Она могла быть въедливой сукой, что делать, издержки профессии. Об этом утверждал взгляд Кагорова, когда она с ним беседовала. В этом сейчас красноречиво упрекал ее и взгляд Сахарова.
– Господи, откуда же мне было знать-то?! – возмутился он и глянул на жену, ища поддержки. – Валяется кто-то на снегу, а тут машина снег убирает, мы тревогу и забили с Веруней. Потом вот милиция приехала, посмотрели, а это Пашка. Что вы хотите-то от нас?
– Я хочу посмотреть из вашего окна.
– То есть?! – Сахаров Сергей Васильевич заметно побледнел.
– Я хочу из вашего окна взглянуть на место происшествия. Вы мне это позволите?
Вера Васильевна Сахарова вымученно улыбнулась, подергала мужа за рукав и что-то прошептала ему на ухо. Тот цыкнул на нее, свел брови домиком и указал Наталье на подъезд:
– Идемте…
Ей понадобилось три с половиной минуты, чтобы понять: Сахаров безбожно врет и ей и участковому. Из того окна, из которого он якобы увидел труп, можно было увидеть лишь тропинку и часть сугроба. И это в светлое время суток, а не в кромешной темноте. А само тело, где оно было обнаружено оперативниками, как ни извивайся, рассмотреть было бы невозможно из их окна. Хоть на подоконник вставай, хоть в форточку по пояс вылезай. Она ведь и вылезла, чтобы потом им доказать, что они врут.
Она увлекла хозяина из спальни, которая выходила окном на злосчастный сугроб, в кухню. Нахально попросила кофе, уселась к столу и, сунув руки в карманы куртки, принялась наблюдать за хозяином.
Он нервничал. Чайником дважды о кран ударил, пока воду наливал. Потом растворимый кофе просыпал на стол, принялся сдувать его, и сахар тут же из мелкой сахарницы полетел в разные стороны. Вспотел, напружинился, плеснул кипятка в чашку, шмякнул ею об стол и буркнул неприветливо:
– Пожалуйста, пейте.
– Спасибо. – Наталья принялась медленно побалтывать ложкой в чашке, не сводя своих подозрительных глаз с Сахарова. – Да вы присаживайтесь, Сергей Васильевич, присаживайтесь. Поговорить нам с вами есть о чем.
– Я уже все сказал! – сказал, как отрезал, Сахаров, но на табуретку послушно опустился. – Мне добавить нечего.
– Понятно, – она пригубила кофе, он оказался не таким уж отвратительным на вкус, одобрительно причмокнула и добавила как бы вскользь: – Непонятно другое… Почему вы мне врете, Сергей Васильевич?
– Я?! – его негодование зашлось тут же кашлем, а по лицу поползли красные пятна. – Я вру?! Да как вам не стыдно, уважаемая! Я всю свою жизнь охранником в заводской проходной отработал! У меня грамот одних – пять стен обклеить можно! И награды имеются, а вы со мной так! Нет… Нет сейчас никакого уважения ни к возрасту, ни к заслугам… Дожили!..
Дверь кухни чуть приоткрылась, и в щель просунулось побледневшее лицо Веры Васильевны. Наверное, услыхала, как муж буйствует, решила вмешаться.
– Сереженька, держи себя в руках, я тебя прошу! – взмолилась она, успев извиниться перед Натальей Евгеньевной за вторжение. – У тебя давление, тебе нельзя волноваться. Я прошу тебя.
– Вера, закрой дверь немедленно! – прикрикнул на нее домашний тиран, шарахнув по столу кулаком так, что даже Наталья испуганно вздрогнула.
Жена, вздохнув, исчезла.
А он, вперив гневный взгляд в нахальную прокурорскую сучку, елейно поинтересовался:
– В чем же, по-вашему, я соврал, а? В чем я провинился? В том, что исполнил гражданский долг и вызвал милицию, да?!
