Остальное газетчики записали со слов самой героини. «Затерянная в чужой стране, я много дней и недель пробиралась к своим. Шла только по ночам, а в светлое время суток пряталась в лесу. Надежда сменялась полным отчаянием. Идти можно было только по дорогам, ибо все поля были изрыты широкими канавами и огорожены каменными оградами и колючей проволочной изгородью. Несколько раз я чудом оставалась не замеченной местными жителями, которые, конечно, сразу бы сообщили о подозрительной оборванке в полицию или военным властям. В случае поимки меня ожидало суровое наказание. По немецким законам беглых преступников полагается сечь до полусмерти. Блуждая в незнакомой местности, иногда я теряла надежду, полагая, что двигаюсь по кругу…»
Храбрая женщина так ослабла, что, скорее всего, умерла бы в ночном лесу, но повезло: ей повстречался крестьянин-литовец. У находящейся на краю гибели беглянки не было иного выхода, кроме как откровенно рассказать этому человеку о своем побеге из плена и попросить его о помощи. К счастью, литовец оказался добрым человеком. Он пригласил беглянку в свой дом, где накормил ее и приютил на ночь, чтобы измученная, несчастная русская смогла выспаться на нормальной кровати. Но ночью в деревню вошла крупная немецкая кавалерийская часть. В доме литовца остановились на постой 15 солдат. Перепуганный хозяин едва успел спрятать гостью внутри большого дубового гардероба за одеждой. Возможно, он и выдал бы ее врагам, если бы не боялся расстрела за укрывательство беглой пленной.
Утренняя заря принесла с собой тяжелый густой туман. Разместившиеся в доме немцы спали беспробудным сном. Казалось, смилостивившаяся судьба специально опустила на деревню непроницаемое покрывало, чтобы позволить отважной героине вырваться из ловушки. Но даже в тумане добраться незамеченным до околицы было невозможно — деревня просто кишела солдатами. Вдоль главных и боковых улиц, а также на окраинах стояли лошади, оседланные, покрытые пылью; они ели сено из повешенных на их шеи мешков. При них постоянно находились несколько конюхов. Повсюду маячили часовые. И все новые эскадроны продолжали входить в село, а следом за ними втягивались длинные обозы. Выбраться из села можно было только после того, как вся эта армада кавалерии и повозок проследует дальше.
Страдание, которое пришлось пережить Князевой во время заточения в душном тесном шкафу, выдержал бы далеко не всякий мужчина. В день она получала кружку воды или молока, пару вареных картофелин, иногда яйцо.
Всего несколько раз за это время хозяин дома смог вывести затворницу в сад, чтобы она могла вдохнуть свежего воздуха и размять затекшее от многочасового пребывания в неподвижной позе тело. В это трудно было поверить, но, по ее утверждению, Князева провела в шкафу 17 дней, прежде чем ей удалось вырваться из проклятой деревни!
Но и на этом ее мучения не закончились. Беглянка сумела добраться до линии фронта, но к этому времени маневренная война закончились и противоборствующие армии основательно зарылись в землю. С наступлением сумерек Князева подобралась к германским позициям. Ей повезло наткнуться на старую русскую траншею, которую немцы по какой-то причине не включили в свою линию обороны. Она была похожа на вырытый под братскую могилу ров, на дне которого стояла зеленоватая вода.
Крадучись, согнувшись в три погибели, Князева незамеченной добралась по траншее почти до границы ничейной земли. Теперь ей предстояло преодолеть самые опасные сто саженей,[14] которые стоили многих десятков пройденных ею верст.
Вытягиваясь во всю длину своего тела, то и дело замирая, чтобы не привлечь к себе внимания часовых, Князева упорно ползла вперед, меряя проделанный путь количеством подтягиваний. «Я никогда не училась военному делу, но инстинктивно поняла, что надо цепляться руками за землю перед собой, и подтягивать себя вперед с помощью рук и коленей, — рассказывала позднее в интервью Князева. — Правда, это было чудовищно трудно, порой просто невыносимо делать. Но если бы я прекратила борьбу, то погибла. И я боролась! Стиснув зубы, я цеплялась за землю немеющими пальцами и перетаскивала себя на несколько вершков вперед сквозь адскую боль в сведенных судорогой мышцах и разбитых коленях. Я не думала тогда о том, как доберусь до своих и что буду испытывать при этом. Пределом моих мечтаний было подтянуть себя по пахнущей смертью жиже вперед еще хотя бы 30 раз, затем еще 50 и еще 70… Я даже не заметила, как оказалась возле колючих проволочных заграждений».
