Берт забраковал все: и музыку, и фото.
– Чего ты добиваешься: чтобы люди повыключали телевизоры, не дожидаясь начала действия?
– Такого не случится, – возразил Деннис.
– Еще как случится, – сказал Берт. – Я бы выключил.
– Вы-то – конечно, – сказал Деннис. – Что и говорить.
– И моя благоверная тоже, – добавил Берт.
– Наверное, вы бы все же убедили ее посмотреть вашу работу?
– Убеждай не убеждай, – сказал Берт, – все без толку. Когда так по ушам бьет.
– Значит, главное возражение у вас вызывает музыка?
– И картинка.
– Хорошо. Вы со своей благоверной выключите телевизор из-за того, что вам не нравится заставка на титрах.
– Да нет же, – терпеливо объяснил Берт. – Мы выключим из-за музыки.
– Значит, если титры пойдут без музыкального сопровождения…
– Мы решим, что звук вырубился.
– Берт, – продолжал Деннис, – я пытаюсь понять, какие возражения вызывает картинка. Допустим, вам не нравится музыка…
– Это мягко сказано.
– …но чем вам не угодила картинка?
Берт еще раз перебрал пачку фотографий.
– Я люблю, когда комедия начинается с коротенького мультика{32}, – сказал он.
– Но я хотел попробовать что-нибудь более эффектное, – сказал Деннис. – Немного другое.
– Ну, знаешь, – протянул Берт, – от добра добра не ищут.
К вечеру, после беседы с Томом Слоуном, Деннис стал продюсером и режиссером – в одном лице – ситкома «Барбара (и Джим)». Первым делом он пошел к художнику-постановщику, чтобы тот придумал для семейного дома самую молодежную, самую авангардную гостиную, какая только возможна на телевидении. С каждым предложением художника – белые стены! на стенах постеры в стиле оп‑арт! датская мебель! – призрак Берта, а вместе с ним и все призраки закоснелой британской индустрии развлечений изгонялись за порог.
После читки Деннис изобразил бой Биг-Бена, намекая, что брак Джима и Барбары теперь скреплен надлежащими отношениями, но остальные не засмеялись и даже не оживились. Билл и Тони пытались угадать первые впечатления по лицам Софи и Клайва; Софи и Клайв с непроницаемыми лицами сосредоточенно перелистывали страницы назад, чтобы уточнить сведения об интимной жизни своих персонажей.
– Когда я говорю… – начала Софи.
– Да? – встрепенулся Билл.
– А. Поняла. Хорошо.
– Какая страница?
– Пятнадцатая.
– Продолжаем.
– Так. Здесь подразумевается именно то, что я подумала?
– Да.
– А то, что я подумала, разрешено произносить вслух?
– Мы не произносим этого вслух.
– Билл, – терпеливо произнес Деннис, – я готов выйти с этим вопросом на Самый Высокий Уровень. Но давай не будем лукавить с нашими исполнителями. Да, Софи. У нас говорится…
– Подразумевается, – уточнил Билл.
– …У нас говорится, что Барбара имеет сексуальный опыт.
– Обалдеть.
– Но мы не настаиваем, – продолжал Деннис, – если тебя это коробит.
– Почему это мы не настаиваем? – возмутился Тони. – Ну, что там еще, Деннис?
– Какие именно у тебя претензии, Софи? – спросил Деннис.
– Да так, глупости, наверное. Мой папа, равно как и тетя Мари, равно как и…
– Они же понимают, что это вымысел.
– Как сказать. Я всегда до конца не уверена, въезжают они или нет. Понимаешь, Барбара родом из Блэкпула – и я родом из Блэкпула. Ее имя – Барбара, и мое имя – Барбара. Возникает путаница.
Она внезапно поняла, что все взгляды устремлены на нее.
– Тебя зовут Барбара? – переспросил Клайв.
– Ну да, – ответила Софи. – В принципе. До недавних пор так звали.