– Да нет, – она поставила чашку на стол и улыбнулась ему со значением. – А почему вы не вызвали ее ночью, Сергей Васильевич?– Ночью? С какой стати мне было вызывать милицию ночью? Мало ли кто под моими окнами шляется, что же мне, всякий раз милицию из-за этого вызывать?
Ага! Стало быть, слышал ты все, голубок. И звук шагов слышал, снег в ночной тишине скрипит так, что и при закрытой форточке слышно станет. А она у вас наверняка открыта была. Пенсионеры не любят духоты, и без того бессонница покоя не дает.
Слышал ты, стало быть, и драку – если она имела место быть, и разговор какой-нибудь или ссору, в результате чего Павлушка получил удар ножом в сердце.
Она рассмеялась догадливо и, поиграв бровями, проговорила:
– А они ссорились?
– Кто?! – хотел было он снова возмутиться, но тут же смолк под ее все понимающим взглядом, сгорбился и рукой махнул, досадливо крякнув.
– Сергей Васильевич, я ведь все прекрасно понимаю, – начала Наталья вкрадчиво. – Ночь. У вас первый этаж. Тут самим бы не схлопотать, коли вступишься. Так ведь?
Он лишь еще сильнее сгорбился, опустил руки между коленок и голову отвернул к стене.
– Да и на улицу выходить после всего, что случилось, опасно. А ну как убийца не один, а ну как их целая банда. Слышали, что натворили на Крушининой? Говорят, весь бар разметали. Погибший, говорят, там тоже отдыхал прошлым вечером.
– Один он был, – обмякнув как-то сразу, обронил Сахаров Сергей Васильевич.
– Кто был один?
– Убийца! Кто-кто!..
– Вы его рассмотрели?
– Нет. Лица не рассмотрел. Одежда темная, шапка на глаза надвинута сильно. Походка еще такая смешная, словно катится он…
– Он что же, потом на свет выходил? За домом-то тьма кромешная.
– Так машина у него там стояла! – Сахаров глянул на нее, как на дурочку.
Ну что, в самом деле, непонятливая такая. Он рассказывает ей все, как было, а она вопросы наивные задает.
– Понятно, – проговорила она, улыбнулась ему. – Кофе вы отличный готовите, Сергей Васильевич. Можно еще чашечку?
– Да жалко, что ли! – он заметно расслабился.
Раз прокурорская дамочка лыбится и кофе еще просит, стало быть, ничего к нему не имеет, никаких претензий. Да и в чем его вина-то? В чем?! В том, что перепугался насмерть? В том, что решил до утра подождать и подстраховаться? И не из-за трусости опять же, а из природной осторожности. И Верку жалко. Он с весны как уедет на дачу, так к осени только и возвращается. А она одна тут, на первом этаже, с окнами на пустырь. Подходи любой, каменюкой по окнам, и делай со старухой, что хочешь.
А долг свой гражданский он выполнил! Пускай и не сразу, а подождал, пока народ начнет по двору сновать. Но ведь не дал же парня снегом-то засыпать, не дал! А то искала бы его мать до первой оттепели. Убивалась бы!
– Итак, давайте все по порядку, Сергей Васильевич. Что заставило вас выглянуть в окно этой ночью? Вы ведь не спали еще?
– Дак бессонница, провалиться бы ей! Да и привычка многолетняя. Ночные вахты – они, знаете ли, бесследно не проходят. Днем вот порой разморит так, что хоть в очереди в магазине засыпай. А ночью бесполезно! Верка спит до храпа. Позавидовать можно, а я нет. Она вот как рассопится, иной раз даже зло берет. Она спит, а я по квартире мотаюсь.
– Что вас насторожило? И в котором часу это было? – решила направить его в нужное русло Наталья.
Не останови его, станет сейчас еще и про таблетки со снотворным рассказывать, которых перепробовал тьму-тьмущую.
– Около двенадцати ночи. Я встал как раз, что-то сердце жмет и жмет, походил, на кухню сходил водички попить. В окно глянул, Пашка по двору бежит.
– У вас окна на три стороны выходят? – уточнила она на всякий случай.
