Слушай, мне бежать надо. Я отпросилась – к репетиции нужно подготовиться. В выходные звякни, если нужно будет отвлечь, ладно?
‹‹Дженнифер – Бет›› Ты в этой свадебной атмосфере совсем завязнешь.
‹‹Бет – Дженнифер›› А в душе благодарна за хоть какое-то разнообразие.
‹‹Дженнифер – Бет›› Тебе еще понравится на этой свадьбе. Пожалеешь, что столько месяцев гундела.
‹‹Бет – Дженнифер›› Вполне возможно. Очень даже может быть.
Глава 64
После работы Линкольну не захотелось сразу идти домой. Он все думал о Бет в платье без бретелек. Сливочно-белые плечи… Веснушки… Может, ему надо было познакомиться с какой-нибудь девушкой, которых навязывал ему Джастин. Или с какой-нибудь лютеранкой, знакомой сестры. Или с Беккой – девушкой, которая работает в спортзале. В последнее время она часто поглядывала на Линкольна, когда тот отжимал штангу, лежа на скамье, и трогала его за руку как-то уж слишком часто. Может, она все еще неровно дышала к его локтям.
В одиночестве Линкольн расположился в «Вилладж Инн». Когда подошла официантка, он заказал две порции пирога «Французский шелк». Она принесла их на отдельных тарелках, и почему-то от этого ему стало стыдно.
С собой у него был завтрашний выпуск газеты – привилегия работы в «Курьере», – но Линкольн так волновался, что не мог читать ее.
Он был настолько вне себя, в таких растрепанных чувствах, что, только прикончив обе порции «Французского шелка», заметил в соседней кабинке Криса. Криса, друга Бет. Они, оказалось, сидели прямо лицом к лицу.
Линкольн вспомнил, что последний раз видел Криса на Новый год, и еле сдерживался, чтобы не перегнуться над столом и хорошенько не врезать ему по физиономии. Но порыв быстро прошел.
Крис сегодня выглядел по-другому. Опрятнее. На нем была костюмная, небрежно расстегнутая рубашка, чистый пиджак, а волосы аккуратно причесаны и сияли от геля. «Как реклама краски для волос, – зло подумал Линкольн и вспомнил: – Ах, да, репетиция». И тут Линкольн расхохотался. Тихо, почти про себя.
Он ведь не должен был знать, а знал! И должен бы ненавидеть этого парня, а не ненавидел! Не хотелось ему убивать Криса. А хотелось поменяться с ним местами. Да и этого тоже не хотелось. Если бы Линкольну нужно было идти с Бет на репетицию этой самой свадьбы, он сейчас был бы дома, с ней. Если бы нужно было идти с ней завтра на свадьбу, он считал бы часы до того, когда она наденет это свое платье. А потом – до того, когда снимет.
Он снова рассмеялся, теперь уже вслух.
Тогда Крис взглянул на Линкольна и как будто узнал его.
– Привет, – поздоровался он.
Линкольн замолчал. До этого момента он все думал, что Крис его не видит. Так же как его не видит Бет, хотя это и не так.
– Привет, – отозвался он.
– Сигареты не найдется? – спросил Крис.
– Нет, извини, – отозвался Линкольн.
– Не готов я сегодня – ни сигареты, ни книжки, – улыбнулся Крис.
Он тоже, казалось, волновался, но, видимо, лучше, чем Линкольн, умел держать себя в руках.
– Хочешь, страничку газеты возьми, – предложил Линкольн.
– Спасибо, – ответил Крис. Он встал, подошел к кабинке Линкольна и, наклонившись, взял страницу о культуре. – Сегодняшний обзор фильмов еще не читал.
– Кино любишь смотреть? – мрачно поинтересовался Линкольн.
– Скорее, пересматривать, – ответил Крис. – Моя девушка о фильмах пишет. Да это завтрашняя!
– Технически сегодняшняя, – пояснил Линкольн, – я в «Курьере» работаю.
