– Отдай! – Страхов протянул руку.
– А вот фиг тебе! – сказал Ник, бросил брелок на пол и растоптал его.
– Солдаты! – закричал Страхов.
Солдаты клацнули затворами и пошли на Ника.
Но Ник сам пошел в это время – на профессора.
– Чего солдаты? – завопил он. – Раскомандовался тут! Бармалей нашелся! Смотрите, у Витали в мозгах две детали! – рассмеялся Ник, тыча пальцем в Страхова. Надо сказать, Ник вообще при желании умел удачно и обидно дразниться, чем славился в школе, поэтому с ним не очень-то связывались. – Да я таких, как ты, – продолжал Ник кричать и наступать, – на руку наматываю и живьем проглатываю! Я тебе в страшных снах буду сниться! Ты по ночам писаться будешь, Виталя-бормоталя! Что, уже? Смотрите, он уже описался!
Конечно же, генерал-профессор не описался. Но он стоял с таким дурацким видом, так был растерян, и при этом у него был до того уморительный вид, будто он в самом деле вернулся в детство и, напуганный, готов был действительно описаться.
И Антон с Виком рассмеялись. А потом рассмеялись и девочки, и Женька с Димкой, и полковник Обломский. Не выдержав, прыснули и солдаты.
И тут произошло самое неожиданное: Страхов заплакал. Не от умиления, как тогда, когда наблюдал ликование боян, он заплакал по-настоящему, как плачут взрослые люди от горя и дети от обиды.
Он сел на стул, закрыл лицо руками и сквозь слезы сказал:
– Зачем вы надо мной смеетесь?
Даже жалко его стало.
– Сам виноват, – пробормотал Ник.
Но тут Страхов встал и крикнул:
– Взять их!
– Не двигаться! – тут же скомандовал и Обломский. – Солдаты, вы не имеете права подчиняться какому-то доктору!
Солдаты застыли в растерянности. Воспользовавшись этим, все побежали к лифту.
– Задержать! Уничтожить! – бушевал Страхов.
Но было уже поздно: двери лифта закрылись.
Таинственное метро
Когда лифт приехал вниз, Антон застопорил его: нажал на кнопку экстренного открывания дверей и сунул туда камешек, чтобы кнопку заклинило.
– Это даст нам несколько лишних минут. Вы знаете, где выход? – спросил он Обломского.
– Знаю. За мной!
Все побежали вслед за полковником и вскоре поняли, что он направляется к клинике.
– Подвал? – на бегу спросил Вик.
– Да!
– Но там же дверь!
– Я помню.
– Надо взять остальных!
– Не успеем! – крикнул Обломский. – И кого остальных? Здесь слишком много людей. Важно, чтобы мы выбрались и рассказали, что здесь происходит. А если не выберемся, шансов ни у кого нет!
Вик остановился.
– Я не говорю, что всех. Но детей надо вывести. То есть наших товарищей.
– Каких еще товарищей? Вперед!
Но тут остановились и девочки, и Вик, и Женька с Димкой. Антон тоже остановился. Он помнил, что в опасной ситуации надо в первую очередь выручать детей. Он, как истинный боянин, не мог поступить так, как не поступают. И в этом случае его болезнь оказалась полезной.
– В самом деле, – сказал он. – Это недолго, надо только забежать в лес, где стоят их дома.
– С одной стороны… – завел полковник свою привычную песню, но тут же оборвал сам себя: – Ладно, только быстро!
И они помчались к дому страбытов, который был первым на их пути, но там никого не оказалось.
Все валялись на лужайке возле дома страбынетов. Блаженствовали, дремали, ничего не желали, всем были довольны. На прибежавших друзей не обратили внимания.
– Что это вы валяетесь? – напустился на них Димка. – Вы что, ничего не слышали?
– А чего? – спросил Мишка.
– Вот люди! Мы только что по радио объявили, что нет никакого стабилизатора.
Страбыты и страбынеты один за другим начали подниматься, протирая глаза и с недоумением глядя на запыхавшихся друзей, Обломского и Антона.
– Только дураки радио слушают, – лениво сказал Лешка, который как вор в законе, презирал официальную информацию. Выяснилось, что и остальные не слушали, кроме Васьки-обманофоба, который, естественно, ничему не поверил. И сейчас не верил:
– Как это нет стабилизатора? – спросил он. – А что есть?
– Ничего нет!
– А что на нас действует?
– Ничего на вас не действует, кроме самовнушения! – втолковывала Анька.
– Внушение или не внушение, а нам и так хорошо, – высказался за всех Федька, опять укладываясь и вытягиваясь на мягкой траве.
Остальные тоже приняли прежнее расслабленное положение, молча согласившись с Федькой.
