Страбынеты барахтались в воде, цепляясь за стены.
– Все живы? – крикнул Вик.
– Ты не спрашивай, ты делай что-нибудь! – на удивление спокойным голосом ответил Эдька.
– Сейчас!
Первая мысль была – попробовать отвязать одну веревку от плота. Но Вик тут же отказался от этой идеи: плот был и без того расшатан, мог развалиться окончательно и свалиться вниз, на головы страбынетам. Они держатся сейчас подальше от пенящегося потока, но бревна длинные, могут достать.
Вик вспомнил, что от постройки плота остались веревки. Надо как можно быстрее за ними сходить.
И он начал пробираться обратно вдоль потока несущейся воды.
Шустрик, ни о чем не спрашивая, карабкался вслед за ним, то и дело ойкая и зачем-то (наверное, для смелости) комментируя свои действия:
– Правая нога пошла! Встала! Левая рука зацепилась! Пошла правая!
Так они выбрались к берегу озера, а там оказалось еще труднее: не везде было на что встать и за что уцепиться, пришлось в иных местах идти по воде, а в иных и плыть. Шустрик старался, барахтался изо всех сил. Хорошо хоть плавать умеет.
А там, в водопадном озере, все ли умеют плавать? Умеет ли Танька?
Вик, оттолкнувшись от стены, поплыл к выходу напрямик. Опаснее, но быстрее. О том, что в этом озере, в глубине, могут жить какие-то существа (и, возможно, наблюдают сейчас за ним), он старался не думать.
Наконец Вик выбрался из воды. Нашел на месте строительства плота длинную веревку, смотал ее в кольцо. Прикинул: должно хватить. И направился обратно в пещеру.
– А мне надо? – спросил Шустрик, надеясь, что Вик откажется от его помощи.
Вик не умел заставлять людей. Да и просить не любил. Поэтому он сказал:
– Как хочешь.
– Ладно, – сказал Шустрик. – Мы будем так: ты пробираешься, я тебе кидаю веревку, сам пробираюсь, а потом опять ты. С веревкой не получится.
– Соображаешь, малыш! – одобрил Вик.
– Сам ты малыш! – оскорбился Шустрик. – Возьму вот и не пойду!
– Извини, я так, в шутку.
– Дурацкие шутки, – проворчал Шустрик.
Им казалось, что они возвращаются к водопаду мучительно долго. Впрочем, так оно и было, но для страбынетов, барахтающихся в воде и из последних сил держащихся за выступы отвесных стен, время тянулось еще медленнее.
Но вот они увидели голову Вика.
– Держите! – крикнул Вик.
И сбросил конец веревки.
– Танька первая! – распорядился Эдька.
– Это почему?
Таньке было очень страшно, но еще страшнее для нее был страх оказаться не такой, как все.
– Тогда Анька, – предложил Эдька.
– Тут не лифт, чтобы женщин вперед пропускать! – ответила Анька вопреки своей лидеромании. Вернее, не вопреки, а именно благодаря: она понимала, что в деле спасения первый тот, кто последний – он подобен капитану, не имеющему права покинуть борт корабля, пока не спасутся все пассажиры и члены экипажа.
– А в лифт, между прочим, мужчины как раз первыми входят! – подал голос Димка, отлично знающий правила этикета (он выучил их, чтобы не ошибиться и не начать ненароком эти правила выполнять).
Его замечание развеселило страбынетов, вообще чутких на острое слово, они рассмеялись.
– Хватит смешить, так и захлебнуться можно! – закричал Сашка.
А Эдька объяснил Аньке:
– Ты просто меньше всех весишь, тебя легче поднять. А если Петьку, например, он Вика сразу вниз утянет – и все.
Петька, естественно, тут же обиделся:
– Что Петька, что опять Петька?
– Быстрее! – крикнул Вик. – Плот развалится!
Страбынеты поняли, что они рано успокоились: плот действительно изменил положение и краем уже нависал над ними. И продолжал понемногу сдвигаться.
Анька подплыла к краю веревки. Вик и дрожащий от страха и холода Шустрик начали тянуть ее. Это оказалось нелегким делом, но они справились.
Втроем вытянули затем худого Димку, вчетвером Ваську, потом Сашку, Пашку, Петьку, Эдьку и наконец Таньку.
И тут с бревна, которое, выпирая, держало один край плота, соскользнуло веревочное крепление, это бревно стало съезжать вниз, а за ним и другие. Все торопливо пробирались на камни вдоль потока воды – и успели: едва последний спрыгнул с бревен, они обрушились вниз со страшным грохотом.
Семейный день. Ник пытается кое-что выведать
Все это произошло в субботу, после которой, легко догадаться, наступило воскресенье. И страбыты, и страбынеты с утра впали в уныние. Они даже не отправились на обычный утренний грабеж, слонялись и чего-то ждали.
