Ирина Филимоновна принялась мыть посуду, кивнув с хозяйским видом (она явно уже вполне освоилась в этой квартире):
– А вы идите в комнату и поговорите там.
Они прошли в комнату. Тяжелые шторы были по-прежнему задернуты, но Артем сначала проверил их, а только потом включил свет.
– Что, опять шифруемся? – хмуро усмехнулась Лиза, подошла к шкафу и достала свежую блузку. Свитерок и майку, в которых она провела день и в которых спала, девушка сняла, совершенно не стесняясь Артема.
Он, несколько оторопев, уставился на ее грудь, ощущая, как пересыхает в горле.
«Она опять забыла, кто она на самом деле, это ничего не значит», – уговаривал Артем самого себя, делая невозможное физическое усилие, чтобы отвести в сторону глаза.
Лиза начала просовывать руку в рукав, чертыхнулась:
– Доктор, посмотри, что у меня там такое? Чешется, зараза, сил нет! Ну? Что ты сидишь?
– Прикройся, очень тебя прошу, – с усилием выговорил Артем, глядя в сторону. – Грудь прикрой. А то потом опять скажешь, что я гомик и к тебе клеюсь.
– Да брось… – начала было она запальчиво, но вдруг осеклась, прижала к груди блузку. – Все, можешь смотреть.
Он подошел. Да, грудь-то она прикрыла, но голые плечи, и тонкие ключицы, и нежное горло, и россыпь родинок у впадинки между шеей и плечом, и легкий, женский (невероятно женский, а вовсе даже не мужской!) аромат ее тела – от всего этого у него темнело в глазах. Схватить бы ее, зацеловать, повалить на диван…
Он попытался убедить себя, что Лиза тут вообще ни при чем, что точно так же он чувствовал бы себя рядом с любой полуобнаженной женщиной – просто слишком много неистраченного желания накопилось, грубо говоря, сперматоксикоз его одолевал! – и если бы тут оказались полуголые Наталья или Галя, он ощущал бы то же самое… и даже, может быть, перед Викой он сейчас не устоял бы… но отлично знал, что врет самому себе. Хотел он именно эту женщину, именно Лизу, которая его не только не хотела, но даже не понимала, что перед ним нужно стесняться!
Для нее он – просто гомик, мужчина, которому захотелось… мужчину.
Кошмар какой-то…
Надо в этом разобраться, в том, что происходит, разобраться и покончить со всей этой гадостью, хотя бы для того, чтобы можно было сказать Лизе – Лизе-женщине! – что он ее хочет до темноты в глазах… а она?..
– Эй, – услышал он осторожный Лизин голос, – ну, ты посмотришь мою руку?
Артем тяжело вздохнул и перевел взгляд на ее руку. Предплечье расчесано до крови…
Стоп! Он уже видел это сегодня. Он видел почти так же расчесанную руку, даже еще сильнее. Это была рука Людки, которую они отправили в психиатрическую больницу с «танковой бригадой». Людки, которая вдруг ни с того ни с сего приревновала не мужа к соседке Ляльке, а соседку Ляльку – к мужу… И кричала: «Она моя, не трогай ее!»
Кричала так, как будто вдруг ощутила себя мужчиной.
Бред, полный бред!
– Артем! – раздраженно окликнула Лиза. – Ты спишь, что ли?
Он очнулся, вынырнул из сонмища догадок, одна другой нелепее. А может быть, и не столь уж нелепых…
– У тебя есть что-нибудь вроде перекиси водорода? Надо обеззаразить. Откуда это у тебя, не помнишь?
– Нет. Клопов вроде в квартире не водится, комаров домашних тоже нет…
– А когда это появилось?
– Да не помню я! Перекись у меня есть.
– Принеси, я смажу.
– Да я и сама могу, – буркнула Лиза, уходя в ванную комнату.
Артем вздохнул.
Не доверяет…
И правильно делает.
Он вынул телефон и позвонил на подстанцию:
– Наташа? Это Артем Васильев. Скажи мне номер Ковалева из «танковой бригады», пожалуйста. Ну, которого ты нам сегодня под подмогу посылала, на улицу Бориса Панина.