– Вы что, совсем, что ли, невменяемые? Вставай, говорят! – Ник, не выдержав, пнул ближайшего к нему Петьку. Пнул не в бок или по ноге, а в ботинок, чтобы было не больно, а обидно. И Петька обиделся, вскочил:
– Ты чего? Получить хочешь?
– Ага! – закричал Ник. – Видите – Петька злится! Значит, ничего на него не действует, как и на вас!
Страбыты и страбынеты переглядывались. Похоже, к ним возвращалась способность соображать.
Тут Обломский прислушался.
– Погоня! – закричал он. – Некогда разговаривать, кто хочет выбраться отсюда – за мной!
И побежал в направлении клиники.
На бегу оглянулся и увидел, что все последовали за ним.
Когда они выскочили из леса, увидели, что с другой стороны к зданию больницы приближается джип, в котором стоял Страхов, размахивал руками и что-то кричал. За джипом мчались бронетранспортеры. А за ними, отстав, но изо всех сил догоняя, бежали солдаты-страхолюбы.
– Быстрее! – закричал полковник.
Они успели – прибежали к подвалу, Антон и полковник вышибли наружную дверь, пропустили всех в подвал, потом забрались сами.
Дверь в подземный ход с лестницей оказалась открыта.
Но внизу была еще одна – металлическая, массивная, на которую наткнулись в прошлый раз Вик и Танька.
– Всем отойти! – приказал Обломский.
Дождавшись, когда все поднимутся на несколько поворотов, он достал гранату, которой запасся на этот случай, и, тоже поднявшись на безопасное расстояние, бросил гранату. Та покатилась по ступеням к двери. Раздался взрыв.
Дверь вышибло ударной волной, она, вся исковерканная, болталась на одной петле.
И опять спускались вниз по бесконечным ступеням, кружась бесконечной спиралью.
– Случайно, это не в центр земли ведет? – спросил Эдька, которому было страшновато, но он этого ни в коем случае не хотел показать.
Все слышали, как где-то идут далекие поезда, но звуки не становились ближе.
И вот наконец спуск закончился – еще одной дверью.
– Приехали! – сказал Сашка.
– А чего ты радуешься? – спросил Пашка.
– Я не радуюсь, я это… Констатирую.
Но полковник оказался запасливым, у него была еще одна граната. И он ею воспользовался.
Все почему-то ожидали, что за дверью окажется вход в тоннель, и очень огорчились, когда увидели, что там все те же ступени.
– А потом будет еще одна дверь, и еще одна, и еще одна, – предположил Никитка.
Но оказался не прав: после трех или четырех витков спиральная лестница кончилась. И двери тут никакой не было, а был просто проем в стене, через который все вышли в тоннель с закругленным потолком. Это было похоже на метро: рельсы, шпалы, закругленный потолок, лампы через равные промежутки светят по бокам.
– Куда пойдем? – спросил Антон Обломского. – Налево или направо?
– С одной стороны… Направо! – сказал полковник.
– Почему?
– А не почему. Когда есть два одинаковых варианта, выбирают какой попало.
– Это верно, – кивнул Антон.
Пошли направо.
– Я кино видел про метро, – сказал Никитка. – Там всякие монстры, уроды и маньяки.
– Очень вовремя напомнил, – сказал Федька.
– Ты чего? Боишься, что ли?
– Да не особенно, – ответил Федька, внимательно глядя под ноги.
Идти было трудно, и это мешало ему бояться: бетонные шпалы уложены часто, не под человеческий шаг, приходилось семенить и следить за тем, чтобы не повредить ногу, угодив в глубокий проем между шпалами.
Вскоре Обломский, идущий впереди, с огорчением воскликнул:
– Вот черт!
Впереди была решетка, перегораживающая тоннель.
Они подошли к решетке, осмотрели ее. С виду крепкая, прутья вмурованы в бетон.
– А еще гранаты нет? – спросил Антон.
– Нет, – с сожалением сказал полковник. – Ну что? Попробуем в другую сторону?
– Не уверен, что там тоже нет решетки.
– Смотрите! – показал Ник.
В одном месте прутья не доставали до рельсов и шпал. Но пролезть было невозможно даже самому маленькому из них – Шустрику. Он попробовал, встал на коленки, сунул туда голову, но только голова и прошла.
– Нет, – сказал он. – Не получится.
Тут Обломский увидел неподалеку несколько ломов, лопату и кувалду – наверное, оставили рабочие, которые когда-то сооружали этот тоннель.
– Попробуем! – сказал он и дал инструменты Антону, Эдьке, Валерке и другим крепким подросткам.
Начали долбить бетон. Сначала отлетали мелкие крошки, но потом дело пошло лучше, отваливались уже целые куски.
Подростки сменяли друг друга – каждому хотелось поучаствовать.
Подростки сменяли друг друга – каждому хотелось поучаствовать.
