Антон торжественно взмахнул руками и выпустил змея. Тот рывком поднялся на высоту примерно пяти метров, там повихлялся, покрутился и упал на землю.
– Ничего, – утешил Ника Антон (хотя Ник и не переживал), поднял змея и еще раз швырнул его в небо. На этот раз змей даже не предпринял попытки взлететь, упал сразу же.
И тут Антон не выдержал. Он бросился к змею и стал топтать его ногами, крича:
– Ненавижу змеев! Ненавижу детей! Ненавижу семейную жизнь! Скройся! – заорал он на Антонину.
– Псих! – Она пожала плечами и пошла в дом. На пороге обернулась: – Через полчаса приходите обедать.
– Ты успокойся, – сказал Ник. – Не надо змеев, не надо вообще ничего. Делай что хочется, я никому не скажу.
– При чем тут – скажу, не скажу! – раздраженно ответил Антон. – Мне это самому надо. Чтобы чувствовать, что все в порядке, все идет, как надо!
– Странный порядок, – удивился Ник. – А что ты хочешь на самом деле делать?
– Я-то? Вообще-то выпил бы пива, полежал бы в гамаке. И помолчал бы! – мечтательно вздохнул Антон. – И чтобы ни одна душа меня не беспокоила!
– Ну и займись, – посоветовал Ник.
– А кто будет тебя воспитывать?
– Дети лучше всего воспитываются, когда их не воспитывают. В смысле – не воспитывают нарочно. Надо просто с ними жить и… И все.
Антон уставился на него, обдумывая услышанное, и оценил:
– Ты даже не представляешь, насколько умную вещь ты сказал!
– Вполне представляю! – возразил Ник, который начал уже привыкать к тому, что он не только смелый, благодаря снадобью профессора, но и умный человек.
Антон сходил в дом, вернулся с бутылкой пива, завалился в гамак, растянутый между двумя деревьями, и стал созерцать искусственное подземное небо, отпивая из бутылки. Ему было так хорошо, что минут через десять он размягчился и сказал Нику, который лениво валялся на траве и тоже смотрел вверх:
– Можешь поболтать со мной, если хочешь.
А у Ника, между прочим, как раз созрела тема. Но он знал, что взрослых пугают серьезные разговоры, с которыми к ним лезут дети. Поэтому он спросил нарочито легко, будто между прочим, будто его это не очень интересует:
– А вы ничего не слышали про дочку доктора Страхова?
Антон вскочил как ужаленный, пролив на себя пиво.
Отряхивая брюки, он прошептал:
– Откуда ты про нее знаешь?
– А вы откуда?
– Я? Я не знаю. Я вообще первый раз слышу! И молчи! Ни слова больше! Мама, скоро там обед?
Обед был ужасным: куриные кости, облепленные кусочками мяса, и по ложечке яблочного пюре. Но на столе был хлеб, было масло и варенье, поэтому Ник нашел выход из положения, бодро делая бутерброды.
А Антон мужественно глодал куриные кости, морщился и выдавливал из себя:
– Великолепно! Очень вкусно! Спасибо!
То есть вел себя так, как и должен вести порядочный муж по отношению к жене.
После обеда Ник хотел пойти в свою комнату и поиграть на компьютере, который он там видел (это входило в обязательный семейный комплект), но Антон заявил Нику:
– А теперь ты хочешь погулять с товарищами!
– Не хочу. Я к себе пойду.
– А как же я буду искать тебя и звать на ужин? – растерянно спросила Антонина.
– Не надо меня искать, никуда не денусь.
Антон и Антонина переглянулись.
Ник не стал ждать, когда они что-нибудь придумают, взял яблоко и апельсин, поднялся в комнату и там с удовольствием играл до вечера.
У Антонины по распорядку была уборка дома, Антон тоже должен был что-то сделать по дому – что-нибудь починить, исправить.
