Эндрю снова взглянул на маленький экран. Герой уже находился у входа в кинотеатр, проводя дулом своего автомата по окошку кассы. Затем изображение резко дернулось, так как он быстро метнулся к кассе, укрылся за ней, просунул дуло в дверь буфета, обведя просторный опустевший зал и задержавшись на приятном полумраке «холла», своими диванами и креслами трогательно имитирующего уют типичной американской гостиной. Затем еще один рывок – герой заглянул в шкафчик в углу, где хранил свое снаряжение обслуживающий персонал, увидел несколько опрокинутых мусорных баков на колесиках. Составленные в углу швабры, стопку рулонов туалетной бумаги для сортиров, и бутылки с жидким мылом для умывальников. Однако никаких бумажных полотенец. Похоже, в кинотеатре предпочитали использовать эти ужасные сушилки.
Ничего не найдя здесь, наш герой прокрался за угол и наконец оказался в длинном коридоре, из которого двери вели в зрительные залы. Несомненно, этот тип сообразил, что он, Эндрю, находится в одном из них. Догадается ли, в каком именно? Или будет действовать методом проб и ошибок? Подоспеет ли подкрепление? Позовет ли он на помощь? Гм, вероятно, он пойдет до конца, поскольку должен понимать, что Эндрю знает комплекс вдоль и поперек и, возможно, ему известны все входы и выходы, так что даже сейчас, на самой последней стадии игры, он еще может удрать. Поэтому герой должен действовать быстро, сблизиться со своим противником, чтобы задержать его или убить.
Эндрю негромко хихикнул. Это действительно классно. Все получилось гораздо лучше, чем он предполагал, даже несмотря на то, что количество убитых явилось большим разочарованием. Эндрю рассчитывал, что ребята-сомалийцы поработают гораздо лучше, но, похоже, многих из них успели втихаря убрать, а оставшиеся не смогли открыть плотный огонь, и те немногие, кто продержался до самого конца, сдрейфили и палили наобум, хотя им было приказано целиться и целенаправленно расстреливать заложников. Нет, определенно, хороших исполнителей в наше время днем с огнем не сыщешь.
Прижимаясь спиной к стене, Рей скользил по коридору среди украшений в духе эпохи золотого века кино, плакатов с невероятно красивыми человеческими существами, мимо брошенного мусорного бака на колесиках, к первой двери. В одном из зрительных залов впереди затаился малыш Эндрю, вероятно, за креслами, дожидаясь, когда кто-нибудь заглянет внутрь, обозначившись четким силуэтом на фоне освещенного дверного проема и озаренный спереди отсветами от экрана. И тогда Эндрю его убьет, после чего, возможно, скроется, воспользовавшись заранее подготовленным путем бегства, известным ему одному. Однако если Рей не поторопится, не исключено, что мальчишка все равно сбежит; маленький ублюдок настолько умен и так тщательно все предусмотрел, что, возможно, у него действительно есть путь отхода, и ему удастся перехитрить всех и вырвать победу.
Рей обвел взглядом таблички, маленькие афиши, извещающие о том, какой фильм крутят в каком зале. Ну да, вероятно, наш малыш сыграл и на этом. Это в его духе: нигилист, но задорный, «рубящий фишку», насмешливый, превращающий все в шутку, даже считающий себя комедиантом, который сокрушил систему в самый большой для нее день. Игра не стоила бы свеч, если бы он сделал все в духе примитивных арабских террористов, тупо выкрикивающих славу Аллаху; нет, для этого Эндрю слишком крут. Он все сделает, но сделает небрежно, с комедийной искоркой, поэтому как бы ни обернулось дело, его последователи, а их будут миллионы, если судить по тому, как все получилось, – поймут шутку, посмеются над ней и в своем сердце сохранят особое уважение к великому Эндрю Никсу, классному до самого конца, более классному, чем Дилан и Эрик, более классному, чем Чо, более классному, чем Джаред[62].
Услышав веселую музыку, доносящуюся из ближайшего кинозала, Рей поднял взгляд и увидел, что там крутят диснеевскую семейную комедию. Эндрю ни за что на свете не будет схвачен живым и тем более мертвым на фоне этой пародии на семейное счастье.
Рей осознал, что ему предстоит разгадать головоломку на тему кино. Чтобы получить над парнем преимущество, он должен определить, в каком зале тот прячется. А для этого нужно расшифровать смысл фильмов и понять, какой лучше выражает эмоциональный настрой Эндрю. Жаль, что рядом нет Роджера Иберта[63], у которого можно было бы спросить совет.
Рей прочитал названия фильмов.
И все понял.
Ну, конечно. Только так. И не иначе. Вот оно, то, что ему нужно.
