена.
Собаки, которых так упорно отгоняли от стола, наконец-то получили возможность ухватить кусок: вокруг Свена Турена, понапрасну старавшегося сделать вид, что он здесь посторонний, уже роились журналисты и фоторепортеры.
— Ну? — начал журналист, который особенно не нравился Турену.
— Что «ну»?
— Есть какие-нибудь новости? — закинул удочку другой.
— Конечно, есть. У того, кто их знает.
— А у вас? — встрял еще один репортер.
— А мне сказать особо нечего. В баке найден парень, ему около сорока. Мертвый. Врач полагает: умер от слишком большой дозы какого-то наркотика. Труп обнаружил мусорщик.
— Есть признаки насильственной смерти?
— Не знаю.
— Вы знаете, кто он?
Турен начал почти против своей воли испытывать удовольствие от вопросов.
— Нет.
— Вы пытались выяснить его личность? — спросил журналист, незнакомый Турену.
Турен внимательно оглядел спрашивающего. Парень, кажется, не дурак.
— Я не пытался.
— А кто этим занимается?
— Вероятно, кто-то из тех ребят. — Турен мотнул головой в сторону стоявших около мусорного бака.
— Это все?
— Наверняка не все. Спросите Бергстрема. Он непосредственно ведет расследование. — Опять нестерпимо захотелось яичницы. — Бергстрем! Иди сюда! Подкинь им фактиков или чего им еще там надо! — крикнул он.
Бергстрем вздрогнул и неуверенно подошел к репортерам. Турен выбрался из окружения и направился к машине. Усевшись, опустил стекло.
— Пальм! Послушай, Пальм! — крикнул он. — Можешь поехать со мной, глядишь, и удастся где-нибудь позавтракать!
Полицейский Пальм с облегчением направился к машине.
«Кто такой Пальм?» Это был первый вопрос, на который Леонарду Бергстрему предстояло дать ответ.
По какой-то странной причине редакции газет во всем мире похожи друг на друга. Стучат телетайпы, почти все говорят по телефону; кто-то пытается слушать радио, а где-нибудь в углу, стараясь не привлекать к себе внимания, играют в карты.
Самый молодой сотрудник, обычно это именно сотрудник, а не сотрудница, варит кофе для всех остальных, если пе бегает в это время по коридорам с отпечатками из фотоотдела, с посланиями от шефа или с пивом для всех страждущих журналистов, которые уже закончили свою работу, но почему-то не идут домой.
Ведь как ни ненавидят журналисты свою газету и все то, за что она выступает, ненависть эта сочетается с любовью и преданностью.
Когда утренний выпуск газеты уже запущен в машины, наступает время для обсуждения номера. Обсуждают статьи, чаще всего не вызывающие ничего, кроме отвращения, просматривают заголовки и тексты к фото, отмечают корректорские ошибки и жалуются на некомпетентность коллег.
В «Дагенс нюхетер» утренний выпуск печатался уже несколько часов. Опытные профессионалы, обозрев критическим оком сегодняшнюю продукцию, пришли к выводу, что и на сей раз им не удалось выдержать марку.
Улле Люк сидел за столом и спал. Во всяком случае, казалось, что спал. Ему, как никому другому, прекрасно известно, что значит быть настоящим профессионалом и все же давать никуда не годную продукцию.
Секретарь редакции Пер-Оке Магнусон озабоченно посмотрел на Люка. Магнусон был его бессменным защитником. Не единожды Улле являлся на работу с таким высоким содержанием алкоголя в теле, в основном в голове, что ему вообще-то следовало бы в это время находиться в больнице.
И каждый раз Магнусон держал блистательные речи в его защиту перед руководством, лгал и клялся. И каждый раз Улле Люку удавалось в милостиво предоставленный ему испытательпый срок написать такой репортаж и добыть такие новости, которые не были под силу никому другому в редакции.
Однако теперь имя Люка уже давно не появлялось на страницах газеты, и Пер-Оке встал с намерением поговорить с ним.
Раздался телефонный звонок. Люк с поразительной быстротой поднял трубку левой рукой, держа в правой полупустую банку пива.
