– Кали до белого! – отложил кочергу волхв. – Кто-нибудь в травах ведает?
– Я кое как разбираюсь… – испуганно моргнул Ратибор.
– Кое как сойдет. За печкой висят веники, набери на один лист белены по два красавки, мяты пять листьев добавь. В горшок уложи, плесни водицы на четыре пальца и выставь на жар. Как варево на два пальца выкипит, кликнешь меня. Тока не прозевай!
Стрелок загрохотал посудой, то и дело озираясь на очень уж странного волхва.
Горшок с зельем пристроился на тех же угольях, рядышком кочерга быстро меняла цвета от багряного к красному, потом в ушла желтый, начала уже медленней набирать яркость, потрескивать. Ратибор помахал у жерла деревянной лопатой, угли разъярились и вода в горшке дернулась началом кипения.
– Давай кочергу! – окликнул Сершхана слепой.
Все разглядели, как рука волхва дрогнула, принимая раскаленный металл, тень нерешительности махнула крылом у лица. Медленно, очень медленно придвинулось к плечу светящееся белым железо, замерло на миг и с надрывным шипением вонзилось в незащищенную плоть. Микулка рванулся, страшный крик сорвался с растресканных губ, глаза раскрылись широко и страшно, оглядели друзей с немым осуждением – мол зачем же вы, други, со мною такое творите? Он изогнулся дугой, задрожал мелкой дрожью, казалось жилы лопнут от страшного напряжения, но тут пронеслась от ног до плеч волна расслабления и грузное тело грохнулось, разметав остатки носилок.
– Отвар давай! – взревел волхв.
– Тут воды еще на три пальца! – взволновано отозвался от печи Ратибор.
– Чтоб тебя! Давай, коль прошу!
Он схватил голыми руками горшок с ухвата, выплеснул варево в деревянную миску и начал остервенело дуть, срывая клубы горьковатого свежего пара. Даже в мечущийся полутьме стало видно, как на лице выступили крупные капли пота, заиграли, налившись пламенем и сорвались на пол, как роса от утреннего ветра.
– Коль начнет биться, держите покрепче! – предупредил Жур.
– Его удержишь… – в сомнении прошептал Волк.
Микулка вяло дернулся, разводя руки, но даже в эдаком неспешном движении грозно проклюнулась пробуждающаяся в распростертом теле буйная силушка.
– Держите же, чтоб вас! – лицо волхва отразило отчаянную безнадежность. – Разобьется в горячке, тогда все труды насмарку!
Подскочивший к хворому Ратибор со всего маху шарахнулся в стену, отлетев с едва заметного удара до самой стены, аж скрипнули замшелые бревна.
– Остывай же быстрее! – взмолился хозяин, продолжая неистово дуть на отвар.
Паренек попытался подняться, замахал руками, ища опору, ухватился за край стола и половинки полуобхватных бревен разлетелись в мелкую щепу. Волк смело бросился другу на грудь, сбив его на мгновение в кучу ивовых прутьев, Сершхан выдернул из ноги занозу величиной с палец, отлетевшую обломком стола, и прыгнул следом, насев на левую руку коленями. Ратибор снова попробовал ухватить правую, но отлетел к печи, попав спиной в раскаленные угли, даже не вскрикнул, кинулся снова, только в комнате стало намного светлее, а удушливая вонь потной горелой рубахи вызвала у всех надсадный горловой кашель.
– Рот! – закричал Жур. – Откройте ему рот! Надо отвар вылить… Меч меж зубов вгоните, иначе ничего не выйдет!
Волк вздрогнул, но быстро собрался, выхватил Кладенец и осторожно вогнал острие меж пересохших горячечных губ. Паренек дернулся, рассеченная губа брызнула на рубаху разгоряченной кровью, но Ратибор резво ухватил за рыжие волосы, прижав голову к земляному полу, а Сершхан не растерялся и придавил коленом пульсирующую шею. Меч медленно раздвинул стиснутые до треска зубы, снова соскочил от рывка, поранив верхнее небо, но волхв успел опорожнить миску в окровавленный рот и клинок с лязгом выскочил из цепкого хвата.