– У тебя что, бессонница, хочешь попросить у него чего-нибудь успокоительного? – хихикнула Наташа.
– Догадливая ты! – буркнул Артем.
Наташа продиктовала номер.
– Чего тебе надобно, старче? – сонным голосом простонал Ковалев. – Только прилег, понимаешь…
– Извини, Паша, у меня вопрос насчет больной, которую вы с улицы Панина забрали. Что с ней?
– Шизофрения, как и было сказано, – зевнул Ковалев. – Или тебе подробный диагноз нужен? Воображает, что она мужчина. Переубедить ее невозможно. Еле утихомирили. Привезли в больницу уже в бессознанке, такой и сдали. К утру, может, прочухается, а может, и нет. Но лечить ее – это уже не моя забота. А что? Хочешь ее навестить? Тогда по утряночке – на Ульянова, с апельсинчиками и яблочками.
– Издеваешься?
– А как же! – хохотнул Ковалев. – Ты меня разбудил, должен же я тебе хоть как-то ото-мстить!
– Слушай, Паша… ты в своей практике с такими необычными случаями сталкивался? – осторожно спросил Артем.
– А что тут необычного? – удивился Ковалев. – Воображают себя то Агатой Кристи, то женой президента Саркози, то рыбой-пилой, то мужчиной… Какая разница?
– А в последнее время были такие случаи еще? Ну, чтоб – мужчиной?
– Женщина – мужчиной? – уточнил Ковалев. – Не было, честно. Наоборот – было. Неделю назад, в позапрошлое дежурство.
– В каком смысле – наоборот? – насторожился Артем.
– Да в каком, в самом просто-ом! – протяжно зевнул Ковалев. – Мужик возомнил, что он – женщина. Ни с того ни с сего ворвался в спальню жены, начал рыться в ее белье, выбрал гарнитурчик из «Эстель», красненький, с розовыми цветами на лифчике… Я почему это запомнил: у одной моей постельной дамы такой же, очень возбуждающий! Начал копаться в ее платьях, но ничего ему не понравилось… устроил истерику на вечную бабскую тему: «Мне нечего надеть!» – тут жена сообразила, что дело неладно, вызвала нас. Ко времени нашего приезда мужик был совершенно не в себе. Увозили мы его в смирительной рубашке. Он теперь там же, на Ульянова, заодно можешь и его навестить. Между прочим, главный редактор газеты «Новости Поволжья»! Говорят, раньше он был известен как страшный бабник, ну просто бабник-рекордсмен! А теперь сам бабой стал… Шуточки психики, да?! Как это акулы пера еще в него не вцепились и не начали полоскать в лохани желтой прессы?.. Ну, что ты замолчал-то? Вопросов больше нет? Можно мне еще чуток вздремнуть?
– Подожди…
Артем был так поражен, что не мог собраться с мыслями.
Красненький гарнитурчик с розовыми цветами на лифчике…
Алые трусики в руках самоубийцы!
Мысли путались, он с трудом смог вернуться к разговору.
– Паша, ты помнишь… на предплечье у этой женщины, которую увозили вчера, был расчес?
– Ну… вроде был. А может, и нет, не помню. А что?
– Слушай, а ты не можешь вспомнить, ничего такого не было на руке этого бабника, который вдруг решил, что он женщина?
– Хм, – озадаченно сказал Ковалев. – А должно было быть?
– Не знаю. Я тебя спрашиваю!
– Не помню, слушай… Помню! – вдруг закричал Ковалев. – Когда его жена рассказывала, как это случилось, она говорила, что он еще за день до того был нервный, раздраженный и все время руку себе чесал, злился, что его кто-то укусил, ругал ее, что она клопов развела…
– Бог ты мой, – пробормотал Артем.
– Что ты говоришь? – переспросил Ковалев.
– Ничего. Спасибо, Паш.
– Не понял за что, но – пожа-а-луйста, – зевнул тот и отключился.
– Бог ты мой… – медленно повторил Артем.