— Люк слушает... А? Ага, хорошо, что ты позвонил... Что? Завтракал? Нет, я не завтракал... Послушай, я хотел поговорить с тобой... Думаю, важно... Что? Да, до завтрака... — Он поднял глаза и увидел Магнусона, который стоял у стола и прислушивался к разговору. — Могу я к тебе зайти в полдевятого?.. В девять?.. Прекрасно. Привет. — Он положил трубку и широко улыбнулся Магнусопу. Несколько больших глотков, и содержимое банки устремилось в желудок.
— Как дела, Улле? — спросил Магнусон.
— Превосходно.
— Уже неделю я слышу это твое «превосходно», а статьей о героине и не пахнет. Зато от тебя попахивает.
— А, перестань. Ты ведь знаешь, я сейчас не в форме.
Магнусон поднес руку к своему гладковыбритому подбородку, намереваясь по привычке покрутить бороду, рассердился на себя за то, что сбрил ее, и подумал, что больше никогда не будет защищать Улле Люка перед руководством.
— В городе царит хаос, Улле. А ты за неделю и строчки не написал.
— Ну хватит. Ты прекрасно знаешь: у меня не получается так легко, как у Дальстена, который просто выплевывает свою уголовную хронику. Читал?
Люк взял свежую газету, нашел нужную страницу и прочитал:
— «...и полиция Стокгольма бессильна. Столица находится в тисках распространившегося в последнее время безумия наркомании. Нехватка ресурсов, в частности из-за скаредности правительства, мешает борьбе с преступностью в нашем обществе. Героин пожинает жертву за жертвой. Молодые, здоровые люди превращаются в опасные для жизни окружающих машины. Машины, работающие только на одном горючем — героине...»
Он отбросил газету.
— Я читал, — сказал Магнусон, пытаясь придать своему голосу как можно больше безразличия, хотя сейчас он ненавидел себя за то, что вовремя не прочитал статью и не выбросил ее в мусорную корзину. Каждый день по дороге на работу Пер-Оке Магнусон был преисполнен самых благих намерений: прочитывать тот материал, который, по его предположениям, мог оказаться некачественным, и отказываться помещать его в номер.
— Скоро они с начальником полиции возьмутся за руки и будут требовать увеличить количество полицейских и принять более жесткие меры: «Очистить уЛицы, долой грязь...» — На усах у Люка застыла пивная пена, он испытывал настоящее возмущение.
— Успокойся. Он, конечно, отвратителен... 'но способный..; Так, по крайней мере, говорит начальник полиции, — пробормотал Магнусон, чувствуя, как не хватает бороды.
Они посмотрели друг на друга и засмеялись облегченно — оттого, что обнаружили хоть одну точку соприкосновения, оттого, что были друзьями.
— Мне кажется, это будет хороший материал, Пер, — сказал Улло Люк. — Просто великолепный. Мне только нужно сначала поговорить с Туреном, а потом ты увидишь...
— Твой друг Турен... Конечно, конечно... Вообще-то я берег место для твоего материала, но я всегда могу дать какой-нибудь очерк Дальстена. У меня их несколько штук в запасе... — Магнусон помахал кипой рукописей, а у Улле Люка был такой вид, будто его сейчас стошнит.
— Друг... он фараон, — пробормотал Улле Люк.
Пер-Оке Магнусон сделал несколько шагов, но остановился.
— Слушай, Улле, только не пей! А то я тебя убью!
Люк успокаивающе помахал правой рукой.
— Старый черт, — почти с нежностью проворчал Магнусон. «Еще один шанс я могу ему дать», — подумал он, возвращаясь на свое секретарское место.
Здание полицейского управления в Стокгольме, или, как его называют, Дом полиции, наверное, единственное в городе соответствует названию «квартальный полицейский участок» — целый квартал от Кунгсхольмсгатан до Бергсгатан кишит полицейскими.
На крыше расположены площадки для «выгуливания» всех тех, кто подозревается в совершении преступных действий. В подвальном помещении находится плавательный бассейн, где поддерживается чистота и порядок. Гражданам предписывается плыть по нужной дорожке и в нужном направлении. На остальных этажах работает значительная доля шведского правосудия.
Это здание ежедневно видит больше человеческого страдания и трагедий, чем любой нормальный еженедельник может преподнести своим читателям за несколько лет.
Свен Турен сидел в своем кабинете и говорил сразу по нескольким телефонам. После многих лет тренировки он развил в себе удивительную способность говорить одновременно по двум, трем, иногда четырем телефонам.
