– Успокойся, Мери Ричардс[18], я только высказала свое предложение.
– Итак, здесь определенно что-то случилось, и…
И тут Никки пришла в голову одна мысль. Две недели назад она была в торговом центре и купила сумочку в магазине под названием «Бумажники, сумки и все остальное», милом заведении, пахнущем дешевым одеколоном, где продавались очень неплохие сумочки из натуральной кожи. И вот сейчас Никки достала эту самую сумочку и стала в ней рыться, потому что она запомнила, куда засунула кассовый чек. Да, действительно, чек оказался именно там, среди других смятых чеков, на 100 долларов из банкомата, где она снимала деньги, на 35 долларов 47 центов с заправки, на 22 доллара 75 центов из универсама «Сейфуэй».
Вспомнив очень приятную молодую продавщицу, которая ее обслуживала, Никки посмотрела на нижнюю часть и увидела приписанные от руки слова: «Большое спасибо, Аманда Бирковски».
– Марти, – сказала она, – ну-ка, быстро, прогони фамилию Бирковски через поисковую систему и посмотри, что получится.
– Никки, я…
– Марти, сделай, что я прошу. У меня нет времени объяснять. Фамилия достаточно редкая, так что попаданий будет немного.
Как оказалось, с кодом Миннеаполиса и Сент-Пола на фамилию Бирковски было зарегистрировано всего три телефона. Никки набрала первый номер, ей никто не ответил, тогда она набрала второй.
– Здравствуйте, – сказала она, услышав женский голос. – Это телекомпания WFF. Я могу поговорить с Амандой?
Голос женщины дрогнул.
– Аманда в торговом центре.
– Я вам сочувствую, миссис Бирковски, – сказала Никки, определив по тембру, что это не сестра, а мать.
– С ней все в порядке, – продолжала миссис Бирковски. – Пока что. Она в торговом центре, у себя в… как вы сказали, кто вы такая?
Никки объяснила, какое отношение она имеет к Аманде Бирковски.
– Что вам нужно?
– Я пытаюсь связаться с Амандой. Она вам звонила? Насколько я понимаю, у нее сотовый телефон и она позвонила вам, чтобы сказать, что у нее все в порядке, что ей ничего не угрожает – по крайней мере, в настоящий момент.
– Я не могу дать вам номер ее телефона.
– Я вас понимаю. Но… вы не могли бы позвонить дочери, продиктовать ей мой номер, и, если она захочет, она сможет мне перезвонить, хорошо? Просто я считаю, что люди имеют право знать, что там происходит. Это моя работа. Информации нет практически никакой, а это всегда означает что-то плохое.
Аманда перезвонила через три минуты. Вместе еще с двумя продавщицами и двумя покупательницами она пряталась в служебном помещении магазина «Бумажники, сумки и все остальное» на первом этаже комплекса, в кромешной темноте. Пока что они чувствовали себя неплохо, поскольку боевики не собирались прочесывать магазины в поисках спрятавшихся посетителей.
– Ровно в пять часов ничего не произошло? – спросила Никки.
– Мы услышали пять выстрелов. Бах. Бах. Бах. Бах. Бах. Не автоматная очередь, ничего похожего, а пять отдельных выстрелов. Затем мы услышали толпу – все эти люди издают звуки, словно огромное животное. Мы услышали то, что я назвала бы ревом, даже не знаю, затем, похоже, боевики рявкнули какие-то приказания. Точно ничего нельзя сказать, но, судя по всему, произошло что-то ужасное.
– Пять выстрелов? – переспросила Никки.
– Да, именно. Я могла бы осторожно выбраться и попытаться…
– Нет, нет, ни в коем случае, оставайтесь там, где находитесь.
– Нас скоро освободят? Я имею в виду, полиция.
– Полиция здесь повсюду, но, если честно, я не вижу никаких признаков подготовки к штурму.
– Все это так ужасно…
– Послушайте, если что-нибудь произойдет, и вы захотите, и это будет безопасно, вы сможете мне перезвонить? А если я увижу, что полиция собирается врываться в комплекс, я предупрежу вас через вашу мать, хорошо? Чтобы вы улеглись на пол, укрылись. Сама я вам звонить не буду, потому что не знаю, какая у вас будет ситуация. Справедливо?
– Благодарю вас, – сказала Аманда.
– Дорогая, не надо меня благодарить. Это вы у нас храбрая и мужественная.
Через минуту Никки вышла в эфир с сообщением о том, что в атриуме были выстрелы. Предположительно, боевики начали расстреливать заложников.
– Они только что расстреляли пятерых человек, – сказал Рей.
– Ты не можешь это утверждать, – возразила Молли.
– Нет, могу, – сказал Рей.
Казалось, отголоски выстрелов все еще звучат в причудливой акустике огромного комплекса. Все в магазине «Фредерик» напряженно застыли, услышав эти звуки, и на протяжении нескольких минут никто не сказал ни слова, до тех пор пока Рей первым не нарушил молчание.
– Быть может, какой-то юнец просто поднял автомат и пять раз нажал на спусковой крючок, потому что ему так захотелось, – предположила Молли.
– Нет, – сказал Рей. – Тогда выстрелы бы получились более частыми, – раз-два-три-четыре-пять. Эти же выстрелы были прицельными. Один выстрел, перейти к следующему заложнику, выстрелить, перейти к следующему. Боевики только что расстреляли пятерых человек.
Все молчали. Рей, Молли, продавщица Роза, объятая ужасом управляющая магазином и еще три покупательницы просто лежали в темноте складского помещения.
– Вы можете сходить и проверить, как в прошлый раз, – наконец сказала Роза.
Рей ответил не сразу:
– Нет. Нет, если я уйду, то больше не вернусь. Кто-то должен что-то делать, и я, вероятно, единственный человек с соответствующей подготовкой, находящийся рядом, а полиция понятия не имеет, как сюда проникнуть.
– Рей… – начала было Молли, но Роза не дала ей договорить.
– Если вы уйдете, что делать нам? Просто лежать здесь? Нас шесть женщин, а вокруг разгуливают типы с пулеметами. Что нам делать? Что с нами будет?
– На мой взгляд, с вами все будет в порядке, – уверенно сказал Рей. – Вам помощь не нужна. А вот тем, кто внизу, нужна.
– Вы ничего не сможете сделать, – настаивала Роза. – Их там целая куча, все с армейским оружием. Что сможет сделать один человек? Вас просто убьют. У вас нет даже пистолета, не говоря уж о пулемете.
– Она права, – подхватила Молли. – Если боевики тебя заметят, они тебя убьют. Только и всего. После всего того, через что тебе пришлось пройти, какой-нибудь молокосос пристрелит тебя в магазине дешевых распродаж, а через шесть часов террористы заключат сделку с полицией и улетят на Кубу с миллионом долларов, и что даст твоя смерть?
– А если я буду прятаться в магазине женского нижнего белья, что даст моя жизнь? – возразил Рей. – С вами все будет в порядке. Как я говорил, оставайтесь здесь, психологически свыкаясь с мыслью о долгом ожидании, не ждите помощи ни через час, ни через день, ни через неделю, и вы останетесь в живых.
– Он считает себя Джоном Уэйном, – с горечью промолвила Молли. – Джон Уэйн был вымыслом. Его никогда не существовало. Он мечта, легенда, призрак.
– Он существовал, – сказал Рей, – и его звали Боб Ли Свэггер. Он мой отец.
– У вас даже нет оружия, – жалобно произнесла Роза.
– Значит, нужно будет его раздобыть, – сказал Рей.
– Так, – тихо промолвила Лавелва. – А теперь, девочки и мальчики, давайте пройдем в туалет, договорились? Следующая игра будет называться «прятки в туалете».
– Мисс Лавелва, – сказал «ДЭВИД 15–16», – мне страшно.
– Дэвид, бояться нечего. Никто не сделает тебе ничего плохого, поверь мисс Лавелве, хорошо, малыш? А теперь, ребята, пошли, давайте наденем неслышную обувь, возьмем неслышные голоса и пройдем в туалет, и все будет в порядке.
Каким-то образом – Лавелва чувствовала страх детей в иссякнувшей энергии, в опустившейся тишине, в безвольной вялости, разлившейся по маленьким тельцам, – ей удалось отвести всех в туалет.
– Ларри, – обратилась она к старшему мальчику, – ты будешь здесь главным, слышишь? Вы остаетесь здесь и ждете возвращения мисс Лавелвы. Все ведут себя тихо и слушаются Ларри.
– Мисс Лавелва, мне тоже страшно, – сказала «ШЕРРИ 16–18».
– Все хорошо, Шерри, – успокоила девочку Лавелва. – А когда все кончится, мисс Лавелва угостит вас чем-нибудь вкусненьким, жареной картошкой или мороженым, что захотите, это будет подарок от мисс Лавелвы.
Похоже, это несколько успокоило детей.
Лавелва выскользнула из туалета. Она очутилась одна в просторном помещении. Посмотрев через прозрачные стеклянные блоки, огораживающие детскую комнату, она ничего не увидела. Быть может, террорист их не заметил? Может, он уже ушел?
Асад не умел читать по-английски, однако у него была брошюра с планом торгового центра, и имам обвел детскую комнату кружком. Да, это пассаж «Колорадо», да, К-2-145, номера были правильными. Очень помогало то, что каждый магазин имел адрес, указанный на схеме, и хотя познания Асада в английском языке были скудными, адрес «СЗ К-2-145» он разобрал. Он правильно предположил, что это означало северо-западный сектор, пассаж «Колорадо», второй этаж, магазин номер 145, а поскольку нечетные номера располагались слева, а четные – справа, 145-й должен был быть слева. Несмотря на то что Асад не сомневался в том, что у него полная свобода действий, он двигался осторожно. Ему было прекрасно известно, что во многих магазинах по-прежнему прячутся посетители. А что, если кто-нибудь из них сейчас выскочит и набросится на него? Но тут Асад усмехнулся. Ни один американец не осмелится на такое. Это сплошь мягкотелые, деградировавшие люди, и здесь, в этом дворце роскоши и алчности, их рефлексы и боевой дух, если такое у них и было, оказались задвинуты на задворки шоком и ужасом. Сейчас они лежат в темноте, хнычут, молятся своему нелепому богу на кресте, просят его: «Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста».
С первого раза Асад промахнулся. Посмотрев на магазин, он увидел адрес «КОЛОРАДО 2-157». Развернувшись, Асад направился обратно по коридору. Здесь было тихо и пустынно. Повсюду валялись брошенные сумки, опрокинутые коляски, потерянные шапки, куртки, ботинки – наглядные свидетельства безудержной паники. Кое-где виднелись разбитые витрины, но никаких следов мародерства не было видно.
Асад медленно двигался вдоль магазинов, время от времени останавливаясь, чтобы убедиться в том, что ему ничего не угрожает. Тишина. И наконец он нашел то, что искал. На протяжении приблизительно тридцати шагов броское стекло витрин уступало место стеклянным блокам, а в середине была двустворчатая дверь. Вывеска над нею наверняка объявляла о сути расположенного здесь заведения, хотя Асад и не смог ее прочитать. Бесшумно приблизившись к стеклянным дверям, он заглянул внутрь, и вскоре его глаза, освоившись в полумраке, разглядели игрушки на полу, опрокинутую детскую мебель и все остальное в том же духе. Несомненно, это то самое место, где должны находиться дети. Но в комнате было пусто. Быть может, всех детей увели отсюда, вот только Асад не представлял себе, как это можно было сделать. Наверное, они внутри, прячутся.
Скользнув внутрь, Асад весь превратился в зрение, всматриваясь в полумрак, и повсюду, куда обращался его взгляд, за ним следовало дуло малыша «калашникова», палец лежал на спусковом крючке, а прикрепленный оранжевый магазин был полностью снаряжен патронами.
И тут Асад увидел ее.
Как и он, она была чернокожая. Она стояла лицом к нему, в двадцати пяти шагах от него. Ее лицо было непроницаемой каменной маской. Окинув взглядом ее телосложение, Асад определил, что она не сомалийка, с тонким, как у него, носом, узкими губами и высоким лбом, но все равно уроженка Африки, спокойное лицо народов, обитающих южнее Сахары, широкий нос. Волосы были уложены в африканском стиле, мелкие завитки по всей голове.
– Сестра, – произнес по-сомалийски Асад, а девушка ответила по-английски, единственной фразой, которую он знал.
– Ступай к такой-то матери, – сказала она.
Не действовало абсолютно ничего. Разоблачая детскую порнографию, нужно проникать. Прокладывать себе дорогу через примитивные схемы защиты, обходя ловушки, отыскивая потайные ходы. Приходится закидывать наживку и ждать, когда клюнет, запускать программы дешифрования и перебора паролей, и в конце концов, имея терпение, изобретательность и прочную нервную систему, ты попадаешь внутрь. Далее работа заключается в том, чтобы вскрыть всю сеть, выяснить, кто покупает эту мерзость, кто ее распространяет и производит. После чего остается только обратиться к дельцам, разыграв роль некоего Джона А. Смита, преуспевающего адвоката, отца пятерых детей, члена престижного клуба и вице-президента ассоциации юристов, жаждущего посмотреть на насилие над детьми, и тогда можно уже складывать все воедино, документально оформлять доказательства и идти к тому федеральному или местному судье, у кого больше рвения и пыла. И на этом все закончится. Да, ты перепачкаешься с ног до головы, но при этом завалишь тех, кто гораздо грязнее.
Однако сейчас ни одна из имеющихся программ не работала. У того, кто вел эту игру, была очень толковая голова.
Джеффри Нил перепробовал все. Он, как одержимый, составлял усовершенствованные алгоритмы, написал столько программ, что этого хватило бы для запуска новой социальной сети, однако ССИКУ оставалась неуязвимой благодаря неприступной защите, встроенной в программу МЕМТАК-6.2, и упорной решимости устоять перед соблазном войти в открытый режим.
– Ну, Джефф, как дела? – спросил доктор Бенсон.
– Этот тип очень хорош. Он ужесточил все протоколы так, что я даже близко не могу подойти к ССИКУ, просто чтобы посмотреть на нее. Я уже заглянул на интернет-страничку «Сименса», но то, что провернул этот парень, выходит даже за рамки их возможностей. Господи, он мог бы зарабатывать миллиард в год, если бы писал программы для Стива или Билла[19], и при этом трахаться направо и налево с классными девочками, а он занимается таким дерьмом?
– Может, ему не нравятся классные девочки, – заметил Бенсон. – Итак, что ты собираешься делать дальше?
– Молиться.
– Замечательно. Тогда я говорю, что ты…
– Молиться в смысле «разговаривать с богом». Под богом подразумевается тот программист из «Сименса», который все это разработал. Так что раздобудьте-ка мне побыстрее переводчика, Боб, потому что я ни слова не знаю по-немецки.
Лавелва смотрела на него. Вот, значит, он какой. Сомалиец, похожий на других сомалийцев, которых много в этих краях, худой, заносчивый, из него буквально сквозит самовлюбленность, потому как он считает себя таким красивым: тонкий нос, тонкие губы. Предположительно, его волосы представляли собой густую черную пену, такую сомалийскую в своей жесткости, однако сейчас определить это было невозможно, потому что на голове был туго завязан платок с характерным узором, перетянутый лентой. Парень был в мешковатых джинсах и толстовке, обыкновенная уличная шпана, а Лавелва повидала таких достаточно, и не только сомалийцев; но только этот держал в руках «калашников», а в кобуре на поясе болтался пистолет. Парень был на взводе. Его глаза казались слегка безумными – это давал о себе знать агрессивный бред нубийских воинов-львов; именно поэтому сомалийские банды внушали такой ужас в Ист-Сайде и вообще повсюду, где оставляли свой след.