– Тогда ты, наверное, ее знаешь.
– Я там мало кого знаю, – ответил Линкольн. Его как будто свело, губы едва шевелились. Казалось, только скажи неверное слово – и сразу обратишься в камень. А может, уже и обратился. – По ночам работаю.
– Ты бы сразу запал, – кивнул Крис, глядя в окно и снова волнуясь, – если бы увидел ее, сразу же. Она такая… Такая… Мимо нее не пройдешь. Явление природы, понимаешь?
– Как торнадо? – спросил Линкольн.
– Вроде того, – усмехнулся Крис. – Я бы сказал… не знаю, как бы я сказал, но, пожалуй, да. Она… – Он нервно похлопал по нагрудному карману, провел рукой по волосам. – У тебя ведь никого нет, да? В смысле – на наших концертах я тебя никогда ни с кем не видел.
– Да, – ответил Линкольн и подумал: «Никакой я, оказывается, не невидимый. Очень даже видимый!»
Крис снова засмеялся – колко, недобро. Все его обаяние куда-то испарилось.
– Не помню даже, когда… – Он горестно покачал головой, снова пригладил волосы. – В этот карман, понимаешь, сигареты класть нельзя – очень уж некрасиво торчат. Даже и не помню, когда так долго не курил. А ты курил хоть раз?
– Ни разу, – ответил Линкольн. – Никогда не тянуло.
– Без сигарет, без девушки… Унылая у тебя жизнь, приятель.
– Как кому, – ответил Линкольн, тяжело глядя на своего собеседника и очень желая, чтобы прямо сейчас случилось что-нибудь в духе «Чумовой пятницы»[17].
– А-а… – растерянно протянул Крис. На это его хватило. – Ну, правильно. Я не хотел… – Он опустил глаза и вернул Линкольну страницу. – Спасибо. За эту… Я бы никогда не побеспокоил… Это все пиджак, понимаешь? Я бы не…
Линкольн скривил губы в улыбке. Крис поднялся.
– Увидимся, – произнес Крис. Он остановился у своей кабинки и положил на стол несколько долларов. – На той неделе мы в «Соколе» играем, будешь там – заходи поздороваться.
Линкольн смотрел, как Крис идет к выходу, и надеялся – искренне, по-настоящему, всем сердцем, – что тот идет домой, к ней.
Глава 65
В отделе информационных технологий работы было меньше, чем обычно. Международную ударную бригаду давно распустили. От них только и осталось, что стопка чистых дисков и прожженные сигаретами пятна на столе.
– Когда успели, черт побери? – вопрошал Грег.
Линкольн пожимал плечами. Грег велел Линкольну поменять все системные пароли обновить брандмауэры, он даже изготовил для всего департамента новые электронные пропуска.
– Эти ребята всегда меня доставали, – признался Грег. – Особенно тот, из школы «Миллард-Саут». Как говорится, он слишком много знал… о компьютерах.
Линкольну теперь казалось, что его смены тянутся не годами, а десятилетиями.
В понедельник вечером в папке WebFence ничего от Бет не было. Ни слова о свадьбе. Вообще ни слова. И во вторник – тоже… И в среду…
Линкольн искал встречи с ней в коридорах, задерживался на обеденных перерывах. Он видел ее подпись под статьями и поэтому знал, что она на работе. Через каждые несколько часов в свою смену он проверял папку WebFence.
В четверг – ничего. В пятницу – ничего. В понедельник – ничего.
В понедельник вечером Линкольн подходил к столу Бет в шесть часов и потом еще раз – в восемь. Он купил пирог с курицей и луком, чтобы поделиться с Дорис, и провел с ней два часа в комнате отдыха за разговором. И за ожиданием. Дорис обещала, что научит его играть в пинокль. Как она говорила, они с Полом любили в нее резаться.
– Мне всегда хотелось научиться, – ответил Линкольн.