Наконец отверстие расширилось до необходимого размера – пролезть мог даже самый большой из них, полковник Обломский. Он и пролез первым, чтобы в этом убедиться. За ним быстро пролезли и остальные, девочки при этом умудрились не испачкаться.
– Падла буду, – сказал Лешка на своем блатном языке, – этим дело не кончится!
И как только он это сказал, впереди вспыхнул свет. Он очень быстро приближался, вместе с нарастающим грохотом.
На них шел поезд.
Все торопливо оглядывались и видели, что спрятаться негде. А рельсы близко у стен, следовательно, вагоны еще ближе, вплотную, поэтому, даже если прижаться к стене, все равно заденет. И не просто заденет, а размажет.
– Спокойно! – сказал Обломский. – Все думают! Назад бежать бессмысленно.
Все лихорадочно соображали, как быть, и осматривались.
Хоть бы какой-то выступ, какая-то ниша…
А внизу хорошо бы не рельсы, а продольная яма, как бывает на станциях метро, в такой яме запросто можно спрятаться.
А Ник посмотрел туда, где никому в голову не пришло искать спасения – вверх. И увидел, что бетонные стены не просто переходят в закругленный потолок, а имеют небольшой уступ. На этом уступе – провода и кабели.
– Туда! – показал он.
– Молодец! – похвалил полковник.
И тут же начал с Антоном подсаживать подростков, чтобы они забрались на этот уступ. Потом помог взобраться Антону, а потом и сам подпрыгнул, подтянулся и с помощью Антона взобрался на уступ.
Они лежали, прижавшись к стене, еле помещаясь на этом уступе, а поезд был совсем близко. Раздался оглушительно громкий и противный сигнал, и еще раз, и еще. И вот это металлическое смертоубийственное чудовище налетело. Шустрик, не выдержав, вскрикнул и закрыл глаза руками. И тут же начал сползать вниз. Он хотел схватить руками кабель, промахнулся, сполз еще ниже – и исчез.
Все закричали от ужаса.
Раздался лязг – поезд налетел на решетку. И почему-то остановился. Разве может решетка остановить поезд? Он же сметет ее! Это было непонятно.
Тут послышался голос Шустрика:
– Вы там так и будете лежать?
Он стоял внизу – целый и невредимый.
– Не может быть! – удивился Антон.
– Может, – ответил Обломский, спрыгнул и пошел к решетке.
За ним пошли остальные и увидели: в решетку уткнулось небольшое устройство вроде электромотора. Впереди был прожектор, который теперь разбился и погас. А двигалось оно на рельсе, прикрепленном к потолку, который до этого все видели, но никто не понял, для чего он.
– Нас пугают, – сказал полковник. – Ладно. Пусть пугают дальше.
И они пошли в прежнем направлении, готовые ко всему.
Но больше ничего не было. Тоннель плавно закруглялся; остальное не менялось: все те же шпалы, рельсы, тусклые лампы…
Послышался какой-то звук. Сначала тихий, но с каждым шагом все громче. Это было похоже на звук трубы, взявшей одну нескончаемую ноту – пронзительную, высокую, и вот она уже режет уши – и все громче, громче…
– Кто-то очень не хочет, чтобы мы шли дальше! – закричала Анька, прижимая руки к ушам.
– Значит, мы пойдем! – ответил полковник.
Идти оказалось трудней, чем при сильном ветре, ливне, урагане – казалось, жуткий звук пытался смести их, отшвырнуть, уже некоторые не могли идти во весь рост, упали на шпалы и двигались на четвереньках, вернее, на коленях, потому что руки были заняты – зажимали уши. Но звук проникал сквозь череп, от него вибрировало все до последней клеточки. Обломскому стало жаль детей, и он хотел уже дать команду повернуть, но тут звук резко оборвался.
В ушах еще звенело, но постепенно все пришли в себя.
– Профессор! – в ярости закричал Антон. – Если вы нас слышите, то знайте, вы подлец! Я вам морду набью!
– Да неужели? – благодушно удивился голос профессора.
Голос послышался откуда-то спереди.
– Назад! – приказал Обломский.
– Нет смысла! – хихикнул Страхов. – Вы придете туда же!
– Он прав, – мрачно сказал Ник. – Я уже понял – тоннель все время загибается в одну и ту же сторону. Я так и думал, что мы придем обратно. Просто не хотел говорить.
И действительно, через несколько шагов они увидели Страхова, который стоял в окружении солдат на том самом месте, где они начали свой путь, и приятно улыбался.
– Побегали – и хватит, – сказал Страхов. – Вот как полезно вбрасывать ложную информацию! Многие были уверены, что выход здесь.
– А где? – спросил Вик, изображая наивность.
Страхов только рассмеялся.
Выход
Беглецам устроили импровизированную тюрьму – в том самом подвале клиники, который казался им преддверием свободы. На окошке поставили крепкую решетку, на входе – новую металлическую дверь. А подземелье оставили открытым – как бы в насмешку: дескать, кто хочет, может дать еще один круг.