– До каких?
– Я стала Софи где-то за неделю до нашего знакомства.
– Что ж ты молчала, когда мы решили назвать ее Барбарой?
– Я тогда еще не знала, что имею право голоса. Только прошу вас, не говорите мне через слово «Барбара».
– Ты и вправду свыклась с именем Софи?
Поразмыслив, она решила, что свыклась. В глубине души у нее было ощущение, будто жизнь ее, по сути, началась только с переездом в Лондон, а значит большую часть жизни ей выпало провести под именем Софи.
– Да, теперь Барбара у нас только одна – выдуманная героиня нашего сериала, – сказала она вслух.
И на этом успокоилась.
– Можно теперь про меня? – не выдержал Клайв. – Здесь у вас говорится, что я… девственник?
– Ну, ты прямо как моя тетя Мари, – сказала Софи. – Девственник – это Джим. А он – выдуманный.
– Да, но… Разве кто-нибудь в это поверит?
– А почему же нет, Клайв?
Софи поняла, что все с трудом сдерживают смех и только Билл мастерски изображает невозмутимость.
– Понятно, что Джим выдуманный, но я…
– Да?
Клайв умолк и попробовал зайти с другого бока:
– А может, дело обстоит с точностью до наоборот? Стандартно? У мужчины есть сексуальный опыт, а у женщины нет?
Застонав, Билл посмотрел на него с жалостью:
– Что?
– Это правильно, – сказал Тони. – Вообще говоря, в этом вся соль. Ты, вероятно, не заметил, но мы пытаемся создать нестандартную историю.
– В таком случае, – сказал Клайв, – придется мне забыть о своей природной деликатности и высказать второе возражение, которое сводится к следующему: никто в это не поверит.
– Во что? – спросил Тони.
– Я не имею в виду опыт Барбары… Это публика проглотит. Извиняюсь, конечно.
– А я не извиняю, – сказала Софи.
– Речь идет о Джиме. Джим, как мне видится, не девственник.
– Могу представить, что тебе видится.
– Пойми, я в состоянии сыграть и неуверенность, и чопорность, и застенчивость, и все прочее. Но я не в состоянии сыграть свою наружность.
– Не думал я, что у тебя хватит духу об этом заговорить, – сказал Билл. – А вот поди ж ты.
– За откровенность извиняться не привык.
– Что-то я не пойму: в чем его откровенность? – спросила Софи.
– Клайв считает, у девственника не может быть такой привлекательной наружности, как у него, – объяснил Тони.
Софи рассмеялась. Клайв поморщился.
– Это серьезный разговор, – сказал Клайв. – Я так и знал, что на меня посыплются насмешки, только ведь от этого проблема не рассосется.
– У девственника не обязательно должны быть очки и угревая сыпь, – заметил Билл.
– Я все понимаю, но… Разве у меня на лбу не написано?
Билл с отвращением наморщил нос:
– Что?
– Опыт.
Софи разглядела его повнимательней – сам напросился – и решила, что он, видимо, переспал с кучей женщин, но при этом сохранил открытость, которую с натяжкой можно выдать за сексуальную неопытность. Насколько она понимала, Клайв, собственно, еще не жил. А просто слишком долго ждал, когда же с ним что-нибудь произойдет.
– И вообще, – продолжал Клайв, – почему я не могу… Почему я должен оставаться девственником до конца серии?
– Мы хотим показать, – объяснил Тони, – что ты… как бы это сказать… неадекватен.
– То есть?
– То есть… ну, бывают разные формы неадекватности. Мы имели в виду такую, как импотенция.
Клайв чуть не сполз со стула. На несколько мгновений у него пропал дар речи.
– И где вы на это указываете?
– Нигде.
– Дьявольщина. Где вы на это намекаете?
– На девятой странице. Ты сам-то понял, что читал?
– Я читал реплики. Не вникая.
Он пробежал глазами нужную страницу.