Микулка не хотел глотать, пускал пузыри и зеленоватую пену, но биться стал как-то бестолково, несильно.
– Шею отпусти! Он сглотнуть не может! – устало выдохнул Жур.
Сершхан снопом повалился на пол, паренек глотнул и разразился неистовым кашлем, но быстро успокоился, глаза закатились под тяжелеющие веки, рывки слабели, слабели и скоро крепкий здоровый храп заставил скрипнуть плотно подогнанные ставни.
– Оттащите его к двери, пусть полежит в прохладе, жар сейчас не в подмогу. – посоветовал хозяин и с трудом поднявшись уселся на лавку. – Кто из вас задом в печь угодил?
– А что с того? – недовольно отозвался Ратибор. – Тока рубаху опалил, шкура целая. Ты лечить меня что ли удумал? Нет уж, благодарствую, видал я твое лечение…
Волхв усмехнулся, усевшись на свое место возле печи, рука привычно легла на навершие посоха.
– Теперь сказывайте кто такие, откель пришли и что такое с витязем приключилось, отчего душа из тела выскочила? – строгим голосом вопросил он.
Друзья уселись возле разваленного стола, но Ратибор говорить не спешил, все собирался с мыслями.
– Нам казали, что ты слепой… – собравшись с духом вымолвил он. – А ты бегаешь по дому, накал кочерги определяешь, откуда-то узнал, что у нас меч, хотя зубы по обычаю ножом раскрывают. Значит знал, что ножа у нас нет? Когда тебе кочергу подавали, ты воздух не щупал, как слепцы делают, ухватил сразу, будто зришь в полутьме не хуже кошки. Как объяснишь?
– Так ты думаешь, я людям голову морочу? – усмехнулся Жур.
Встал, рука потянулась к печи и уверенно выхватила пылающую головню. Волхв опустил пламя до самого пола, склонил голову и двинулся к замершим в ожидании витязям. Он подошел почти вплотную, вскинул лицо и разом поднял головню. Пламя дернулось и разгорелось в полную силу, высветив добрую половину избы, друзья сощурились от неожиданности, а приглядевшись шарахнулись в ужасе – вместо глаз у волхва зияли две страшные обожженные раны.
– Рассказывайте! Не я к вам в гости пожаловал! – грозно вымолвил хозяин, ничуть не повысив голоса.
– Мы шли в Киев, – не вдаваясь в подробности ответил стрелок. – Зашли, значит, в Олешье, в корчме посидели, а хозяин, зараза, подмешал нам в пиво сонное зелье. Очнулись мы у Днепра, цепями к столбам прикованы, чуть ли не голышом. Хорошее у вас гостеприимство, сказать нечего… Только один из нас пиво не пил, лишь притворился спящим, когда увидал что с нами случилось. Он то и услышал для чего нас в одном исподнем на белый свет выставили.
– Змей… – огорченно кивнул Жур.
– Точно… Гадина поганая.
– И что, горожане передумали вас в жертву давать? Других подсунули?
– Знаешь, хозяин… – усмехнулся Ратибор, немного успокоившись от жуткого вида своего собеседника. – Мы их не очень-то спрашивали. Утекли и весь сказ. Один из наших гостил в деревне, а как прознал про беду, привел коваля и тот перебил цепи.
– Герои… – презрительно скривился волхв. – Вместо вас все равно других отдали!
– Да? – улыбка стрелка сделалась еще шире. – Отдать-то отдали, тока все живы-здоровы, а вот Змей эээ… почил. Беспробудно, тоись.
– Что?! – Жур схватил Ратибора за плечо, чуть не вывернул. – Кто-то Змея одолел?! Быть такого не может, это ведь…
Он закусил губу, с трудом останавливая рвущиеся на волю слова, успокоился, дыхание стало не таким бурным.
– Кто? – коротко переспросил он, стараясь выведать главное.
– Тот самый витязь, коего ты кочергой жег.
– Так это он из-за Змея так прихворал?
