Коренга почувствовал, что краснеет.
– А тебе почём мечты мои знать?
Эория расхохоталась.
– Ты ещё спросил бы, откуда мне знать, что твоему Торону есть хочется. Вы же с ним одинаковые. Даже если захотите, ничего скрыть не сумеете. – Поразмыслила и тихо добавила: – И отец мой такой же.
Частица огня плыла впереди над горами. Сумерки постепенно затопили равнину, поползли вверх по склонам, гася пылающие скалы, но крылья летучего короба ещё долго продолжали рдеть в вышине.
ГЛАВА 60 Причина для задумчивости
Эория могла насмешничать сколько угодно, она сама не могла скрыть, до чего ей не терпелось увидеть знаменитые таинства Ирезея. Что до Коренги, в эту ночь его не беспокоили призрачные караваны из прошлого. Не оттого, что они оставили старую дорогу, просто молодой венн до самого рассвета так и не сумел сомкнуть глаз.
Луна ещё сохраняла яркость и полноту, и, лёжа с открытыми глазами, Коренга вдруг увидел, как серебряный лик светила пересекла неторопливая тень.
«Симураны!..» – ударило Коренгу. Он рывком приподнялся на полсти и стал смотреть, но это оказался не симуран. Над их стоянкой ходила беззвучными кругами огромная морская птица. То, что птица была морской, Коренга понял по крыльям, далеко превосходившим размах его рук. Он никогда прежде не видел таких птиц, ни в море, ни подавно над берегом. Она напоминала очень крупную чайку, но лишь отчасти. К тому же где чайки, там вечно драка и крик, а это существо скользило в ночном воздухе молча, почти не шевеля крыльями. Коренга стал следить, как умело отыскивало оно воздушные потоки над лесом, пустошью и ближним болотом, как спокойно опускалось к самой земле, зная, что струящиеся рядом незримые течения вовремя подхватят его и вознесут к самой луне – и всё это без видимого усилия, без взмахов и хлопанья крыльев…
Эту птицу легко было представить себе парящей над океаном что в бурю, что при полном затишье, когда никнут и обвисают паруса кораблей. Какая надобность привела морского летуна так далеко на недружественную сушу, где для него не было корма и где, случись что, он вряд ли сумел бы снова взлететь?.. Коренга чуть не разбудил Эорию, чтобы показать ей молчаливого гостя, но посмотрел, как размеренно приподнималось и опускалось её одеяло, и пожалел девушку.
Птица кружилась долго, словно нарочно давая Коренге как следует себя рассмотреть. Потом всё-таки сделала несколько взмахов, почему-то показавшихся ему очень печальными, и ушла в сторону моря. Коренга расслышал далёкий крик, полный беспредельной печали…
– Мы называем его Морским Странником, – сказала утром Эория. – У нас считают, что увидевший его должен задуматься.
– Почему? – насторожился Коренга. – Плохая примета?.. – И заявил с уверенностью, которой на самом деле не чувствовал: – Вот уж не представляю, чтобы с твоим отцом в море могло что-то случиться!
Эория пожала плечами.
– Я тоже не представляю, – сказала она. – Я почему-то подумала о маме.
Вскинула, как пушинку, на плечи свой тяжеленный мешок и зашагала вперёд…
Очень скоро им повезло. Они встретили повозку, направлявшуюся туда же, куда и они, – в Ирезей. Ну то есть не просто так встретили, а на дороге. И не на той старой, давно умершей дороге, что бежала из ниоткуда в такое же сумрачное никуда, а на самом настоящем, земляном, хорошо наезженном тракте. Может, ирезейцы до последнего времени и вправду не пускали к себе чужаков, но торговали они с остальным Нарлаком достаточно бойко. Сперва Коренга разглядел впереди силуэты десятка громадных, тяжёлых телег, запряжённых могучими медлительными лошадьми. Большие колёса весомо вминались в по-весеннему податливое тело дороги, неторопливо катясь прочь от гор. Потом обоняния венна коснулся запах, принесённый ветерком. Запах был такой, что Торон звонко чихнул, мотнув головой. Коренге же в первый миг померещилась наводящая ужас вонь разложения, но потом он понял свою ошибку. Примерно так же, тухлыми яйцами, смердели горячие источники близ кряжа Камно, куда кузнец Железный Дуб возил больного сынишку спасать потерявшие владение ноги. Тамошний смрад точно происходил не от плотского тлена, просто уж таково было в тех местах естество земли, дарующей исцеление зверю и человеку.
Может, в Ирезее тоже били подобные источники, и сметливый народ укупоривал их воду в кувшины и бочки, чтобы с выгодой продать на стороне?..
А потом схлынула удушливая волна, и Эория с Коренгой увидели повозку, бодро катившуюся в противоположном направлении – к горам.
