К нему, немного помедлив, присоединился владелец недоделанного короба.
– Пусть эти люди уйдут невозбранно, пока ещё не пролилась людская кровь и не омрачила наш день, сделав его негодным для благого служения, – обратился он к жрецу. – Зло пыталось проникнуть в наши пределы, но силою Священного Огня было остановлено. Пусть же уйдут соприкоснувшиеся со скверной, а наша чистота останется незапятнанной!
Его сын появился на площади, неся заплечный мешок Эории. Коренга и не заметил, когда это парень успел отлучиться.
Жрец опустил вилы. Коренга чуть поколебался и положил на колени пращу. Камень в ней, кстати, был не последний. Эория угадала верно, две головы, уж не меньше, он бы за Торона разнёс.
Боль продолжала огнём жечь левую руку, это при том, что кость была перебита не у него. Поняв, что Торон не сдвинется с места, Коренга быстро вытащил запасную рубашку и притянул его раненое крыло к телу. Торон вскрикнул, у Коренги мелькнула даже мысль, а не хватанёт ли его питомец. Он и за человека не поручился бы, вздумай кто так обращаться с его перебитой рукой или ногой!.. Но нет, лобастая голова вновь опустилась, Торон застыл на месте. Будь он диким зверем, живущим вне мира людей, подобная рана обрекала бы его смерти. Собственная стая рвёт ослабевшего, потому что безопасность стаи важней жизни одного, да ещё ставшего непригодным. Симураны никогда не жили без людей, но древнее знание, доставшееся от предков-собак, вынесло Торону свой приговор. Он ждал конца.
– Я дам вам свою лодку, – продолжал хозяин двора. – Пусть озеро отделит вас от Ирезея. Уезжайте.
– Как же мы вернём тебе лодку? – сказал Коренга.
Ему ответил жрец:
– Если мы когда-нибудь найдём эту лодку, она будет сожжена.
«Одна скверна от чужеземцев, – расслышал Коренга до того внятно, как если бы они повторяли это вслух. – До чего же правы были деды и отцы, соблюдавшие уединение Ирезея!..» Молодого венна, впрочем, всего менее заботила досада огнепоклонников, он пытался привычно коснуться разума Торона, но без толку. Торон как будто не принадлежал больше этому миру. Сменную рубашку Коренги, державшую поломанное крыло, быстро пропитывала кровь. Коренга не только душой – всем телом ощутил ледяную обречённость. «Неужели он… Неужели он действительно…» Что, если дело было не только в страдании, причиняемом раной? Может, ток крови уже разносил болезнь по жилам Торона, и мудрый пёс понял это прежде хозяина?..
Эория, успевшая навьючить мешок на плечи, подняла валявшийся поводок и прицепила его к ошейнику Торона.
– Пошли, малыш.
Силы ей было не занимать. Коренга не удержался даже от мысли, что она двух таких Торонов взяла бы на руки и понесла. Поводок натянулся, Торон не хотел двигаться с места, но, вынужденный сделать шаг, всё-таки поплёлся за Эорией к берегу. Коренга поехал следом, оглядываясь на ирезейцев, заряженная праща лежала у него на коленях. Первые напавшие не успели бы до него добежать.
По счастью, спуск к озеру был не таким крутым, как деревенская улица, тележка Коренги довольно легко его одолела. Зато лодка оказала себя дрянной плоскодонкой, вдобавок изрядно подгнившей, – из тех, что дома у Коренги прозорливо именовали «душегубками». Пока он спускался к воде, Эория успела загнать в лодку Торона и забраться сама. Хозяин двора с плохо скрываемым ужасом смотрел, как она стояла в утлой лодчонке, легко держа равновесие и собираясь в таком положении ещё и грести. Коренга съехал в воду и поднял колёса. Кожаная лодочка закачалась на лёгкой волне.
– Спасибо, добрый человек, – сказала ирезейцу Эория. – Удачи тебе, а твоим родичам – благополучно подняться для молитвы!
