— Как бы то ни было, Система-84 выплюнула эти данные в течение пяти минут, — продолжил Бергстрем и положил список перед Туреном.
— Но здесь пока только фамилии.
— Я говорил с пегеэрщиками...
Турену стоило больших усилий не заорать.
— Это что еще, черт побери, за «пегеэрщики»?!
— Ребята из центра программирования.
— Так.
Еще один нокаут. Бергстрем решил не вынимать черный блокнот. Спеси у Турена явно поубавилось.
— Я говорил с пегеэрщиками, и они советуют проверить всех имеющих обозначение СтВ67...
1 Турен послал Бергстрему уничтожающий взгляд.
— ...это значит, что ЭВМ скажет нам, кто из этих 165 отягощен так называемыми преступными наклонностями. Их код СтВ67. Сейчас ребята как раз прогоняют список для получения дополнительной информации. Речь идет о 27 людях, и ЭВМ выдаст нам то количество информации о них, которое мы будем способны переварить.
Зажужжал селектор:
— Вас спрашивает к.,кой-то Улле Люк. Говорит, что договорился с нами о встрече, но...
— Пропустите его.
Вид у Турена был такой, слоимо он только что проснулся.
Леонард Бергстрем встал и вопросительно посмотрел на Турена.
— Пегеэрщики закончат в любой момент. Результаты получишь там. — Он махнул рулой I) сторону большого экрана, вмонтированного в стену, и вышел.
В дворях он столкнулся с Улле Люком. Они смерили друг друга взглядом.
— Дривет, — сказал Улле Люк.
— Пегеэрщики... — пробормотал Турен.
— Что ты сказал?
— А, это возрастное. Говорю сам с собой. Садись. Как дела? Ты завтракал?
— Нет, а ты?
— Не было времени. Но я хочу есть уже... — Свен Турен начал искать свои часы, которые имел обыкновение снимать и класть в карман, в ящик стола или попросту забывать дома; то же самое происходило и с очками для чтения. — Черт, куда же подевались часы?.. Ну да черт с ними. Во всяком случае, я хочу есть уже часов шесть или семь...
Люк осторожно дотронулся до часов, которые лежали поверх высокой кучи бумаг на заваленном всяческими документами столе.
— Завтрак, — проговорил Турен и нажал кнопку селектора. Селектор затрещал. — Андреассон! Андреассон!
11 Зарубежный детектив 161
Ты там? — Треск в ответ. — Пришли нам сюда, пожалуйста, шесть бутербродов с ветчиной... Нет, подожди, три с ветчиной... нет, четыре с ветчиной и два с сыром.
В селекторе раздался треск, и Люк удивился про себя, как это Турен вообще что-нибудь может разобрать в этом треске.
Турен сосредоточенно прислушался и устало посмотрел на Люка.
— Тебе с горчицей? Он меня с ума сведет своей педантичностью.
Люк кивнул, с восхищением продолжая следить за этой странной беседой.
— Да, с горчицей, — сказал Турен в селектор. " И кофе... два кофе...
Люк протестующе замахал рукой.
— Что?
— Мне пиво.
— Одно кофе и одно пиво.
Селектор затрещал опять. Люку показалось, что он разобрал-два слова, что-то вроде «конец связи».
Свен Турен с интересом разглядывал утонувшую в кресле фигуру. Улле Люк, 43-летний журналист, вид несколько потрепанный, торчащие уши, усы и неровно побритые бакенбарды.
«В рапорте было бы написано — без особых примет», — подумал Турен.
Люк рукой массировал грудь в области сердца.
— Не могу пить кофе, — извиняющимся тоном произнес он. — Сердце барахлит... Чертовски неприятно... и все, наверное, из-за того... — Оп проглотил конец фразы, рывком вытащил из кармана металлическую коробочку, вытряхнул на ладонь маленькую желтую таблетку и сунул ее в рот. — Валиум. Чтобы не... — И начал считать пульс.
Турен терпеливо наблюдал за происходящим. Наконец откинулся на спинку своего помпезного кресла и сказал:
— Ну, что ж... Послушаем, что у тебя... на сердце.
Люк, казалось, не уловил сарказма.
— Да это волна героина. Она началась три недели назад. Насколько мне известно, у вас уже зарегистрировано около пятисот случаев... преступлений, связанных с героином. Пятьсот — цифра довольно большая и...
— Семьсот.
— Что?
— Семьсот. Семьсот случаев.
— У тебя есть статистические данные?
Турен вздохнул и начал рыться в бумагах.