Во вторник Бет и Дженнифер все молчали, а он просматривал дисциплинарный файл, чтобы проверить, не прислал ли предупреждение кто-нибудь из коллег по отделу. В голове промелькнуло: может, кто-нибудь из международной бригады набедокурил. Но никаких признаков этого не было. На столе Бет стояли пустые чашки из-под кофе, – значит, она не исчезла бесследно.
В среду в папке WebFence снова ничего не было, и вдруг Линкольну стало почему-то легко. Может, это было начало конца. Никаких болезненных, унизительных объяснений. Никакого самоконтроля и дисциплины. Может, ему не придется заставлять себя не читать ее переписку – она прекратится сама собой.
Глава 66
Может ли мозг отторгать информацию? Как инородное тело? Дорис старательно учила Линкольна играть в пинокль, а его мозг никак не усваивал правила. По счастью – а может, по несчастью, – ее это не обескураживало. Он подумывал, что удобнее есть за своим столом. И если бы он не терял надежды на встречу с Бет, то, скорее всего, так и поступил бы. Но по отношению к Дорис это было нехорошо, особенно теперь, когда мать стала посылать угощения специально для нее. Теперь Дорис на пару с ним угощалась ее пирогами.
– Некоторым трудно научиться играть, – заметила Дорис. – Я сдаю. – Она умело перетасовала карты. – Скажи-ка, а на эти выходные у тебя большие планы?
– Нет, – ответил Линкольн.
Можно в «Подземелья и драконов» поиграть. А можно в гольф с Чаком. Один из ночных редакторов пригласил его… отметить Новый год. «Мы всегда его позже празднуем, – пояснил Чак. – Эти умники из дневного издания за нас по праздникам не работают».
– Видишь ли, тот мой буфет старый я еще не вывезла, – сказала Дорис. – А я пообещала хозяину, что к тридцать первому все вывезу.
– Видишь ли, тот мой буфет старый я еще не вывезла, – сказала Дорис. – А я пообещала хозяину, что к тридцать первому все вывезу.
– Ах да, извините, – ответил Линкольн, – могу в субботу вечером, если вам удобно.
– В воскресенье можешь? А то в субботу у меня свидание.
Ну конечно. Почему бы и нет?
– Ладно, – согласился он. – В воскресенье.
Пока играли в гольф, Чак все уговаривал Линкольна пойти на их вечеринку.
– Я, вообще-то, не любитель, – отнекивался Линкольн.
– Да там ничего такого и не будет. Скучища всегда у редакторов.
– Уговариваешь…
– И Эмили тоже будет.
– Мне, кажется, говорили, что она с кем-то встречается.
– Нет уже. Почему Эмили тебе не нравится? Очаровашка.
– Да, милая, – не стал спорить Линкольн.
– Очаровательная, – с напором повторил Чак, – и все предлоги наизусть знает. А еще приносит тыквенный хлеб и электронный справочник крылатых фраз.
– Похоже, ты к Эмили неровно дышишь.
– Я – нет. Я стараюсь с женой помириться. А вот у тебя какая отговорка?
– А я… как бы сказать… восстанавливаюсь после неудачных отношений.
– Когда они закончились?
– Почти сразу же, как начались, – ответил Линкольн.
Чак зашелся от смеха так, что в январский воздух у него изо рта вылетали облачка пара.
– А не холодно для гольфа? – спросил Линкольн.
– На солнце у меня голова болит, – ответил Чак.
Линкольн не передумал. Ему было не до вечеринок. Не до игр. Не до людей.
Три недели… Вот уже столько времени Бет и Дженнифер не появлялись в папке WebFence.
«Вот и хорошо, – говорил себе Линкольн. – Если даже им нет смысла молчать так долго. Если даже это им совсем не свойственно. Тебе же облегчают жизнь. Тебе же».