Вик и Ник не могли понять, что с ними происходит, тогда страбынеты объяснили Вику, а страбыты Нику: сегодня семейный день.
Семейный, или родительский, день был введен БГ вынужденно. Бояне, попавшие сюда в разное время и разными способами, в том числе завербованные обманом, быстро смирились со своей участью, безропотно работали, регулярно получали от Страхова порцию стабилизатора, по расписанию кормились, по вечерам отдыхали – смотрели кино, читали, занимались спортом. Не потому, что им так хотелось, ими двигала боязнь не успеть, не сделать того, что делают все в человеческом обществе. То есть, конечно, не все, а те, кто живет правильно. Правильно посмотреть хотя бы десяток фильмов в год, вот они и смотрели и очень переживали, если получалось меньше. Правильно прочитать хотя бы три книги за тот же период – они читали. Правильно заниматься любительски каким-то спортом – гольфом, баскетболом, бодибилдингом и т. п., вот они и занимались и нервничали, если по каким-то причинам не могли этого сделать.
Но через два-три месяца пребывания здесь бояне начали испытывать какое-то смутное недовольство, им чего-то не хватало. И даже стабилизатор не мог их успокоить. Вскоре они поняли: не хватает семьи, детей.
Вообще-то боянам не нужна ни семья, ни дети, но они знают и помнят, что правильно иметь семью и детей, поэтому они там, за пределами подземелья, в своей прежней жизни, почти все вступали в браки и обзаводились потомством. Не испытывая в этом потребности, они играли с детьми, интересовались их делами – потому, что так принято.
Этого в Стране Страха они были лишены – попав сюда не семьями, а поодиночке.
В рабочие дни потребность в семье уменьшалась, но в воскресенье, которое здесь было единственным выходным, бояне слонялись, чувствуя себя обделенными. Распорядок требовал общения с семьей – семьи не было.
И бояне начали роптать.
Ропот становился все сильнее и грозил вылиться в явный бунт. Ситуация осложнялась тем, что начались перебои со стабилизатором: для его производства не хватало компонентов, а синтезировать их доктор Страхов не научился, приходилось добывать во внешнем мире. (Бояне считали, что это отговорки и выдумки, за которыми скрываются козни БГ.)
Предоставить им свидания с чадами и домочадцами ни БГ, ни тем более доктор Страхов, конечно, не могли.
Тогда Страхов придумал, а БГ поневоле одобрил: устраивать в воскресенье семейные дни. Не для всех, а по очереди. Совсем маленьких детей в Стране Страха нет, профессор с ними не связывался, зато подростков почти два десятка. Значит, двадцать пар могут быть осчастливлены.
Эти пары составлялись только на воскресные дни: боянин соединялся с симпатичной ему боянкой, они устраивались в специально построенном для такой цели доме, где все было налажено по среднему евро-американскому образцу: два этажа с холлом внизу и спальнями наверху, небольшой дворик с газоном и клумбой. Пары разбирали подростков и проводили с ними воскресный день, как с собственными детьми. Подростки были против – у всех есть собственные родители, но БГ пригрозил им, что разрушит их дома, запретит шляться по Стране Страха без присмотра, засадит всех в школу за уроки – по двенадцать уроков в день. Пришлось смириться.
– А если я не захочу? – спросил Ник. – Если мне эти люди не понравятся?
– Тогда БГ посадит тебя в карцер или заставит Страхова вколоть инъекцию наказания, – уныло сказал Женька.
– А это что?
– А то, после чего ты будешь всю неделю спать. Другие живут нормально, что-то интересное делают, а ты спишь. Хочешь?
– Не хочу.
– Ну и все, и нечего спрашивать.
Вику сказали то же самое.
Братья поняли, что придется вытерпеть. Без толку размахивать в чужом монастыре своим уставом, если этого устава в упор не видят.
Новоиспеченные родители приехали за предназначенными для семейного счастья подростками очень рано.
Нику досталась довольно молодая пара – энергичный, веселый, спортивный Антон и его жена на этот день, задумчивая и неспешная Антонина. Они не выбирали друг друга по имени, просто так сошлось.
А у Вика было наоборот – веселая, бодрая Лена и сухой, молчаливый, склонный к угрюмости Марк.
Первым делом родители уложили новоявленных детей спать – чтобы исполнена была процедура пробуждения.
– Не спишь? – заглядывал в комнату Ника Антон.
– За ночь выспался.
– А ты еще поспи!
Ник спать не собирался. Но когда лежишь и ничего не делаешь, поневоле задремлешь. Однако, едва он задремал, тут же влетел сияющий Антон, сорвал с него одеяло и закричал:
– Не спишь? – заглядывал в комнату Ника Антон.