— Да, это Турен... Нет, протоколы допроса мусорщиков уже у меня. Мне нужно знать, что думают жильцы.— Зазвонил еще один телефон. — Да, это Турен. Вот как? Подключите тогда нескольких гражданских следователей... Что? Ну, раз нет, так нет... — Зуммер селектора.— Турен.
В кабинет вошел Андреассон. Андреассона звали милым сердцу Турена именем Свен, но, поскольку Бергстре-ма комиссар никогда не называл иначе как Бергстрем, у него не было другого выхода, кроме как звать Андреассона Андреассоном.
Турен махнул ему рукой.
«Начала поступать информация от общественности»,— прозвучало в динамике.
Андреассон узнал голос дежурного в Центре связи.
— Кого мы можем выделить на это? — сказал Турен в телефонную трубку, прежде чем осознал, что говорит по селектору.
«Дело-то как раз в том, что у нас никого нет».
— Я перезвоню. — Турен взял одну из трубок. — Перезвони, когда у тебя кто-нибудь освободится. — Он взглянул на Андреассона. — Ну? — сказал со страдальческим выражением на лице.
Свену Андреассону показалось, что Турен забыл про одну из трубок.
— Минуточку, — сказал Турен, на этот раз в нужную трубку.
— Начальник полиции требует отчет за неделю, — сказал Андреассон.
— Попроси об отсрочке.
— Нам уже один раз дали.
— Попроси еще об одной!
— Министерство юстиции нажимает. Они вызывают начальника полиции на совещание...
Зазвонил еще один телефон. Турен рывком снял трубку.
— Перезвоните через пару минут... Кто? Пропустите его. — Он бросил трубку на рычаг и ободряюще посмотрел на Андреассона. И подумал, что следовало бы согласиться на должность начальника бюро, которую ему предлагали в прошлом году. — Возьми старый отчет и перелопать его так, чтобы он выглядел как новый!
В кабинет вошел Леонард Бергстрем и с сочувствием посмотрел на Андреассона. Турен заканчивал свой последний разговор.
— Свидетельские показания жильцов должны быть у меня на столе через час! И ни минутой позже! — Он бросил трубку и обратился к Бергстре у: — Хорошо, что зашел. Попытайся найти кого-нибудь, кто бы мог заняться обработкой сведений, поступающих от населения.
Леонард Бергстрем хотел предложить комиссару отключить па несколько мипут все телефоны, но Турен включил селектор.
— Это Турен. Отдел наркотиков выяснил что-нибудь?
— Нет. Они сообщат, как только у них что-нибудь будет.
— Времени у них для этого было предостаточно.
Свен Андреассон решил, что нужно попытаться несколько замедлить сумасшедший темп, взятый Туреном.
— Что делать с отчетом?
— То, что я тебе сказал, — мягко ответил Турен.
Бергстрем молча наблюдал, как Турен разрыв вается между разными разговорами. Наконец решил вмешаться:
— Свен, мне тоже нужно с тобой поговорить.
— Давай, — сказал Турен. — Спасибо, Андреассон. Свен Андреассон понял, что придется-таки делать невозможное, и пошел освежать старый отчет.
Бергстрем полистал свой черный блокнот.
— У меня...
— Сначала один вопрос, — прервал его Турен. — Кто этот человек в баке?
— Мы выясняем это.
— Вот как!
— У меня здесь список, — продолжал Бергстрем. — Список всех тех лиц, которые прикасались к баку. Мы обнаружили 165 отпечатков пальцев, поддающихся идентификации, то есть отпечатки пальцев 165 человек.
В городе продолжалось безумие.
Полицейские патрули из отдела по борьбе с наркотиками столкнулись с действительностью, не предусмотренной учебными планами полицейской школы.
На сцену вновь выступили бывшие наркоманы, казалось, давно вернувшиеся к более приемлемому для общества образу жизни.
Деревянный Исус, старик столяр, в свое время перепробовавший практически все препараты, стимулирующие деятельность центральной нервной системы, которые можно было приобрести в аптеках, признался одетым в гражданское полицейским и сотрудникам бюро социальной помощи, запятым на местах решением проблемы наркоманов, что он не справляется с создавшейся ситуацией.
Однажды десять лет назад один пастор-миссионер спас душу Деревянного Исуса от неминуемой гибели, и с тех пор свою жизнь и деяния столяр посвятил помощи наркоманам и алкоголикам.