— У меня здесь есть одна бумага... Очки бы только найти... Черт знает что такое... Ага, вот она. — Он вытащил нужный документ и стал читать, водя пальцем по бумаге: — Вот здесь: за три недели по сегодняшний день включительно сто семь человек были подобраны в бессознательном состоянии. Из них четверо с погибшим мозгом. Кроме того, ограбления, нападения, побои, кражи со взломом, по всей видимости, осуществленные наркоманами, всего семьсот случаев... И цифра эта, очевидно, занижена.
— Это официальные данные?
— Бог с тобой. Обнародовать это мы не рискуем.
— Не давай только эти данные ДалЬстену, а то он напишет еще одну статейку, и ты получишь на шею еще тысчонку полицейских, из которых большинство с погибшим мозгом...
Свен Турен не любил выслушивать критику от посторонних.
— Ну, зачем же ты так. Подготовка их, конечно, могла бы быть и получше, но... Не могу я обсуждать эти вопросы с тобой. Ты не хочешь понять, в чем тут дело...
Дверь в кабинет Турена открылась, и в проеме показался поднос. Турен и Люк с любопытством смотрели на Андреассоиа, тщетно искавшего место, куда поставить пластмассовый поднос с пивом, кофе и бутербродами. Наконец он решительно опустил его на качнувшуюся гору бумаг и неуверенно улыбнулся. В голове у него вертелся вопрос, действительно ли такого рода услуги входят в обязанности полицейского. «В обязанности полицейского входит...» Аидреассоп помнил эту фразу, заученную в полицейской школе, но там ничего не говорилось насчет кофе и бутербродов для начальства или насчет пива для страдающих жаждой журналистов.
— Спасибо, Андреассон, — сказал Улле Люк. — Если бы все фараоны были похожи на тебя.
Андреассон опять неуверенно улыбнулся. Комиссар, кажется, не обижается на такое бесцеремонное высказывание о полиции, так что...
Андреассон покинул кабинет, а Свен Турен в это время разглядывал ковер, смотрел в окно, искал часы — лишь бы не рассмеяться.
На Бергсгатан чайки криками провожали мусоровоз. Город постепенно пропитывался удушливым сладковатым запахом бензина, а на востоке море дышало нерастворимыми химикалиями и нефтью.
Депутаты риксдага, наблюдавшие в окна за первой в этот день облавой на мелких торговцев наркотиками на площади Сергеля, печально качали головами. Сейчас им предстоит голосование по вопросу о запрещении производства детских военных игрушек — вопрос вносился на рассмотрение риксдага уже седьмой год подряд.
«Мы не можем душить свободу предпринимательства, не можем губить здравый смысл человека», — говорил в зале пленарных заседаний министр торговли, а в это время в одном из туалетов Дома культуры [4] несколькими этажами ниже, в том же здании, медленно погружалась в сон семнадцатилетняя девушка. Из ее руки выпал грязный, многократно использованный шприц одноразового употребления.
Становилось жарко. Жизнь в городе еще не набрала своего обычного сумасшедшего темпа.
В редакциях вечерних газет напряженно ждали взрыва, надеясь, что кто-нибудь в знак протеста против одиночества совершит какой-нибудь отчаянный поступок.
— Какое-нибудь посольство захватили бы, что ли, — сказал секретарь редакции газеты «Экспрессен» своему коллеге из «Афтонбладет» во время одного из предобеденных телефонных разговоров. Обычная проверка с целью убедиться, что конкурентам не удалось пронюхать новости, которые прошляпила собственная газета.
— Ага, или на худой конец приличная военная акция, — ответил секретарь редакции «Афтонбладет».
Но посольства мирно продолжали свою обычную жизнь, и полицейское радио сообщало лишь об огромном, равномерно нарастающем количестве случаев насилия и других отклонений от принятого в обществе поведения. В дело опять пошла «белая смерть».
И сенсационно бессодержательные заголовки газет вновь кричали о растущем бессилии.
— Так на чем мы остановились? Ты хотел, кажется, сказать что-то важное?
Свен Турен наблюдал за Улле Люком, ожидая, пока остынет кофе.
Люк откусил полбутерброда и помахал правой рукой.
— Угу... эта твоя статистика... такие точные цифры...
Турен ответил очень кратко — и сам поразился охватившему его чувству превосходства.
— Система-84.
Люк кивнул и, хмыкнув, сделал вид, что записывает. На самом деле он писал свое собственное имя.
Улоф Херберт Люк, Улоф Херберт Люк, Улоф Херберт Люк, улоф херберт люк, Люк Улоф Херберт, Улоф, Улоф, Херберт. Уло.
— Если я тебя правильно понял, ты хотел поделиться со мной важной информацией, имеющейся в твоем распоряжении. Ну, выкладывай.
Призыв Турена прервал молчание. Комиссар уже понял, почему Люк сидит в его кабинете, откусывая слшп-icom большие куски от своего бутерброда.
