– Вень, ты меня сегодня пугаешь своими лирическими отступлениями, – сказала она.
– А это не отступление, Леночка Петровна. Это дополнение или скорее уточнение по теме. Убитая соседка Котовой именно так охарактеризовала соперничество двух подруг, Марты Клименко и Яны Котовой. Валентина заявила, что Яна увела этого гражданина, – Трофимов кивнул на Долгова, – у Марты, потому что у Яны сиськи оказались больше, – Веня гоготнул. Долгов снова вскочил.
– Я попросил бы вас не высказываться в подобной манере в отношении моей… Погодите, вы сказали убитая? В каком смысле? – Долгов сел и ошарашенно уставился на Трофимова.
– В прямом. Что вы делали девятнадцатого марта с пятнадцати до семнадцати часов?
В комнате повисла тишина.
– Пил, – сообщил Долгов. – В смысле, я был в морге на опознании.
– Около пятнадцати часов вы оттуда уехали, – делала пометки в протоколе Зотова. – Что вы делали потом? Куда поехали?
– К матери Яны.
– Во сколько приехали к матери Котовой?
– Честно? Понятия не имею. Может, к пяти.
– Два часа добирались?
– Хорошо, что два. Мог и три добираться. Сами знаете, какие пробки. Приехал, а она того, в коридоре в отключке. «Скорую» вызвал, в больницу с ней поехал, ее в реанимацию положили, а туда не пускают. И я с чистой совестью поехал домой и надрался. И никак что-то не могу себя в руки взять, – Долгов вздохнул. – Померла она, к слову, сегодня ночью. Сегодня с утра звонили, сообщили из больницы. Я координаты свои давал. Теперь мне двойные похороны придется организовывать. Похороню Янку с матерью, она всю жизнь мечтала быть с ней рядом. Вот и воссоединятся. А почему вы про девятнадцатое марта спрашиваете? Яну же убили в ночь на восемнадцатое!
– Потому что Семеренко вам звонила перед смертью и вы были последним, кто с ней разговаривал, – пояснила Зотова. – Зачем?
– Соболезнования выразить хотела, – хмуро сказал Долгов. – Вернее, Валя мне позвонила, чтобы под предлогом соболезнований разузнать подробности смерти Яны, что и как. Я вам, кажется, уже говорил, что Валечка любит совать свой длинный нос туда, куда не просят. Я сдуру ей телефон свой оставил. Попросил перезвонить мне, если Яна на квартире объявится.
– То есть вы утверждаете, что в квартире Семеренко вы не были девятнадцатого марта после трех часов дня?
– А что мне там делать? Для чего мне к ней ехать? – огрызнулся Евгений.
– Ну, может быть, чтобы дать девушке прикурить? – сказала Зотова.
– Зачем мне ей прикурить давать? Валя дура, конечно, беспробудная, но ничего плохого мне не делала, – сказал Долгов, восприняв слова Зотовой буквально.
– А раньше вы были у нее в гостях?
– Издеваетесь? Я вообще старался с Валюшей не контактировать по возможности. Она меня бесила.
– Тогда откуда в квартире Семеренко ваши отпечатки пальцев и спички из вашей конторы?
Долгов ошарашенно уставился на Зотову.
– Какие спички?
Рыжов вынул из кармана коробок в пластиковом пакете, изъятый из квартиры Семеренко, и показал бизнесмену.
– А, вот вы почему про прикурить… – Евгений хохотнул и вновь стал серьезным. – Спички да, моей конторы. Уникальный образец непрофессионализма. Мы эти спички…
– Мы в курсе, – перебил его Трофимов.
– Ясно. Вспомнил. Я действительно заходил в квартиру Вали, но не после трех, а около десяти утра. Она меня отловила у двери Яны, когда я пришел к ней. Я звонил Яне, но не мог дозвониться, поэтому приехал. Валя затащила меня к себе. Сказала, что знает, где Яна. Начала названивать ее матери. Наверное, спички я там обронил.