Женщине быстро удалось отыскать в них небольшой проход, проделанный снарядами. Она собралась уже было устремиться туда, но внезапно впереди показались чьи-то приближающиеся тени, послышалась приглушенная немецкая речь. Это были вражеские солдаты, возвращающиеся из рейда в русские окопы. Словно тяжелый мешок они тащили с собой связанного по рукам и ногам пленного. Князева сползла в глубокую воронку и стала ждать. Она слышала, как немцы шептались между собой охрипшими голосами. Иногда она осторожно выглядывала, чтобы убедиться, что враги проползут мимо. Однако один немец вдруг направился прямо к ней. Женщина была в ужасе! Солдат приблизился к ней на расстояние почти пяти метров.
Вдруг, как из-под земли, появились русские солдаты. Видимо, их отправили вдогонку за немецкими разведчиками. Завязалась рукопашная. Князева лежала и ждала ее окончания, всею душой желая победы своим. Она слышала немецкую ругань, перемешанную с русским матом, слышала, как под ударами прикладов и саперных лопаток ломались человеческие кости, слышала сдавленные всхлипывания тех, кого душили и топили в грязи…
В короткой ожесточенной схватке победили русские, но неприятельские позиции находились слишком близко. И там тоже следили за происходящим на ничейной земле побоищем и напряженно ожидали, чем кончится дело. Как только в немецких окопах поняли, что их разведчики уничтожены, они немедленно открыли ураганный огонь возмездия.
Яркие, ослепляющие лучи прожекторов прорезали темноту. Как только они выхватывали из мрака человеческое тело, его тут же начинали рвать пулеметные очереди, нашпиговывать пули снайперов. Несколько раз обшаривавшие с немецкой методичностью каждый метр ничейной земли лучи проскальзывали по телу Князевой, и она ждала, что вот сейчас получит гроздь раскаленных свинцовых ножей, но лучи уходили прочь, и спасительная мгла вновь обволакивала ее защитным коконом. Несомненно, ей спасло жизнь то обстоятельство, что, не умея правильно ползать по-пластунски, она так перемазала в грязи лицо и руки, что мало выделялась на фоне черной земли. В противном случае ее наверняка заметили бы немцы, управлявшие прожектором и наводившие пулеметы…
Два часа спустя, уже в русских окопах, офицер, направляя ей в лицо фонарик, строго спрашивал ее по-немецки, принимая за неприятельского солдата-мужчину:
— Кто вы такой? Назовите свое имя, звание и номер части.
А она, снова чувствуя на себе поток яркого света, инстинктивно замирала и сжималась внутри, не в силах выдавить из себя ни слова.
Потом, когда все выяснилось, этот же офицер сказал Князевой, что много видел храбрецов, но никак не ожидал, что женщина способна на такое.
Когда миллионы людей в России узнали об этой истории, многие не могли понять, как изнеженная прима сцены, привыкшая не просто к комфорту, а к роскоши, смогла стойко перенести такие испытания. Многие пытались представить себе мысли, которые роились в голове этой стальной женщины, когда, скрываясь в шкафу, она слышала поблизости болтовню врагов, временами едва не теряя сознания от недостатка воздуха, ползла в ночи по простреливаемой полоске земли.
Неудивительно, что крупнейшее киноателье России — фирма Александра Ханжонкова загорелась идеей снимать фильм по мотивам этой впечатляющей истории.
Николай II пригласил Князеву в свою ставку и наградил ее солдатским георгиевским крестом. Несмотря на то, что такая награда была установлена для нижних чинов, в исключительных случаях ею награждали даже генералов, и ценилась она не меньше, чем офицерские ордена. Царь также пожаловал героине памятный подарок в виде золотых карманных часов с изображением Государственного герба на внешней стороне крышки и дарственной надписью на ее внутренний стороне. После этого Князева гостила в Петербургской резиденции монаршей четы.
Публика с нетерпением ожидала выступлений своей любимицы, которую и раньше-то боготворила, а теперь вознесла на невероятные высоты почитания. Но после страшного нервного напряжения, которое Князева пережила, она оказалась не в состоянии петь. Правда, осмотревшие ее врачи через газеты успокоили преданных поклонников: никакой серьезной патологии в здоровье артистки ими не выявлено, и голос обязательно вернется к ней после того, как она подлечит расшатанные нервы.
