Я теперь официально свободна, но разве это стало причиной нашего разрыва? Женя по-прежнему при мне. Захочет ли он снова поставить меня перед выбором или этого выбора никогда и не было? Я сама так решила? Он ведь хотел только того, чтобы моя любовь к нему была по крайней мере столь же сильной, как и чувство к дочке. А я собственной рукой вписала между ними «или».
Не знаю, захочет ли он снова рискнуть, зная, что однажды я уже предала его доверие? Сергей купил нам дом. Вот насколько серьезно он относился к нашей совместной жизни. А мой уход, больше напоминающий побег, глубоко его ранил. Иначе он не воспринял бы его так болезненно, не мстил бы мне и сейчас. Это не те действия, которые ждешь от любимого человека. Я не корю его за это.
Иногда благоразумней все отпустить и отойти в сторону, прикрыв глаза. Но как же трудно это сделать.
Легкое прикосновение к руке, чуть выше локтя, настойчивое, но нежное. Он не улыбается, глаза его не таят насмешку или презрение. Я вообще ничего не могу прочитать по его лицу, оно абсолютно непроницаемо. Сергей протягивает мне руку ладонью верх, приглашая на танец. И я кладу свою ладонь в его.
Мы идем сквозь людей, которых я почти не замечаю. И когда на танцполе он поворачивается ко мне лицом, чувствую себя Золушкой с тем лишь отличием, что я не только люблю своего принца, но и боюсь. Так опасаются людей, которые настолько близки, что имеют неограниченную власть над тобой, могут причинять невероятные страдания.
Музыка подхватывает нас, и мы плывем на волнах, вверх, вниз, чуть привставая на цыпочки, опускаясь на слегка согнутых ногах. Он ведет меня, уверенно лавируя между парами, твердой рукой поддерживая за талию. Наши тела не соприкасаются, но это не имеет значения, потому что я чувствую его каждой клеточкой.
Вронский для меня загадка. Он не говорит о том, для чего пришел, он не танцует со своей спутницей, не открывает своих намерений относительно меня, но мне кажется, что нет людей в этом зале, которых тянет друг к другу с такой же силой, как нас. Пусть между нами стоят обиды и прошлое, но для меня по-прежнему нет никого желаннее, чем он. А то, о чем сейчас говорят его глаза, я не могу даже объяснить словами. Он может хотеть убить меня, но только если зацелует до смерти.
Что меня так привлекает в нем, что заставляет внутренности сжиматься в тугой узел, а глаза не могут насытиться его чертами? Я никогда не чувствовала себя его половинкой, а его-своей. Я вообще считаю, что невозможно быть лишь частью себя и при этом обращать на себя внимание других людей. Этого не произойдет. Единственным исключением является болезненная склонность к ущербным людям, зависимым от кого-то, требующим к себе постоянного внимания.
Неполноценность никогда не была привлекательной. Вронский самодостаточен, он как цельный кусок горной вулканической породы – его личность давным-давно сложилась, она сформировалась под давлением жизненных обстоятельств, отшлифовалась благодаря сильному характеру. Для обозначения рода нашей взаимосвязи есть другое объяснение. Мы соответствуем друг другу. Я если не из той же самой породы, то из очень похожей. Также не могу довольствоваться малым, мне необходимо чувствовать по-максимуму, я не терплю полумер. Поэтому сейчас, танцуя с ним, я чувствую, как все во мне вибрирует, словно учуяв родственную душу, узнает ее, хочет с нею соединиться, потому что тогда мы станем богаче, приобретем что-то, что постоянно ускользает от нас, делает существование лишь ожиданием чего-то большего. Мы были тенями, а сейчас мы – настоящие.
Атмосфера вокруг нас стремительно меняется. Он сжимает мою ладошку, лежащую в его вытянутой руке. Его голова наклоняется чуть ниже. Он смотрит на меня исподлобья, не понимая, что происходит, зная, что не может этому противится.
Мой первый вальс. Это наш первый совместный танец.
Если он думал, что я забыла его, то сейчас, наверняка, он убеждается, что это не так. Я вижу свое крохотное отражение в его зрачках, и мое лицо выражает только одно чувство – всеобъемлющее обожание.
Он на мгновение останавливается, развернув нас на месте в другом направлении, и мы скользим по мрамору снова, как призраки, как образы, созданные туманом и подхваченные ветром.
Захочет ли он меня снова? Да. Позволю ли я ему все? Вне всяких сомнений. Разобьюсь ли, если все окажется только прихотью, утолением той жажды, которая иногда сильнее физической потребности человека в воде – жажды мести? Мне кажется, что это случится уже при первом поцелуе.
Перевожу взгляд на его губы. Твердые, сложенные в суровую линию. Хочу провести по ним пальцами, ощутить, какие на самом деле они шелковистые, какую нежность могут дарить.
На его подбородке едва заметно пробивается темная щетина. Если он проведет им по моей коже я, наверное, даже не почувствую шероховатости.
Мы разгорячены танцем. Я начинаю ощущать его запах, голова становится тяжелой. В памяти всплывают теплые дни на пляже. Вот он лежит, запрокинув руки и положив на них голову. Солнце нагрело его тело, и я смеюсь, когда целую его грудь и вдыхаю уникальный аромат. Так пахнет то место, где живет моя душа, где обитает счастье.
Бирюзовые глаза темнеют. От желания? От злости? Все-равно, лишь бы не были равнодушными. Неужели ты больше не любишь меня? Не обнимешь, не прижмешь к себе так сильно, что воздух вылетит из легких?
Между нами по-прежнему несколько сантиметром пустого пространства. Или больше? Месяцы одиночества, наполненные сожалением и горечью.
Преодолеем ли мы это когда-нибудь? Есть ли у него желание сделать первый шаг?
Музыка заканчивается. Он целует кончики моих пальцев, но не отпускает их. Я бы провела так вечность.
Он хочет что-то сказать, но в это мгновение ко мне подходит Лавров.
Могу я пригласить на танец? – он задает вопрос не Сергею, а мне. При этом смотрит на него так, будто не доверяет.
Конечно, Михаил Петрович.
Рад снова вас видеть, - Вронский протягивает руку Лаврову, тот уверенно ее пожимает.
Решили заняться благотворительностью?
Вронский неопределенно улыбается. Нет, дело не только в желании помочь страждущим.
Звучит новый вальс. Сергей отходит, я кладу руку на крепкое плечо Лаврова. Он ниже Вронского, не такой стройный, однако его манера двигаться – решительная и настойчивая – противоречит его возрасту.
Ира, все в порядке?
Да, Михаил Петрович, конечно.
Не ожидал его здесь увидеть. Каким образом он здесь оказался?
Как и все. Купил билет.
Лавров смотрит на меня укоризненно, обвиняя в недоверии. Но я продолжаю притворяться, что не понимаю, о чем он хочет поговорить.
Я помню его. Ухаживал за дочкой моего друга.
Неужели?
Да. И кажется, вы знакомы.
Он был боссом моего мужа.
Что-то изменилось с тех пор?
Да. Он ушел, а мой бывший муж занял его место.
Как бы ни был добр ко мне мой начальник, я не хочу обсуждать с ним свою личную жизнь. Он не имеет права интересоваться ею.
По-моему, Лавров понимает это, потому что больше ни слова не произносит. Мы танцуем, но я уже не здесь. Мысленно я с другим.
Время то несется, то замирает. Я успеваю потанцевать с кучей народу, большая часть из них - наши партнеры. Я слежу за ходом мероприятия, краем глаза отмечаю работу официантов, подхожу к новоприбывшим. Время напоминает стремительный водоворот, но как только встречаюсь глазами с Сергеем, секундная стрелка останавливается, я забываю как дышать. Знаю только – ни с кем больше я не буду такой, какой я становлюсь рядом с ним. Желание никогда не выпускать его из своего поля зрения, успокаиваться каждый раз, лишь коротко посмотрев на него, завладевает мною полностью. Привилегия давно сложившихся пар, супругов, живущих вместе, разделяющих свое время, привычки, увлечения поровну.
Я старательно избегаю Вадима. Что-то в нем меня настораживает. Он очень целеустремленный, но есть в нем некая холодность, сдержанность. Мне иногда кажется, что такие люди способны на страшные поступки, и они прекрасно будут знать, что делают, что последует дальше, потому что они все анализируют и не поддаются эмоциям. А с другой стороны, медики всегда отличались крепостью духа, устойчивостью психики. Может быть, я просто люблю другого, и никто кроме него мне не мил?
Все же доктору удается пригласить меня на танец.
Вы весь вечер заняты.
Я же говорила, что это для меня работа, а не развлечение.
И как, продуктивно поработали?
Думаю, вместе с вашей тысячей мы собрали около пятисот. Так что это очень приличная сумма.
Действительно, приличная. И как ею собираются распорядиться?
Это вне моей компетенции. Я такие решения не принимаю.
Могу посоветовать.
Не сомневаюсь.
Он хмурится.
Я вам не нравлюсь?
В том плане, в каком вы об этом думаете – нет.
Не сомневаюсь.
Он хмурится.
Я вам не нравлюсь?
В том плане, в каком вы об этом думаете – нет.
А в каком плане обо мне думаете вы?
Я думаю, - я стараюсь говорить каждое слово четко, - что вы хороший специалист, замечательный хирург-онколог…
Доктор медицинских наук..
Впечатляет. Но вы не привлекаете меня, как мужчина.
Откровенно и жестко.
Кажется, по другому вы не понимаете.
Его рука чуть сильнее прижимает мою талию. Мне это неприятно.
Я только знаю, что вы очень красивая женщина, Ира. И вы свободны.
Это вряд ли, – голос Вронского так холоден, что у меня ползут по спине мурашки. Хотя меня не столько поразила его интонация, сколько суть слов. Я больше не свободна?
Позвольте, я разобью пару.
Боюсь, что это мой первый танец с Ирой. И такого удовольствия я себя не лишу.
Тогда это сделаю я, – Сергей поворачивается ко мне. - Нам нужно поговорить.
Я чувствую, что на нас начинают обращать внимание. Не хватало только скандала.
Извините нас, Вадим. Видимо, у господина Вронского случилось что-то экстренное и из ряда вон выходящее, раз он не может терпеть.
Я приблизительно знаю, что у него случилось, но ни один уважающий себя мужчина не станет из-за этого …
Прошу вас, - я мягко улыбаюсь, положив руки им на предплечья. Что случилось с этими вполне цивилизованными людьми?
Пока они не нахохлились, как петухи, я беру Вронского под руку и тяну в коридор, к окну у двери с табличкой «Сцена».
Что с тобой случилось? Вы напоминали подростков!
Он упрямо молчит. Мы все еще пробиваемся через группы гостей, я начинаю злиться.
Останавливаю его у окна, вдали от любопытных ушей. Мои руки непроизвольно упираются в берда, что со стороны, наверняка, смотрится довольно смешно и напоминает женские образы Гоголя из Вечеров на хуторе. Эдакая сварливая матрона, которой недостает нервного притопывания ножкой для полноты образа.
Он лишь поднимает левую бровь, отмечая мой воинственный настрой.
Я жду объяснений, Сергей.
Это так важно?
Во всяком случае, мне было бы интересно узнать, почему ты решил устроить сцену.
Я бы предпочел, чтобы ты все списала на мою незрелость и взбалмошный характер.
Но это не так, - я хмурюсь. Меня посещает какое-то нехорошее предчувствие.
Не так. Я кое-то услышал. Этот тип говорил с кем-то из своих знакомых. Они обсуждали тебя.
Вот как?
Да.
Он замолкает. Неприятный холодок где-то в районе желудка усиливается. Я жду, что Сергей продолжит, но он просто смотрит на меня с таким видом, будто сказанного уже достаточно.
Это еще не повод вести себя грубо. Здесь все друг друга обсуждают.
Но не все говорят, кому под юбку они хотят забраться.
У меня екает под ложечкой. Какое-то мерзкое, липкое чувство ползет от солнечного сплетения вверх, к горлу.
По моему, ты тоже когда-то мечтал об этом. Ты тоже считаешь себя аморальным?
Я никогда и никому не говорил, о чем или о ком я мечтаю и чьи трусики я собираюсь взять в качестве трофея. Тем более, мне не нужно было распространяться о своих победах.
Да, и я прекрасно помню, почему, – меня бросает в краску. Когда-то моя репутация зависела от его молчания. Думаю, так было не только со мной. Стыд за свои прошлые поступки обжигает. А негодование на Вадима подливает масла. Я думала, он порядочный человек. Хотя, возможно, все мужчины так делают – обсуждают женщин в своей компании. Все-равно, это низко. Но теперь уже приятное, теплое чувство к Вронскому медленно разливается в груди. Он выступает рыцарем, пришедшим на помощь своей даме.
Давай уйдем, – он говорит это мягким, вкрадчивым голосом, сладким, как мед.
Я не могу. До окончания еще полчаса. Михаил Петрович должен объявить сумму, собранную благодаря гостям.
Я подожду. Но обещай мне, что пойдешь со мной.
Я колеблюсь. Мне страшно, и одновременно я ужасно хочу провести с ним несколько часов, хотя и безумно устала.
Ладно, поговорим поле окончания вечера.
Он кивает. Я опять ныряю в толпу. Перед торжественным оглашением суммы собранных средств ко мне подходит Регина.
Прекрасно выглядишь.
Спасибо, ты тоже.
Лавров доволен. Я только что отнесла ему цифры. Думаю, мы с тобой трудились не зря.
Регина мнется. Я вижу, что ей хочется задать вопрос, но она сомневается, не покажется ли это бестактным. В конце концов, она решается.
Ира, ты еще находишься в отношениях с Сергеем Вронским?
Что ты имеешь в виду под отношениями?
Ну, вы встречаетесь?
Нет. А почему ты спрашиваешь?
Он привлекательный, очень видный мужчина. Но хоть и пригласим на бал меня, интересовался он только тобой.
Неужели?
Да, спрашивал, как давно ты здесь работаешь, встречаешься ли с кем-то … какие отношения у тебя с Лавровым, - она смущенно замолкает.
И какие же по всеобщему мнению у меня с ним отношения?
Чисто профессиональные. И судя по всему, ты вообще ни с кем не встречаешься. Дом – работа и обратно.
Это не так уж и плохо. Постой, ты ему так и сказала?
Да. Сергей явно не незнакомец с улицы.
Он просто мой давний знакомый. Это отголоски прошлого.
Я не думаю, что это просто отголоски. Он сказал мне, одну вещь, после которой я поняла, что все гораздо серьезнее.
Что именно?
Он сказал: «Она чуть было не стала моей женой, но ей не хватило смелости, а мне - настойчивости».
Я в смятении и полной растерянности еду рядом с Сергеем в его машине. Он везет меня домой. Я отказалась от ресторана – слишком устала, он не стал настаивать и спросил, где я живу.
Я назвала адрес.
Уже за полночь. Новые туфли растерли ноги, саднит под грудью из-за жестких швов платья.
Но внутри все трепещет от волнения. Чем закончится сегодняшний вечер?
Здесь?
Да поверни направо, я скажу, когда остановиться.
Мы подъезжаем к моему маленькому домику. Сейчас, в свете фар, выхвативших из темноты цветущие клумбы перед калиткой и небольшие темные окошки, он мне самой кажется крохотным, сказочным. Совсем не похожим на тот дом, который нам купил Сергей.
На крыльце тускло горит свет. Сергей с интересом рассматривает дворик, выложенные плиткой, выметенные дорожки, большие глиняные горшки с карликовыми туями, расставленные на ступеньках.
Я пытаюсь увидеть свой нынешний дом его глазами. Ничего впечатляющего, довольно опрятно, но совсем не так великолепно и претенциозно, как тот дом, который купил когда-то он.
Я открываю входную дверь, щелкаю выключателем и кладу ключи на маленькую тумбочку. Со вздохом облегчения сразу же сбрасываю золотистые туфли, отодвинув их ногой сторону. Мы проходим мимо кухни и по узкому коридору сворачиваем в комнату, которую слишком пафосно называть залом.
Небольшая, украшенная и обставленная на женский вкус, она может называться и гостиной, и библиотекой. Книги на подвесных деревянных полках, маленький столик, за которым я иногда работаю за компьютером, простая мебель, разноцветные подушки на диване, куча разных мелочей – начиная от коллекции фарфоровых дельфинов, доставшейся мне от бабушки, до декоративных тарелок и блюд.
Располагайся. Чего-то хочешь?
Чая.
Сейчас принесу.
Первым делом я иду к себе снять платье и налепить на ноги пластырь. Одеваю, наконец, свои любимые трикотажные спортивные штаны и футболку с короткими рукавами, вынимаю шпильки из волос – кожа головы начинает покалывать – и прохожусь по ним щеткой. Ноги продолжают гореть, поэтому прохладный пол приятно охлаждает и успокаивает боль.
Когда на кухне достаю из шкафчика две кружки, появляется Вронский.
Твой дом?
Да. Купила недавно.
Милый.
Спасибо.
Я замечаю его взгляд, прошедший по моей домашней одежде, задержавшийся сначала на босых пальцах, а потом на растрепанных волосах.
Вот твой чай.
Спасибо, - он берет кружку и присаживается за квадратный стол, накрытый клеенчатой скатертью.
Я не знаю, что у него спросить, чтобы это не показалось нескромным. В голову не приходит ни одна мысль, как можно было бы начать разговор. Я просто смотрю на его черный смокинг, обтягивающий широкие плечи, на зачесанные назад волосы с выбившейся непокорной прядью, лежащей полумесяцем на лбу, и думаю, что никогда не видела мужчину столь красивого, элегантного и так сильно меня привлекавшего. Я страшусь того, что может сейчас произойти между нами. Боюсь, что это будет одноразовый секс, а потом он уйдет. Но Вронский не делает никаких попыток. Он просто лениво рассматривает меня и попивает чай. Я начинаю нервничать сильнее.
В маленькой коморке рядом с кухней щелкает реле котла отопления. Чтобы скрыть свои эмоции, я поворачиваюсь к раковине и открываю горячую воду. Колонка издает электрический треск, я выливаю недопитый чай и мою кружку.