Генерал-профессор, оставляя их здесь, произнес небольшую речь:
– Посидите, подумайте. Ах, глупые вы, глупые! Ведь я о вас забочусь! Хотите навсегда остаться со своими страхами и фобиями? Ведь их никакими лекарствами не вылечить, говорю вам как врач! Можно только купировать – на время. А я вас от них избавлю, если захотите. Вы посмотрите на страхолюбов. Они счастливы, довольны, они никого не боятся, кроме меня. Почему? Потому, что у них есть ясная цель: война. Они чувствуют себя избранными. Я предлагаю вам присоединиться. И мы все вместе наведем порядок там! – Страхов ткнул пальцем в потолок. И этим же пальцем погрозил узникам: – Только не пытайтесь меня обмануть и сделать вид, что вы формально согласны и готовы мне помогать! Я это сразу пойму! Итак, милые мои. Я оставляю вас здесь в темноте – без еды и без воды. Думайте, решайте. Кто раскается – пусть стучит. Если я увижу, что раскаяние искреннее – прощу. Но если, – загремел Страхов хриплым голосом Бешеного Генерала, – вы попытаетесь меня обмануть – пеняйте на себя! Мне некогда вас перевоспитывать! Еще неделя, две, и я начну высылать передовые отряды, которые распространят в массах благотворный и успокаивающий ужас! Начнется эпидемия страха с последующим общим счастьем! Поняли?
Никто не ответил, но Страхов кивнул:
– Молчание – знак согласия!
И вышел
Залязгали замки.
– Молчание – знак того, что с дураками не спорят, – сказал Вик.
– Верно замечено, – усмехнулся полковник. – Ну, что будем делать?
– Думать, – предложил Ник.
И все разбрелись по подвалу, и каждый начал думать, как быть, как найти выход в такой ситуации.
А Вика заботило совсем другое.
То есть и это тоже, но он почему-то был уверен, что рано или поздно выход найдется. Уж на что безвыходной казалась Бермудия, а нашелся ведь способ ее разрушить и тем самым из нее исчезнуть! Подземелье, правда, разрушить не получится, слишком опасно.
Вик думал об отношениях с Танькой. Он о них размышлял еще тогда, когда они были в тоннеле и когда освобождение всем представлялось очень вероятным. Хорошо, выйдем мы на свободу, думал Вик. И что? Надо будет продолжать дружбу с Танькой. И если бы дружбу, то оно бы ничего, но тут уже не дружба, а любовь. Причем так получилось, что и с его стороны вроде бы любовь. То есть так поняла Танька. С его, надо честно сказать, подачи. Поэтому лучше сразу сказать ей всю правду – дальше будет еще хуже.
И сказать сейчас. Мало ли что может произойти. Сумасшедший генерал-профессор (а в том, что он сумасшедший, Вик не сомневался) может их здесь запросто уморить. И другой возможности не представится.
А Танька сидела в сторонке одна. Она словно предчувствовала, что Вик подойдет к ней, поэтому и устроилась в дальнем углу, где им будет удобней говорить.
Вик подошел, сел рядом на трубу, обмотанную теплоизоляционным материалом.
Помолчал.
Потом кашлянул.
Потом поводил носком ботинка по земле.
Потом, не глядя на Таньку, сказал:
– Я вот что хотел…
– Не надо.
– Ты же не знаешь…
– Знаю.
– Откуда? Я тебе ничего не говорил.
– Но ведь собираешься сказать?
– Вообще-то да. Но ты же не знаешь о чем!
– Знаю. Я сразу поняла. Это я дура, дала себя обмануть. То есть не дала обмануть, сама себя обманула. Не беспокойся, ты ни в чем не виноват.
Вик посмотрел на нее, увидел, как у Таньки блестят глаза – и блестят все больше, и что-то в них начинает дрожать и мерцать.
Он поспешно отвернулся.
И подумал, что опять запутался. Только что он собирался сказать, что относится к Таньке хорошо, но не так, как ей хотелось бы. А сейчас, сев рядом, посмотрев на нее (она все-таки очень красивая!), усомнился – а действительно ли он относится не так? Странно при этом: Танька сказала, что он ни в чем не виноват, но как-то так сказала, что он почувствовал себя виноватым. Нет, не осуждающе, наоборот, в ее голосе слышна была готовность все простить, но именно поэтому Вик и чувствует себя виноватым.
Психология, подумал он. Вик уже знал, что такое психология, а побывав в Бермудии, понимал этой психологии некоторые закавыки. Упрощенно говоря, если ум – это то, что ты думаешь, то психология – то, что ты чувствуешь. Тут-то и засада: думаешь иногда одно, а чувствуешь совсем другое.