– Да, во двор выходят окно кухни и спальни маленькой, детская раньше была. Старшему принадлежала, сейчас-то…
– На пустырь – ваша спальня? – снова прервала она его.
– Да, на пустырь – наша. А на проспект гостиная выходит окнами. Трехкомнатная у нас, если успели заметить. Хорошая квартира, правда, кухня маленькая. Что вот это за кухня? Так, скворечник! А комнаты хорошие…
– А что Павел во дворе делал, вы говорите?
Да, Сергей Васильевич любил, по всей видимости, отвлекаться. Не останови его вовремя, начнет и молодость вспоминать, и спортивные успехи своих детей, а там и до истории знакомства с Верой Васильевной недалеко.
– По двору бежал, голову вверх задравши.
– А голову зачем задирал, как думаете?
– На окна свои небось смотрел. Мать его небось ждала, а он, может, с ней видеться не хотел. А может, и обнюханный какой был. Хоть о покойниках или хорошо, или ничего, но… – Сергей Васильевич немного пожевал губами, старательно подбирая слова. – Дурная молва о нем шла. И то ведь верно! Малому двадцать пять лет, а он нигде не работал. На что жил?! Машина у него одно время была шикарная, так пропил, болтают. А потом и вовсе про него бабы говорили, что он наркоман.
– И долго он был во дворе?
– Да нет, не очень. Он за угол пошел. Такое меня зло взяло, просто жуть! Квартира под боком, а они за угол! Ну, все углы обоссали, прости господи. Вы меня, конечно, извините, но вот иной раз просто кипятком хочется из окна плеснуть в места их непотребные.
Наталья выразительно посмотрела на него.
– Да не стал я никакого кипятка наливать, – слегка покраснел Сергей Васильевич. – Не успел бы. Его ведь, кипяток-то, канистрами наготове нужно держать, столько желающих обоссать наш угол. Шугануть просто Пашку хотел, зашуметь то есть. А пока дошел, пока занавеску пристроил. Сама-то жуть как ругается, когда я шторку тереблю. У нее ведь складочки, петелька к петельке висит, на равных расстояниях, вот как! Шумит на меня!
– Итак, вы влезли на подоконник, открыли форточку, выглянули, и что дальше?
Наталья бесцеремонно перебила Сахарова. Ей нужно было выудить из этого охранника со стажем как можно больше информации. Не всякий раз так везет! Не всякий раз такой свидетель попадается. Мало того, что в своем уме и им на руку бессонницей страдающий, так еще и наблюдательность в нем контролерским ремеслом взращена, на зависть каждому. Надо доить мужика по полной программе!
– Пока старые кости взгромоздил на подоконник, Пашка уже за сугроб сиганул. Думаю, подожду мерзавца, когда возвращаться станет. Голову в окно высунул, глаза к темноте попривыкли, видать стало совсем хорошо. От снега, луна опять же, хоть и убывающая, но яркая. Так я еще очки прихватил по дороге.
– Долго ждать пришлось?
– Нет. Я его через минуту увидал.
– Кого? Павла?
– Нет, второго. Убийцу, значит. Смотрю, идет еще один зассанец! Ну, думаю, я тебе щас… А потом что-то меня в нем насторожило, знаете. Как-то шел он…
– Как? Осторожно?
– Крался он будто бы. У нас так на заводе вдоль заборов несуны обычно крались. Сопрут, прости господи, моток шерсти и к забору. А там, на другой стороне, у них уже стрелка. Там уже их броса ждут. Они уж изучили, во сколько охрана объезд делает. Вот и в промежутках, значит, ловчились. Только ведь и мы не дураки. Мы их повадки тоже досконально изучили. Как глянем, какой вдоль забора крадется, так…
– Значит, второй человек, тот, что шел за Павлом, шел крадучись, и вас это насторожило, так?
Она понемногу начала приходить в тихое бешенство. Разговаривают уже пятнадцать минут, а все не с места. Все топчутся на теме естественных потребностей его соседей. И до убийства, кажется, так и не дойдут.