Крепкую мохнатую лошадку вёл под уздцы молодой парень, выглядевший ровесником Коренге, его бородатый отец восседал наверху. Коренга сразу обратил внимание на груз. Опираясь на задний бортик телеги, торчали длинные, тщательно выглаженные жерди толщиной в руку. Их передние концы были придавлены двумя мягкими тюками, не иначе, большими свёртками ткани, укрытой от дождя и пыли в мешках. Сердце стукнуло невпопад: «Неужели заготовки для короба-летуна?..»
– Мир по дороге, почтенные, – первым поздоровался Коренга. – Не в Ирезей ли путь держите?
Всё-таки, оказывается, он успел нахвататься достаточно нарлакского, чтобы уметь задать простые вопросы. И даже надеяться что-то понять, если люди отвечали ему.
– Да согреет вас Священный Огонь, добрые странники, – весело отозвался парень, и его отец степенно наклонил голову. – Кладите же вашу поклажу к нам на телегу, чтобы она не отягощала ваших шагов к благословенным местам!
Между прочим, повозку, груз и самих огнепоклонников охраняла большая сука белой халисунской породы. Длинная шерсть, сбившаяся грязноватыми войлочными шнурами, мела по земле, глаз за растрёпанной чёлкой было не рассмотреть, но взгляд их наверняка был настороженным и суровым. Если бы Эория с Коренгой путешествовали сам-друг, она их подпустила бы самое близкое на расстояние громкого окрика. Но с людьми подошёл вновь укутанный в попонку Торон, и бдительная псица мигом растеряла враждебность, а потом и вовсе растаяла. Сразу обнюхалась с ним, взялась играть и перестала обращать внимание на его спутников. Несомненно, она распознала в Тороне тумака симурана и решила, что подобный кобель скверных людей привести с собой ну просто не мог!
Торону, впрочем, было особо не до игры. Он совестливо тянул поводок, помогая тележке хозяина одолевать дорожные колеи, слишком глубокие для маленьких колёс.
– Хорош пёс у тебя, добрый иноверец, – сказал Коренге парень. – Работник, смотрю, отменный, а уж красив!..
Коренга ответил, блюдя достойную скромность:
– Твоя сука ничем ему не уступит. Я слышал, сам государь привержен этой породе и оказывает своим халисунским собакам доверие, которого не удостоились телохранители-люди.
Парень заулыбался, польщённый.
– Мы едем к родственнику, – сказал он Коренге. – У него живёт её брат. Ты сам увидишь, что это за пёс. Вот на кого действительно стоит посмотреть!
Коренга мысленно покачал головой. Что бы ни говорили о непревзойдённой свирепости белых псов Халисуна, от Торона ирезейский кобель наверняка удерёт не хуже того сольвеннского цепняка. Так уж звучала в жилах Торона его Крылатая кровь. Кобели не чаяли унести ноги подальше, суки, напротив, не чаяли удостоиться ласки. Вслух, конечно, молодой венн сказал совершенно иное:
– Вы, наверное, только что разминулись с обозом, который, по счастью, мы видели лишь издалека! Не подскажешь ли любопытному чужеземцу, что там такое везли, к чему невозможно приблизиться, не зажав носа?
Ему ответил бородач, сидевший наверху возка.
– Там везли дары Священного Огня, которым не обязательно хорошо пахнуть ради того, чтобы их благая суть была всем очевидна. Во времена Чёрного Неба наш народ выжил, согреваясь у пламени, разбушевавшегося в недрах здешних гор. Пожар выедал под землёй горючие камни, и мы кочевали следом за ним. Он и посейчас даёт нам опору для жизни. Там, где древний огонь исчерпал своё пропитание, мы добываем серу и нашатырь. Многие покупают у нас эти дары и не воротят носы. От кузнецов, закаляющих сталь, до садовников, растящих несравненные яблоки, от красильщиков до лекарей! В прошлом году горы были особенно щедры к моим сыновьям. И ради этой удачи, – тут он похлопал рукой по мешкам, придавившим длинные жерди, – мы везём в храм подношение, чтобы посвятить его Старейшему из огней!..
ГЛАВА 61 Страна летучих коробов
Стольный город Огненной веры оказался не таким уж большим поселением. Два каменных кряжа вздымались отвесными обрывами, сходясь здесь углом, и в этом углу на древних, устоявшихся осыпях, ласточкиными гнёздами лепились и лезли друг на дружку каменные дома. Когда подъехали ближе, Коренга рассмотрел, что плоская кровля каждого нижнего дома в самом деле служила двориком следующему. Во двориках бродили козы, лаяли собаки, готовилась пища… Коренга почему-то ждал, что ирезейцы будут жить прямо среди своих садов, дававших чудесные винные ягоды, но так и не увидел ничего похожего на сады ни в самом селении, ни вокруг. Зато его глазам предстало нечто такое, что он всего менее ожидал здесь увидеть, – озеро.