– Не получается, Долгов. Спички появились у Семеренко после двух часов, незадолго до ее смерти. Вы вернулись, да? Что Семеренко от вас хотела? Зачем звонила?
– Прикурить, – гоготнул Долгов, достал сигареты и закурил. Руки его мелко дрожали, но не от пьянки, а от волнения. Почему? Потому что боялся, что вскроется правда о том, что он привез соседке Яны наркоту? Или потому, что он убил Семеренко? И почему Яна обратилась за этим делом к нему? Елена Петровна терялась в догадках. Ясно было одно: если Долгов привез наркотик Семеренко по ее просьбе, просьба была вовсе не дружеской. Семеренко его шантажировала чем-то. А если он привез наркотик по собственной инициативе, значит, прекрасно знал, что Валентина – наркоманка, и отношения их выходили за рамки случайных встреч на лестничной клетке. Был еще один вариант: наркоту соседке Котовой привез не Долгов и убил ее не он, но он там был незадолго до смерти танцовщицы и сейчас, проанализировав ситуацию, понял, что его визит к Семеренко во второй половине дня скрыть от следствия не получится, поэтому и не стал отпираться.
Глава 13 ИДЕАЛЬНАЯ ЖЕНА
Екатерина Долгова, в девичестве Шнайдер, оказалась совсем не такой, как представляла себе Зотова. Высокая и худая брюнетка с короткой стрижкой, ухоженная, аристократичная. Она вошла в кабинет с таким достоинством, что представить ее в образе истеричной бабы было невозможно. Трофимов тоже был явно ошарашен, он так неприлично удивленно пялился на Долгову, что Зотова многозначительно на него посмотрела.
Веня накорябал что-то в блокноте, вырвал листок, положил перед Зотовой и сел на подоконник. Елена Петровна взглянула на писульки Трофимова и ничего не поняла. На листе было написано: «Тропиче». Лишь когда Екатерина Долгова села и положила свои холеные руки на колени, Зотова поняла, что Веня имел в виду: на пальце у бывшей жены Долгова поблескивало золотое кольцо с редким колумбийским изумрудом «Тропиче», напоминающим колесо. Именно такое кольцо, по показаниям соседки Яны Котовой, Валентины Семеренко, убитая отдала некой скандальной женщине, которая являлась к ней незадолго до смерти. Свидетельница уверяла, что дама явилась к Котовой с требованием вернуть долг. Яна Котова не могла отдать долг деньгами, поэтому расплатилась с кредиторшей дорогим кольцом. Если к убитой являлась бывшая жена Долгова, то выходит, Яна Котова и у нее деньги занимала? А та с какой радости-то дала? Зотова была в недоумении. Екатерина Долгова могла дать Яне Котовой только в глаз, но никак не денег. Или могла?
Может быть, Долгов подарил любовнице эксклюзивные украшения своей жены? Реакция Долговой в таком случае понятна: она явилась к любовнице за своей личной вещью и потребовала ее назад.
Зотова решила не тянуть, а сразу перейти к делу.
– Мы вас вызвали по делу об убийстве Яны Котовой. Ее тело было найдено девятнадцатого марта утром в Москве-реке в районе Воробьевых гор. Смерть Котовой наступила вечером восемнадцатого марта.
Долгова чуть заметно кивнула, но понять, о чем она думает, было невозможно. Ее лицо не выражало никаких эмоций – радости, сожаления, испуга. Лишь глаза потемнели и дрогнули длинные пальцы, унизанные кольцами, которые она аккуратно положила на колени.
Одета она была скромно, но с большим вкусом и дорого – в брючный костюм бутылочного цвета, который необыкновенно шел к ее зелено-серым глазам. Косметикой Екатерина пользовалась настолько умело, что создавалось ощущение естественной красоты. Впрочем, красавицей Екатерину Долгову назвать было сложно. Она была из породы женщин, которые умеют себя преподнести. Шанель в свое время говорила, что если женщина не научилась быть привлекательной к тридцати, значит, она не женщина. Долгова была женщиной. Ее внешность была результатом кропотливого и упорного труда.