– Ты что такой сидишь? – спросила Лиза, появляясь в дверях.
– Какой – такой?
– Ну, мешком шарахнутый.
– Значит, шарахнули.
– Что-то случилось? – спросила она встревоженно.
– Да много чего случилось, только не пойму пока, есть ли…
Он хотел сказать: «Есть ли тут какая-то связь, или это просто моя фантазия», – но не успел. Зазвонил телефон.
«Пашка еще что-то вспомнил?»
Но это была Вика.
– Артюш…
Голос ее звучал робко, прямо-таки дрожал, словно Вика еле сдерживала слезы.
– Что?
– Артюш, ну когда ты придешь? Ты ведь уже не на работе, я знаю, я звонила на подстанцию…
О-о, как говорится! Чем дальше в лес, тем толще партизаны. Опять же – как говорится…
– В течение часа приеду, – буркнул Артем и отключился.
– Это она звонила? – резко спросила Лиза.
– Кто?
– Дед Пихто! Твоя девушка? Которая тебя ко мне приревновала? Она? Спрашивала, когда ты притащишься в ее постель?
– Ты что?! – изумленно уставился на нее Артем.
– Ничего!
Она была вся красная и злая до того, что, казалось, ее каштановые волосы искрятся.
– Ну давай, вали отсюда! – крикнула Лиза. – Чего сидишь?
У нее был такой вид, словно она сейчас набросится на Артема с кулаками.
И вдруг он понял.
– Лиза… – выдохнул Артем недоверчиво. – Ты меня что – ревнуешь?! К ней?
– Н-ну? – неприветливо буркнула она. – А что, нельзя? И если ты назовешь меня еще раз Лизой, я тебе в ухо дам!
Ему было так смешно и так вдруг стало хорошо на душе! Обнять бы ее сейчас, прижать к себе, расцеловать эту веснушчатую, до невозможности милую и почему-то такую родную, до слез, до боли родную мордашку!
– А почему мне тебя Лизой нельзя называть? – спросил он, лишь бы хоть что-то сказать, чтобы не рассмеяться – счастливым смехом, торжествующе, с надеждой…
– А почему мне тебя Лизой нельзя называть? – спросил он, лишь бы хоть что-то сказать, чтобы не рассмеяться – счастливым смехом, торжествующе, с надеждой…
– Потому что это бабье имя, а я не баба, – огрызнулась она.
– А кто ты?
– Видимо, мужчина, ну что ты дураком притворяешься? – у нее голос дрожал.
– Но я – тоже мужчина. И если ты, мужчина, ревнуешь меня, мужчину… то кто вообще тут гомик и кто к кому клеится?
Артем думал, что она разозлится, а она растерялась – до того, что даже рот приоткрыла:
– А… как же тогда?!
– Тебя зовут Лиза, – настойчиво сказал он. – Ты – женщина! И я рад до чертиков, что ты меня ревнуешь. Я разберусь в том, что случилось. Я разберусь! Потому что… потому что я так хочу, чтобы ты снова почувствовала себя женщиной!
Ему стало страшно собственной смелости. Стало страшно, что сейчас опять польется матерщина, или она ударит его, или поднимет на смех…
Но Лиза молчала. Слушала. Хмурила сосредоточенно лоб и слушала, опустив глаза.
– Ну, деточки, – вошла Ирина Филимоновна, – я устала до невозможности. Пойду, спать бабушке пора.
– Всем пора спать, – кивнул Артем. – Ирина Филимоновна, большая к вам просьба. Можно Лиза у вас переночует? Она возьмет с собой и постельное белье, и еду, которая осталась, вы и позавтракаете вместе.
– А вы разве тут не останетесь? – удивилась Ирина Филимоновна, которая, очевидно, многое уже успела про них двоих насочинять, пока посуду мыла.
– Нет, я не останусь. Но утром приеду обязательно. Пожалуйста, Ирина Филимоновна, это важно…
– Да, конечно, конечно, только вы сами все ко мне принесите, ладно, а я пойду дверь открою. Лиза, ты на раскладушке поспишь, да? Она на лоджии стоит, ее достать надо, Артем, вы слышите?