– За ночь выспался.
– А ты еще поспи!
Ник спать не собирался. Но когда лежишь и ничего не делаешь, поневоле задремлешь. Однако, едва он задремал, тут же влетел сияющий Антон, сорвал с него одеяло и закричал:
– Подъем! Подъем! Контрастный душ и зарядка!
В двери появилась Антонина.
– Дай ребенку поспать хотя бы в выходной! – сказала она, улыбаясь доброй материнской улыбкой (она знала, что добрые матери по утрам улыбаются детям доброй материнской улыбкой).
– Не расхолаживать мне сына! – с шутливой угрозой погрозил ей пальцем Антон. – Лень не должна быть наградой, мама! Если лень связывается с выходным днем, с праздником, человек начинает думать, что лениться хорошо, а трудиться плохо!
Странный тип, думал Ник. Гонит какую-то чепуху. На самом деле и лениться хорошо, и трудиться хорошо – когда охота. А когда неохота, то сплошная тоска и от лени, и от труда.
– Я просто хочу, чтобы он выспался, – оправдывалась Антонина.
– А я хочу, чтобы он был мужчиной!
И Антон, схватив Ника в охапку, понес его в ванну, чтобы угостить контрастным душем.
Ник начал брыкаться, Антону пришлось опустить его на пол.
– Не надо меня таскать, у меня ноги есть, – сказал Ник.
– Не надо, папа! – поправил его Антон.
– Вот еще!
– Сынок, это немножко игра, – мягко сказала Антонина. – Это только на сегодня.
– Все равно. Можно я по имени вас буду? Или по имени-отчеству?
– А инъекцию наказания хочешь? – спросил Антон очень неприятным голосом, и стало ясно, что не такой уж он веселый и добродушный, каким кажется.
– Ладно, папа, – сказал Ник.
Действительно, это ведь игра. Пусть с ума сходят, если им охота. Но контрастный душ – ни за что. Пусть в следующее воскресенье с кем-нибудь другим экспериментируют.
И Ник сказал, заходя в ванну:
– Извините, я привык один мыться!
И закрыл дверь.
– Наш сын растет! – многозначительно сказала Антонина.
– Да! – с отцовской гордостью подтвердил Антон.
Потом был завтрак, и Ника заставили съесть овсянку с молоком, потому что это полезно. Антон постоянно поглядывал на часы.
– Поторопись, мы с тобой должны сделать и запустить бумажного змея!
– Какого еще змея?
– Бумажного, – с улыбкой повторила Антонина. – Чтобы ты на него смотрел и мечтал о небе.
– С какой это стати я должен мечтать о небе?
– Потому что ты хочешь стать летчиком. Или даже космонавтом! – воскликнул Антон.
– Кто это вам сказал, что я хочу быть летчиком и тем более космонавтом?
– А кем же ты хочешь стать? – удивилась Антонина.
– Финансистом.
Антон и Антонина в один голос переспросили:
– Кем?!
– Финансистом, как мой па… Как один мой знакомый.
– Но это же неинтересно! – сказал Антон. – Дети не должны мечтать о том, чтобы стать финансистами! Они должны мечтать о небе, о море! О путешествиях!
– Ага, – с иронией сказал Ник. – А на какие шиши я буду путешествовать? Заработать сначала надо. Так что – финансистом. Или предпринимателем. В Москве вот, например, я заметил, до сих пор в туалет сходить проблема. Закуплю тысячу биотуалетов, установлю их по всему городу, знаете, какая будет прибыль?
Ник слегка шутил. То есть он действительно не мечтал о небе, а хотел зарабатывать деньги, как отец. Но необязательно биотуалетами. Он просто немного поддразнивал Антона и Антонину, но с серьезным видом, зная при этом, что взрослых довольно легко провести. Взрослые считают, что только они могут подшучивать над детьми и разыгрывать их, и не подозревают, насколько расчудесно дети умеют им морочить головы. Вот и Антон с Антониной всерьез восприняли слова Ника.
– Это твое воспитание! – упрекнула Антона Антонина.
– Не при ребенке! – веско сказал он.
И они ушли во двор, чтобы там поспорить. Спорить им не очень хотелось, но они знали, что все порядочные родители бурно обсуждают проблемы воспитания собственных детей.
Наскоро поспорив, они вернулись, и Антон сказал:
– Хорошо, будешь финансистом или купишь тысячу биотуалетов. А пока – делаем змея!
– Да не люблю я этих змеев! – воспротивился Ник. – Запускал я их – правда, покупные, но это без разницы. Ты его держишь, он там кувыркается, ну и что? Сам-то ты ничего не делаешь!
Ник действительно предпочитал более активные развлечения.
– Вот мы и будем делать! Змея! Своими руками!