– Мне Марина звонила, секретарь Долгова. Она поделилась со мной этой новостью. – Голос у нее оказался низким и нервным. Он словно цеплялся за что-то на выходе. Ее глаза цепко ловили взгляд Елены Петровны, пытаясь найти в них ответ.
– Вы дружите?
– Дружбой это сложно назвать, – пожала плечами Екатерина. – Мы с ней просто в хороших отношениях остались после раздела фирмы. Мариночка – преданный и благодарный человечек. Я ее в свое время очень поддержала… Она у меня уборщицей сначала работала.
– Секретарь Долгова была у вас уборщицей? – удивился Трофимов.
– Не совсем уборщицей, помощницей по хозяйству. Типичная история. Марина приехала в Москву в вуз поступать и провалилась. Я ее на лестнице подобрала. Марина комнату в нашем подъезде снимала у одной тетки. Та за неуплату ее вышвырнула на улицу. Идти ей было некуда, она и рыдала на лестнице. А я смотрю – девочка хорошая, на незабудку похожа. Жалко стало. Предложила помощницей по хозяйству пойти ко мне. Три месяца она у меня жила и помогала по дому за жилье и некоторую плату. Потом я ее пристроила на курсы секретарей-референтов, на работу в нашу семейную фирму и оплатила на полгода комнату. Дальше Марина сама прекрасно справилась. Иногда человеку надо дать просто небольшой шанс, – Екатерина замолчала на некоторое время, глядя то на Трофимова, то на Елену Петровну. – Надеюсь, это не Долгов Яну убил?
– А у вас есть основания подозревать вашего бывшего мужа в смерти Котовой? – спросила Елена Петровна.
– А у вас есть основания подозревать вашего бывшего мужа в смерти Котовой? – спросила Елена Петровна.
– Основания… Нет у меня оснований, это только предположение. Такие женщины, как Яна, будят в мужчинах первобытные инстинкты. Они делают мужчин животными. Как только Женя спутался с этой странной девкой, то стал неадекватным. Так что я не удивлюсь такому раскладу, если окажется, что Женя не совладал с собой в определенный момент. Яна сделала Женю больным и зависимым. Поверьте, я знаю Женю со школьной скамьи. Он был совсем другим. Я пыталась вытащить его из бездны, образумить, но не вышло. Его засосало в трясину.
– Вы любили Долгова?
Катя дернулась. Зотова явно задела больную тему.
– Какое это теперь имеет отношение, любила – не любила! – вспыхнула Екатерина. – У меня была прекрасная семья, которую я строила по кирпичикам больше двадцати лет. У нас с Женей все было хорошо, рос сын. Мой дом всегда был открыт для друзей и партнеров Жени. Я устраивала тематические вечера, изысканные ужины. К нам обожали ходить гости, все праздника по традиции справлялись у нас, меня любили его партнеры, друзья и жены друзей. Вдруг появилась эта женщина и начала рушить то, что я с такой любовью выстраивала всю свою жизнь.
– Мне очень жаль, – с сочувствием сказала Елена Петровна. Это было искреннее чувство.