Но все оказалось цело, чинить и исправлять нечего. Тогда Антон решил, что ограда палисадника поставлена не так, как нужно, он разобрал ее, оторвав все планки штакетника и выкопав столбики, потом вырыл новые ямки, поставил в них столбики и заново прибил штакетник к поперечным рейкам. Он очень устал, зато был страшно доволен, чувствуя себя настоящим хозяином дома, мастером на все руки.
Вечером семья дружно поужинала грибным супом-пюре, который Антонина умудрилась не испортить, дружно уселась перед телевизором и начала дружно смотреть фильм про детей, который Антону и Антонине был абсолютно не интересен, но они считали необходимым просмотреть его с ребенком для создания задушевной атмосферы единения, а Ник подумал, что эти странные взрослые почему-то любят детские фильмы, поэтому промолчал, хотя предпочел бы посмотреть боевик с лихим сюжетом.
Но к середине фильма он очень устал. Ерзал, ерзал, взял пульт, сделал звук громче – на случай, если подслушивают, и спросил:
– А отсюда бежать никто не пробовал?
Антон и Антонина сделали вид, что не слышат.
– А вы не хотите отсюда бежать? – спросил Ник.
– Нет! – вскрикнула Антонина. – Ни за что! Нам тут хорошо! Ведь хорошо же? – обратилась она к Антону.
Тот кивнул, поморщившись так, будто у него заныл зуб.
Тогда Ник, взяв листок и ручку, написал: «Может, вы знаете выход?» И дал листок Антону. Тот прочитал, тут же порвал листок в мелкие клочки и застыл, напряженно глядя в телевизор. Потом повернулся к Нику и медленно закрыл и открыл глаза. Это, как понял Ник, означало: «Знаю».
Ник взял другой листок и написал: «Где?»
Антон ответил: «Не могу сказать. В среду, в семь вечера, в спорткомплексе».
Ник прочитал и взглядом показал, что он понял, после чего порвал записку.
Кажется, у него появился союзник. Или хотя бы информатор. Время покажет.
День закончился не так уж плохо: Антон и Антонина достали игру «Эрудит», в которую Ник играть умел и любил, правда, немного жульничал: придумывал слова, которых нет, и горячо доказывал, что они существуют, что «иглоперка» – это такое морское животное, а «щелконос» – птица, живущая в таежных лесах и щелкающая кедровые орехи. Носом, то есть клювом, поэтому такое название. Антон разгорячился, спорил, возмущался придумками Ника. Антонина пыталась его вернуть в русло правильного отцовства:
– Ты должен поощрять фантазию ребенка.
– Это не фантазия, а хитрость! – кричал Антон. – Не засчитываю!
Он нравился Нику все больше, и Ник твердо решил подружиться с Антоном – не сейчас, ясно же, что он тут сам не свой. Наверное, за домом наблюдают, вот они и ведут себя так странно, думал Ник.
На ночь Антонина пришла поцеловать Ника и рассказать ему сказку.
– Как ты любишь!
Ник сообщил, что ни поцелуев, ни сказок он терпеть не можешь. С детства.
– Одну только сказочку! – упрашивала Антонина.
– Нет, спасибо.
Тут пробило двенадцать: семейный день кончился.
Антонина вздохнула с облегчением:
– Все, отбой. Буду я тебя еще уговаривать! Дрыхни так!
И ушла, хлопнув дверью.
И Ник поймал себя на мысли, что зря он так сопротивлялся. Без поцелуя можно, конечно, обойтись, а сказку он бы послушал. Давненько не рассказывали ему сказок…
Вик, веселая Лена, мрачный Марк
Вик был рад перерыву в отношениях со страбынетами. Очень уж они непросто складывались. Вчера, когда возвращались после пережитого приключения, Вик не то чтобы ждал благодарности, но надеялся, что оценят его действия. Он видел, что Танька смотрит на него одобрительно. Да и у Аньки взгляд был дружелюбным. И Эдька хлопнул его по плечу и, возможно, собирался похвалить его, а другие, возможно, поддержали бы.
