— Ничего себе! Вы считаете, что это нормально? Вы так со всеми клиентами обращаетесь?
Она покачала головой, на лице застыла вежливая и бесстрастная гримаса:
— Мы приносим вам свои извинения, но мы не можем помогать таким людям, как вы. Нет смысла приходить сюда снова.
— Каким — таким людям, как я? Что вы имеете в виду? — попыталась я в последний раз, но она только открыла передо мною дверь.
Так я оказалась на улице. Рыхлый ноздреватый снег, тусклый свет лампочки, разбитые ступени, слякоть — все это казалось таким реальным, достоверным, словно я переместилась из мира грез и фантазий в реальный, вещный мир. Я вдохнула холодный мартовский воздух. Миллион вопросов вертелось на языке, а задать их было некому, и главный из них — «Что это было?»
Гадалка что-то увидала в картах? Или догадалась, что гадание было только предлогом для моей разведки? Причастны ли все эти таинственные китайцы к смерти моего мужа? Что имела в виду маленькая секретарша, когда сказала про «таких людей, как вы»?
Мне показалось, что если я сейчас продолжу об этом думать, то просто сойду с ума, но не думать было выше моих сил. Вопросы осаждали меня всю дорогу до дома и не оставили в квартире. Наконец я достала початую бутылку кагора, хранившуюся в шкафу с Нового года, и решительно влила в себя два стакана вина.
Под воздействием магического напитка вопросы отступили, но неумолимо потянуло в сон. Когда я уже засыпала, в голове мелькнула какая-то очень важная мысль. Что-то, связанное с Лаптевым, что обязательно нужно проверить...
* * *
Проснулась я с ощущением, что забыла нечто очень важное. Минут пятнадцать ушло на потуги вспомнить это «нечто», используя все известные и неизвестные мнемонические техники. Довспоминавшись до головной боли, я оставила бессмысленные попытки.
Итак, времени почти девять и пора принимать решение, что делать с работой. Не той, которая на радио, а настоящей, на которой платят более-менее приличную зарплату.
Очевидно, что увлекательная погоня за бандитами плохо сочетается с типичным графиком офисного работника. С большим удовольствием я взяла бы сейчас отпуск, но у нас в компании так не делают. Надо согласовать время отпуска с кадровичкой (лучше за полгода до желаемого отдыха), написать заявление, завизировать его у начальника отдела, главбуха и гендира, договориться с коллегами о подмене на случай срочных заказов, в последний день купить тортик и бутылку и выслушать завистливые напутствия. По окончании отпуска надлежит явиться пред светлые начальственные очи и выслушать, какой урон фирме нанесло мое кратковременное отсутствие, снова проставиться коллегам, в подробностях поведать детали своего отдыха и проиллюстрировать их фотоматериалом. Времени на весь ритуал категорически нет.
Есть более простой путь — заболеть воспалением хитрости, но проблема в том, что за последние полгода я уже два раза прибегала к этому способу получить внеочередной выходной.
Я с тоской покосилась на телефон. Может, соврать, что у меня дома потоп? На уважительную причину не тянет, но все же. Ага, и завтра тоже потоп будет, и послезавтра. Я же не знаю, сколько времени займет моя игра в Пинкертона.
Задержав дыхание, как перед прыжком в холодную воду, я набрала мобильный шефа.
— Здравствуйте, Евгений Дмитриевич.
— Что, опять опаздываешь, Соболева?
— Нет. Я тут, кажется, заболела. Температура тридцать восемь с половиной, все тело ломит, горло болит... — Для убедительности я покашляла в трубку.
— Так, Алиса. — Голос моего начальника не предвещал ничего хорошего. — Что-то слишком часто ты в последнее время болеешь.
— Ну извините. Я же не специально. Сейчас время такое — грипп. И все равно вы больничный не оплачиваете.
— А давай я тебе его оплачу, — неожиданно предложил он.
Я поперхнулась — это было что-то новенькое. По негласным правилам компании больничные сотрудникам не оплачивались, но и бюллетеней с них не требовали. В конечном итоге так было выгодно всем.
— А чего это вы такой добрый? — подозрительно поинтересовалась я.
— А то и добрый, что ты принесешь мне официальный документ из больницы. Или перестанешь валять дурочку и сейчас же приедешь на работу, — отрезал начальник. — Опоздание я тебе, так и быть, прощу.
— Но я правда болею, — чуть ли не со слезами начала доказывать я. — Вы же не хотите, чтобы я с температурой на работу ехала. Я могу попасть в аварию!
— Тебе до работы пятнадцать минут пешком, — ехидно напомнил начальник. — Идти не можешь — возьми такси. Если и правда болеешь, я тебя отпущу и все оплачу, как обещал.
