Д. Ж. (подойдя к окну). Ну разве это толпа… Толпа еще соберется. (Скучно.) Мои любимые! Мои прекрасные! Я, как полководец, собравший ветеранов… „Прощайте, вы, пернатые войска…“
Лепорелло. Надо бежать. Пока не поздно! Скандал на мази, я чувствую!
Д. Ж. Я не могу бежать, Лепорелло, ты знаешь. У нас здесь осталось главное…
Лепорелло. Вы о чем, сударь?
Д. Ж. Не притворяйся, мерзавец! Ты понял.
Лепорелло (торопливо). Я ничего не понял! Вы послали меня к маркизе де Тариф! Все! Я иду! Адью!
Д. Ж. (дрожащим голосом, указывая на портрет, прикрытый холстом). И все-таки, Лепорелло, кто там?
Прыжком он бросается к холсту. Лепорелло тоже прыжком, ловя последнее мгновение, прикрывает ему дорогу. Они борются.
Лепорелло. Это не она!.. Клянусь!., д. ж. (истошно). Уйди, убью мерзавца!
Отшвыривает Лепорелло, сбрасывает покрывало с портрета.
О, боги! Елена! Я так и знал!
Лепорелло. Это… Елена?! Ха-ха-ха!
Д. Ж. Прекрасная Елена…
Лепорелло. Это Прекрасная?! Хо-хо-хо! Да это же наша сотрудница! Ой, надорву животик! Елена?! (Кричит.) Я перепутал! Вы — не Дон Жуан! Вы — Дон Кихот! Вам Санчу Пайсу нужно!
Д. Ж. (разглядывая портрет). А я давно постиг тайну Дон Кихота. Сервантес говорил, что записал книжку со слов безумца в смирительной рубашке по имени Дон Кихот. А это не был безумец, это был, как и я, рыцарь, явившийся в мир через сотни лет после своих подвигов и узнавший в посудомойке свою Дульсинею. (Кричит.) Елена! Ее носик! Как это было пленительно — увидеть среди идиотски правильных греческих носов вот этот легкомысленный, будто подмигивающий солнцу носик! Ты узнал этот носик? (Замахнулся.)
Лепорелло. Узнал, узнал.
Д. Ж. А стан? Этакая девочка-рюмочка… Ну, стан ты хотя бы…
Лепорелло. Узнал… узнал.
Д. Ж. Решено! Немедля! Я пишу ей письмо, а ты отнесешь. (Пытаясь прийти в экстаз.) Неужели она будет моею? Всю жизнь! Это божество!
Лепорелло (отойдя на безопасное расстояние). Нет, сударь…
Д. Ж. Не понял?
Лепорелло. Я не могу отнести ей ваше письмо… То есть могу, отчего не отнести, и отнес бы! Но посудите сами. Ну, в прошлые времена — слуга принес письмо. Это было ежу понятно. А сейчас — припрусь я, и она подумает, что вы дебил, инвалид. Подумайте о впечатлении!
Д. Ж. Но иначе нельзя.
Лепорелло. Почему, поинтересуюсь.
Д. Ж. Видишь ли, я сам постиг это только в тысяча шестьсот шестьдесят третьем году в Париже. (Продолжает писать.) Ты помнишь, у меня был приятель — Шарль Лебрэн, ну, первый живописец короля…
Лепорелло. Ну, еще вы соблазнили его сестру, а он меня бил палкой…
Д. Ж. Разве?.. Очаровательный был человек. И какие прелестные картины писал про любовь, каким успехом они пользовались у женщин! И вот однажды мне пришла в голову гениальная мысль: я пошел к этому Лебрэну и попросил открыть, как он достигает на лицах мужчин того выражения любви, которое столь пленяет милых дам. За десять луидоров он открыл мне. Оказалось, Лепорелло, прежде всего надо обратить внимание на глаза. Глаза влюбленного должны быть умеренно раскрыты, белок при этом яркий и блестящий, зрачок все время неотрывно смотрит в сторону предмета страсти. Все остальные черты сладкие от дыхания почтительной любви: рот приоткрыт немного, губы — влажные от нежных паров любви, поднимающихся от сердца… (Все это он изображает на лице.) Ну, как?
Лепорелло. Прелесть!
Д. Ж. Можно устоять?
Лепорелло. Ни за что.
Д. Ж. Но чтобы изобразить такое, мне надо привыкнуть к предмету страсти. Но ты же помнишь, в первое время я всегда изнемогаю от любви: я горю! И когда я вижу ее — страсть захлестывает, лицо сведено судорогой, глаза пылают, рот горит, зрачок блуждает… а она — что? Пугается! И поэтому в первое время я могу лишь прохаживаться в сторонке, постепенно привыкая. И оттого я вынужден из века в век посылать сначала тебя! И оттого я не могу без тебя!.. Но вскоре страсть гаснет — и я уже легко могу изобразить на лице то выражение нежной любви, которое так ценил живописец Шарль Лебрэн. (.Протягивает Лепорелло письмо.) Получив письмо, она никогда не скажет: „Ах, какое умное письмо он мне написал“, но всегда отметит умиленно: „Он написал мне целых десять страниц“.