— Если я тебя правильно понял, ты хотел поделиться со мной важной информацией, имеющейся в твоем распоряжении. Ну, выкладывай.
Призыв Турена прервал молчание. Комиссар уже понял, почему Люк сидит в его кабинете, откусывая слшп-icom большие куски от своего бутерброда.
— Честно говоря, дела у меня неважнецкие. Так что это ты должен снабдить меня какой-нибудь информацией. Пер Магнусон, ты знаешь его, наш секретарь редакции, присосался как пиявка.
— Очень интересно, — отозвался Турен.
— У тебя должно быть что-то еще. Ты должен дать мне что-нибудь, Свен.
Турен подошел к окну и мгновение постоял, размышляя, открыть его или нет.
— Я дал тебе завтрак.
, Зажужжал селектор, и Улле Люк с удивлением отметил, что он понимает говорящего.
— Свен, ты на месте? Это Бергстрем. Говорить можешь? Ты один?
Туреп тяжело уселся за стол и нажал кнопку «ответ».
— Турен слушает. Да, да и нет.
— Что это еще за «да, да и нет»?
— Я на месте, ты можешь говорить, но я не один.
— Ах, вот оно что... Да, так человека, найденного в мусорном баке, зовут Эрик Хальстрем. Ему 42 года, инженер, умер из-за слишком большой дозы, очевидно, героина.
Инженер? Где он работал?
— В заведении, которое называется Свенска БЕБАБ.
— Так, значит, и люди с высшим образованием...
— И... — и?
— Отпечатки на теле свидетельствуют о том, что кто-то бросил его в бак. Судя по всему, он никогда не злоупотреблял наркотиками.
— Черт возьми, что это ты порешь?
— Судя по всему, он никогда не злоупотреблял наркотиками.
— Спасибо. — Турен резко отодвинул от себя чашку, выплеснув кофе на отмеченный грифом «секретно» отчет, касающийся размаха проституции в стране, и откусил половину бутерброда с ветчиной, измазав при этом горчицей тыльную сторону руки. — Дьявольщина! Парня убили. У меня сейчас нет времени па убийства, когда такое творится! — Оп помахал остатком бутерброда над таблицами, полученными с ЭВМ.
Люк благодарно ухватился за возможность избавиться от переполнявшего его чувства стыда.
— Парень умирает от слишком большой дозы героина, не будучи наркоманом, после чего его тело бросают в мусорный бак... Гм, похоже на убийство. Жалко, что это не интересует...
Он встал.
— Куда это ты собрался? — агрессивно спросил Турен.
— Я полагаю... у тебя много дед... так что я...
Турен схватил блокнот Люка и просмотрел его записи.
— Улоф Херберт, Улоф Херберт... вот, оказывается, как ты работаешь... — Он отдал блокнот журналисту. — Об этом ты не напишешь ни слова.
— Черт возьми, я...
— И никому не скажешь ни слова, чтобы кто другой не написал...
— Само собой. Я прекрасно знаю, что можно, а что нельзя... И мне наплевать, что ты нашел кого-то в мусорном баке...
— Надеюсь, ты хорошо запомнил мои слова...
— Не дави на меня. Я не напишу об этом ни строчки. За кого ты меня принимаешь?
Он бросился к двери, провожаемый громким приказом Турена:
— Проводите Люка, а то он не найдет дорогу.
Улле Люк, спускаясь на лифте в подземный гараж к машине, отметил, что пульс участился на десять ударов в минуту. Принял еще одну таблетку валиума.
Лифт остановился, и Люка окутали выхлопные газы.
Свен-Эрик Свенеон наблюдал, как на бумаге, погруженной в раствор проявителя, постепенно появляется изображение. Он не уставал восхищаться этим процессом — сначала обозначаются самые темные, резкие участки, потом проступают и серые тона.
Б фотолаборатории он считался педантом. Лаборанты, которые сами не снимали, а только проявляли и размножали снимки признанных фотографов, относились к Свенсону со смешанным чувством снисходительности и уважения. Свенне никому не позволял трогать сделанные им снимки.
Сейчас он стоял и смотрел, как в буреющем проявителе возникает изображение мертвеца в мусорном баке.
— Неужели трудно вовремя сменить проявитель? — крикнул он сидящему поблизости лаборанту. Но реплика эта скорее была данью привычке, чем признаком гнева или беспокойства.
Человек в баке. Свенсон внимательно рассматривал фотографию. Где-то он его уже видел. Или просто пресловутая фотографическая память так прочно запечатлела то, что предстало перед его глазами там, во дворе? Чем дольше он находился в лаборатории, чем больше снимков мертвеца вынимал из ванночек, тем больше крепло в нем убеждение, что он снимал этого человека и раньше. Живого.