Но сейчас и Деревянный Исус был бессилен, сколько ни молил он бога укрепить его дух и силы, помочь всем братьям и сестрам, захлестнутым волной наркотиков.
Обычно сотрудники бюро социальной помощи и полиция несколько иронически относились к деятельности Деревянного Иеуса, признавая, впрочем, всю ее пользу. Но теперь, когда даже этот ветеран осознал ограниченность своих возможностей, они сочли нужным отразить этот факт в своих отчетах.
А Деревянный Исус в отчаянии сыпал проклятиями и читал молитвы.
— Боже! Ты же хотел, чтобы этот проклятый мир стал раем! Так докажи же, черт меня подери, что ты не зря принес в жертву своего единственного сына. И не говори, что не знал, каков этот мир будет через пару тысяч лет!
Деревянный Исус не понимал тех, кто утверждал, что «крепкие словечки» Я ругательства от дьявола. Со своими «прихожанами» он говорил на их собственном языке, поэтому и к всевышнему частенько обращался в тех же выражениях. «Проста меня, господи, — говаривал столяр, — но выбирать подходящие слова чертовски трудно!»
Сейчас даже у Деревянного йсуса поубавилось энтузиазма и веры. Его друзей вновь затягивало в болото, а он чувствовал себя при этом сторонпим наблюдателем.
Как-то он встретил старого приятеля и проговорил с ним целый вечер. Л приятель, придя домой, взял и повесился. После этого случия Деревянный Исус стал сам на себя непохож — слово божье не оказало своего благотворного действия!
В стремлении к самоусовершенствованию столяр много читал.
— Ты слыхал когда-нибудь о репрессивной терпимости капиталистического общества? — спросил он однажды патрульного.
— Слыхал, слыхал, — засмеялся полицейский.
— И все-таки стал фараоном? — доброжелательно улыбнулся Деревянный Исус.
— Хочешь жить — умей вертеться, — ответил полицейский, которому цо уставу было запрещено говорить о политике в рабочее время.
Деревянный Исус задумался. Он все же больше верил и отца небесного и его всепрощение, чем в новые порядки. По как бы ни была тверда его убежденность и глубока его вера, эпидемия продолжала распространяться. «Белая смерть» собирала свой урожай.
Свен Турен испытующе посмотрел на Леонарда Берг-стрема.
— 165? — повторял он.
— 165, — подтвердил Бергстрем.
— И у тебя здесь все их имена? — спросил Турен с нарастающим раздражением.
Свену Турену было пятьдесят четыре года. У него черная как смоль голова и юмор, который порой доводит людей до отчаяния. При собственном росте в 174 сантиметра не вызывали у неге восхищения и 190 сантиметров Бергстрема.
На Турене уже давно стояло клеймо человека «неудобного», поэтому ему и предложили занять безопасный пост начальника бюро в Управлении исправительных учреждений.
— Да, — ответил Бергстрем.
— Как ты, 'черт подери, сумел так быстро получить 165 отпечатков? Каким образом ты, черт возьми, сумел установить имена 165 человек?
Лронард Бергстрем понял, что сейчас перевес на его стороне, и постарался подольше удержать такое соотношение сил.
— Ах, ну да, ты ведь был в отпуске, — сказал он.
— Ну и?...
— Система-84.
— Система-84?.. Дьявол, ну разумеется! Значит, она начала работать...
Турен очень болезненно воспринял факт своей забывчивости, и Бергстрем приметил его замешательство.
— А где ты, позволь тебя спросить, проводил отпуск? На необитаемом острове? В Сибири? На Гебридах?
Свен Турен, как и многие другие люди, обладающие чувством юмора, лучше всего воспринимал собственные остроты, поэтому он рассердился и не отреагировал на колкость Бергстрема.
— В свободное время а не читаю газет, не смотрю телевизор и по возможности стараюсь не подходить к телефону. И ты прекрасно это знаешь.
— Господин комиссар случайно не отключает также и сознание?
Бергстрем знал, что это удар ниже пояса. Свен Турен ненавидел титулы. Ненавидел всех, кто считал себя начальником, включая себя самого, так как временами он все же являлся начальником по своему положению и в своем отношении к Леопарду Бергстрему.
— Как бы то ни было, Система-84 выплюнула эти данные в течение пяти минут, — продолжил Бергстрем и положил список перед Туреном.