– Сейчас приду и достану, – кивнул он.
– Ты чего-то боишься? – прямо спросила его Лиза, когда бабулька ушла.
– Боюсь, – кивнул Артем. – Сам не знаю чего, но у меня такое ощущение, что я теперь обречен всегда за тебя бояться.
Она покачала головой:
– Вообще ничего не понимаю.
– Я тоже. Но надо разобраться.
– Неохота мне, чтобы ты уезжал.
– Мне еще больше неохота. Но – надо. Может, я в чем-то и разберусь.
Лиза посмотрела на него внимательно, быстро опустила глаза:
– А ты не мог бы здесь переночевать? Я уйду к Ирине Филимоновне, а ты – здесь? А?
– Никак не получится. Надо ехать. Но я утром вернусь, слово даю. В девять, десять… Честно, я вернусь.
– Как жаль, – ожесточенно сказала Лиза, – что я тех врачей того… матом… Надо было послушать, что они про целительницу говорили! Надо к ней было бы поехать все же. А у меня и адрес, и телефон – все мимо ушей. Помню только, что зовут ее Оксаной.
– Попытайся вспомнить, – настойчиво сказал Артем. – Сейчас ляжешь спать – и думай об этом. Хоть что-то… улицу, цифры… Понимаешь?
– Почему-то у меня такое ощущение, что ночью я не про целительницу Оксану эту долбаную буду думать, – ожесточенно буркнула Лиза. – Ладно, надо собираться. А тебе… правда неохота уезжать?
– До невозможности.
До невозможности хотелось ему с ней целоваться, но – нельзя было, никак нельзя!
Где-то с полчаса они еще занимались «эвакуацией», как это назвала Лиза, а потом Артем наконец ушел.
* * *– Я… – наконец-то выдавил Мокрушин – от неожиданности он онемел было. – Да, я… говорю… мне нужна целительница, целительница Оксана. Мне вы нужны!
– Что случилось? – спросила женщина спокойно. – С вами что-то произошло?
– Да, да! – простонал Мокрушин. – Я… понимаете, я схожу с ума, со мной беда… мне нужна помощь! Я внезапно ощутил себя женщиной! Женщиной! Я всю жизнь был мужчиной, а теперь я – женщина! Я смотрю в свой шкаф, но мне нечего надеть! Там какие-то ужасные костюмы, мужская обувь… я не могу… не могу…
Он задохнулся от приступа смеха, вспомнив, как визжал Жданков, – мол, ему надеть нечего. При этом Мокрушин очень надеялся, что целительница Оксана решит, будто он задохнулся от слез. От с трудом сдерживаемых слез, как пишут в дамских романах, которых он начитался по самое не могу и не хочу, потому что в зоновской библиотеке почему-то была чертова уйма всяких «барбаров картлендов» и «викториев холтов», и кроме них, – ну хоть ты тресни! – нечего было читать, а время как-то же надо было проводить! Вот мужики и начитывались до мозгового треска про нежных и невинных английских «миссок», которые периодически теряли невинность в объятиях развратных лордов, а потом тайно и явно дрочили ночами на этих «миссок», воображая себя лордами.
– Успокойтесь, – властно сказала Оксана. – Успокойтесь! Скажите, вы какие-то меры принимали для излечения? Лекарства принимали? Транквилизаторы? Врача вызывали?
– Нет, нет, что вы, я ничего не принимал, никого не вызывал, в больницу не ходил, я боюсь… мне стыдно… – забормотал Мокрушин. – Хотя «Скорая» у меня была… они перепутали адрес, зашли ко мне, я им рассказал… от них я узнал ваш телефон и понял, что вы – моя последняя надежда!
– Где вы живете? – спросила целительница. – В каком районе?
– В Советском.
– Адрес ваш скажите, пожалуйста.
Мокрушин насторожился.
Зачем ей его адрес?
– А вы что, посещаете больных на дому? Может быть, лучше я сам к вам приеду?
– Конечно, вы приедете ко мне, – ласково отозвалась Оксана. – У меня огромная очередь, я не могу, к сожалению, посещать больных на дому. А адрес я спрашиваю, чтобы знать, как скоро вы смогли бы ко мне приехать: иногда у меня бывают «окна» в расписании приема, так что, если вы близко, я могла бы вас туда вписать.
– А вы сами где живете? – вкрадчиво спросил Мокрушин, чувствуя, что желанная цель приближается. – На какой улице?
– В верхней части города, – уклончиво ответила она. – Итак, ваш адрес?
Мокрушин напрягся. Какой же у него адрес-то? Квартира пятнадцать, точно, а номер дома вылетел из головы, но хорошо, хоть помнит, что это где-то во дворах за улицей Ванеева, между улицами Республиканской и Бориса Панина, в старой хрущевке с красным цоколем, внизу – продуктовый магазин. Так объяснил ему парень, сдававший квартиру, по этим приметам Мокрушин дом и нашел, но вот номер – забыл.
– На улице Ванеева я живу, между Республиканской и Бориса Панина.
– Ага, понятно, – сказала Оксана. – Очень хорошо.
И в трубке раздались гудки.
– Твою мать! – взвыл Мокрушин. – Да что за непруха?! Связь без брака, мля, мля, мля!
Поспешно он набрал номер вновь. Долго слушал длинные гудки, потом услышал женский голос, но говорила не целительница Оксана – это был голос автомата, сообщивший: «Номер не отвечает. Позвоните, пожалуйста, попозже».
– Какого черта? – спросил Мокрушин у замолчавшей трубки. – Разговаривали же… почему попозже?!
Несколько минут он ждал в тщетной надежде, что Оксана перезвонит – ведь его номер у нее определился! Но она не перезванивала.
– Да ей клиенты не нужны, что ли?! – с ненавистью воскликнул Мокрушин и снова перезвонил.
Гудки… гудки…
«Номер не отвечает. Позвоните, пожалуйста, попозже».
– Может, к ней кто-то пришел, и она не может перезвонить? – спросил самого себя Мокрушин. – Ну, подожду.
Ужасно хотелось есть, причем уже давно. Из их со Жданковым холодильника и шкафчика для продуктов на старой квартире он выгреб все, что мог, кроме яиц: не донести – разобьются! Там было с полкило отличной любительской колбасы, масло, сыр, хлеб, чай, сахар, пряники «Ореховые»…
Мокрушин включил хозяйский чайник (тут имелся набор посуды), напился чаю и налопался колбасы с хлебом, сыром и маслом. Однако особого удовольствия от еды не ощутил: все время смотрел на телефон и ждал, ждал…
Наконец ждать надоело. Он снова набрал номер.
Что-то пискнуло, послышались короткие гудки, а на дисплее вспыхнула надпись: «Ошибка связи». Набрал еще раз – то же самое! В третий раз – та же картина!
Да что же это такое?!
Его чуть не вырвало от злости. Колбаса колом стала в горле! Он налил еще кружку чаю, пил медленными глотками…
Что-то не то! Она не просто так не отвечает, эта долбаная целительница. Она отключила телефон… Нет, не отключила, ей же могут и другие люди звонить, да и сама она им звонит. Но этот сигнал об ошибке связи… Мокрушин слышал о таких штуках! Оксана внесла его номер в черный список абонентов, вот что она сделала! Да, точно… и теперь до нее хренушки дозвонишься! В смысле не дозвонишься вообще.
Но почему она это сделала? С чего ее вдруг так разобрало? Говорили-то нормально…
Видимо, ей что-то не понравилось в ответах Мокрушина. А что ей могло не понравиться?!
Он неправдоподобно врал? Да нет, она прекратила разговор не во время этого несусветного, но вполне натурального вранья! Она отключилась, как только Мокрушин назвал адрес.
И что?! Чем ей этот несчастный адрес не по душе пришелся? Номер дома он не назвал, правда… Ну, можно было подумать, что он просто от волнения забыл сказать. Это ерунда.