— А вот и приеду! — в запале пообещала я. — И вам будет стыдно.
— Ну давай, мы тебя ждем. Предъявишь температуру или справку — свободна.
Блин, вот влипла. В местной больнице я не была ни разу с тех пор, как мы с Лаптевым купили эту квартиру, и даже плохо представляла, где она находится. Карты моей у них тоже нет. Я с тоской представила себе зеленые стены, длинные очереди из скандальных старушек, разборки с регистратурой по поводу отсутствующей медицинской карты, попытки покашлять в кабинете врача. Вариант с приездом на работу представлялся куда более простым.
Эх, где мои двенадцать лет?! В стакан жирного молока накапать йода. Несколько чашек горячего чая с малиной. От души вдохнуть жгучего перца, в глаза немного лукового сока. Шарф на шею, свитер потолще, косметику не накладывать. Ну вот — другое дело.
Через двадцать пять минут я ввалилась в кабинет начальника, являя собой довольно жалкое зрелище. Из носа почти непрерывно текли сопли, глаза отчаянно слезились, щеки горели нездоровым румянцем. Колючий шарф, бесформенный свитер и нечесаные с утра волосы довершали картину. Евгений Дмитриевич даже подпрыгнул, увидев меня в таком непотребном виде.
— Господи, Алиса, ты и вправду больна!
— Витите, я зе говоила, — прогундосила я и громко высморкалась.
— Тебе надо в больницу. — Он положил руку мне на лоб. — Ты же вся горишь!
Да, мое любимое средство для «накрутки» температуры никогда меня не подводило. К тому же сама ситуация была такой... волнительной. Так экстремально врать хорошо знакомым людям мне не приходилось с тех пор, как я вышла из подростконого возраста.
— Лучше не приближайтесь, — предупредила я его. — А то тоже заразитесь.
— Да, точно, — поспешно ретировался он. — Езжай домой, больничный я тебе оплачу. И долечись нормально.
— Спасибо.
— И еще... — Тут мой начальник совершенно трогательно смутился. — Извини, что я тебе не поверил.
— Да ладно, — великодушно простила я его.
Я покидала здание свободным человеком. Впереди была как минимум неделя, не омраченная необходимостью каждый день являться на работу. Было немножечко стыдно оттого, что врать пришлось именно шефу — человеку, в сущности, не злому и даже безобидному. Но с другой стороны, цель у моей лжи была самая благая.
По крайней мере, я постаралась себя в этом убедить.
Первым делом я отправилась домой, чтобы ликвидировать последствия своей недолгой «болезни». Затем села и выписала в блокнот все, что знаю об этом деле. Получилось множество совершенно разрозненных кусков информации. Например, вчерашний неудачный сеанс гадания — каким боком он относится к террористам, ко всем этим Дамирам, Рашидам и парню с русским именем Коля и противной кличкой Крыс? Или покойный Степан Крайнов, как он со всем этим связан?
Что-то опять зашевелилось в памяти. Я напряглась, пытаясь уловить сигналы собственного подсознания, и, конечно же, спугнула зарождающуюся мысль. Зато взгляд упал на фамилию старичка-профессора. Некто Сметана, с которым Степан связывал надежды на скорое обогащение. Фамилия редкая, имеет смысл поискать в Интернете.
Аркадий Яковлевич Сметана нашелся почти сразу же. Он оказался доктором наук, весьма известным специалистом по истории и архивному делу. В сети было выложено несколько его статей по истории СССР 20-х и 30-х годов. Преподавал Аркадий Яковлевич в педагогическом плюс числился в нескольких коммерческих «университетах». Согласно расписанию на сайте вуза, сегодня у него было большое окно между парами, с 12 до 14 часов.
Времени оставалось еще достаточно, и я решила забрать машину. Вчера она так и осталась стоять около дома безвременно почившего Степана Крайнова. Надеюсь, мой новый цвет волос послужит достаточной маскировкой. А еще надеюсь, что злополучного «Ниссана» там не будет вовсе.
* * *
На небе услышали мои молитвы: на месте вчерашнего «Ниссана» сегодня стояла потрепанная «Лада». Зато на скамейке возле подъезда, с тоской взирая на двери, сидела Люба Калюта. Я искренне обрадовалась этой встрече:
— Добрый день. Как вы себя чувствуете? Держитесь?
Она подняла на меня глаза. В них застыло недоумение и свойственное всем жителям крупных городов недоверие к доброжелательным незнакомцам.
— Ах да! — Я вспомнила о своей маскировке. — Вы меня не узнали. Я — Маша, мы с вами вчера общались.