Лепорелло. Нет! Нет! Я не могу идти! Все равно не могу! (Отскакивая.) Не бейте! Умоляю!.. Я объясню! Я все объясню! Я мог бы пойти! Отчего ж не пойти! Но я не могу… потому что… потому что… только стойте там… (Кричит.) Она занята! В ее сердце другой!
Д. Ж. Ну?
Молчание.
Как — это довод?! Безмозглый тупица! (Он гонится за Лепорелло.) Три тысячи лет он изучает женщин бок о бок со мною — и ничего не запомнил! Только одни побои! (Схватил его.) Женское сердце?..
Лепорелло (торопливо). Сейчас там один, а через час…
Д. Ж. (вопит). Нет!
Лепорелло. Через полчаса!..
Д. Ж. Нет!
Лепорелло. Через минуту там другой!
Д. Ж. Как пошло высказано. Сразу видно — лакей. Насколько благороднее сказал поэт: „Но для женщины прошлого нет: разлюбила — и стал ей чужой…“ Ты еще не ушел?
Лепорелло. Уйду! Отчего ж не уйти!.. Но сначала я все-таки скажу… Она — замужем!..
Д. Ж. Ну…
Молчание.
Как… это довод?! Мерзавец! (Схватил за глотку.) А что такое муж для Дон Жуана?
Лепорелло. Вы задушите. (Хрипит.) Это попутный ветер!
Д. Ж. Он заставляет нестись безрассудно и только вперед! О паруса кораблей! Ну ладно, иди!
Лепорелло. Но… но… вы не надписали письмо!
Д. Ж. Действительно… А как зовут Прекрасную Елену в этом веке?
Лепорелло. Анна.
Д. Ж. Итак, „Анне от Д. Ж.“. В пятнадцатом веке ее тоже звали Анной, и в тринадцатом — тоже. А в Риме ее звали Юлия-младшая… в девятом веке — Изабель! Как сладостны ее имена! „Дай ей имя, обильное гласными, прекрасное для уст мужчины“.
Лепорелло. Нет, сударь, я не пойду, я не могу идти! (Убегает.) Я не могу идти! Ради вас! Не убивайте, выслушайте! (Скороговоркой.) Вы — легкомысленный! И вы забыли, что это роковая женщина! Вы всегда в нее влюблялись, а потом приходил Командор, и тю-тю — вы летели, в звезды врезываясь! А мне надоело! Я устал расставаться с вами! Я устал от ваших смертей!.. Нет, ради вас я не понесу письмо!
Д. Ж. А ты затронул тайну. (Задумался.) Устами дурака… (Медленно.) … А может быть, разгадка? (Бормочет.) Может быть, вся тайна здесь и скрыта? (Жест на портрет.) Каково предназначенье пчелы? Отвечай, сукин сын!
Лепорелло. Я так думаю — опылять цветы.
Д. Ж. Любить цветы, идиот! А дождь к чему?
Лепорелло. Я так считаю: поливать — поля, деревья, асфальт…
Д. Ж. Ласкать поля и деревья. Ты уже понял? Всему свое предназначенье. Дон Жуан должен порождать любовь, иначе эти прелестные создания просто завянут. Дай ей все, Лепорелло, но если у нее не было в жизни страсти — пусть самой гадкой, пусть самой несчастной, но страсти, — она не жила! И я шел по свету тысячи лет, раздаривая эту страсть, пока не встречал на пути ее (жест на портрет) — Елену… Изабель… Анну… и тогда все рушилось… и я влюблялся! И мое сердце уже не могло вместить то огромное шоссе, где по строгой разметке бредут толпы. Оно становилось костром. Но может ли пчела принадлежать одному цветку, а дождь одному полю? Нонсенс! Чепуха! Влюбленный Дон Жуан не нужен природе, и потому приходит Командор! Какая простая мысль!
Лепорелло. Замечательная мысль, сударь!
Д. Ж. А что, если избежать пламени?
Лепорелло. Вот я о том-то и твержу!
Д. Ж. А что, если не влюбляться в Анну?.. А попросту соблазнить ее, как маркизу де Тариф, а затем бросить этак холодно, по-донжуански? Что будет в результате? Я останусь Дон Жуаном? И у природы нет ко мне претензий? Итак, „соблазнить и не влюбиться“ — вот весь эксперимент! Неси письмо!
Лепорелло. Но, сударь, три тысячи лет вы в нее влюблялись.