Но Петька-обидофоб опередил всех, он закричал, тыча пальцем в Шустрика и Вика:
– Передрейфили малыши! Спрыгнули!
– А кто вам мешал прыгнуть? – огрызнулся Шустрик.
Петька с ответом не задержался:
– Мы не прыгнули, потому что не испугались!
– Ага. И в воду упали поэтому.
– Ну, упали! – не отрицал Петька. – Но не испугались же! А? Я правильно говорю? – обратился он к спасенным страбынетам.
И спасенные страбынеты промолчали.
Они понимали, что на самом деле такое геройство выглядит глупо. Но признаться в собственной глупости не очень-то легко. И даже если это получилось глупо, но ведь геройство же. Это ведь лучше, чем умная трусость.
Так они рассуждали или не так, главное, они промолчали. А молчание – знак согласия.
Шустрика это очень задело, он спросил дрожащим голосом:
– Это что же, мы вас спасли – и мы трусы, получается?
– Ну, ну, не горячись, малыш, – успокоил его Эдька. – Когда вы спасали, вы были не трусы.
– А до этого трусы, да? Так, да?
И Шустрик убежал, чтобы не показывать слез, которые невольно, от обиды, выступили на его глазах. И где-то скрывался до самого вчера.
Больше тему спасения не поднимали: страбынетам было немного неловко, а Вик с печалью думал, что, как ни крути, Петька прав: причиной его прыжка с плота была трусость. Потом он исправил оплошность, да, но – потом.
Ему очень хотелось знать, что Анька думает об этом, но спросить не решался, а сама она ничего не сказала. Зато сказала Танька:
– Не грусти. Ты все правильно сделал.
И тут же отошла. Она сама была поражена, что у нее вырвались эти слова. Ведь Танька по причине своей болезни может только повторять за другими или соглашаться, а тут вдруг вырвалось что-то самостоятельное. Почему, с какой стати? Она не понимала.
Вику повезло больше, чем брату: Лена и Марк не укладывали его спать. Лена была сторонницей вольного воспитания детей. Она изучила разные книги по педагогике и вычитала там, что энергичные безобразники, досаждающие одноклассникам и учителям, становятся потом очень успешными людьми. Это ее вдохновило, она предоставляла всем питомцам, попадавшим к ней, полную свободу. А Марку было все равно, потому что он играл роль плохого отца. То есть сначала он пытался изобразить хорошего, ориентируясь на то, какими бывают отцы, но это у него не получалось. Тогда он вспомнил, что отцы бывают плохими – и не так уж редко. Все зависит от того, что взять за образец. Почему бы не сделать примером образ плохого отца? Тем более что он, как и Лена, где-то вычитал, что у плохих отцов очень часто получаются хорошие дети. Потому что они, дети, стараются заслужить похвалу угрюмого и необщительного отца. Это старание остается с ними всю жизнь и помогает им во всем.
Вик засел в своей комнате и начал обдумывать положение. В водяной пещере входа в какие-то другие пещеры не оказалось. Да и не могло оказаться. Рассудим: БГ заинтересован в Страхове? Конечно – без него он не сможет проводить эксперименты над людьми. БГ когда-нибудь должен отпустить Ину, вернуть ее отцу? Конечно. Но если он будет держать ее в плохих условиях, где-то в дальнем подземелье, Страхов может рассердиться и навредить БГ. Нет, скорее всего, Ина находится в каком-то тайном, но комфортабельном месте. И никому это в голову не приходит. Так умный человек кладет на виду ценные вещи, а воры, забравшиеся в дом, ищут по закоулкам и тайникам, не замечая того, что у них под носом…
Размышления Вика прервала Лена. Постучав в дверь, она, не дожидаясь ответа, открыла ее, вошла, оглядела комнату и удивилась:
– Какой у тебя порядок! Вещи не разбросаны, ничего не сломано! Почему?