Свенсон редко ошибался. Фотограф, обладающий фотографической памятью, может это себе позволить.
Он кинул последние снимки в промывку и вышел из темной комнаты. Остановился у стола, где стоял кофейник, плеснул в чашку кофе и стал размешивать сахар, который почему-то никак не хотел растворяться.
— Пиленый сахар, да и кофе уже остыл, — объяснил один из лаборантов.
— Прекрасно. Проявители мутные и теплые, а кофе холодный. Все в полном порядке, — ответил Свен-Эрик и поморщился, потому что именно в этот момент холодная горькая жидкость попала в его пустой желудок.
— Можно ведь включить подогреватель. В этой кофеварке есть приспособление, называющееся термостатом. Он работает как маленькая ЭВМ...
ЭВМ? Человек в баке... Неужели?
Деревянный Исус спешил.
Так обычно из уст в уста передавался сигнал тревоги с площади Марии на Седере к площади Сергеля в центре города.
И те, кто слышал этот сигнал, прекрасно знали, что он означает: бывший столяр Леннарт Юханссоп — таково было его настоящее имя — отправляется спасать новые заблудшие души, спасать для вечной жизни.
Деревянный Исус спешил. У него появилась идея, не дававшая ему покоя.
Он покинул свою однокомнатную квартиру на улице Катарина Бангата и направлялся на Ётгатан, чтобы встретиться с братьями и сестрами. Привычный извилистый путь привел его на площадь Марии. Трое полицейских, вцепившись с разных сторон в какого-то одурманенного наркотиками человека, пытались посадить его в машину.
— Братья, братья! — воскликнул Деревянный Исус. — Как, по-вашему, чтоб вас черти взяли, будет чувствовать себя завтра этот бедняга? И куда вы собираетесь его везти?
Полицейские ослабили хватку — как ни странно, они даже смутились. Они знали Деревянного Исуса, знали, что он помог и спас стольких, сколько им за всю жизнь не спасти.
— А что нам делать, черт возьми? Он же как дикий зверь! — сказал один из них.
— Да приидут ко мне чада мои, сказал Иисус, — ответил Деревянный Исус. — Отпустите беднягу, я его знаю. Я отведу его в такое место, где его заблудшая душа обретет покой.
Полицейские переглянулись, кивнули в знак согласия и выпустили свою жертву.
— Положитесь на меня, ребята, вы ведь знаете, я не подведу, — сказал Деревянный Исус, дав им понять, что они здесь лишние.
Полицейские ретировались к своему автобусу. В глубине души они испытывали облегчение. Теперь им не нужно везти «буйного» клиента в каталажку, теперь их не обвинят в превышении власти, теперь им не нужно писать подробный рапорт.
— Говорит два тридцать четыре на площади Марии. Мы передали молодого человека Деревянному Исусу.»» Ожидаем дальнейших распоряжений. Прием! — прозвучало в динамиках Центра связи.
«Прекрасно, два тридцать четыре. Безусловно, это был наилучший выход из положения. Конец связи».
На площади Деревянный Исус остался наедине со своим новоприобретенным братом.
— Так это ты и есть Деревянный Исус? Мировой ты парень, — сказал брат.
г
— Можешь быть уверен, что это именно я. Л сейчас ты пойдешь туда, где текут молочные реки с кисельными берегами.
— В дурдом, значит?
— В дурдом, — подтвердил Деревянный- Исус и потащил пария за собой.
По дороге в поликлинику бывший столяр услышал историю, которую он уже однажды слышал. Тогда он только покачал головой, полагая, что это просто своего пода галлюцинации. Сейчас он слушал гораздо внимательнее.
— Значит, ты говоришь, что после того, как ты подписал это долговое обязательство, они заявились к тебе и вытянули из тебя монеты?
— Черт меня побери, если это не так. И работали они совершенно открыто. Я ведь подписал...
Оставив парня на попечение врачей, Деревянный Исус спустился к Слюссену и направился в Старый город.
Он навестил всех братьев и сестер, которых знал, на Стурторгет, на Дротнинггатан и на площади Сергеля.
Многие рассказали ему ту же историю.
Чтобы пополнить информацию, Деревянный Исус дошел даже до Уденплан, которую он обычно не посещал. Уденплан не входила в его владения — там работал сотрудник социального бюро, которому старик вполне доверял.
И на Уденплан, и на Нортульсгатан, и на углу маленькой улочки Хеймдальсгатан он услышал ту же историю.
Деревянный Исус решил провести расследование. Поэтому он взял такси. Шофер был одним из его братьев и за проезд денег не требовал. Но сдержать своего удивления не смог: