Он поднялся на подиум перед штабным автобусом, освещенный тысячей телевизионных софитов, не говоря про ртутные фонари на алюминиевых столбах, уже расставленных на месте благодаря тому, что все это происходило на автомобильной стоянке. Позади него, огромный и безликий в сгущающихся сумерках, возвышался сам торговый центр, взметнувшийся вверх футов на сто. Комплекс был окружен кольцом машин чрезвычайных служб и полицейских крейсеров, и все они были озарены адским огнем включенных мигалок, так что темнота разрывалась пульсирующими красными и синими огнями. В воздухе на высоте три тысячи футов ровным строем кружила флотилия вертолетов, ревом своих двигателей заглушая пресс-конференцию.
– Как всем вам известно, мы столкнулись здесь с ужасной ситуацией. Я хочу просто повторить слова губернатора и наших друзей из ФБР. Полиция штата Миннесота в моем лице взяла на себя ведущую роль в разрешении проблемы, и мы быстро оцепили торговый центр. Но мы не ковбои, и это не Додж-Сити[20]. Нашим врагом являются даже не столько эти заблуждающиеся люди внутри, сколько само насилие. Мы не собираемся устраивать шоу и демонстрировать, что способны и на еще большее насилие. Насилие означает смерть, а смерть для нас неприемлема. Так что мы воспользуемся альтернативными путями снижения напряженности, надеясь на то, что с течением времени эмоции остынут, и на повестке дня встанет не насилие, а справедливость. Я вам это обещаю.
– Правда, что боевики начали расстреливать заложников?
Проклятье! Каким-то образом одной тележурналистке удалось связаться с кем-то в комплексе, и она рассказала, что, по словам очевидцев, были сделаны пять выстрелов. Мистер Ренфроу как раз разговаривал по телефону с телестудией, резко осуждая выпуск в эфир этой информации, даже если она и соответствовала действительности, так как это могло поставить под угрозу срыва всю операцию.
Но, очевидно, пять выстрелов не могли означать полномасштабный штурм; единственным заключением была казнь заложников, и в этой драме для журналистов было особенно омерзительное очарование. Американские граждане поставлены на колени и убиты выстрелами в затылок в торговом центре в самом сердце Америки в первый день рождественского сезона, на следующий день после Дня благодарения, самого семейного – кое-кто скажет, слишком семейного – праздника в году.
– Я не могу подтвердить или опровергнуть информацию о расстреле заложников, – только и смог сказать Обоба.
Однако его прямо-таки вывела из себя та резкость и враждебность, с какой был брошен ему этот вопрос. К подобному обращению он не привык.
– Но в торговом центре действительно были выстрелы?
Дорожка была очень узкая, но полковник упорно держался ее.
– Я не могу подтвердить или опровергнуть информацию о том, что в торговом центре были выстрелы. Очевидно, имея дело с подобной ситуацией, мы предпочитаем держать все тактические подробности при себе.
– Если боевики начали расстреливать заложников, разве вы не должны пойти на штурм?
– Мы никому ничего не должны, – ответил Обоба. – Трагедия начинается именно тогда, когда мы позволяем себе завязнуть в ситуации «мы должны».
Гм. Нет, ему определенно не нравился этот враждебный тон. Больше того, вдруг он почувствовал, что его тошнит от журналистов. Он обвел взглядом сотню лиц. Где любовь? Куда она пропала? Это начинало его раздражать. Надо будет обсудить все с Ренфроу.
– Я не говорил, что боевики убивают заложников. И я не буду обсуждать здесь наши тактические планы. Разумно предположить, что эти люди следят за всеми нашими публичными заявлениями.
– Кто они?
– Это пока нам неизвестно. Как я сказал, они еще не предприняли попыток связаться с нами и не предъявили никаких требований. Я могу твердо заявить, что мы оцепили торговый центр и никто оттуда не уйдет. В настоящий момент мы изучаем различные варианты действий. Как вы можете догадаться, это очень сложная операция, и мы не собираемся делать поспешные и глупые шаги.
– А разве не было признано, что в «Колумбайне»[21] следовало сразу же попытаться обезвредить стрелявших? Вместо этого полиция расставила оцепление вокруг, а люди тем временем истекали кровью. Не то же ли самое вы сейчас делаете?
Еще один нелепый вопрос! За кого себя принимают эти козлы? Где Ренфроу?
– Это не «Колумбайн». Этот комплекс во много раз больше той школы, количество боевиков до сих пор неизвестно, считается, что их десять или даже больше, они прекрасно информированы, действуют в соответствии с тщательно продуманным планом, вооружены до зубов профессиональным оружием. Как сказал специальный агент Кемп, к нам направляются подразделения особого назначения из армии и флота, и они подходят для такой работы гораздо лучше нас. У меня в распоряжении есть по меньшей мере двадцать отрядов, готовых ворваться в комплекс, но сначала нужно скоординировать их действия и каким-то образом открыть им дорогу внутрь; обеспечить, чтобы они шагали в ногу друг с другом и чтобы у них были четкие цели, определенные разведкой. В настоящий момент ничего этого нет, так что мы находимся в режиме ожидания и наблюдения.
– Дамы и господа, – вмешался губернатор, – хотя в торговом центре действительно были сделаны выстрелы, у нас нет никаких доказательств того, что были убиты люди. Возможно, просто какой-то юнец решил поразвлечься.
Замечательно! Этот безмозглый тупица только что проболтался о выстрелах!
– Полковник Обоба, Том Кифейвер, телекомпания Эн-би-си. – Красивая прическа, известная всей стране. Он уже не раз освещал громкие события. – Уютно ли вам обозначать свои позиции, когда в нескольких десятках шагов, возможно, умирают люди?
– Ребята, я полагаю, что всем нам нужно вернуться к работе. Прошу нас извинить.
С этими словами полковник мужественно развернулся и направился к штабному автобусу. У двери он остановился и обернулся. Губернатор давал интервью общенациональным и крупнейшим местным каналам новостей. Журналисты терпеливо ждали своей очереди. Похоже, губернатор упивался моментом.
У Лавелвы перед глазами все поплыло. Дико ухмыляясь, сомалиец сдавил большими пальцами ей гортань. Из ран у него по лицу текла кровь, капая на лицо Лавелве. Девушка отчаянно вырывалась и сопротивлялась, и еще дважды ей удалось с силой полоснуть подонка корешком тетради, но оба раза тот заранее видел удар и успевал отвернуться, опустить голову, так что импровизированное лезвие попало ему по затылку и по уху, разрезав кожу, но не причинив достаточно сильной боли. Теперь девушка полностью была в его руках. Все кончено. Нехватка кислорода превратила легкие Лавелвы в лопнувшие воздушные шары, и ей показалось, что ее закручивает бурлящий водоворот.
Но вдруг парень расслабился. Его пальцы, стиснувшие горло Лавелвы, чуть разжались, пропуская в легкие глоток воздуха, в котором она так отчаянно нуждалась. Однако его пальцы по-прежнему оставались у нее на шее. Он заговорил по-сомалийски. Девушка не понимала ни слова, но она уловила общий смысл.
– Ха, девчонка, смотри, что делает с тобой Асад! Ха, сейчас я отправлю тебя в геенну огненную, преисподнюю для неверных, куда попадают те, кто идет против Аллаха. Я твой убийца, твой повелитель. Ты осмелилась мне перечить – и ты умрешь, как скоро умрут неверные повсюду, узнавая могущество ислама.
Что за чушь! Парень был на взводе, гордый своей великой победой, не желая упускать это мгновение, наслаждаясь убийством. Лавелва ударила его еще раз, но он только моргнул, тряхнул головой и сказал:
– А теперь умри, сучка!
Его большие пальцы с силой стиснули ей горло, быстро перекрывая поток воздуха, и она, вдохнув сухую пустоту, отчаянно забилась, чувствуя, как силы ее оставляют, моля бога о том, чтобы ей удалось спасти детей, она так старалась спасти детей и…
И тут кто-то свернул парню шею.
Свернул одним четким мощным движением, и Лавелва услышала хруст позвоночника, сломавшегося пополам. Между тонких губ вывалился язык, глаза закатились, голова повисла набок, словно лопнувшая пружина, пальцы потеряли силу, и парня сняли с Лавелвы, словно мешок картошки, и положили на пол, с которого ему уже не суждено было подняться.
Лавелва увидела над собой какого-то мужчину с азиатской внешностью.
– С тобой все в порядке? – спросил он.
– Господи, да он меня едва не придушил, твою мать.
– Просто расслабься, успокойся. Он больше никогда никого не задушит, договорились?
Мужчина, как теперь разглядела Лавелва, был худой, жилистый; все его поджарое тело под футболкой говорило о том, что он воин, вены на запястьях вздулись от крови.
Обернувшись, он быстро и умело обыскал мертвого сомалийца, первым делом забрав у него «калашников», затем быстро отстегнув подсумок с боеприпасами, – магазины были странного оранжевого цвета, знаете, как апельсиновое мороженое, – после чего снял ремень с ножом и пистолетом. Опытным движением он проверил пистолет, передернув затвор назад и убедившись в том, что в патроннике есть патрон, а потом начал преобразовывать себя в того, кого только что убил. Наконец, закончив, он снова повернулся к Лавелве:
– С тобой все в порядке? – спросил он.
– Господи, да он меня едва не придушил, твою мать.
– Просто расслабься, успокойся. Он больше никогда никого не задушит, договорились?
Мужчина, как теперь разглядела Лавелва, был худой, жилистый; все его поджарое тело под футболкой говорило о том, что он воин, вены на запястьях вздулись от крови.
Обернувшись, он быстро и умело обыскал мертвого сомалийца, первым делом забрав у него «калашников», затем быстро отстегнув подсумок с боеприпасами, – магазины были странного оранжевого цвета, знаете, как апельсиновое мороженое, – после чего снял ремень с ножом и пистолетом. Опытным движением он проверил пистолет, передернув затвор назад и убедившись в том, что в патроннике есть патрон, а потом начал преобразовывать себя в того, кого только что убил. Наконец, закончив, он снова повернулся к Лавелве:
– Ну как, стало лучше? Придется тебе целый месяц походить с синяками, но в остальном, думаю, все будет в порядке. Не могу поверить, красавица, что ты полоснула его этой финкой. Храбрости тебе не занимать – и я готов в любой момент взять тебя в свою команду.
– Вы кто? – спросила девушка.
– Зовут Реем. Послужил в морской пехоте, вот почему сейчас я встаю на тропу войны. Кроме меня, этим не занимается никто. В общем, я следил за этим шутом и увидел, как он заглянул сюда.
Лавелва посмотрела на убитого парня. Она уже видела этот взгляд, на улицах. Выражение «я сплю», пустые глаза, ничего не видящие, это угасание, говорящее «теперь я ничто». Человек натыкается на пулю или на нож с написанным на нем его именем, падает, превращается в безжизненное ничто, как это произошло с ублюдком-сомалийцем. Лавелве по-прежнему хотелось выпотрошить его, вытащить из живота скользкие внутренности и повесить их сушиться. Но нет. Он уже мертв.
Обернувшись, девушка увидела, что морпех-китаец изучает рекламный проспект торгового центра, судя по всему, отобранный у убитого козла.
– У тебя здесь дети?
– Семнадцать. В дальней комнате. Этот подонок говорил, что пришел за детьми.
– Точно, это место отмечено на плане. Значит, боевикам нужны дети, они хотят взять их в заложники, вот и прислали этого клоуна. Ладно, мы отведем детей чуть дальше по коридору в магазин женского нижнего белья. Там есть несколько женщин, они помогут тебе следить за малышами. Ну как, тебе по душе этот план?
– По душе.
– Построй их в цепочку, пусть идут, держась за стену, будто это игра. Тогда видеокамеры наблюдения не заметят их в полумраке. Понятно?
– Понятно.
– И это нужно сделать быстро. Не знаю, как скоро остальные обнаружат, что этот герой войны не вернулся с детьми.
Все это было разумно. Впервые, с тех пор как началась стрельба, Лавелва слышала что-то позитивное.
– Я также собираюсь спрятать этого типа, – продолжал азиат. – Если боевики его найдут, возможно, это их разозлит, и они выместят свою злобу на заложниках. У них внизу, в парке развлечений, около тысячи человек.
– Да, сэр, – сказала Лавелва.
– Слушай, как тебя зовут?
– Меня зовут Лавелва Оутс.
– Итак, мисс Лавелва, повторяю, ты отлично поработала. Если бы я мог, я наградил бы тебя медалью. Вступить в схватку с вооруженным убийцей… Мало у кого хватило бы на это духу.
– Да, сэр, – повторила Лавелва, втайне очень довольная похвалой.
Затем она прошла в дальнюю комнату и вывела детей из туалета под предлогом новой игры: крадучись пройти по коридору. Притвориться киской или собачкой. Двигаться на четвереньках.
Когда Лавелва построила детей, труп уже исчез, как и китаец-морпех. Как и автомат.
«Но он знает, что нужно делать», – подумала Лавелва.
Прошло некоторое время, прежде чем в палатке Красного Креста обратили внимание на мистера и миссис Джирарди; вследствие своих личных качеств они и поодиночке, и вдвоем оставались совершенно незаметными. Они просто стояли там и смотрели, как медсестры занимаются теми счастливчиками, кому удалось вырваться из торгового центра: кто упал и растянул связки, кто порезался, кто получил ссадину. Медсестры обрабатывали раны и разносили булочки и стаканы с соком. Тем временем полицейские в форме ходили между теми, кто лежал на койках или дожидался врача, и опрашивали свидетелей в надежде узнать какую-нибудь новую информацию, которая может оказаться важной. Однако этот процесс велся очень небрежно; от полицейских требовали результатов, и они, поняв, что у свидетеля ничего нет, быстро оставляли его, что вызывало недовольство и жалобы. И вся эта безумная суета происходила под брезентовым навесом, освещенным люминесцентными лампами, и в их чересчур ярком свете все казалось слишком резким: красный цвет многочисленных эмблем Красного Креста, синий и серый цвета полицейских мундиров, белые халаты медперсонала.
Наконец к супругам Джирарди подошла какая-то женщина.
– Вам уже помогли?
– Нет, мэм, – ответил мистер Джирарди. Ему было пятьдесят два года, сутулый, лысеющий. Человек совершенно невыразительный по всем меркам, он сливался с толпой.
– В чем дело?
– Полицейский на улице предположил, что у вас может быть какая-то информация. Наш сын Джимми, ему четырнадцать, он сегодня впервые отправился в торговый центр один. У нас нет от него никаких известий.
– А, – пробормотала женщина.
– Вот мы и подумали, может быть, у вас есть какая-то информация. Может быть, составили какой-нибудь список. Тех, кому удалось выбраться, и тех, кто остался внутри.
– Для своего возраста Джимми низкорослый, – подхватила миссис Джирарди. – Я никогда не отпускала его одного, но он так настаивал на том, чтобы купить подарки заранее…
– Господи, – сказала женщина, доброволец из респектабельного пригорода, – я вам сочувствую. К сожалению, пока что нет никакой новой информации и никаких имен. На самом деле мы развернули палатку совсем недавно, мы здесь, чтобы оказывать медицинскую помощь тем, кто серьезно пострадал. Я ничем не могу вам помочь. Могу только предложить вам булочку и сок. Хотите?
– Нет, мэм. Большое вам спасибо.
– Попробуйте сходить в пресс-центр. Это палатка, где собрались все журналисты и люди с телевидения. Наверное, именно там можно в первую очередь узнать новую информацию.
– Благодарю вас, – сказала миссис Джирарди. – Вы были очень любезны.
От 17 часов 26 минут
до 17 часов 48 минут
Мозговеды изрекли свое слово. То есть пришел предварительный доклад, подготовленный отделом психологического анализа, подразделением Бюро, которое на основе улик составляло психологический портрет преступника. Началось все с расследования громких серийных преступлений, затем «псих-ан» был прославлен в книгах, кино и на телевидении. Однако, несмотря на свою славу, эти ребята редко покидали свое логово, непримечательное здание на территории учебного центра ФБР в Квантико. Поскольку им приходилось работать по двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, складывая разрозненные детали в единый портрет для тех, кого это интересовало, а таких было немного, их называли мозговедами. В большинстве своем они были похожи на тех возбужденных типов, которые осаждают магазины в дни распродаж.
– Очень любопытный набор параметров, – сказал Кемп своему заместителю Джейку Уэбли, когда они вместе изучили документ, только что пришедший по электронной почте. – Мозговеды указывают на то, что этот тип прекрасно знаком со всеми тонкостями торгового центра, а это, в конце концов, не просто торговый центр. Это означает, что он здесь работал и знает центр вдоль и поперек. Скорее всего, все началось как фантазия, которая постепенно стала таким непреодолимым соблазном, что он не смог устоять. Вероятно, это ядро его тайной жизни на протяжении последних трех или четырех лет.
– Если это так, полагаю, разумно дальше предположить, – сказал его заместитель, – что настоящей жизни у него нет. Итак, я вижу некоего безумного технаря, переполненного завистью и обидой, который работает в каком-то глухом закутке торгового центра, убежденный в том, что никто не понимает, какой он особенный.
– Очень хорошо, – заключил Кемп. – Значит, нам нужно найти этого типа. Вероятно, его выставили с работы или грозили выставить, у него нелады с дисциплиной и все говорят: «Джои, ты такой умный, ну почему с тобой одни проблемы?», и никто не понимает, что проблемы с ним как раз потому, что он такой умный.
– Проклятье, – выругался Уэбли, которому уже много раз приходилось наблюдать подобную динамику. – Итак, первый наш шаг – поиски того, кто подходит под этот портрет. Я направлю людей переговорить с управляющими всех магазинов и…
– Подожди, – остановил его Кемп. – Это еще не все.
– Можно не сомневаться, всегда будет продолжение, – пробормотал Уэбли.