– Мать честная. «Гидравлический сбой». А что, если я после выхода этой передачи побегу прямиком к адвокату?
– К адвокату?
– Здесь определенно есть акт беззакония. Клевета. Оговор. Если не хуже.
– И ты натравишь адвоката на вымышленного персонажа, которого сам же подрядился сыграть? Если дело дойдет до суда, я не пропущу ни одного заседания.
– Напрасно я согласился на эти скобки, – выговорил Клайв. – Не устаю повторять.
– Уж не скобки ли подсказали нам эту идею? Постоянно на полшестого, да?
– Помяните мое слово, – сказал Клайв, – зритель нам не поверит.
Он был не прав. Зритель поверил, полюбил – и прикипел. А сами они поняли: до выхода первого эпизода нового сериала у них была одна жизнь, а после началась другая, и переломным событием стал день трансляции. В последующие годы все пятеро так или иначе вспоминали тот эфир и всякий раз удивлялись: сами они уже погрузились в новую жизнь, а постановку смотрели вместе с теми, кто застрял в старой. Софи поехала домой, чтобы посмотреть вместе с отцом и тетей Мари; отец был поражен, смущен и горд; он пытался предсказывать шутки, повороты сюжета – и все время промахивался, но тут же начинал отстаивать преимущества собственной версии, перекрикивая половину реплик, смазывая тонкости интонаций и пауз. Деннис устроился рядом с Эдит, которая, не проронив ни единого смешка, в конце сказала, что постановка вполне, вполне добротна, если кто любит этот жанр. Клайв не удержался и поехал в свой родной город Истли, чтобы сесть перед телевизором вместе с Кэти, мамой и обалдевшим отцом (тот опомнился только к финалу. И скобки, и гидравлический сбой доставили ему больше удовольствия, чем игра сына; он не преминул сказать Кэти, что она, к счастью, далека от этой кухни). Тони смотрел с Джун, которая под конец даже прослезилась от гордости; они дружно зазывали к себе Билла, но тот уехал в Барнет, к родителям, которые, как ему – без малейших оснований – показалось, испытали облегчение от бесспорно традиционной ориентации этой комедии. После того вечера создатели сериала стали друг другу близки, как родные.
Всем, конечно, запомнилась Барбара, привлекательная, разбитная девчонка из Блэкпула, ворвавшаяся с голубого экрана в наши дома во время недавнего и весьма примечательного скетча «Дома комедии»; не исключено, что вы помните и Джима – в заглавии беспощадно именуемого (и Джим), – который умудрился подцепить ее в уэст-эндском пабе, где она работает. Теперь Джим – ее муж: лощеный, но недалекий уроженец одного из центральных графств, он подвизается на Даунинг-стрит в аппарате премьер-министра Вильсона. Но недавно мы увидели Барбару (а вместе с нею и Джима) в самостоятельном сериале Би‑би‑си, и забыть их уже невозможно, как невозможно забыть своих близких родственников.
Конечно, перед нами – комедия, поэтому мы поостережемся сравнивать этот сериал с другими, более высокими жанрами. Но великолепная работа Тони Холмса и Билла Гардинера (сценаристов популярной, хотя и непритязательной радиопостановки «Нелепый отряд»), их внимание к интонациям и ритмам обыденной речи, теплота по отношению к человеческим типам, весьма скудно представленным в последние годы как в драматургии, так и в художественной прозе, вызывает в памяти произведения таких авторов, как Стэн Барстоу, Джон Брейн и Алан Силлитоу; впрочем, ни один из них до сих пор не продемонстрировал свое чувство юмора, а потому следует признать, что Гардинер и Холмс выступили сейчас как преемники Рэя Галтона и Алана Симпсона, а также, вероятно, Кингсли Эмиса.