Ирезеец поспешно шагнул назад и выставил перед собой ладони, словно отнекиваясь от подарка.
А может быть, ограждаясь от сглаза.
– Не надо мне от тебя ни доброго пожелания, ни дурного, – произнёс он скороговоркой. – Плыви себе через озеро да увози всё, что с собой принесла!
Эория молча повернулась спиной к берегу и налегла на весло.
ГЛАВА 61 Вечерняя молитва
Обоим хотелось до наступления ночи убраться как можно дальше от Ирезея. Тем не менее вечер застал их на другом берегу озера почти напротив деревни. «Душегубка», как выяснилось, отчаянно протекала, и Эория, жалея Торона, надеялась хотя бы забить щели мхом.
Они остановились у тоненького, в человеческий палец, ручейка, падавшего с кручи. Вода в озере, на вид чистая и прозрачная, не годилась для питья. Она была мало того что горько-солёной, она ещё и внятно отдавала тухлыми яйцами, прямо как те «дары Огня», что увозили добытчики на смердящих телегах. И в ней не было заметно ни водорослей, ни рыб. В общем, ирезейцы, не любившие воду, знали, где поселиться, чтобы должным образом оправдать свою нелюбовь.
Берег, куда причалили лодочки, был каменистым, причём камни ничем не напоминали морскую гальку, обкатанную и выглаженную многолетним прибоем. Обломки скал торчали в том же виде, в каком их оставила давняя корча земли, – остроугольные, колючие, неприветливые, неудобные. Коренга раскатал для Торона свою полсть, а сам вылез из тележки, привычно сплёл ноги и, переступая ороговелыми ладонями, отправился помогать Эории собирать мох.
– Я тоже так могу, – заявила Эория. Села наземь, поджала ноги и попыталась повторить его хождение на руках. У неё получилось, хотя и далеко не так ловко, как у него.
Торон лежал на полсти, тяжело дыша и почти не открывая глаз. Коренга поставил перед ним миску с чистой водой из ручейка. Потом предложил сухарик, но Торон не взял.
Так они и сидели в неполной версте от изгнавшего их Ирезея. Когда солнце начало клониться к закату, ветер донёс через озеро мерный гул колокола.
– Вечерняя молитва скоро, – определила Эория.
– Короб будут поднимать! – спохватился Коренга. – Или не будут? Я не заметил, чтобы его тащили наверх!.. А ты заметила?
Эория покачала головой.
– Мало ли что мы могли прозевать, – сказала она. Потом предложила: – Влезем на горку, оттуда всё видно будет.
По эту сторону озера возвышались такие же обрывистые холмы, как и те, к которым лепились домики Ирезея. Коренга праздно задумался о том, почему огнепоклонники выбрали для поселения именно тот берег. Быть может, кто-то разведал самородный огонь, вспыхивавший на месте, где у них теперь было святилище, и племя снялось с прежнего места, следуя за благой вестью Огненной веры? Или всё произошло совершено иначе?.. Жаль, не спросишь теперь…
«Я и Зелхата как следует не расспросил, – в который раз посетовал про себя молодой венн. – И с Эврихом не посоветовался… А теперь на ирезейские короба разве издали посмотрю. Я даже книгу Кимнота с собой возить-то возил, а прочесть не прочёл! Да что ж я за такое беспрочее?..»
Торон, оставшийся лежать у подножия высокого склона, казался сверху совсем маленьким и беззащитным. «Я только послежу, как поднимается короб, и сразу вернусь! – мысленно пообещал ему Коренга. – Я тебя не брошу!..»
Торон не откликнулся.
У Эории скрипели под сапожками камни. Она обошла безжизненную вершину холма, долго смотрела из-под руки на запад, потом отвернулась к горам.
– Не видно моря? – спросил Коренга.