– Конечно, насторожило! Чего это, думаю, он так осторожничает в сугробе-то? Уж не извращенец ли какой? Пашка по нужде пошел, а этот подглядывать удумал? Стою, голова в форточке аж замерзла, а молчу. Думаю, что дальше будет.
– И что же дальше?
– А потом он услыхал, как Пашка возвращается, и замер за выступом. Там ведь этот сугроб, что айсберг! Одни торосы и сталактиты… – Он снова хотел было уйти от темы, но вовремя спохватился, наверное, поймал ее умоляющий взгляд. – Так вот этот в шапке так притаился, значит, и ждет. Думаю, может, Пашка ему и не нужен. Может, он просто стесняется при нем. А может, думаю, и присесть решил под моими окнами. Ну… Вы понимаете, о чем я?
Она понимала и кивнула, стиснув зубы.
– Ох, какое меня тогда зло взяло. Ну, думаю, тебя-то я уж точно кипятком оболью, как присядешь. А потом… Пашка как протопал мимо окна, этот за ним следом шасть. И прямо бегом. Тот дурачок еще у угла притормозил, а этот на него как бросится. Ножа-то я не видал, не рассмотреть. А вот то, что Пашка после этого упал и не шевельнулся больше, это видно было.
– И что было дальше? Как вам удалось рассмотреть того человека? Его машину?
– Так я, себя не помня, с подоконника-то соскочил и бегом в кухню. Ах ты, думаю, падла! Вы уж извините, бога ради, но хоть Пашка и говнюк был, но не убивать же за это… – Он кивнул куда-то вверх и проговорил с печалью: – Мать-то теперь без памяти. Один он у нее был. Все для него. Вот и избаловала…
– Вы успели на кухню вовремя?
– Да. – Сергей Васильевич с азартным блеском в глазах понизил голос до шепота. – Тот человек замешкался. Руки об снег вытирал. Или то, что в руках у него было. Потом вприпрыжку до машины, сел и уехал. А я до утра не спал! Чуть начал народ по двору шастать да снегоуборочная заработала, сразу в милицию и позвонил. Думаю, ведь засыплют сейчас парня. Душа-то болит!..
А если бы Павел был жив после того, как убийца нанес ему удар? А если бы удар был не смертельный и тот медленно умирал потом на морозе, теряя кровь? А если бы установили, что он умер от переохлаждения, а не от того, что нож точно вошел в сердце, скользнув меж ребрами?
Как тогда бы ты себя чувствовал, Сергей Васильевич, выполнивший свой гражданский долг с опозданием почти в восемь часов?
Загаженный пустырь покоя ему не дает. Собственная пенсионерская безопасность волнует. Складки опять же на портьерах должны лежать симметрично и красиво, а то супруга гневаться станет. Воспоминания о несунах, крадущихся вдоль заводских заборов, нет-нет да кольнут в сердце: а сколько их там теперь без него не поймано. А то, что молодого парня мать не дождалась домой и он пролежал на снегу без движения всю ночь, волновать стало ближе к утру. И то потому, что снегом того завалить могли. И он лежал бы там, под толщей погребенный, стал бы разлагаться и вонять потом. Ни форточку не открыть, ни в окно выглянуть…
Наталье Евгеньевне стало горько и обидно.
Сидит вот напротив убеленный сединами, крепкий еще мужик. Где ему было ломаться-то? На проходной? Или когда за несунами бегал? Сидит и поводит сверкающими очами по сторонам, победно поводит. Он ли не герой? Благородно же поступил, по-человечески. Позвонил, сигнализировал, пускай и с опозданием…
– Номер и марку автомобиля, на которой скрылся убийца, не запомнили?
Расточать улыбки Сахарову больше не хотелось.