Длинное, узкое озеро, тянувшееся в глубину горной страны… Столпившиеся хребты стискивали его с боков, оно поворачивало, словно река, и где оно кончалось, нельзя было рассмотреть…
Коренга подумал о том, что вода в этом озере наверняка круглый год была очень холодная. И ещё о том, что совсем без воды обойтись не могли даже видевшие в ней противницу святого огня… Вслух он, понятное дело, ничего не сказал.
Между тем его любопытства покамест счастливо избегали не только ирезейские сады, но и летучие короба. Коренга полагал увидеть их в каждом дворе, но просчитался и тут. Может, их выносили наружу только ко времени молитвенного служения, а за высокими каменными заборами было просто не рассмотреть?..
«Ишь какой. Всё сразу ему подавай…»
Коренга напомнил себе, что волен был провести у огнепоклонников не один день. Со временем покажутся ему и сады, и озарённые солнцем небесные паруса. И почём знать, вдруг да он сведёт с ирезейцами такую задушевную дружбу, что они всё-таки однажды позволят ему взмыть к облакам?..
«Ну и что, что они долго чурались чужих. У нас тоже не вдруг допускают в домашнюю жизнь загостившихся иноплеменников, но почему-то почти в каждом роду обитают но одному-два человека, явившихся извне…»
Что бы ни говорил Зелхат, будто здешние люди не сильно преуспели в искусстве летать, Коренга был заранее согласен ждать сколько угодно. Да видел ли он, Зелхат этот, сам, своими глазами то, что выпало вчера узреть Коренге?..
«А может, я возьму ещё да навсегда здесь задержусь. Здесь небось и виллы совсем неподалёку живут…»
Словно в наказание за подобную мысль ему немедленно вспомнилось кое-что такое, что он едва не выпустил рычаги.
«Эория… Она говорила…»
Внутри сразу стало пусто и холодно и захотелось снова оказаться на старой дороге, а лучше у налимьего озера, чтобы впереди оставалось ещё несколько дней пути. Однако назад было уже не вернуться. Коренга подъехал поближе к сегванке и, держась своего всегдашнего обычая прямо идти навстречу страху, если тот грозил его одолеть, сказал ей:
– Эория, ты говорила… будто намереваешься проводить меня до гор… А потом вернуться звать Зелхата на Острова…
Воительница ответила ровным голосом, не глядя на Коренгу:
– Должна же я убедиться, венн, что тебе здесь окажут должное уважение? Отец не простит мне, если я плохо позабочусь о сошедшем с нашего корабля… – За поясом у неё торчала прялка, очень помогавшая не смотреть туда, куда смотреть не хотелось. Всё-таки она скосила глаза и осведомилась: – Или я до того надоела тебе, что ты уже не чаешь помахать мне вслед рукой?
Коренга задохнулся от несправедливости и безнадёжной обиды… И в это самое время где-то очень высоко, над верхней кромкой обрывов, раздался полнозвучный металлический удар. Эхо пустилось в долгий путь от одного утёса к другому, попутчики-нарлаки сразу остановили повозку, но задравший голову Коренга просто перестал замечать что-либо кругом, ибо в синее небо над скалами медленно выплыли алые прямоугольники составных крыльев. Летучий снаряд величественно поднимался, удерживаемый толстыми – корабль привязывать – верёвками. Куда там бечеве, которую, бывало, разматывал Коренга!.. Этот короб порвал бы её, словно траченную плесенью нитку. Куда там летучей птице, о которой Коренга так и не посоветовался с мудрецом из Мельсины!.. Собственное изделие показалось молодому венну таким ничтожным и жалким. Он-то, дурень, втайне думал похвастаться им, добиваясь от ирезейцев подхода к их коробам… Облезлым воробьем вздумал хвалиться перед теми, у кого на службе лебеди да орлы!..
Между прочим, под коробом, где толстая верёвка разделялась на струны потоньше, тянувшиеся к углам крыльев, сидел человек. Сидел, словно так тому и положено было быть… Невесомо парил наравне с птицами… Обозревал с высоты земные пределы…
Мысленно Коренга пребывал там, рядом с этим счастливцем. Он словно издалека услышал голос Эории, спрашивавшей:
– Что случилось, почтенные?
Коренга оглянулся. Оба нарлака осеняли себя незнакомым ему священным знамением. Потом сидевший на возке ответил воительнице:
– Когда звучит колокол и не ко времени поднимается короб, это значит, что в храме явил Себя благословенный Огонь.