– А что, надо ломать и разбрасывать?
– У всех подростков – страсть к разрушению. Не надо ее сдерживать! – бодро воскликнула Лена, и, чтобы поощрить Вика, взяла с полки керамический стакан, где были карандаши и ручки, и с размаху бросила его в стену. Стакан разбился, карандаши и ручки рассыпались. Вик начал поднимать их, потому что не терпел беспорядка.
– Что ты делаешь? – поразилась Лена. – Ты не заболел?
– Я-то не заболел… – негромко сказал Вик.
– Ага, ты со мной споришь! – обрадовалась Лена. – Ты возражаешь! Ты грубишь! И правильно! Бунт против родителей – естественное выражение неприятия правил окружающего мира, которые навязываются детям! Ты не хочешь вылезти через окно?
– Зачем?
– Сбежать из дома. Устроить на дереве шалаш и там жить по своим правилам.
– Я не люблю шалашей. И зачем? Могу и тут жить по своим правилам.
– Тебе просто не из чего его построить! – догадалась Лена. – Это не проблема! Надо сломать эту ужасную, эту правильную мебель! – И она начала отдирать доски от стеллажа, на котором стояли книги; они с грохотом посыпались на пол.
Появился Марк.
– Можно не шуметь?
– Мешаем тебе ничего не делать? – ехидно спросила Лена, считавшая, что скрывать от детей родительские скандалы означает лицемерить перед ними.
– Да, мешаете! Я хочу ничего не делать в тишине! – откровенно сказал Марк.
– Заткни уши ватой! – посоветовала Лена.
– А ты заткни рот! – тут же отреагировал Марк.
– Проваливай! – Лена бросила в него книгой.
Марк ловко схватил ее и бросил в Лену, но та в свою очередь увернулась.
После этого Марк пошел вниз. Там ему было скучно, телевизор надоел, читать не хотелось, работать по дому тоже, он не знал, чем себя занять. В душе он жалел, что принял решение не заниматься сыном – все-таки какое-то развлечение. Но это не сочеталось с ролью плохого отца, которую он принципиально для себя выбрал. Марк зевнул, сел перед телевизором и начал переключать каналы, нигде не останавливаясь.
А Лена, доломав стеллаж, накидала на пол груду досок:
– Вот. Теперь тебе есть из чего сделать шалаш! Настоящее убежище!
Вик хотел согласиться, чтобы Лена отстала от него, но сообразил, что послушный ответ может вдохновить ее на дальнейшие действия. И он нарочито вредным голосом крикнул:
– Ничего не хочу! Выйдите отсюда и больше не приходите!
– Молодец! – похвалила его Лена. – Так и надо. Но шалаш все-таки построй.
И ушла, очень довольная.
Вик не стал строить шалаш, он продолжал думать: какое место может быть на самом виду, оставаясь при этом относительно неприступным? Первый вариант, пришедший ему в голову, казался невероятным, но именно в силу этого правдоподобным: БГ держит Ину где-то рядом с собой. Второй вариант был еще невероятнее и поэтому еще правдоподобнее: Ина находится где-то в клинике Страхова.
А что, это мысль! Надо обязательно встретиться с профессором и расспросить его, нет ли в клинике каких-то тайных помещений, куда самому доктору нет доступа.