Не создали еще Галтон и Симпсон таких сериалов, тема которых – отношения между мужчиной и женщиной, а конкретно – отношения между мужем и женой; не рискнули авторы сериала «Полчаса с Хэнкоком» и обратить свои взоры севернее Уэтфорда, чтобы найти там новых героев. Холмс и Гардинер, оба – уроженцы Лондона, восполнили этот пробел, создав для Софи Строу, молодой и до недавнего времени безвестной актрисы, исполнительницы роли Барбары, поразительно точные реплики; она должна благодарить судьбу за каждую сцену. Но мисс Строу не осталась в долгу, показав себя самой одаренной комедийной актрисой послевоенного времени. Ее блистательную игру оттеняет тонкая, неброская и вместе с тем впечатляющая сценическая манера Клайва Ричардсона, знакомого нам по радиопостановке «Нелепый отряд», но Софи Строу – это подлинная находка и душа нового ситкома.
Во вчерашнем эпизоде есть одна примечательная деталь: брачный союз Барбары и Джима некоторое время оставался чисто номинальным, но в финале это печальное состояние дел выправилось, о чем возвестила точная и забавная метафора – торжественные, ритмичные удары Биг-Бена. Вообще говоря, кого-то может шокировать такая откровенность; нетрудно представить, что в данный момент генеральный директор Би‑би‑си в отчаянии смотрит на горы гневных писем, требующих его отставки. Пусть он не расстраивается. Выход в эфир «Барбары (и Джима)» свидетельствует о рождении новой Британии, готовой признать, что ее граждане так же неравнодушны к сексу, как и соседи по другую сторону Ла-Манша, и что люди без образования не уступают в проницательности и остроумии выпускникам частных школ и университетов (а некоторых даже превосходят – к примеру, недотепу Джима). Этот брак может со временем приобрести все атрибуты, о которых мы, британцы, только лишь начали задумываться; нас, по-видимому, отбросили назад годы войны и аскетизма. Барбара (и Джим) – самые лучшие, самые забавные и близкие нам по духу проводники в новое десятилетие, которое, похоже, наконец-то стряхнет мертвую хватку прошлого.
«Таймс», 11 декабря 1964 года9После того интервью она окрылилась, но вместе с тем начала опасаться, как бы ее не уличили во лжи, а потому спешно подыскала квартиру именно в том районе, который упомянула Диане и читательницам журнала «Краш», – на Кенсингтон-Черч‑стрит, которая вела в горку от «Дерри энд Томса». Выйдя из дому, Софи при желании могла бы уже через десять минут покупать косметику там, где прежде работала. Ненамного дальше было и до универмага «Биба»{33} на Эбингдон-роуд. Впервые проснувшись в собственном жилище, именно туда она и направились, чтобы купить коричневое платье в тонкую полоску.
Марджори поначалу решила, что они будут переезжать вместе.
– Нет-нет, – испугалась Софи.
– Почему?
– Видишь ли, – сказала Софи, – там только одна комната.
– Так и здесь одна.
– Вот именно, – подтвердила Софи. – Но, я считаю, нам обеим это неудобно.
– Мне все удобно, – возразила Марджори. – Трудно, что ли, было «двушку» найти?
На самом деле в планы Софи не входило таскать за собой Марджори, пока та не найдет мужа, или выгодную работу, или роль в сериале.
– У нас даже речи не заходило о том, чтобы и дальше жить вместе, – отметила Софи.
– Мне казалось, тут и обсуждать нечего, – сказала Марджори. – Я думала, это само собой разумеется.
– Нет, – отрезала Софи. – Вовсе нет.
Такая жесткость далась ей нелегко, и Марджори нащупала слабину.
– Везет же некоторым, – сказала она.
– Я понимаю.
– Ничего ты не понимаешь.
– Понимаю.
– А все из-за внешности, – вздохнула Марджори. – Честное слово, так бы и отрезала тебе физиономию и бюст да себе пересадила, кабы знать, что это поможет. А талию, ладно уж, тебе бы оставила. Талию не больно пересадишь.