– А мне как жаль… – с сарказмом заметила Долгова и сказала чуть тише: – Это так несправедливо. Понимаете… – Екатерина посмотрела на Зотову, словно ища у нее поддержки. – Понимаете, мои родители жили как кошка с собакой… Мама постоянно пыталась что-то доказать отцу, переиграть его, вечно придиралась к нему из-за мелочей. Например, отец любил залезть в кастрюлю и хлебать оттуда суп половником, зубную пасту выдавливал начиная с середины, поливал себя одеколоном сильно, шампунь никогда не закрывал. Ну знаете, мелочи такие, привычки, от которых невозможно избавиться, но они безумно почему-то раздражают партнеров. И каждый раз из-за этих мелочей вспыхивали дикие скандалы. Мама кричала, что отец над ней издевается, что нарочно так делает. Отец злился, что мама к нему придирается. Я сходила с ума от этого. Я не понимала, как можно портить жизнь друг другу из-за какого-то тюбика зубной пасты. Из-за меня родители тоже постоянно ссорились. У мамы был свой взгляд на воспитание, у отца – свой. Папа считал, что мама неправильно меня воспитывает, слишком давит. Мама кричала, что я ленивая и бестолковая, что мне нужен кнут, иначе я не стану человеком. Мама не хотела, чтобы я так же бездарно провела жизнь, как она, сидя дома с кастрюлями. Ее жизнь действительно не сложилась. Мама у меня закончила археологический, мечтала в экспедиции ходить, прикасаться к истории, наукой заниматься. Конечно, когда она вышла замуж и родила сына, ей не до экспедиций было, и все ее наполеоновские планы о карьере осталось только мечтами.
– У вас есть брат?
– Да, старший брат Арсений. Он живет в Германии много лет. Так вот, после рождения Арсюши мама сначала ушла с головой в материнство, но ей это быстро надоело. Она всю жизнь пыталась вернуться в науку, работала в каких-то архивах и музеях. Мечтала поступить в аспирантуру, даже документы подала, но снова забеременела, мной… Хотела сделать аборт – отец не позволил. Он очень хотел второго ребенка. Я родилась, но, кажется, с пеленок знала, кожей чувствовала, что была маме не нужна. И всю свою нереализованность она обрушила на меня. Она была со мной очень строга. Отец пытался маму образумить, уверял, что девочку нельзя воспитывать кнутом, ей нужны ласка и любовь, потому что главное предназначение женщины – это семья и материнство. А мама приходила от этого заявления в бешенство. Лишь спустя годы я поняла, что мама была несчастной женщиной. Она не любила папу, семья и дети ей были в тягость. Но разве это повод превращать жизнь ребенка в ад?
Катя замолчала, ушла глубоко в себя, опустила глаза и принялась сосредоточенно рассматривать свои руки.
– Мы с Женей дружили с пятого класса. Он таскал мой портфель, провожал до дома, защищал. Нас все дразнили женихом с невестой. Мы в это поверили. Мне было приятно, что у меня есть постоянный парень, и я была уверена, что влюблена в Женю. Мне было пятнадцать лет, когда я разрешила Жене к себе прикоснуться. Это даже любовью назвать было сложно. Мы просто провели эксперимент, изучили, так сказать, физиологию друг друга, в результате я сразу забеременела. Мне было так страшно. Женя тоже испугался. Мы не знали, что делать. В итоге я молчала до последнего, мама первая заметила мой округлившийся живот и неестественную бледность. Аборт делать было уже поздно. Мать меня избила сильно, а разъяренный отец навешал пендюлей Женьке, который храбро явился просить моей руки, – Екатерина грустно рассмеялась. – Потом родители отправились к матери Жени, чтобы решать проблему. У Женьки отец погиб, когда он маленький был, на машине разбился. Женя с матерью рос. Тетка она была крутая, занимала партийный пост, я ее боялась, как огня. Думала, что моих родителей даже на порог не пустит. А все вышло иначе. Она Жене сказала, что он мужик и обязан жениться на мне, раз дел наворотил. Дескать, у ребенка должен быть отец, и молодая мать не должна одна позор и воз проблем на себе нести. А дальше – как жизнь сложится. Разводом, дескать, в наше время никого не удивишь. Женькина мама все устроила, нас тихонько расписали, и мы стали законными мужем и женой. А потом я стала матерью, в шестнадцать лет. Мне было очень тяжело. Я даже представить себе не могла, что такое ребенок. Это оказалось тяжело не только физически, это морально. Арсюшка не спал по ночам, я вставала к малышу, ходила вся зеленая. А подруги по-прежнему бегали на свиданья, беззаботно ходили на дискотеки, готовились к поступлению в институт и постепенно начали меня игнорировать, даже избегать. Их бесили мои разговоры про малыша, а мне надо было с кем-то делиться своими счастьем и несчастьем. Я почувствовала себя совершенно одинокой. В то же время мне казались глупыми их разговоры про какую-то ерунду, мальчиков, свиданки, кто как на кого посмотрел, кто кого куда пригласил, кто что сказал волнительное, поцелуйчики в подворотнях. Я повзрослела. Из школы меня, конечно, выперли. Выдали только аттестат о незаконченном среднем образовании. О «вышке» пришлось забыть. Я строила наполеоновские планы, как моя мама, поступить в техникум, а потом в вуз, но возможности у меня такой не было. Моя мама не приняла внука, отказалась помогать, а отец вкалывал как проклятый и просто физически не мог. Спасибо, что деньгами помогал. Я ни в чем не нуждалась.