– Что ему Змей? – небрежно махнул рукой Ратибор. – Это все из-за девки. Была у парня невеста, дело молодое, а тятя ее не дал добро на свадьбу. Как раз тока Змей оземь грохнулся, та и прибегает в слезах, мол тятя не велит боле за порог выходить. Ну, соратник наш малость с горя умом и тронулся. Такие вот дела…
Хозяин молчал, лоб прорезали глубокие морщины, подходящие скорее умудренному жизнью старцу, чем мужу сорока весен от роду. Забросив головню обратно в печь, он уселся на лавку и задумчиво ухватился за посох.
– Чаще всего кривду от правды отделить не сложно… – неожиданно вымолвил Жур. – Но не всегда. В твоем сказе много правды, много вымысла, но так все замешано, что разобраться не просто. Да и незачем… Какое мне дело? Но коль принесли хворого, я теперь пред Богами за него отвечаю. Так что не темните, будьте ласковы! Чего говорить не хотите, на то воля ваша, но касаемо хвори – выкладывайте все как есть! Думаете я поверю, что от расставания с невестой человек так захворать может?
– Верь не верь, – пожал плечами Сершхан. – А оно так и есть.
– Врете… – беззлобно фыркнул волхв. – Такая хворь может статься от смерти любимой, от безвозвратной потери… А что тятя? Тоже мне препона… Возьми да и выкради свою красу ненаглядную!
– Нет, хозяин, – серьезно вздохнул Ратибор. – Такой тятя как у этой девки, разлучит надежней чем смерть, поверь уж мне на слово.
– Ладно, не тот у меня нынче настрой, чтоб с вами тут спорить… – Жур устало расслабил лицо. – Одно лишь скажу… Исцелить вашего витязя может только одно – надежда вернуть любимую. Конечно, мы Навь с Явью в нем соединили, но Явь для него пуста и бессмысленна, пройдет пара дней и отбросит ее как худые лапти, снова уйдет в Навь. На этот раз навсегда. Нужно дать ему надежду. Ясно?
– Нет, хозяин, – серьезно вздохнул Ратибор. – Такой тятя как у этой девки, разлучит надежней чем смерть, поверь уж мне на слово.
– Ладно, не тот у меня нынче настрой, чтоб с вами тут спорить… – Жур устало расслабил лицо. – Одно лишь скажу… Исцелить вашего витязя может только одно – надежда вернуть любимую. Конечно, мы Навь с Явью в нем соединили, но Явь для него пуста и бессмысленна, пройдет пара дней и отбросит ее как худые лапти, снова уйдет в Навь. На этот раз навсегда. Нужно дать ему надежду. Ясно?
– Куда уж яснее… – тяжко вздохнул стрелок. – Значит помрет паренек. Какая уж тут надежда?
За печкой зашуршало – может мыши, а может домовой балует, коль первое, значит в доме бывают добрые харчи, коль второе – порядок. Только стих этот шорох, тут же отозвался другой, теперь уже у двери.
– Рано… тризну… по мне… править… – еле слышно донеслось оттуда. – Я свою… Дивушку верну… все равно…
Друзья разом вздрогнули, аж лавка скрипнула, а волхв поднял брови и едва заметная улыбка коснулась дрогнувших губ.
– Будет жить! – кивнул он. – Упрям ваш соратник как два десятка баранов, а то и похлестче. Выдюжит.
Хозяин поднял ладонь, остановив метнувшегося было к двери Ратибора.
– Погоди, витязь… Друг твой в беспамятстве, тебя все одно не признает. Тот отвар, что я дал, заставил душу метаться от Яви в Навь и обратно, потому как очень резкое возвращение может запросто погубить человека. Он будет то спать, то молоть языком без умолку, может даже промаяться до следующего вечера, но когда проснется, соображать будет добре. До утра никто из нас помочь все равно не сможет, так что лучше ложитесь спать – по всему видать день вам выдался не из легких. Но мягче лавок постели нет, так что устраивайтесь как сможете.
– Нам ли привыкать? – грустно улыбнулся Волк.
16.
Друзей не пришлось упрашивать долго, умаявшись за день они уснули как медведи зимой, разве что лапу во сне не сосали. Хозяин прислушался к дыханию спящих, подошел к двери, тронул пальцами лоб паренька и довольно кивнув вернулся к печке. Пламя пылало, наевшись смолистыми бревнами, шипело, пузырилось кипящим древесным соком, от него шло приятное тепло, словно дул в лицо жаркий ветер безбрежной степи.