Ее лицо разгладилось:
— Маша! Как хорошо! Мне вас бог послал.
— Что-то случилось?
— Надо зайти в квартиру... забрать вещи. А я не могу, — беспомощно призналась она. — Просто не могу.
— Вы хотите, чтобы я зашла с вами?
— Наверное, да... или... Может, вы сами соберете все по списку?
— Ну уж нет, — решительно пресекла я эти попытки. — Понятия не имею, где у вас чего лежит. А вдруг что-нибудь пропало — убийца унес? Давайте все-таки вместе.
Мы поднялись по лестнице. Перед квартирой Люба судорожно сглотнула, остановилась, повернулась ко мне и протянула ключи.
— Ну ладно, ладно, — проворчала я. — Проверю все шкафы на предмет наличия в них буки.
Шутка получилась натужная и не смешная.
Внутри квартиры царил вчерашний разгром: естественно, опергруппа не удосужилась прибрать за собой. Буки нигде не наблюдалось, о чем я проинформировала мнущуюся у дверей Любу. После этого она наконец преодолела страх и смогла войти.
Пока Люба убиралась и паковала вещи, я безуспешно пыталась выяснить, нет ли каких-нибудь новостей от следователей. Новостей не было, отвечала она крайне неохотно, и винить ее я за это не могла, как не могла и оставить в покое возможный источник важной информации.
Под конец она не выдержала:
— Маша, зачем вам лезть в это... эту... грязь?
— Ну, знаете ли! Человека убили. Это не должно пройти просто так.
— Да, но ВАМ это зачем?
Я задумалась:
— Меня зацепила эта ситуация. Очень. Я не могу просто сидеть и надеяться на полицию. Так нельзя, неужели вы не понимаете?!
Люба только махнула рукой:
— Что мы можем сделать?
— Ну, например, поспрашивать профессора Сметану. Может, он даст зацепку.
— Зачем?
— Слушай, но так же нельзя! — неожиданно для самой себя я взорвалась и перешла «на ты». — Ты веришь, что полиция сделает все безупречно? Что им не все равно?!
— Нет.
— Тогда надо действовать. Давай я съезжу к профессору, а потом позвоню и отчитаюсь!
— Не надо... — Ее лицо окончательно потухло. — Я просто хочу поскорее обо всем забыть.
— Но можно я хотя бы скажу, что действую по вашему поручению? — Я уже устыдилась своей вспышки. Хотелось извиниться, но в данный момент это бы только все усложнило.
— Как хотите. — Она пожала плечами, подчеркивая, что не намерена больше обсуждать этот вопрос. — Спасибо за помощь, я уже все собрала.
— Хорошо. Я поняла намек. Не сердитесь на меня, пожалуйста.
Мы вместе вышли из подъезда. Люба сама несла две здоровые сумки, демонстративно отказавшись от моей помощи.
— До свидания. — Я надеялась еще хоть как-то поправить отношения.
Она холодно кивнула и заторопилась в сторону метро, а я осталась с неосознанным чувством вины и сожалениями непонятно о чем. Сидеть на месте в такой ситуации действительно было выше моих сил, но лезть в душу сломленной женщине я не имела никакого права. Теперь Люба винит себя за вчерашнюю откровенность перед случайной любительницей сплетен, она же не знает, насколько у меня веские причины с головой погрузиться в это дело.
* * *
Внешне Аркадий Яковлевич Сметана выглядел как хрестоматийный профессор из анекдотов. Возраст между «слегка за шестьдесят» и «около семидесяти», большую лысину обрамляют редкие светлые волосы, на носу очки в металлической оправе, густые усы. Немного старомодный костюм сидел на нем почти безупречно, а стрелки на брюках были тщательно отглажены. Но в целом он производил впечатление человека чудаковатого и безобидного.
Я отловила его на выходе из деканата и драматическим шепотом попросила поговорить со мной наедине. Профессор ощупал меня неожиданно умным, внимательным взглядом, чему-то усмехнулся и поманил за собой в пустой кабинет.
— Вы не моя студентка и вообще староваты для института, — сразу взял он быка за рога. — Пришли просить за сестру?
— Нет. Я вообще по другому делу.
— По какому же?
— Вы знаете Степана Крайнова?
— Так... — Он снял очки, протер их и снова водрузил на нос. — Это становится интересным. Для начала представьтесь.
— Меня зовут Маша. Я здесь по поручению жены Степана, возможно, вы ее помните.
— А фамилия у вас есть, Маша?
— Миронова.
— А по батюшке как? — поинтересовался профессор обманчиво ласковым голосом.
— Э-э-э... Ивановна.