Он решил взять напрокат кассету с фильмом «Гарольд и Мод». Эту картину он не пересматривал со старших классов школы и хотел освежить в памяти сцену, почти в самом конце, когда Гарольд сбрасывает свой «ягуар» с утеса, а потом садится и бренчит на банджо. Он очень надеялся, что никто из газеты не увидит, как он в «Блокбастере» берет напрокат эту самую кассету. Чак рассказал, что, пока они не знали, как его зовут, он проходил у них под кличкой Ухажер Дорис. Когда кто-то тронул его за локоть, он чуть не сунул кассету в карман.
– Линкольн… Линкольн, ты?
Когда видишь человека первый раз за девять лет, то в первую секунду, нет, в долю секунды кажется, что он теперь выглядит совсем по-другому, а потом оказывается, он совсем не изменился, как будто этих лет и не было.
Сэм выглядела… как Сэм. Каштановые кудри – может, сейчас чуть длиннее, не тот боб, который носила каждая вторая девчонка в колледже. Широко распахнутые глаза, такие темные, что в них почти не видно зрачков. Одежда вся черная, как будто она купила ее где-то в другом штате. Серебряные кольца на пальцах. Розовый платочек, завязанный вокруг талии вместо пояса.
А она все еще волновала его. Она взяла его за обе руки.
– Линкольн! – повторила Сэм.
Линкольн не шевелился, не говорил, но чувствовал себя, точно Киану Ривз в той сцене «Матрицы», где он замедляет время, чтобы уклониться от града пуль.
– Прямо не верится, что это ты! – Сэм сжимала его руки, тянула за куртку, прижимала свои ладони к его груди. – Ну и ну… А ты совсем не изменился. – Она все тянула к себе его куртку. Но он не спешил поддаться ей. – И даже запах от тебя все такой же – персиковый! – продолжала Сэм. – Не верю, не верю, что это ты. Как дела? – И она снова вцепилась в его куртку. – Ну, как дела-то?
– Хорошо, – просто ответил он. – Все нормально.
– Ты знаешь, это прямо судьба, что я тебя здесь встретила, – не умолкала Сэм. – Я уже месяц как вернулась и каждый день о тебе думаю. Как только вспоминаю об этом городе, сразу вспоминаю о тебе. Выхожу от родителей, выезжаю на шоссе, и сразу в голове начинает крутиться: «Линкольн, Линкольн, Линкольн». Как же все-таки хорошо, что я тебя встретила! Как у тебя дела? Нет, ну правда, как? Ты знаешь, я тут слышала, что… – У нее сделалось грустное лицо. Она все трогала его руки, плечи, подбородок. – Но так давно… Как ты теперь живешь? Что делаешь? Давай рассказывай!
– Да ты сама знаешь, – ответил Линкольн. – Я здесь. Хожу на работу. В смысле – работаю. С компьютерами. Не прямо вот здесь. Рядом.
Что еще рассказать? Что так и живет у матери? Берет напрокат фильм, который в первый раз наверняка смотрел вместе с Сэм? А она и была тем «ягуаром», который ему нужно сбросить с утеса?
Только вот она им не была. Или все-таки была?
Линкольн ощутил нечто похожее на импульс силы. Он поставил на место кассету с «Гарольдом и Мод» и втихаря стянул с полки другую – с «Лаком для волос».
– А ты как? – спросил он. – Почему вернулась?
– Ах… – произнесла Сэм, подняв глаза, как будто объяснять причину ее возвращения было долго и трудно. – Работа. Семья. Я вернулась, потому что хотела, чтобы мои мальчишки общались со своими бабушкой и дедушкой. Можешь поверить, что я мамаша? Да-да! А потом эта работа в «Плейхаусе». Развитие, сбор средств на благотворительность, чтобы богатые чувствовали свою значительность. За сценой, но вне сцены. Не знаю, это большой шанс. Большой риск. Лайам на полгода остался в Дублине – вдруг что-нибудь не выйдет. А ты знаешь, что я жила в Дублине?
– В Дублине… – повторил Линкольн. – С Лайамом. Это муж?
– По факту – да, – ответила Сэм, махнув рукой, как бы желая сказать: «Об этом тоже долго рассказывать», и продолжила: – Клянусь, больше никогда не выйду за человека с иностранным паспортом. Обжегшись на молоке… ну и так далее.