Парень окликнул Лавелву на своем тарабарском наречии.
– Ступай к такой-то матери, – ответила та.
Ее не запугает этот юнец, она не отдаст ему детей. Ни за что, ни за что, ни за что.
Парень усмехнулся, демонстрируя белоснежные зубы. Он приблизился к Лавелве, полный бравады и уверенности в себе, лев, гордящийся своим большим автоматом и ножом. И снова обратился к Лавелве на своем варварском языке.
Парень шагнул вперед.
– Дети, – сказал он. – Ты давать мне дети, – на ужасном английском. – Сейчас давать мне дети.
– Ты от меня ничего не получишь, Джек, даже не мечтай, – ответила Лавелва.
– Дети. Моя хотеть дети. Имам хотеть дети. Вниз, вести дети. Сейчас.
Он подтолкнул Лавелву дулом своего «калаша». Потом еще раз, гораздо сильнее, так, что наверняка остался синяк.
– Хотеть умирать, сестра? Я убивать, нет проблем. Бах-бах, стрелять, черный сестра мертвый, затем брать дети. Может, убивать один ребенок. Нет проблем, нет проблем.
Парень снова подтолкнул ее, но не увидел то, что было зажато у нее в руке. Это «что-то» взметнулось вверх и саблей полоснуло его по лицу, породив ослепительную вспышку в глазах и острую боль, разлившуюся по всей голове. Парень отпрянул назад, оглушенный невыносимым страданием, дуло автомата опустилось вниз, но затем боль преобразовалась в ярость, и он бросился на Лавелву, готовый убить ее голыми руками. Они неуклюже сцепились друг с другом, кружась в ту и другую сторону, и девушка еще раз полоснула его по лицу своим оружием, нанесла еще один рубящий удар, от которого у него из глаз посыпались искры. Но парень был сильнее, он навалился на Лавелву, повалил на пол и оказался верхом на ней. Он убьет сучку голыми руками, придушит ее, после чего отправится за детьми.
Пресса была от него без ума. Как всегда. Он знал, что журналисты проецируют на него самые сокровенные свои мечты, и он без труда впитывал в себя их чувства, тем самым укрепляя собственный образ. После краткого описания текущего положения, сделанного этим идиотом, занимавшим должность пресс-секретаря при губернаторе, сам губернатор изрек несколько банальных фраз о своей уверенности в способности миннесотской полиции и объявил о том, что привел в состояние боевой готовности части Национальной гвардии, и их прибытие на место ожидается в течение ближайших пяти часов. Затем специальный агент ФБР Кемп, представляющий федералов, сказал, что сюда спешит помощь из Вашингтона и со всей Америки, а в здании имени Гувера на Пенсильвания-авеню аналитики и следователи отдают происшествию все свои силы. После чего идиот пресс-секретарь предоставил слово полковнику Обобе, и все заулыбались, черпая уверенность в его сдержанном спокойствии, в исходящей от него харизме.
Он поднялся на подиум перед штабным автобусом, освещенный тысячей телевизионных софитов, не говоря про ртутные фонари на алюминиевых столбах, уже расставленных на месте благодаря тому, что все это происходило на автомобильной стоянке. Позади него, огромный и безликий в сгущающихся сумерках, возвышался сам торговый центр, взметнувшийся вверх футов на сто. Комплекс был окружен кольцом машин чрезвычайных служб и полицейских крейсеров, и все они были озарены адским огнем включенных мигалок, так что темнота разрывалась пульсирующими красными и синими огнями. В воздухе на высоте три тысячи футов ровным строем кружила флотилия вертолетов, ревом своих двигателей заглушая пресс-конференцию.