Эория беспокоилась зря. Горцы оказали им с Коренгой вполне радушный приём. Может, оттого, что иноверцы явились не сами по себе, а в обществе их кровной родни?.. Во всяком случае, молодому венну даже не пришлось клясться, что со времени съедения налима он уже несколько раз ополаскивал свой черпачок, а значит, водяное создание больше не имело над ним власти. Гостей провели во дворик – тот самый, опиравшийся на крышу соседского дома. Эорию пригласили внутрь, Коренгу же устроили под навесом, куда его тележка встала как раз. Ему, правда, не очень-то хотелось здесь сидеть, его неудержимо тянуло под ирезейское небо, чреватое желанными чудесами, но вежливость превозмогла. Торон обежал дворик, уловил запах хозяйского кобеля и собрался всё как есть немедленно переметить.
– Я те дам! Не смей! – прикрикнул на него Коренга.
Торон сразу понурился, опустил задранную было лапу, подошёл и свернулся возле тележки, обиженно отвернувшись. Трое хозяйских детей, мальчик и две девчушки, во все глаза наблюдали за ними, хоронясь за дверной занавеской. Дети понравились Коренге. По крайней мере, они не дразнили его, не лезли на тележку и не требовали покатать. Он встретился глазами с младшей девочкой и подмигнул ей. Всех троих тотчас как ветром сдуло, только весёлый визг донёсся изнутри дома. Коренге невольно подумалось, что веннские дети вели бы себя так же. Ну, может, визжали бы чуточку тише. Он улыбнулся, всё-таки выкатил тележку из-под навеса на солнце, задрал голову к манящему горному небу, привыкшему носить симуранов и летучие короба…
«А вдруг мне правда захочется остаться здесь жить?..»
Эта мысль почему-то больше не казалась ему ни невозможной, ни даже кощунственной.
Занавеска в дверном проёме отлетела в сторону, появилась Эория, сопровождаемая всеми троими детьми. В руках у каждого было по деревянной плошке с едой. Коренга даже на миг испугался, сумеет ли он совладать с таким количеством незнакомого угощения, не обидев радушных хозяев и не поразив желудок унизительной болью, но тут наружу вышла хозяйка. Она несла несколько толстых ковриков. Тогда молодой венн сообразил, что плошки предназначались им с Эорией и Торону. Правильно, ещё чего не хватало – сразу сажать никому не известных пришлецов в доме за стол! Мало ли, где они расхаживали и какой скверны набрались!
– А стола у них там и нет, – усаживаясь около тележки, сказала Эория. – Куча подушек на полу и скатерть там же расстелена. Подушки, правда, удобные…
Коренга, соскучившийся по домашней еде, завладел своей плошкой. В ней оказалась горячая полбенная[58] каша и тушёные овощи. Жадность тут же подсказала Коренге, что всё это куда как украсил бы добрый ломоть жареной рыбы. Он послушал, как чавкал неприхотливый Торон, и усовестился.
Потом он обратил внимание, что дети снова схватились друг за дружку и отошли подальше от пса.
– Он не тронет, – на всякий случай сказал Коренга. – Он добрый!
Мальчик, храбро прятавший сестрёнок у себя за спиной, ответил:
– Наш тоже добрый. Только не тогда, когда ест!
Коренга даже ложку опустил. Веннские волкодавы отличались невозможной свирепостью, но они были благородны. Любой из них что угодно стерпел бы от несмышлёного ребёнка. Кобель, способный на самую лютую ярость, в конце концов рявкал и убегал от надоедливых маленьких человечков, но зубов не пускал в ход никогда. И даже сука-мать лишь отталкивала мордой детские ручки, не вовремя тянувшиеся к щенкам… Коренга спохватился и спросил:
– А сейчас где ваш свирепец?
Мальчик ответил очень по-взрослому:
– На собачьей свадьбе гуляет, неделю уже. Придёт, твоего съест.
«Ну, это мы поглядим…» В Ирезее имелось немало собак, но при появлении Торона все кобели спрятались. Они и теперь только лаяли с дальнего конца горбатой крутой улочки, а к воротам подбегать не осмеливались. Не говоря уж о том, чтобы оскорблять чужака пахучими знаками доблести. Торон не обращал на брёх недовольных никакого внимания. Ему было не привыкать.
– Наш, может, ещё лису принесёт, – важно и не без ревности добавил маленький горец. Видно было, как хотелось ему похвалить отсутствующего любимца. – Если в горах возьмёт, шкурка будет!
Коренга доедал вкусную кашу, когда вернулся хозяин дома и привёл отца с сыном, – те, даже не передохнув и не подкрепившись с дороги, сразу отправились на ирезейские кручи, в невидимый снизу храм. Долг благочестия обязывал их немедля оповестить жрецов о подношении, чтобы те назначили им день для полёта.
Коренга обратил внимание, что дорожные попутчики выглядели определённо довольными. Отец ещё как-то хранил важное молчание, зато молодой сын прямо лучился нетерпением и счастьем.