День прошел довольно скучно. Обеда не было, потому что Лена читала в одной из книг, что родители не должны в угоду детям издеваться над своей жизнью и, в частности, проводить время на кухне. Марк заказал пиццу (тут была служба доставки) и этим удовольствовался. Пиццу привезли большую, на восемь кусков, Марк намеревался справиться в одиночку, однако не осилил, оставил один кусок, который съела Лена. А Вику пришлось шарить в холодильнике, но там было пусто: Лена все оттуда вынула и отнесла в подвал, где стоял другой холодильник, старый. Так она рассчитывала развить в подростке предприимчивость. И оказалась права: когда захочешь есть, предприимчивость поневоле разовьется, Вик залез в подвал и обнаружил там продукты. Он собирался уже откусить колбасу, и тут Лена выключила в подвале свет, а потом заперла дверь: подросток должен уметь находить выход из затруднительных ситуаций. Но Вик этим не затруднился: он на ощупь съел колбасу, на ощупь достал из холодильника пакет с соком, который приметил, когда был свет, выпил сок, лег на топчан, что стоял рядом с холодильником, и продолжал напряженно размышлять. Этот процесс так его увлек, что он даже не обратил внимания на то, что совсем не боится темноты.
Через некоторое время Лена открыла дверь и шутливо спросила:
– Ты живой?
Вик не ответил.
– Эй, ты где?
Лена забеспокоилась: в книгах не было описано случаев, чтобы уморить ребенка ради его блага (хотя и такое иногда бывает). Она включила свет, спустилась и увидела, что Вик лежит себе на диване, посапывая, не проявляя никакой предприимчивости.
Естественно, она не дала ему разлеживаться – достала из холодильника бутылку минералки, открыла и плеснула на Вика…
Эти назойливые забавы длились до вечера, хорошо хоть, что Марк в них не участвовал.
Вечером, когда Вик собрался лечь спать, радуясь, что день кончился, Лена ворвалась в комнату с криком:
– Это что такое? Почему ты не ложишься?
– Да лег я уже! – обратил ее внимание Вик.
– А почему? Все подростки засиживаются. А матери их укладывают. То есть я такого мнения, что этого не нужно делать, но, если честно, – Лена глянула на часы, – мне надоело уже с тобой возиться.
– Хорошо, сейчас встану.
Вик встал, сел за стол, моргая глазами, через минуту Лена опять вбежала, отругала Вика, он с тяжелым вздохом лег на постель, а она с тяжелым вздохом вышла.
Спускаясь по лестнице, она наткнулась на веревку, протянутую поперек: это Марк пошутил, зная, что плохие отцы и мужья время от времени подстраивают домочадцам такие каверзы. Ему вовсе не хотелось этого, ему даже нравилась Лена, но он не мог пойти против правил игры, им же самим установленных.
Лена с криком кубарем полетела с лестницы, упала и затихла.
Естественно, Марк не подошел и ни о чем не спросил. Но тут раздался бой часов: двенадцать. Теперь можно и поинтересоваться:
– С тобой все в порядке? – он нагнулся над Леной.
– Вроде бы да… – Лена утирала слезы. – Ох, как мне все это надоело!
– Мне тоже.
– А почему бы нам не…
– Тс-с-с! – поняв, что она хотела сказать, Марк приложил палец к губам и огляделся.
Лена обреченно кивнула.
Новый план Ника
На следующий день подростки встретились с такой радостью, будто сто лет не видели друг друга. А ведь им не запрещали видеться, они могли бы даже поиграть, но, во-первых, страбыты со страбынетами на этой мирной территории, где нельзя всерьез выяснить отношения, не хотели встречаться, а во-вторых, они просто стеснялись – почти всех переодели в дурацкую одежду, такую, в какой, по мнению новоиспеченных родителей, должны ходить подростки, то есть на самом деле никуда не годящуюся, а возразить нельзя – тут же тебе могут укольчик вставить.
Ник не стал рассказывать о том, что у него назначена конспиративная встреча с боянином. Сначала надо понять, нет ли тут подвоха. Может, он служит БГ и шпионит? Хотя, похоже, все бояне служат БГ. И как не служить, если БГ всех фактически взял в плен? Ну, допустим, кто-то возмутится. БГ посадит в тюрьму и все. Или замурует, как замуровал неизвестного человека, и ты превратишься в скелет. Или лишит еды. То есть все равно превратишься в скелет…