Это был пятый зал слева. Рей приблизился к нему, пытаясь сообразить, как ему…
«Он знает, что я здесь.
Он будет знать абсолютно точно, когда я войду в дверь, потому что он ориентируется по изображению с видеокамеры, вот в чем вся хитрость, это даст ему фору в секунду, и этой секунды ему хватит, чтобы меня прихлопнуть. Я захожу, моргаю, ничего не вижу. Он наводит мушку и быстро выпускает три пули в упор, после чего я падаю. А он уходит назад или куда там еще. Возможно, кончает с собой. Но этого требует его «сюжет», он и я наконец вместе. Рей вернулся, и Эндрю его уложил. Лорел и Харди, Мартин и Льюис, Скорсезе и Де Ниро[64], Эндрю и Рей.
У Рея было всего около двух секунд на то, чтобы принять решение, и он оглянулся по сторонам в поисках вдохновения в то время, как из-за дверей доносилось напряженное музыкальное сопровождение, вызывающая мурашки и прилив адреналина синкопированная рапсодия кровавых спецэффектов, выстрелов, взрывов, ударов, смерти, с ударными на заднем плане, поддерживающими ритм, и гитарными аккордами, неудержимо несущимися вперед, к Армагеддону или по крайней мере к словам «конец» и «фильма».
Рей направил дуло на афишу над входом, чтобы Эндрю, совсем близко, взведенный до предела, понял, что он наконец здесь и готов к последнему решительному поединку.
Имам добрался до лестницы, ведущей на крышу. Он поднялся по железным ступеням, слушая, как отголоски его шагов гулким эхом разносятся в никуда, и оказался перед дверью. Достав из кармана куртки сотовый телефон, имам выбрал из списка контактов нужный номер и нажал кнопку дозвона. Ответа можно не ждать. Пилот почувствует вибрацию телефона в кармане, снизится, имам пробежит двадцать шагов до открытого люка, запрыгнет внутрь, и вертолет улетит прочь, на бреющем полете и с погашенными огнями, следующая остановка Канада. Затем долгая дорога домой, тайком, а потом бесконечная слава, любовь собратьев по вере, восторг от сознания того, что он Мохаммед Атта, но без неприятного дополнения в виде мученической смерти. И затем наконец долгие годы славы, достойная смерть и нежные объятия самого Аллаха.
Имам открыл дверь – изнутри оказалось достаточно легкого толчка, согласно требованиям пожарной безопасности, – и шагнул на крышу.
Солнце уже зашло, оставив на западе апокалипсический багровый подтек на низко нависших тучах, подобный ране на стене самой Вселенной, возвещающей о конце времени. В лицо имаму ударил холодный ветер, наполняя его легкие надеждой, однако зрелище, открывшееся его взору, было настолько необычным, что он зачарованно застыл.
Это была сцена из великой войны начала прошлого века, когда юркие самолеты со сдвоенными крыльями кружились у самой земли, пролетая в считаных дюймах друг от друга, мечась из стороны в сторону, проворные, как птицы, – воистину, стая машин смерти. Разумеется, теперь это были вертолеты, а не бипланы, и сейчас, в мгновениях от апофеоза, они растеряли последние остатки приличия и носились как сумасшедшие, выискивая лучшую позицию для съемки, зависая у самой земли и взмывая вверх. Воздух кишел ими, и речь шла не столько о реальных объектах, имеющих размеры и форму, сколько о некоем присутствии, мельтешении массы и движения, озаренной красными и белыми огоньками. Имама оглушил рокот несущих винтов, надрывный рев множества мощных двигателей, пожирающих авиационный керосин, которые также вносили свой вклад в бурлящий водоворот общей вибрации, плотной волной ударившей его.
Он присел на корточки рядом с дверью, расположенной в крохотном сооружении, похожем на сарай, на самом краю обширной крыши, одном из многих подобных зубцов, выступов и прочих абстрактных наростов, превращающих погруженную в темноту крышу в неповторимую безликую пустыню. Достав фонарик, имам включил его и стал размахивать над головой, сознавая, какой это крошечный сигнал в огромном кипящем котле кружащихся вертолетов.
Однако ангел не бросил его. Одна из кружащихся над головой «пташек» тотчас же отделилась от общей стаи, и хотя имам не смог определить ее тип, по тому, как целенаправленно она спикировала прямо на него, он понял, что это его билет в Мекку.
Стрельба от первого лица. Эндрю присел на корточки за рядом кресел, откуда открывался прекрасный угол на дверь в зрительный зал, сжимая в одной руке автомат, аккуратно балансируя портативным компьютером на левом колене. Он видел то, куда было направлено дуло автомата его противника. Герой снова посмотрел на афишу, держа оружие наготове, и Эндрю увидел название фильма, который прокручивался у него за спиной на большом экране, затем увидел, как дуло опустилось, уставившись на дверь, и понял, что герой застыл перед дверью, напряженный, внутренне готовясь к последней схватке, к основополагающему, но в то же время наиболее опасному из всех тактическому упражнению: проникновению в помещение, занятое противником.