Боже, подумала Софи. Опять за свое. Ну как после этого жить с Марджори в одной квартире, где полно режущих предметов?
– Если уж на то пошло, физиономию и бюст тоже не особенно пересадишь, – указала Софи.
– Ну, коль они на своем месте есть, значит есть. А талия – это когда лишнего нету, правда же?
– Ладно, не важно. – Софи почувствовала, что разговор уходит в сторону от насущных вопросов. – Я понимаю, мне просто повезло.
– Но делиться везеньем не желаешь.
– Мы – просто соседки, Марджори. Разве я тебе чем-то обязана?
– Очень даже многим, как я считаю.
– Я заметила, что ты так считаешь.
– Когда тебе некуда было податься, разве не я тебя пригрела?
– Ты искала, с кем бы разделить квартплату.
– Ну, это как посмотреть.
Если Софи и впрямь просто повезло, значит так было на роду написано. Она понимала: пока ей сопутствует удача, всегда найдутся желающие оттяпать свой кусок.
– Ты подыщешь себе другую соседку, – сказала она. – Квартира ведь неплохая.
– Отвратная.
– И от работы близко.
– Значит, все кончено? – спросила Марджори. – Ты… съезжаешь?
– Выходит, так, – ответила Софи. – Но выплачу свою долю за месяц вперед.
– Ишь расщедрилась.
Софи пулей вывезла вещички.
В Блэкпуле у них были темные обои, темная мебель и картинки с изображением лошадей. Темная мебель осталась еще от деда с бабушкой и не стоила ни гроша, картинки с лошадьми были куплены в универмаге «Вулворт». Но все дома, где бывала Софи, даже зажиточные, выглядели одинаково: тот же застой, то же ощущение утраченного – как будто все хорошее в их стране, все, что люди ценили, осталось далеко в прошлом. До переезда в Лондон она любила разглядывать журнальные фотографии, сделанные в домах молодых знаменитостей – модельеров, певцов, кинозвезд, – и поражалась, видя белые стены и яркие цвета. Неужели только молодым хотелось закрасить убожество длиной в четверть века? Вселившись в новую квартиру, Софи первым делом содрала бурые обои, а побелку стен доверила маляру. Каждый свободный час и шиллинг она тратила на покупку вещиц, которые можно повесить на стены. И не важно каких – лишь бы эти вещицы были желтыми, красными, зелеными и не изображали ни парусников, ни замков, ни четвероногой живности.
В магазине «Хабитат» на Фулэм-роуд она приобрела два кресла в духе Ле Корбюзье{34}, афганские ковры, кровать, два больших мешковатых пуфа и даже набор банок для макаронных изделий, хотя никогда не варила макароны. Первыми ее гостями стали Брайан с женой; выпив по бокалу вина, они пригласили Софи поужинать в ресторане. Первым, кто остался у нее на ночь, был Клайв.
После того как в эфир вышла первая серия, с ее катастрофическими инсинуациями, Клайв решил, что нужно срочно создавать себе рекламу, основанную на бесчисленных романах, и по возможности – с наименее целомудренными женщинами. К тому времени, когда он добрался до красотки Бев, которую подцепил на банкете по случаю открытия нового кабаре на Глассхаус-стрит, вид обнаженного женского тела уже слегка ему приелся и близость не принесла желанного удовлетворения. Бев, как ему показалось, ничего не заподозрила. В конце-то концов, Клайв был актером и, в отличие от Джима, никогда не испытывал причудливых психологических и/или физиологических трудностей. Обладая почти сверхъестественной мужской силой, он редко спал с одной и той же девушкой более двух недель, а потому не успевал дождаться такого количества восторженных комплиментов, какого, по его мнению, заслуживал. Для него это стало веским доводом в пользу законного брака. Ведь если каждый вечер ложиться в постель с одной и той же партнершей, женщина оценит твою непревзойденную мощь и отзывчивость.