Он хорошо понимал, как неприютно чувствовала себя сегванка. Ему самому очень не по себе было в этих каменистых предгорьях. Уже потому, что здесь совсем не рос лес, не было даже чахлого стланика вроде того, что так славно выручил их в дюнах, а значит, Кокориному сыну следовало опасаться всяческих бед.
– Море будет видно, когда мы повыше в горы поднимемся, – пообещал он Эории.
Воительница кивнула и, усевшись, вытащила серый клубок. По обычаю своих прабабок она не признавала спиц, только крючок, зато действовала им с завидной сноровкой. Коренга даже не особенно удивился, заметив у неё в руках порядочный угол вязаного полотна. Его вновь посетила мысль о некоем сроке, который сегванка положила себе и намеревалась обязательно соблюсти, он принялся гадать, что за вещь она мыслила столь необычным способом связать, не носки же, – но не успел, потому что Эория сказала:
– Моя карта не простирается дальше Ирезея, венн. Я не знаю, куда выведет нас это озеро. Восточнее просто нарисованы горы, но вот как мы найдём путь между ними, чтобы не упереться в отвесные кручи или ледник?..
«Будь у нас короб, позволяющий обозреть страну на несколько дней пути… Или Торон выучился летать…»
Ох, если бы да кабы!.. Про Торона сейчас лучше было вовсе не думать. В руке немедленно забилась тошнотворная боль, отозвавшаяся холодным потом и сумраком перед глазами.
– Я думал вызнать дорогу у ирезейцев… – пробормотал Коренга.
Эория с сомнением пожала плечами.
– Они могут сами не знать горных долин. Людям свойственно как следует разведывать лишь те места, которые они каждый день посещают. Даже у нас на Островах не все такие заядлые мореплаватели, как мой отец или кунс Винитар с Закатных Вершин. Иные всю жизнь рыбачат около дома, не отваживаясь разведывать незнакомые берега. Этим людям кажется, что вон за тем дальним мысом обитают чудовища, и проводники из них никудышные… Спорю на жбан пива, венн, что ирезейцы такие же. Если они много зим никого к себе не пускали, значит, и сами во внешний мир не больно высовывались!
Коренга хотел возразить, что местные жители где-то же добывали свой горелый камень и возили его через всю страну продавать, – но в это время колокол на том берегу ударил в последний раз, с какой-то особой торжественностью, и Эория вскочила на ноги:
– Короб поднимается!
Как же хотелось Коренге встать во весь рост подобно ловкой сегванке, чтобы уж точно не пропустить ни единой малости, надлежавшей до летучего короба ирезейцев!.. Эория точно услышала: обернулась, подхватила его под мышки и посадила на обломок скалы высотой до плеча ей, стоящей. Коренга даже не смутился такой помощью девушки, вернее, смутился, но лишь на мгновение, чтобы тотчас забыть. На том берегу из-за скал показалась упряжка лошадей, пущенных скакать против ветра. Короба, стоявшего на земле, по-прежнему не было видно, но лошади мчались, и вот над каменным гребнем взошло ярко-алое, подсвеченное низким солнцем шёлковое крыло.
Коренга различил человека, спускавшегося в развилку канатов. Если бы Кокориному сыну сейчас предложили поменяться с молодым нарлаком местами, причём за это у него, скажем, отсохла бы ещё и рука, он согласился бы без раздумий. Премудрый Зелхат мог говорить что угодно об истинном искусстве полёта, до которого не дошли ирезейцы. В том ли беда?.. Парень, обхвативший ногами прочный волосяной канат, со своей высоты наверняка видел море, по которому так тосковала Эория. А может, даже и корабли в нём! Он досягал и постигал всё: далеко ли простиралось озеро и какие были у него берега, он мог сделать начертание всего, что открывалось ему оттуда, из поднебесья… А ещё он мог…
– Куда полез, дурень!.. – вырвалось у Эории. Она никогда не забавлялась с летучими игрушками, зато понимала толк в парусах. Ей было ведомо, как сообразовываться с силой ветра, растягивая рвущийся из рук парус «косатки», и вдоль какого борта должны сидеть люди, чтобы выжать из корабля всю возможную скорость, но удержать его от опасного крена. Она бросила вязание и силой ударила кулаком по ладони:
– Стой, бестолочь, завалится же!..