Стрельба от первого лица. Эндрю присел на корточки за рядом кресел, откуда открывался прекрасный угол на дверь в зрительный зал, сжимая в одной руке автомат, аккуратно балансируя портативным компьютером на левом колене. Он видел то, куда было направлено дуло автомата его противника. Герой снова посмотрел на афишу, держа оружие наготове, и Эндрю увидел название фильма, который прокручивался у него за спиной на большом экране, затем увидел, как дуло опустилось, уставившись на дверь, и понял, что герой застыл перед дверью, напряженный, внутренне готовясь к последней схватке, к основополагающему, но в то же время наиболее опасному из всех тактическому упражнению: проникновению в помещение, занятое противником.
Видеокамера вплотную приблизилась к двери, превращая изображение на экране в размытое пятно, и в этот самый момент Эндрю выпрямился, поднял автомат к плечу и перенес свой взгляд от виртуального к реальному. Мушка у него перед глазами была не скоплением электронов в киберпространстве, а венцом технологий смерти Восточного блока, созданных конструкторским гением Михаила Калашникова, и как только дверь распахнулась всего в десяти футах от того места, где находился Эндрю, и его противник ворвался внутрь, низко пригнувшись, стремительно, направляясь прямо на него, Эндрю трижды в него выстрелил, всаживая три пилюли со скоростью около трех тысяч футов в секунду прямо в центр массы. Однако когда Эндрю сфокусировал взгляд, он рассмотрел, что поразил не пригнувшегося человека, а мусорный бак на колесиках, с закрепленным на пластмассовом ободе «калашниковым» с видеокамерой на дуле, и тотчас же следом в дверях показался сам человек. Эндрю, поскольку свет быстрее звука и пуль, увидел три яркие вспышки, распустившиеся в его сложенных руках, классический равнобедренный треугольник, как говорится во всех учебниках, и сразу же поймал себя на том, что отлетает назад, неуклюже хватаясь за подлокотник, и корчится в кресле, а три влажные и глубокие раны начинают генерировать невыносимую пульсирующую боль. Еще через мгновение над ним склонилось лицо, поджарый жилистый парень, наполовину китаец с коротко подстриженными волосами, ногой выбил у него из рук автомат и сказал в сотовый телефон:
– Макэлрой, я его взял, он серьезно ранен, живо зови сюда медиков. Я в пятом зале кинотеатра.
Захлебываясь кашлем, Эндрю пробормотал:
– Я думал, что получу Брюса Уиллиса, а мне достался долбаный Киану Ривз, твою мать[65].
Турбулентный поток с силой тряхнул вертолет WFF вправо, и только мастерство капитана Тома, пусть и несколько поблекшее, позволило ему удержаться в воздухе.
– Черт бы тебя побрал! – выругался Том.
Это был тот самый вертолет компании POP, который пронесся мимо всего в каких-нибудь дюймах, снижаясь к крыше комплекса.
Оба телеоператора также выругались; близкое дуновение смерти оставило особенно неприятный привкус во рту и сознании, поскольку опасность, казалось, уже осталась позади. Одна только Никки проводила взглядом маленькую винтокрылую машину, которая спикировала на крышу, уменьшаясь в размерах.
– Том, – сказала Никки, – что это был за вертолет? Я не знаю такой тип.
– Он пролетел мимо так быстро, что я не успел хорошенько рассмотреть. По-моему, это была «Алуэтт», французская «пташка», такие используют для обработки полей удобрениями…
– А такие применяются на телевидении?
– Знаешь, вот ты заговорила об этом, и я что-то не припомню…
Никки увидела, как маленький, проворный вертолет опустился на крышу рядом с чем-то, напоминающим сарай с дверью.
– Это террористы, – вдруг сказала Никки. – Никакие это не телевизионщики. Вертолет прилетел, чтобы помочь кому-то смыться.
Мгновение тишины, несмотря на нарастающее крещендо шума, врывающегося со всех сторон, и турбулентных волн, хлещущих в открытые двери. Что делать, что делать?
Никки догадалась первой:
– Спустись и зависни над ним. Не дай ему подняться в воздух. Мы должны его остановить. И нужно связаться с «полтинником». Пусть сюда поспешит полиция. Ну а вы, ребята, включайте свои камеры, черт бы вас побрал!
Вспомнив Вьетнам, быстрое приземление под неприятельским огнем, капитан Том выжал до отказа ручку мощности, повышая до предела обороты несущего винта, и здоровенный «Белл» в крутом пике устремился на свою добычу.