— Ага! — Он в восторге хлопнул себя по колену. — Так я и думал! «Капитанская дочка». А по супругу вы, случаем, не Гринева будете, барышня?! — издевательски спросил он.
Черт! Вот откуда у меня эта Маша вылезла! Никогда бы не подумала, что страсть к классике может оказаться губительной. Но каков профессор! Раскусил меня за две минуты.
— Ладно, ладно, — покровительственно продолжил Аркадий Яковлевич. — Пусть будет «Маша». Разумеется, я помню супругу этого назойливого молодого человека... Люба, правильно?
— Да.
— И чего же нужно этой особе от старика-преподавателя?
— Я хотела спросить по поводу Степана...
Он прищурился:
— ВЫ хотели или ОНА хотела, чтобы ВЫ спросили?
Я решила не темнить. Профессор мог поймать меня на вранье и вообще выставить.
— Я. Но она знает, что я здесь.
— Так... Это становится интересным. И почему же вы решили, что я буду отвечать на ваши вопросы?
Проклятье! В конце концов, кто кого допрашивает? Если вначале я хотела аккуратно подготовить Аркадия Яковлевича к печальной новости, то теперь осталось только одно желание — вывести его из равновесия.
— Потому, что вчера Люба обнаружила Степу мертвым, прикованным к батарее. Его задушили, завязав на шее веревку. Да, и перед смертью его пытали.
Он кивнул:
— Да, я знаю. Молодой человек по фамилии Сычев посетил меня еще вчера. Не могу не отдать должное манерам этого доблестного работника правоохранительных органов. И все же — почему вы решили, что я буду отвечать на ваши вопросы?
— Ну, я надеялась, что вы согласитесь. Вам ведь несложно, — обескураженно пробормотала я.
— Хорошо, Машенька. Вот вы сказали, что вас послала супруга Степана. А скажите, если я ей позвоню, она сможет это подтвердить?
— Звоните, — буркнула я. Любе, конечно, это не понравится, но новостью не будет. — Телефон дать?
— Спасибо, Степан оставил мне свой домашний номер. — Он извлек сотовый телефон и начал листать записную книжку.
— Вы по нему не дозвонитесь. Люба уехала к свекрови. Могу дать ее мобильный.
— Милая девушка, — Аркадий Яковлевич приподнял очки и пристально посмотрел на меня сквозь стекла, — я что, похож на легковерного идиота? Откуда мне знать, что дама, телефон которой у вас заготовлен, та самая Люба, а не ваша, предположим, сообщница?
Почему-то услышать такое от профессора показалось мне нестерпимо обидным. Я, конечно, совсем не ангел и за последние два дня врала столько раз, что уже самой тошно стало, но теперь-то говорю правду! А мне не верят...
— Вы можете спросить у нее что-нибудь, что знаете только вы вдвоем. — Как ни старалась я сдержаться, голос все равно выдал мою обиду.
— Ну хорошо, хорошо. Не надо так расстраиваться, — примирительно проговорил Аркадий Яковлевич. — Я вижу, вы не врете. И готов по возможности снабдить информацией. Надеюсь, вы сумеете ею достойно распорядиться.
— Расскажите, чего хотел Степан, — тихо попросила я.
— Мне сложно судить, чего конкретно хотел ваш убитый знакомый... — Он, очевидно, заметил какой-то мой жест. — Нет? Не знакомый? Ну, неважно. Сложно, поскольку он тщательно маскировал свой интерес и был очень осторожен в расспросах...
Аркадий Яковлевич познакомился со Степаном в маленькой полиграфической фирме, куда пришел заказывать печать своей монографии. Научная работа профессора базировалась на недавно рассекреченных архивах НКВД. Большая часть их была посвящена судьбе имущества так называемых «врагов народа», в том числе архив содержал и бумаги, принадлежащие арестованным.
Знакомство Аркадия Яковлевича и Степана прошло в обычном деловом ключе, однако уже на следующей встрече Степан проявил просто поразительное дружелюбие и жажду знаний. Он громогласно восхищался монографией, задавал многочисленные вопросы по различным разделам. Особенно его интересовала достоверность документальных свидетельств.
— Я почти сразу понял, что молодой человек надеется таким образом поправить свое материальное положение. Охотники за сокровищами не такая уж редкость.
— Простите, — перебила я его. — А как получилось, что Степан углядел в монографии возможность поживиться, а вы — нет?
— Поверьте, тут нет никакого волшебства. Скорее всего, у него была информация, которой у меня не имелось. Например, в его семье могли храниться какие-нибудь документы, проливающие свет на дальнейшую судьбу любого из предметов искусств, о которых я писал.