– В марках плохо разбираюсь. Такая большая, мордатая, черная. Может, темно-синяя, а может, темно-коричневая или бордовая, ночь же. От фонаря какой свет? – начал вспоминать Сахаров, насупившись от ее сухости, и это вместо «спасибо». – Номер тоже не запомнил…
И глянул на нее с паскудной ухмылкой, из чего она сделала вывод: все он рассмотрел и запомнил. Но теперь станет жилы с них тянуть или письмо благодарственное с премией за помощь в поимке особо опасного преступника.
Всю-то информацию ему не сокрыть и не переврать, а ну как кто-то еще ту машину из окна видел. Ведь пойдут с опросом по квартирам. Кто-нибудь возьмет и ляпнет, что стоял темно-вишневый джип «Тойота» у них во дворе, и номерные знаки такие-то и такие. А лучше вот так вот на дурачка проскочить. И так много чего сообщил, почти за руку к убийце привел. Пускай теперь сами свой хлеб отрабатывают. А то скуксила физиономию молодуха в штанищах, будто он не понял, с чего ее воротит.
Не ко времени он в милицию позвонил. С духом собирался долго. А он мог и вообще не звонить. Его могла Наташка-дворничиха найти вместо него.
– Так что с номерами?
– Вот точно не помню, – фальшиво покаялся старый вохровец и даже руки к груди приложил, в которой билось лживое сердце. – Помню, что первая вроде единица была, а может, четверка, а последняя семь. Точно, семь последняя. А больше ни-ни…
Ищите, умники! Лопатьте базы свои компьютерные, не спите ноченек! Не ему же одному не спать из-за наркоманов всяких, задумавших сдохнуть под его окнами. Ищите, а он понаблюдает со стороны, как быстро у вас это получится без его помощи.
Приблизительно такое гаденькое торжество читалось сейчас на самодовольной физиономии Сахарова Сергея Васильевича.
И была бы ее воля…
А нет ее, воли-то! Ни уличить его было не в чем, ни предъявить ему было нечего.
Понимали это оба. Простились сухо, взяв и дав обещание явиться в прокуратуру по первому зову.
Вова Лесовский с унылым видом ждал ее возле машины, засыпав снег под ногами дюжиной окурков.
– Чего столько куришь, Володь? – она потрепала его по плечу. – У матери погибшего был?
– Был.
– И?
– Пусто! Рыдает, ничего не знает, ничего знать и слышать о гибели сына не желает. Шок, одним словом. А у тебя? Есть что-нибудь?
– Что-нибудь есть. Наблюдательный, мать его, наш господин Сахаров, видел убийцу собственными глазами.
Не удержавшись, выругалась. Хотя сама штрафовала ребят за выражения и даже баночку из-под кофе для этой цели поставила на подоконник. Та редко когда пустовала, но ее взносов туда почти не поступало. А сейчас вот не выдержала, оскорбилась за погибшего, пускай и непутевого Павлушку.
– Да ну! Поехали, расскажешь по дороге…Глава 16
Удача улыбнулась Кагорову лишь на третий день его безуспешных попыток отыскать в биографии своей покойной супруги грязное пятно.
Ну не могла она быть безупречной, его прекрасная покойница, даже после неожиданной кончины своей не дающая ему покоя. Потому что не бывает идеальных людей. Не бывает безупречных. У каждого свой скелет в шкафу. Лилька тоже должна была его иметь. Непременно. За что-то же ее отправили на тот свет! Кому-то дорогу она перепахала своей неподражаемой выдержкой и самообладанием. Кому, как не ему, знать, в какое бешенство мог привести ее ледяной взгляд, тон, укоряющий тебя в несовершенстве. Ей даже лишних слов произносить не нужно было. Достаточно было этого вот поганого взгляда из-под порхающих густых ресниц.
Сука! Ледяная отвратительная сука, до сих пор не дающая ему покоя.
И даже не в ревности дело было, это на тот случай, если она ему изменяла при жизни. И даже не в том, что его продолжали трепать прокуратура и милиция, вызывая через день.
На первое ему было наплевать… почти. А от второго он как-нибудь отделается, потому что не было у правоохранительных органов на него ничего.