Вертолет опустился на крышу в двадцати пяти шагах, своим несущим винтом нагоняя воздух волнами, подобно океанскому прибою, и имам шагнул им навстречу, ощутил полную их силу, отступил назад, пригнулся, сосредоточился и, собравшись с духом, начал короткую перебежку к открывшемуся люку.
Винтокрылая машина внешне напоминала огромное механическое насекомое: пузырь стекла кабины изображал выпученные глаза, изящные лыжи выступали в роли сложенных лапок, хрупкий, похожий на трубку хвост заменял туловище, а вращающиеся лопасти своим мельтешением представляли трепещущие крылья. Подбежав к вертолету, имам увидел Хаджи, машущего ему рукой, воспользовался лыжей как подножкой и, подтянувшись, забрался внутрь и плюхнулся в свободное кресло.
– Хвала Аллаху, он нам помогает! – воскликнул имам, и хотя Хаджи не мог его услышать, он улыбнулся в ответ, крепко стиснул ему запястья, после чего снова развернулся к пульту управления, готовый подняться в воздух.
Однако в это мгновение над ними внезапно зависла чья-то тень. В ужасе посмотрев вверх, имам сквозь стекло кабины увидел другой вертолет, наглухо запечатавший их в тесном гробу воздушного пространства, и этот незваный пришелец, будучи более крупным и более быстрым, мог навязывать свою волю.
– Давай! Давай! – закричал имам. – Ты должен взлететь!
Но пилот второго вертолета ловко маневрировал своей тяжелой машиной, и стоило Хаджи сдвинуться вперед, как его соперник уже оказывался спереди, перекрывая ему дорогу; точно так же происходило и при попытках вильнуть вправо или влево, и имам в ужасе наблюдал, как лицо Хаджи сжимается в отчаянную гримасу затравленного зверя.
– Набирай высоту, он струсит и освободит путь! – завопил имам, не сознавая того, насколько бесполезно и глупо пытаться таранить лыжи другого вертолета лопастями своего собственного несущего винта.
Однако именно это и произошло, сознательно или в результате неловкого маневра, и маленькая «Алуэтт» судорожно вздрогнула, вдребезги разбивая свои лопасти о раскосы лыж под брюхом «Белла», после чего, потеряв равновесие, закружилась, догоняя собственный хвост, и, получив вращательный момент, устремилась по нисходящей спирали навстречу смерти.
Имам закричал, увидев, как широко разверзлась пасть преисподней. Взрыв получился жарким, очень жарким.
– Перестань говорить, – отрезал Рей. – У тебя продырявлены оба легких, ты истекаешь кровью, и я попробую остановить кровотечение. Расслабься, думай о чем-нибудь приятном, скоро сюда подоспеют врачи.
Эндрю рассмеялся.
– Не шути, – объяснил он. – Я ввязался в это не ради денег или девчонок, а ради славы. Завтра я стану самым знаменитым человеком на земле, а твое имя никто никогда не вспомнит. Так что на будущий раз: всегда выбирай роль сверхзлодея. Герои остались в прошлом.
Парень снова рассмеялся, затем поморщился от боли. Рей сорвал с его шеи арабский платок и попытался преградить путь ручейкам крови, вытекающим из трех отверстий, оставленных девятимиллиметровыми пулями. Он быстро понял, что это в принципе бесполезно, и несмотря на обстоятельства, ощутил ту подавленность, которая всегда захлестывала его при виде человека, который безнадежно истекал кровью, издавая отвратительные звуки и корчась, и вскоре затихал навсегда.
– Ты можешь подумать…
– Я сказал тебе заткнуться, – оборвал его Рей. – Ну где же эти чертовы врачи? Тебе нужно переливание крови, хирургические зажимы и коагулянты, и быстро. Черт побери, где же они?
Заглянув умирающему парню в глаза, он увидел в них веселье. Да, нужно было отдать ему должное: никакого раскаяния и жалобного нытья. Эндрю Никс оставался самим собой до самого конца.
– Не сдавайся, – сказал Рей. – Ты сможешь продержаться на одной силе воли. Сосредоточься. Не позволяй себе умереть. Борись, черт бы тебя побрал, медики будут здесь…
– Все это не имеет значения, – остановил его Эндрю. – Завтра моя игра разойдется по компьютерам и игровым приставкам всего мира. И теперь это уже нельзя остановить.
Рей прижал туго свернутый платок к ране, откуда вытекало больше всего крови. Какое-то мгновение ему казалось, что кровотечение несколько утихло, однако человеческое сердце является настолько мощным гидравлическим насосом, а парень получил такие критические ранения, что кровь просто нашла другое выходное отверстие, и алые ручейки из двух других ран усилились.