Впрочем, сотни тысяч людей на фронтах и в тылу мечтали хотя бы увидеть легендарную героиню, чье имя было у всех на устах; послушать если не пение, то хотя бы ее рассказ о себе. Поэтому, вернувшись в столицу для встречи с императорской четой, Князева сразу после ее окончания уехала обратно на фронт — в пропагандистское турне. Она так спешила на поезд, что даже не заехала домой, не встретилась со своими родными и друзьями. Только послала всем записки с извинениями. И никто на нее за это не обиделся. Родные и друзья понимали, что теперь Князева принадлежит всей России.
* * *
Князева занимала самое большое и комфортабельное «генеральское» купе. Его площадь составляла девять квадратных метров. Здесь имелось два раскладывающихся дивана. Днем на них могла с комфортом расположиться большая компания, ночью же диваны легко трансформировались в кровати. Для привилегированного пассажира был предусмотрен отдельный санузел с умывальником, унитазом и ванной.
Купе имело два выхода — в коридор и в просторный салон, который одновременно мог служить залом для деловых совещаний и аристократической гостиной…
Глава 12
Как только Сергей увидел знаменитую певицу, она показалась ему царицей в окружении блестящей свиты. Конечно же он сразу узнал ее, так как не раз видел в газетах фотографии Князевой, а также помнил довоенные концертные афиши с ее изображениями. Прославленная русская певица несколько раз гастролировала в Париже.
Князева не была похожа на типичных дам своего круга — гордящихся своей аристократичной бледностью, томностью, хрупкостью — похожестью на прекрасное, но нежное экзотическое растение, которое боится любого сквозняка и грубого прикосновения.
Не принадлежала она и к так почитаемому в декаденствующей среде мятущемуся типу неврастеничной роковой женщины с ярко выраженными признаками анемичности[15] — темными тенями под глазами и воспаленным лихорадочным взором. Воплощением этого популярного типажа была «королева экрана» Вера Холодная, которую многие находили похожей на утопленницу, что эстетствующая публика находила очень стильным. У певицы был хороший цвет лица и плотная фигура.
Не выглядела Князева и суфражисткой. Так называли модниц-феминисток, которые благодаря своим смелым экспериментам в одежде имели в обществе скандальный имидж. В своей борьбе за равноправие женщин с мужчинами эти дамы порой доходили до абсурда, появляясь в общественных местах в мужских костюмах. Но хотя Князева тоже не носила корсетов и крайне неудобных туалетов с турнюром и кучей нижних юбок, она все же предпочитала оставаться женщиной. Но женщиной свободной, которая может позволить себе поступать так, как ей удобно, без оглядки на существующие правила. Поэтому она носила простые удобные вещи, однако при этом никогда не стремилась выглядеть эпатажно. На ней было достаточно простое, но очень хорошо пошитое платье с длинными рукавами, напоминающее традиционный русский сарафан, украшенный вышивкой и кружевными аппликациями в народном стиле.
Вместо дорогих украшений, жемчугов и бриллиантов к груди ее был приколот солдатский георгиевский крест. Волосы Князева не стригла по общей моде, а носила низкий узел на затылке, заколотый как бы наспех, с одной или двумя прядями, выпадающими из волны ей на лоб и щеку.
Тело ее было прямо и крепко. Благодаря природной статности дама в любом наряде смотрелась элегантно. Что же касается лица, то, рассуждая объективно, его нельзя было назвать особо красивым. Пожалуй, черты ее были жестковаты.
Сергей даже почувствовал некоторое разочарование, ибо был много наслышан о красоте певицы, и на газетных фотографиях она казалась ему немножечко другой — более мягкой и женственной.
Но таково уж обычное воздействие славы и таланта на восхищенных поклонников, что предмет обожания всегда кажется им более прекрасным, чем он есть на самом деле. Для многих тысяч людей Князева олицетворяла собой эталон женского обаяния, красоты, притягательной власти «секса».
Впрочем, нельзя было не признать, что она дьявольски обаятельна. Глаза певицы играли жизнью, сияли добротой, а с губ почти не сходила приветливая улыбка.
Соня представила своего спутника, который уже успел переодеться в мужское платье:
— Варвара Дмитриевна вот, это тот самый парижский Сережа. Помните, я как раз вчера вечером рассказывала вам о нем.
— Как же, душа моя, конечно, помню! — оживилась Князева и с приветливой улыбкой призналась Сергею: — Талантливые люди — моя слабость.
Стешнева рассказала, что Сергей находится в отпуске по ранению, но из-за ошибки канцеляристов не смог попасть на поезд до Петербурга.