Своими руками Ник не то чтобы не любил работать – мог, если понадобится, он просто не видел в этом смысла: все или почти все можно купить. Каждый должен заниматься своим делом. Кто-то выпускает велосипеды и получает за это деньги. А Ник на велосипеде катается и получает от этого удовольствие.
– А можно обойтись? – спросил он.
– Нельзя! – резко сказал Антон. И тут же исправился: – Мальчик мой, – он протянул руку к голове Ника, чтобы погладить. – Я обещаю, тебе это будет приятно.
– К тому же общение родителей и детей при выполнении совместного дела объединяет их и помогает найти общий язык, – добавила Антонина.
Ник прекрасно знал, насколько нудным и долгим бывает пустословие взрослых, поэтому решил согласиться.
– Ладно, только я не умею, – сказал он.
– Я научу! – обрадовался Антон.
И повел Ника в гараж, где была устроена мастерская.
Антонина осталась дома. Улыбка тут же сошла с ее уставшего лица. Больше всего она хотела бы прилечь перед телевизором и посмотреть какую-нибудь веселую чепуху. Но по обязанности жены и матери она должна была приготовить воскресный обед. То есть могла бы и не готовить, но каждая боянка, как и каждый боянин, больше всего боится не сделать того, что положено сделать. Поэтому Антонина с отвращением на лице достала из холодильника пакет с курицей и двумя пальцами понесла его к кухонному столу. Вообще-то она собиралась приготовить утку с яблоками, но утку в холодильник не положили. Зато яблоки есть. Ничего, курица с яблоками тоже хорошо.
Ник напрасно волновался – создание воздушного змея оказалось не очень трудоемким. После того как он сломал одну планку и испачкал руки и верстак клеем, Антон отобрал у него все и начал мастерить сам, приговаривая:
– Видишь, как я это делаю? Учись! Видишь как интересно?
Ему самому было не очень интересно, он торопился, тоже ломал планки и пачкал руки клеем, поминутно заглядывая в инструкцию. Он не любил и не умел делать змеев, но отцы должны это уметь и любить, вот он и старался.
А Ник, наблюдая, думал, что взрослые зачем-то добровольно себя мучают. Вбив себе в голову, что детям должно что-то нравиться, они сами стараются этим заняться, а потом изо всех сил вовлекают детей, да еще обижаются, когда те не вовлекаются.
Антон посматривал на часы: надо было успеть сделать и запустить змея до обеда.
А еще Антон помнил, что отцы должны вести с детьми познавательные и воспитательные беседы.
– Ты исправил отметки по математике? – спросил он.
– А у меня пятерки, – ответил Ник.
– Тебе трудно ответить: постараюсь? – помрачнел Антон.
– Хорошо, постараюсь.
Антон тут же воодушевился:
– Обязательно постарайся! Математика – это поэзия цифр! В сущности, наш мир построен по математическим законам, и когда понимаешь это, то понимаешь и законы жизни!
– А кто против? Само собой, без математики никуда. Те же деньги считать, – согласился Ник.
Антон перешел к воспитательной части.
– Ты наладил отношения с учительницей литературы?
– А у нас нет никаких отношений.
– Этого не может быть!
– Нет, а какие отношения? Она спрашивает или объясняет, я отвечаю или слушаю, какие отношения?
– Она жаловалась, что ты дерзишь ей! Говоришь грубости.
– А, – догадался Ник, понявший правила игры. – Ну да, сказал ей пару ласковых.
– Это каких? – с неожиданным интересом спросил Антон – не как отец, а просто, как человек.
– Ну… Ну так, по мелочи, – уклонился Ник.
Антона огорчила его неразговорчивость на эту тему, но тут он вспомнил о воспитательном моменте и торжественно произнес:
– Пойми, сын! Принципиальные вещи, свое несогласие с кем-то, в том числе со старшими, можно высказать в твердой, но вежливой форме. А унижая достоинство другого человека, ты унижаешь себя.
– Кого это я унизил?
Антон, глянув на часы, торопливо сказал:
– Это я вообще. Пора выпускать нашего красавца.
Красавец вышел кривобоким, но Антон надеялся на успех, тем более что с утра в подземелье дул приятный, теплый ветер – наверное, устроенный специально для запускания змеев, их уже около десятка вилось в небе над окрестными домами.
– Мама! Мама, посмотри, какое чудо сотворил наш сын при моей помощи! – закричал Антон.
Антонина вышла, вытирая руки о передник и стараясь улыбаться, хотя только что злилась, потому что курица, оказавшаяся страшно тощей, пригорела, яблоки тоже, Антонине пришлось срезать обуглившиеся места, в результате от курицы остался лишь остов, а от яблок – кучка чего-то буро-зеленого.