– Что случилось? Пожар?!.. Где?… Горим!.. – закричали они, растерянно оглядываясь.
– Там, в той комнате! – подбежал к ним Алексей. – Скорее помогите!
Все побежали к дверям «Отдела кадров», стали стучать, пытаясь открыть, по очереди тянули за ручку. Но дверь была закрыта глухо, а из-под нее все сильнее тянуло дымом и гарью с жутким запахом.
Алексей и Джуди незамеченными проскользнули по коридору к лестнице на второй этаж.
Сирена гулко разносилась по зданию, перекрывая крики сбегавшихся отовсюду воспитательниц, учителей, уборщиц, поварих.
Из двери с табличкой «Директор» выскочила очень полная женщина в светлом костюме с искусственной розой на груди и высоко взбитыми, крашенными под солому волосами.
– Я приказываю – прекратить панику! – слегка задыхаясь, крикнула она и помахала каким-то листком – вероятно, инструкцией на случай пожара. – Все по плану! Выводить детей на улицу! Всех! Немедленно! Дарья, бегом за пожарным краном!
Несколько женщин уже бежали из-за угла коридора, на ходу разматывая длинную кишку пожарного крана. Еще кто-то безуспешно пытался открыть заржавевший вентиль огнетушителя. Но дверь в «Отдел кадров» была по-прежнему закрыта, и оттуда все так же сочился черный едкий дым. Рядом стоял растерянный старик-охранник и беспомощно крутил в руках вырванную из двери ручку.
Взбежав по лестнице на второй этаж, Джуди и Алексей оказались в длинном коридоре со множеством дверей. Некоторые из них были открыты настежь, из других выбегали испуганные дети. Отовсюду слышался их громкий плач и крик.
Алексей остановил пробегавшую мимо худенькую, восточного типа девушку лет пятнадцати:
– Где здесь трехлетние находятся?
– Что? – не поняла та, или, быть может, не расслышала из-за воя сирены.
– Ну, трехлетние дети в какой комнате?
– На третьем этаже… в тридцать четыре, – сообразила, наконец, девушка.
Она говорила с акцентом и пугливо вращала черными, навыкате глазами.
– Ты из Афганистана? – недоверчиво спросил Алексей.
– Да… А что горит?
– Там, внизу! – Алексей неопределенно махнул рукой и побежал на третий этаж. Джуди, перепрыгивая через ступеньки, помчалась за ним.
Дверь тридцать четвертой комнаты была открыта, там истошно орали двух-, трех- и четырехлетние дети, напуганные пожарной сиреной. Часть малышей сидела на узких железных кроватях, кто-то лежал, натянув одеяло до подбородка, кто-то бегал по комнате с криком: «Бомбы! Бомбы!». Алексей и Джуди в растерянности остановились, увидев около тридцати пар направленных на них испуганных черных глаз. И вдруг…
– Папа! Папа!!! – закричали дети с разных сторон и бросились к Алексею. – Папа! Баба́!!!
Алексей непроизвольно попятился, у Джуди сердце сжало от этой картины – дюжина детей-сирот бросилась к первому же темноволосому незнакомцу-мужчине в надежде, что это их отец! А они тем временем обступили Алексея, хватали его за руки, за ноги и вопили:
– Папа! Падар! Баба́!!!
– Тихо!!! – крикнул, наконец, Алексей, приходя в себя. – Тихо! – И когда дети смолкли, сказал: – Я не могу быть папой вам всем!
– Правильно! – подхватила Джуди смутно блеснувшую в его словах идею. И, шагнув перед, сказала громко: – Назым! Кто здесь Назым?
Несколько мальчиков босиком соскочили с коек и побежали к ней.
– А ты не Назым! – крикнула одному из них какая-то девочка. – Ты Манухер!
Самозванец что-то сказал по-афгански и бросился на девочку.
Джуди повернулась к Алексею. Тот разглядывал подбежавших к ним мальчиков, затем отрицательно покачал головой:
– Черт его знает, ни один на нее не похож! – и повернулся к остальным, крикнул: – Муслим! Кто Муслим?
Два мальчика в разных концах комнаты быстро вскочили с коек.
– Папа! Баба́!! – закричали они оба и бросились к Алексею, крепко обхватили его за ноги своими ручонками. У одного из них были светлые волосы, оттенявшие смуглое, с темными глазами личико. – Папа! Баба́! – причитал он, захлебываясь от слез.
– Этот! – возбужденно крикнул Алексей Джуди. – Блондин! Улима говорила – у него светлые волосы, в отца! Муслим, где твое пальто? – и нагнулся ко второму малышу: – Извини, тебя я не могу взять…
– А я знал, что ты ко мне приедешь! – улыбнулся сквозь слезы светловолосый мальчик. – Пальто там, в шкафу. А ты меня заберешь отсюда?!..