Д. Ж. Болван — мне сорок пять, в конце концов. (Горько.) В сорок пять не влюбиться — это просто.
Лепорелло. Сударь, вы все время твердите слово „природа“.
Д. Ж. Это естественно, я атеист.
Лепорелло. Как?.. После вашего прибытия оттуда? (Жест наверх.)
Д. Ж. Ну, это так понятно с точки зрения геометрии! А я люблю геометрию!.. Ты кончишь мне заговаривать зубы? (Орет.) Ты отнесешь письмо?
Лепорелло. Нет! (Падает на колени.) Нет! Я не могу! Убейте меня, но… не могу! Потому что… тоже… предназначенье…
Д. Ж. Что?!
Лепорелло (ползая в ногах). Да! И у меня предназначенье! Не вы один… Не убивайте… Я объясню! Когда-то… еще в Трое… я был вашим рабом. И мне казалось, что счастье — в свободе! Ах, как я ее жаждал. Но как-то вы соизволили умереть в очередной раз, и мне дали свободу. И что же оказалось? Став свободным, я должен был сам заботиться о себе. А что я умел? Только служить! И я стал служить одному, чтобы быть сытым… другому — чтобы быть одетым… И вместо одного хозяина у меня оказалось их тьма! И тогда я познал себя! Свое предназначенье! Быть слугою! И с тех пор я уже заботился только об одном: чтобы во все времена у меня был хозяин. Что я без хозяина? „Если Бога нет, то какой же я штабс-капитан“, как сказал Достоевский. Вас не было двести лет, и естественно… (Замолчал.)
Д. Ж. (трагически). Так!.. И кто же твой хозяин?
Лепорелло (застенчиво). Иван Иваныч.
Д. Ж. Кто?
Лепорелло (совсем смутившись). Он заведует кустом наших фотографий. Но и это еще не все, сударь. Я лично сосватал ему… ну… ну, вашу… Елену, то бишь Анну… Она у нас приемщицей была до Деборы Савватеевны. Ну откуда я знал, что вы воскреситесь?
Д. Ж. Значит, Командора в этом веке звать Иваном Ивановичем?
Лепорелло (с достоинством). Я отказываюсь понимать вашу иронию! Он заведует кустом! Я хотел вам это все сразу открыть! Но вы предавались воспоминаниям! Вы слушали, как всегда, только себя!.. Надеюсь, не надо пояснять, почему я не могу нести любовное письмо к жене своего хозяина?
Д. Ж. Как интересно, значит, ты тоже экспериментатор: ты решил в этом веке служить сразу обоим: и Дон Жуану, и Командору.
Лепорелло (строго). Ивану Иванычу.
Д. Ж. Какой ты умный, Лепорелло, однако.
Дон Жуан подходит к нему и протягивает ему руку. Лепорелло с чувством ее пожимает. И тогда Дон Жуан молча притягивает его к себе и начинает бить сосредоточенно и страшно. Стоны Лепорелло ужасны.
Лепорелло. Ой, больно… ой, не надо!
Д. Ж. Нет, это еще только твой жир почувствовал, а вот косточки в самой глубине… (Продолжает бить.)
Лепорелло (избитый, поднимаясь с пола, стирает кровь со счастливой улыбкой). Сударь, вот теперь я узнал вас. Хозяин! Вернулся!
Д. Ж. А насчет…
Лепорелло. Что вы! Есть одно солнце на небе! И только настоящий хозяин может так тебе врезать!
Оплеуха.
О!
Д. Ж. Для профилактики.
Лепорелло. Вот именно! А этого чертова Командора мы в гробу видали в белых тапочках! (Распаляясь.) Охламон! Заграбастать Прекрасную Анну! Не по чину берет! Выродок! Несу письмо! (Подпрыгнул.) Уж когда я служу… (Вопит.) Люблю служить! (Услужливо.) Но обычно с письмом вы всегда посылали цветы.
Но Дон Жуан не слышит его. Он стоит, постепенно погружаясь в свою страшную задумчивость, и выражение горя и добра снова на его лице. В тишине за окном становится слышен гам, гул голосов.
(Бросаясь к окну, грозно.) Что за шум, когда хозяин мыслит? (Замеру окна.) Там — тысячи! Боже мой!
Д. Ж. (вяло). Пришли…
Лепорелло. Сударь, улица запружена! Милиция! Мы погибли!
Рев сирены.
Д. Ж. (бормочет). Как я старался себя завести… А все равно… Скучно… видимо, возраст, сорок семь уже все-таки.
Лепорелло (заорал). Вы что стоите, сударь?
Д. Ж. Прекрати визжать.
Раздаются глухие удары в дверь и крики: „Откройте, откройте немедленно!“
Лепорелло. Все! Не уйти! Хана!
Д. Ж. Старый козел! Мы никогда не уходили в дверь в присутствии женщины! Подбери свой живот и… (Он распахивает окно.)