Дул в лицо жаркий ветер безбрежной степи, трепал запыленные волосы, ноги в драных онучах ныли не переходящей дорожной усталостью. Но теперь до заставы рукой подать – вон уже блестят шоломы стражи. Мальчик уселся в пыльную сухую траву и наконец от души разрыдался, растирая чистые струйки слез по чумазому лицу. Надо выплакаться сейчас, а то перед воями будет соромно. Со слезами потихоньку уходило нахлынувшее было отчаяние, даже боль в ногах сделалась тише, зато пришло что-то новое – то ли безразличное спокойствие безысходности, то ли неведомая доселе уверенность в своих силах. Он наконец выплакался, шмыгнул носом, и побрел к стану, раскинувшемуся в куцой рощице.
– Эй, кто идет? – зычно окликнул его огромный стражник с копьем и в длинной кольчуге, бармица островерхого шлема полностью скрывала волосы. – Ты откель тут взялся, сын человеческий?
– Кто у вас тут за старшего? – не пускаясь в объяснения спросил мальчонка. – Тока мне нужен самый-самый главный. Наиглавнейший!
– Святослав, что ли? – усмехнулся воин. – Так он в Киеве. У нас тут, видишь ли, просто застава.
– А то я не вижу! Вот и отведи меня к старшему над всей этой заставой.
– Экий ты грозный! Я тут тоже стою не ворон пугать! Называйся по правилам и говори чего надо, тогда и решу кто тебе нужен.
– Меня звать Журом, я из веси, которая во-о-о-н там, за холмами, у озера. А пришел предупредить, что хазары напали… Много их! Какой был напуск… Вспомнить страшно! Тятька меня в доме запер, но я выбрался, нашим воям подносил колчаны, когда стрелы кончались. Все боялся, что тятька приметит, да журить начнет, а тут гляжу… Лежит он у частокола – стрела в горле торчит. А кровушки скока вытекло…
Мальчик блеснул слезами и сжал кулачки.
– Погоди! – опомнился стражник. – Так они там досель бьются?
– Так в том и дело! Нашим помощь потребна! Староста меня выпустил через подкоп, что за стену ведет, указал куда бежать, вот я и тут!
Воин звеня кольчугой сорвался с места, побежал что та лошадь, поднимая на бегу тревогу и целые клубы пыли. Жур остался один, не представляя что делать дальше. Но не успел он огорчиться, как стражник вернулся с другим воином, куда старше, такого можно и стариком назвать. Вот только не по старчески крепкие плечи несли тяжелый доспех-калантарь, шлем без бармицы позволял седым волосам струиться по ветру. Но не смотря на по настоящему грозный вид, был он на голову ниже стражника и вдвое уже его в плечах.
– Кхе… Этот что ли? – изумленно поднял брови старик.
– Я и есть! – расправил плечики Жур.
– Ну а я сотник на этой заставе, звать меня Заряном. Сказывай сколько домов в вашей веси, какова стена и кого больше, ваших или же хазар. Только быстро, не тяни кобылу за хвост!
Мальчик принялся рассказывать – спешно, но не упуская важных подробностей – знал, что от этого рассказа зависят людские жизни. Зарян взмахом отослал стражника и слушал внимательно, то и дело кивая. Рука уже поглаживала рукоять огромного меча, висевшего в ножнах на поясе, натертое частыми прикосновениями бронзовое навершие яро блестело в лучах полденного солнца. Оно и отлито было в виде солнца – трилистник раскинувший толстые, закругленные на концах лучи из широкого круга. Словно осколок дневного светила выдавлен в полированной бронзе.
Словно осколок дневного светила выдавлен в полированной бронзе, Жур тихонько коснулся отглаженного металла, боясь разбудить посапывающего во тьме витязя, хотя и так было ясно, что это тот самый меч. Волхв не мог ошибиться. Он пару раз прошелся по комнате, впервые за долгие годы не зная, как теперь поступить. Хотелось прямо сейчас растолкать спящих и выспросить все – откель меч, как к ним попал, что про него ведают.