Жили мы у Жени, его мама продолжала активно строить коммунизм, вела общественную работу, дома появлялась поздно вечером и падала. Я одна занималась малышом.
– А Долгов? Помогал? – спросила Елена Петровна.
Екатерина усмехнулась.
– Он старался первые две недели. Жизнь у Жени после рождения сына почти не поменялась, как у многих мужчин в нашей стране, причем независимо от возраста. Его мама строго настояла на том, чтобы он продолжил обучение и полностью сосредоточился на учебе. Она говорила, что мужик должен быть образован, чтобы потом сделать карьеру и добиться в жизни больших результатов. Женя окончил школу и поступил в МГУ на химико-технологический факультет. Замечу, что поступил он сам, без помощи влиятельной матери. Ангелина Семеновна, мать Женьки, была очень принципиальным человеком. Правда, первое время Женя протестовал, хотел работать после школы пойти, чтобы семью обеспечивать. Я его сама отговорила. Боялась, что он в армию загремит, и тогда мне одной с ребенком совсем станет худо. Рядом с ним я чувствовала себя спокойно, у меня был муж, у моего ребенка был отец.
Студенческая жизнь Женю зятянула. Он приходил домой поддатый, с друзьями куда-то шастал все время, от него пахло женскими духами. У меня до сих пор аллергия на запах дешевых духов. Я помалкивала в тряпочу, надеялась, что он перебесится. Так и случилось. Женька взялся за ум, начал учиться. Данилку начал наконец воспринимать. Ему понравилось изображать из себя отца, и он чему-то там сына учил. Я радовалась.
Началась перестройка, Женькину маму сняли с должности, она вышла на пенсию и стала помогать мне с ребенком. Мой отец и брат занялись бизнесом. Арсений каким-то образом ухитрился заработать много денег, провернув какую-то темную сделку. Сами знаете, время такое было, когда деньги делались буквально из воздуха. А отец был неплохим управленцем и в экономике сек. Бизнес пошел в гору, и вскоре мы стали обеспеченными людьми. Отец купил нам с Женей двухкомнатную кооперативную квартиру. Я ее обустроила по своему вкусу, я была так счастлива! У меня была семья, собственное гнездышко, любимые сын и муж. И тогда я, наверное, впервые почувствовала себя женой. И мне захотелось счастье это сохранить. Я дала себе слово, что моя семья должна быть идеальной. В ней не будет места глупым скандалам. Разве это сложно – закрыть шампунь и убрать носки ради мира в семье, ради спокойствия. И я постаралась быть идеальной женой для Жени. Никогда не скандалила, растила ребенка, занималась домом, вела хозяйство, готовила Жене изысканные блюда, ухаживала за ним, всегда встречала его при параде, никогда не спорила и не замечала измен.