Короб между тем успел подняться на высоту никак не меньше ста пятидесяти саженей – и остановился там, раздумав подниматься дальше. Сила шёлковых крыльев уравновесилась тяжестью живого груза. Достигнутое не удовлетворило молодого нарлака. Его короб был способен на большее, и он хотел должным образом послужить Старейшему из огней. По уму, короб надо было бы спустить обратно на землю, переставить поперечины в упорах, добавляя натяжение шёлка, и повторить полёт… Отчаянный парень спускаться не захотел. Пусть все видят, насколько ловко он управляется с коробом. Как с норовистой лошадкой, послушной только ему!..
Короб отозвался на его неосторожное движение тем, что накренился и быстро заскользил вбок.
Через озеро донеслись ослабленные расстоянием крики. Если бы седок тотчас соскользнул обратно в развилку, начавший падать короб ещё мог выпрямиться. Но испуг сомкнул руки и ноги парня в судорожной хватке, которую уже ничто не могло разорвать. Спокойное, величавое парение короба сменилось беспорядочным кувырканием, и лошади не могли ему помочь, потому что для разгона больше не было места.
Падение завершилось даже не на гребне, с которого молодой нарлак поднялся в небо. Короб рухнул гораздо ниже, почти у самого берега. За мгновение до удара тень скал погасила огненное свечение шёлка. Коренга отчётливо видел, как взлетели обломки, как летучий снаряд превратился в мятую, рваную тряпку, безжизненно повисшую на камнях…
И лишь спустя время его слуха достиг тяжелый треск, а следом прилетело эхо, отброшенное ирезейскими кручами.
Коренга всё пытался разглядеть в беспорядочном месиве тело парня, это не удавалось ему, он молился о чуде спасения жизни и смотрел, смотрел…
Эория пришла в себя первой.
– Так, – встревоженно проговорила она. – Слышишь, Коренга, давай-ка убираться отсюда! – Он поднял на неё непонимающие глаза, пребывая душой на том берегу. Эория взяла его за плечо и крепко встряхнула. – Прикинь, венн, чьё колдовство они усмотрят в том, что парень разбился?..
На сей счёт двух мнений быть не могло. Чужие люди, да иноверцы в придачу, всегда оказываются во всём виноваты.
– Кабы не вздумали задобрить нами свой Священный Огонь… – сказала Эория.
Ей показалось, что Коренга слишком медленно переступал на руках, она подхватила его и живо спустилась к воде, перепрыгивая с камня на камень.
Скоро законопаченная «душегубка» и лодочка Коренги уже рассекали мелкую волну, уходя на восток. Котловину озера быстро заливали синие сумерки, лишь на вершинах гор впереди ещё длилось пиршество солнца, но и оно постепенно сходило на нет, гасло, как мятые клочья шёлковых парусов.
ГЛАВА 65 Дымные башни
Всё же карту, которой снабдил дочку Двадцатибородый, составляли сведущие и зоркие люди. Пусть на неё не были нанесены ни восточная часть длинного ирезейского озера, ни подавно удобные перевалы в горах – Эория с Коренгой всё же нашли кое-что, могущее оказаться полезным. По крайней мере, очень любопытное. Близ южного берега было нарисовано подобие разрушенного дома. И над ним – дымок.
– Что бы это могло означать? – задумался Коренга.
Кругом не было заметно ни единого клочка зелени, за весь день у них над головами не пролетело ни одной птицы. Коренгу не оставляло ощущение, что они с сегванкой углублялись в какое-то мёртвое царство. Или, может, приветливые долины лишь укрывались от взгляда и на самом деле эти места не были уж такими негодными для жилья?..