Лепорелло (в ужасе). Как?!
Д. Ж. (выталкивая его в окно). Вперед! По крышам! И только посмей мне разбиться! С таким письмом!
Лепорелло (лезет на крышу). А деньги на цветы?
Д. Ж. Болван! Цветы у нее! Стоят на столе! Я послал ей мысленно сто шестьдесят роз!
Лепорелло (уже с крыши). Как… вы остаетесь?
Д. Ж. (глядит вниз с любовью и нежностью). Увидеть их всех…
Удары в дверь. Под мощными ударами дверь распахивается, и вбегает человек.
Человек. Попрошу документы.
Д. Ж. (не оборачиваясь, глядя в окно). Нету.
Человек. То есть… как?
Д. Ж. Потерял, пока летел. Ветром унесло. Душа ведь нараспашку.
Человек (ласково). А чем здесь заниматься изволите?
Д. Ж. Двойное фото: я молодой, веселый, здороваюсь с собой — пожилым и печальным и пальцем себе грожу, а вы мне мешаете!.. Некорректно. Ну, я пошел.
Человек (усмехаясь). Не понял.
Д. Ж. А чего же тут не понимать. Я ведь русским языком говорю. (Рявкнул.) Ушел я. (И Дон Жуан, раздвинув стену, исчезает.)
Человек бросается за ним, судорожно шарит по стене и вытирает пот со лба.
В квартире Командора. Осторожно входит Лепорелло. Он снял туфли и проходит в носках, чтобы не испачкать пола.
Лепорелло. Побеспокоить позволите?
Командор (мрачно). Сам пришел? Ну, рассказывай, бедолага.
Лепорелло (развалясь в кресле). Не понял? О чем?
Командор. Ну и нахал ты, папочка! Мало того что безобразие учинил — меня вон в главк вызывают. (Глотает валидол.)
Лепорелло. Опять ничегошеньки не понимаю. О каком безобразии речь?
Командор (даже поперхнулся). Да ты… (Еще проглотил валидол.) Сегодня в пятнадцать пятнадцать около вашей фотографии толпилась очередь. По протоколу в очереди стояло сто двадцать тысяч двести восемь клиенток.
Лепорелло. Ах… ах…
Командор. А в это время, несмотря на рабочий час, на дверях красовался замок! Замок, Леппо Карлович, — в пятнадцать пятнадцать!.. А сто двадцать тысяч клиенток стояли за фотами! Транспорт остановился, милицию вызывали!
Лепорелло. Так вы об этом? (Совсем легко.) Но это все не так: злые языки, Иван Иваныч.
Командор (глотает таблетку). А как?! Как было?! Второй валидол — умру я с тобою!
Лепорелло. Ну, во-первых, фота была закрыта потому, что в главке совещание по багету устроили, а сто двадцать тысяч двести восемь женщин стояли совсем не к нам!
Командор. А куда же?!
Лепорелло. Не выяснено: сами не помнят. Женщины — что с них взять! Твердят, будто дома сидели, обед готовили и вдруг — будто ветром их сдунуло.
Командор. Чем?
Лепорелло. Ветром… А после ветра им сразу показалось, что они в Севилье…
Командор. Где?!
Лепорелло. Вот и я тоже спросил: „Где?“ — „В Севилье“, — говорят! А некоторые, страшно сказать, про Рим упомянули… А другие — про Трою какую-то… Ужас! Ну а потом все вместе они такое загнули — про Дон Жуана!
Командор. Про кого?
Лепорелло. Про Дон Жуана… Ну, дежурный старшина только за голову схватился: протокол в корзину, всех отпустил, а сам быстрее на бюллетень и в дурдом слег.
Командор. Третий валидол глотаю… Ты мне русским языком скажи: что они тебе в жалобную книгу записали?
Лепорелло. Не пойму я вас. Я про Дон Жуана толкую, а вы мне про жалобную книгу… Чепуха какая-то! Чиста у меня жалобная книга, как белые ручки вашей супруги, раскрасавицы Анны… Как ее здоровье, поинтересуюсь?
Командор. Значит, выкрутился, прохвост?
Лепорелло (мрачно). А прохвоста, Иван Иваныч, отметаю.
Командор. Да что с тобой сегодня, Карлыч?
Лепорелло. А вы мне не тыкайте. И вообще, я вас о здоровье раскрасавицы спросил, а вы мне опять не ответили! Некорректно!
И вот тут из другой комнаты раздался голос Анны.
Голос Анны. Боже мой! Какая прелесть! Откуда? (И появилась Анна с букетом роз.) Ванюша, это ты?! (Протягивае трозы.)
Командор. Что… я?..
Анна. Ну, розы, вся комната моя в розах!
Командор, проглотив таблетку валидола, молча рванулся в соседнюю комнату.