Может так статься, что ничего… Тогда излишнее любопытство может здорово навредить, вызвав интерес к тому, чего знать не следует. А может следует? Как разобраться? И этот Змей… Одолеть его не в людских силах, это ясно, но что из того следует? Меч помог? Или слепой случай?
Нет… Даже то, что один из них УДУМАЛ сражаться со Змеем, говорит очень о многом. Это не обычный вой. Либо непроходимый дурак, лишенный всякого страха, либо не обошлось тут без Заряновых россказней. Только после них можно с голой задницей выскочить не на простого полденного Змея, а на ГОРЫНЫЧА. И победить его. Значит один из них знавал старика. Знавал… Скорее всего тот что бредит, потому как именно он на Змея вышел, либо все вместе – ведь меч у другого! От таких дум и голова может не сдюжить, треснет как переспелая тыква…
Интересно, что ныне со стариком? Раз меч не у него, значит помер. Но и завещать он его не мог! После всего что было… Нет, не мог. Выкрасть же легче у Ящера из под носа, чем у живого Заряна. Не сходятся тут концы с концами… Поутру надо будет с осторожностью выспросить пришлых витязей, что знают, куда путь держат. А главное – откель меч. Слишком уж все это важно…
– Слишком уж все это важно, – опустил голову Зарян. – А ты уже чай не мальчик, вон какой вымахал. Должен знать! Помнишь я рассказывал тебе сказ о трех братьях? Про Перевал, про Камень и про колдовские мечи?
Жур кивнул. Еще бы ему не помнить! Глаза горели, когда слушал раскрыв рот. Все представлял себя на месте героев. А мысль об оружии, которое говорит как живое, всегда поможет советом и не подведет в бою, до сих пор приходила в юношеских мечтаниях. Это же сколько подвигов можно с таким мечом совершить! Во веки вечные прославить и себя, и род свой, и землю… А уж о золоте, серебре и девках даже говорить нечего – постоянно были бы рядом. И немалым числом. Жаль, что все это сказка…
– Так вот это не сказка… – не ведая о его мыслях продолжил старик. – Все это самая настоящая быль, но такая давняя, что даже память людская, а она крепка, не сохранила имен тех братьев. Но вещи живучее людей, даже живучее стародавних сказаний. Два меча до сих пор хранят на себе печать тех далеких дней. И тех подвигов. Ты вот молодец, с ранних лет выучился резы разбирать, приметил небось на моем мече надпись? Это и есть отличие…
Восточный ветер медленно сдувал солнце к закату, невысокое пламя прогоревшего костерка согревало озябшие плечи, а вокруг дремучий лес настороженно прислушивался, склонив над путниками огромные лохматые головы.
– Так это тот самый?! – напряженно сглотнул Жур. – Его держал в руках Младший Брат?
– Нет… – рассмеялся Зарян. – Это меч его воина, хотя кто знает, может в руках и покручивал. Герои ведь тоже люди, точно такие как мы, без хвостов и без крыльев. Всякому интересно к чужому оружию примериться.
Юноша медленно, как завороженный, опустил глаза на упрятанный в ножнах булат, руки напряженно замерли борясь с желанием прикоснуться к истертой рукояти. Старик усмехнулся по доброму, одними глазами, осторожно вытянул оружие и положил у ног отрока. Жур даже вздрогнул, когда тяжелая сталь отозвалась холодным звоном. А ведь коснулась лишь мягкой травы! Не смея еще протянуться, он гладил меч глазами, вглядываясь в совершенство формы, стараясь угадать тайну, скрытую в тончайшей паутинке многократно прокованного железа. Наконец не выдержал, обнял пальцами обкрученную кожей рукоять, потянул на себя, заставив петь в траве отточенное до рези глаз лезвие. Тяжелый клинок нехотя оторвался от земли и описав сияющую дугу разрезал мир надвое – половина в темноте за спиной, половина в розовеющей пене закатных туч. Словно само время разделилось на грустный кусочек прошлого и неведомую глыбу будущего, озаряемую зовущей чистотой.