– Да всё, что угодно, – отозвалась из «душегубки» Эория. – Скажем, кто-то, побывавший здесь раньше прочих, увидел пожар и сделал пометку. А потом карту раз за разом перерисовывали, не очень задумываясь, что к чему.
Воительница гребла по-прежнему стоя, перенося единственное весло с одного борта на другой. Коренга всё раздумывал, почему она не гребёт обычным способом, двумя вёслами и сидя спиной вперёд, как на «косатке», пока не сообразил, что в таком случае ей приходилось бы без конца его ждать. Его-то маленький гребок был предназначен для переправы через озерко или речушку, а вовсе не для многовёрстных плаваний вроде теперешнего. Он сказал:
– Или кто-то услышал легенду о древнем Фойреге, сожжённом палящими тучами, но не понял, что город лежит похороненный под Огненными увалами…
Неуклюжая «душегубка» плавно и легко скользила вперёд, словно радуясь, что хоть под конец своих дней оказалась в настоящих руках. Эория усмехнулась.
– А может, кто-то нечаянно посадил на карту пятно, а его потом приняли за пометку. Мне и такое доводилось встречать, венн. След птичьего помёта, замаравшего лист, толковали как гору или пролив и дивились, когда их не оказывалось на месте!
– Сколько ты всего видела… – в который раз позавидовал Коренга.
Эория пожала плечами.
– Может, и видела, – сказала она. – Ты бы тоже увидел, если бы родился на корабле. Ты другое видел и знаешь… Я тебе хоть слово поперёк говорила, когда ты в лесу тропу находил? Или налима выманивал на свет от костра?..
Ирезейцы за ними не погнались. Или хотели погнаться, но сомкнувшаяся ночь усугубила их нелюбовь к воде, и они предпочли вернуться домой?.. Похоже, Коренге не суждено было это узнать, да он и не особо стремился. Ему вполне хватало того, что ни утром, ни на другой день никакой погони за ними не обнаружилось.
– Мы не расспросили ирезейцев о виллах, – спохватился он погодя. – Кто сказал, что это озеро приведёт нас к местам, которые они посещают?
Эория засмеялась зло и весело, почти как на площади, когда собиралась омочить свой нож бешеной кровью.
– Никто не сказал! – подтвердила она, и Коренга расхохотался с ней вместе, как будто она сказала нечто очень смешное.
Было жутко и вместе с тем почему-то весело идти в неизвестность, отнюдь не сулившую доброго исхода.
В точности как когда-то давно, глупым мальчишкой, с той самой горки на саночках. Ведь понимал же, что вряд ли благополучно съедет и остановится на речном льду, не раскровив носа и ни единой косточки себе не сломав, – а всё равно оттолкнулся руками. И ещё смеялся в полёте…
– Сдаётся мне, с виллами они на самом деле большой дружбы не водят, – вновь принимаясь грести, сказала Эория.
Коренга нутром ощутил её правоту, но навскидку объяснить для себя не сумел и спросил:
– Почему ты так думаешь?
Улыбка Эории растеряла последние крохи веселья.
– А потому же, венн, почему многие калеки так не любят здоровых. Короба ирезейцев тяжеловесны и неуклюжи, они только и ждут, как бы рухнуть на камни, а виллы – воистину Крылатый народ, они летают на симуранах, живущих одной волей со всадниками, и только слепой не поймёт разницы. Вот почему!
Мимо проплывали скалистые берега, сложенные пластами разноцветного камня, от почти белого до чёрного, от буро-красного до зеленоватого. Эти пласты лежали где ровно, где круто падали в воду, ни дать ни взять сломанные и вздыбленные неведомой силой, да так и застывшие. Гоня вперёд лодочку, Коренга невольно задумывался, что же за битва Богов могла так исковеркать земные слои… И вдруг его осенило.