«И так далее» она произнесла чуть ли не по слогам: «И так да-ле-е». Говоря, Сэм все время жестикулировала руками с безупречными ногтями, накрашенными розовым лаком, и все время трогала Линкольна то за локоть, то за грудь.
– Как-нибудь расскажу всю эпопею, – не умолкала она, – всю-всю. Надо наверстать время. Мне всегда казалось: тем, у кого было столько общего, столько важного, нельзя терять друг друга из виду.
Последние слова прозвучали тихо, почти интимно. Со сцены – на экран.
– Это неправильно, – добавила она и вдруг оживилась. – А слушай-ка, ты сейчас сильно занят? – Сэм схватила его за куртку обеими руками, встала на цыпочки, потянулась к нему. Линкольн мысленно отшатнулся.
– Сейчас? – переспросил он.
– Давай сходим в «Фенвикс», бананового мороженого возьмем. И ты мне все-все расскажешь!
– Все… – повторил он и задумался, какую часть этого всего можно рассказать именно Сэм.
– Все! – подтвердила она и прижалась к нему. От нее пахло гардениями. Гардениями и еще чем-то сладким, вроде бы гвоздиками.
– «Фенвикс» давно уже закрыли.
– Тогда садимся в машину и едем искать банановое мороженое. Куда же? – спросила она, смеясь. – В «Остин»? В «Фарго»?
– Не могу, – ответил Линкольн. – Сегодня никак. У меня… дело.
– Дело? – растерянно проговорила она, опускаясь на пятки.
– В гости ждут.
– А, вот оно что… – Сэм порылась в черной бархатной сумочке с ручкой цвета слоновой кости. – Вот. – Она сунула ему в руку визитку. – Моя карточка. Звони. Звони вчера, Линкольн. Я серьезно.
Лицо у нее стало серьезное. Линкольн кивнул и уставился на карточку.
– Линкольн… – проговорила Сэм, многозначительно улыбаясь из-под густых ресниц. Потом взяла его за плечи и поцеловала в обе щеки. – Судьба!
И быстро пошла к выходу. Высокие каблуки ее туфель тоже были розовые. Она даже не выбрала себе кассету.
А Линкольн… Линкольн стоял как вкопанный.
Глава 67
Он не взял ни «Лак для волос», ни «Гарольда и Мод».
Через несколько минут после того, как ушла Сэм и Линкольн наконец пришел в себя, он понял, что домой ему идти совсем неохота. Неохота было ни спокойно сидеть, ни молчать. Он вышел из «Блокбастера» без фильма и остановился на улице только затем, чтобы выбросить в урну карточку Сэм. В этом жесте не было ничего многозначительного. Он знал, где работает Сэм, а номер телефона ее родителей до сих пор помнил наизусть. А потом Линкольн вынул бумажник и прочитал письмо Бет о нем – то самое, где было «стараюсь не цапнуть его за плечо». Еще раз прочитал. Еще. И еще. А потом смял и швырнул подальше.
А потом отправился… отмечать Новый год. Линкольн не сомневался, что рекламная открытка, которую всучил ему Чак, болтается где-то в машине. Когда он искал ее на заднем сиденье, то заметил, что руки у него ходят ходуном.
«Вот и хорошо, – подумал он. – Стоит он, видишь ли, как вкопанный».
Когда Линкольн парковался у дома Чака, то поймал себя на том, что широко улыбается в зеркало заднего вида.
Вечер был в полном разгаре.
Лилипуточка Эмили со своим тыквенным хлебом была, понятно, здесь, и Линкольн не стал замыкаться в себе. Ему этого не хотелось. Эмили была мила, все его шутки казались ей верхом остроумия, и Линкольн шутил и шутил, потому что не стоило волноваться, что над ними никто не засмеется. И еще – рядом с Эмили он чувствовал все свои восемь футов роста. А это очень приятно, чего уж там…