Князева с любопытством осматривала гостя, отмечая про себя его внешние достоинства:
«Невысок, строен, тонкие приятные черты лица, в глазах дьяволинка». Перед ней был еще молодой красивый мужчина. Лишь следы усталости на его лице и ранняя седина прибавляли ему зрелой мужественности, а так он мог вполне бы сойти за двадцатилетнего юношу. Он не мог не понравиться. Внешняя миловидность, интеллигентность и внутренняя сила и умудренность — такой мужчина выглядел богоподобным в глазах большинства женщин. И потом эта необычная синяя шинель, трость, прихрамывающая походка, легкая хрипота… Одним словом, Сергей заинтересовал хозяйку купе.
— Может быть, вы составите нам компанию, — предложила Князева и обвела взглядом сидящих рядом с ней людей, словно обращаясь к Сергею в том числе и от их лица, — и расскажете о своей парижской жизни. Я хоть и была там дважды на гастролях, но все как-то на бегу, не было времени толком осмотреться, познакомиться с людьми.
Вскоре Сергей уже исполнял под гитару по просьбе Князевой один из любимых своих романсов «Жалобно стонет ветер осенний». Хозяйке купе тоже нравилось это произведение. По ее лицу было заметно, как она словно сама исполняет романс со сцены, душою отыгрывая все заложенные в стихи эмоции.
Однако на строчках «Медленно кружатся листья осенние, ветер в окошко стучит…» кто-то настойчиво постучал в дверь купе. Через секунду из коридора ввалился смуглый комендант с огромным букетом роз. Купе наполнилось запахом сапожной ваксы и кельнской воды. Князеву кавказец не узнал, зато радостно заулыбался Сонечке:
— А гдэ ваша подруга?
Сонечка с сожалеющим видом развела руками. Пылкий влюбленный ничего не мог понять. С расстроенным видом он переводил взгляд с одного лица на другое, пока не дошел до Сергея. Тут он начал что-то понимать. Было забавно наблюдать, как браво-самоуверенное выражение медленно сползает с лица «джигита», уступая место полной растерянности. Это продолжалось до тех пор, пока комендант не увидел знакомую гитару в руках мужчины. Тут он понял, какую злую шутку с ним сыграли. Однако учинить скандал в личном вагоне командующего фронтом комендант не решился.
Прорычав что-то яростно сквозь стиснутые зубы и полоснув обидчика презрительным взглядом, комендант, как ошпаренный, выскочил из купе.
— Что это с ним? — непонимающе посмотрела на Соню Князева.
Не умеющая врать Сонечка откровенно рассказала певице о придуманном ею невинном розыгрыше. Варвара Дмитриевна и все остальные хохотали от души.
— А ведь этот волокита, кажется, всерьез решил за вами приударить, — утирая слезы, сквозь смех сказала Сергею Князева. — Возможно, он даже приходил, чтобы сделать вам предложение.
Глава 13
Локомотив пронзительно свистнул, перрон дрогнул и медленно поплыл за окнами. А в купе ввалился уже знакомый Сергею по станционному буфету журналист — Медников. Вид он имел довольно расхристанный: кожаный френч расстегнут, фуражка где-то утеряна, редкие волосы на голове стояли дыбом и колебались при каждом движении, как паруса на свежем морском ветру.
— Варвара Дмитриевна, голубушка, позвольте к ручке приложиться! — радостно воскликнул журналист при виде Князевой и немедленно с тупым стуком рухнул перед знаменитостью на одно колено. Он страстно схватил ей правую кисть и жадно припал к ней губами — с тем же торжественным жаром, с каким воины припадают к полковому знамени. — Безмерно счастлив видеть вас снова, о несравненная! Я ведь читал, с каким восторгом писали о вас в тринадцатом году французские газетчики после вашего выступления в Grand Opera.
— Разве мы знакомы? — немного ошарашенно осведомилась певица, осторожно пытаясь высвободить руку.
Журналист сразу сник:
— Неужели за шаромыжника приняли?! Обидно… Как же так, несравненная Варвара Дмитриевна! Неужели забыли?! Ну вспомните: октябрь благословенного 1910 года. Ваши киевские гастроли. Вася я, Медников! Такие репортажи с ваших концертов давал, что гром вашего триумфа в столицах был слышен. Гниду Борщевского, который посмел про вас гадость в своей кислощейной газетенке напечатать, в фонтане искупал, так что он, подлец, мокрый, весь в тине, без цилиндра на берег выполз…