Алексей хотел двинуться к стенному шкафу, но мальчишка цепко держал его за ногу, как прирос.
– Возьми что-нибудь теплое! – бросил Алексей Джуди и, подхватив мальчика на руки, выбежал из комнаты. В дверях он столкнулся с той же смуглой пятнадцатилетней девушкой, которую пару минут назад остановил в коридоре. Она влетела в комнату, мельком взглянула на выбегавшего Алексея, что-то строго прокричала детям по-афгански. Те стали снимать свою одежду со спинок кроватей, торопливо одеваться. Девушка бросилась помогать сразу нескольким детям. Остальные звали ее со всех сторон:
– Фатима, помоги! Мне! Фатима! А к Муслиму отец приехал! Фатима, я в штаны пописал! А это наши русских бомбят?
Джуди, подбежав к деревянному, тянущемуся вдоль стены шкафу с узкими дверцами-отделениями, открыла первую попавшуюся дверцу, сняла с крючка детское пальто и шапку, схватила стоявшие под нижней полкой черные валенки. Увидев наверху шкафчика аккуратно сложенные стопкой майки, трусики и рубашки, прихватила и это, быстро побежала из комнаты.
Коридор был уже заполнен кричащими, наспех одетыми детьми. Гулко выла сирена. Джуди увидела впереди знакомую, с рюкзаком за плечами, спину Алексея. Держа на руках Муслима, он спешно двигался вперед в детской толчее. Джуди попыталась догнать его, но дети все выходили и выходили из комнат и, обезумев от сирены, общего шума, паники, беспорядка, криков «Бомбы!» и беспомощности воспитательниц, толкались, кричали, дрались друг с другом, создавая заторы.
На первом этаже было еще многолюднее. Дверь «Отдела кадров» была по-прежнему закрыта. Старик-охранник и еще какой-то молодой парень в синей спецовке рубили ее топорами. Им уже удалось пробить небольшую дыру, и оттуда валил едкий черный дым. Рядом стояли наготове несколько женщин с пожарным брандспойтом и шипящим огнетушителем.
«Похоже, там что-то всерьез загорелось! – подумала Джуди. – А что же со старухой?! Неужели… О Боже, еще одно убийство!»
Алексей с Муслимом поджидали Джуди за лестницей у боковой двери интерната. Они прижались к стене, пропуская выбегающих на улицу детей.
– Давай! – Алексей выхватил у Джуди пальто Муслима и, завернув в него мальчика, быстро вышел наружу.
Джуди, прижимая к груди детские вещи, торопилась за ними. Кругом стоял детский плач, крик, топот, вой пожарной сирены.
Ворота интерната были настежь открыты, там обозленные и испуганные воспитательницы пытались утихомирить выведенных на улицу полуодетых детей. Они кричали на них, хватали, как котят, за шивороты и, не церемонясь, грубо толкали, но попавшие им под руку подростки затихали только на секунду.
Алексей с Муслимом на руках подбежал к грузовику, который еще недавно разгружали двое парней. Одного из них они видели только что – он рубил дверь «Отдела кадров», а второго нигде не было видно. Алексей открыл дверь кабины, втолкнул на сиденье затихшего Муслима, сам сел за руль. Джуди устроилась с другой стороны. Алексей повернул ключ в зажигании: стартер завизжал, но машина не завелась. Он попробовал еще раз, жал до отказа на педаль газа, но машина только натужно визжала стартером.
– Эй, вы чего? – вдруг выбежал из боковой двери молодой парень в синей спецовке. – Ну-ка, выметайтесь из машины!
Алексей, не обращая на него внимания, по-прежнему пытался завести грузовик. И тихо приказал Муслиму: «Закрой глаза! Ложись!..»
Тем временем парень в спецовке рванул на себя дверь:
– Я кому сказал – выметайтесь?! – закричал он и схватил Алексея за рукав.
– Ша! – крикнул ему Алексей. – Не видишь, пацана надо срочно в больницу! Вусмерть угорел от дыма!
– В больницу? – парень с сомнением посмотрел на полураздетого Муслима, который с закрытыми глазами лежал у Джуди на коленях.
– Ну! – требовательно сказал Алексей. – Валентина Терентьевна приказала! Тебя как зовут?
– Степан… – удивленно ответил парень.
– Вот! Возьми, говорит, у Степана машину и гони в больницу! – лицо Алексея было серьезное. Он вдруг грозно прикрикнул на Джуди: – Проверь, он дышит еще?
– Так ведь Валентина Тере… – начал Степан, глядя, как Джуди испуганно наклонилась к мальчику.
– Ты что, в тюрьму захотел, мудила! – закричал на Степана Алексей, искажая в гневе свое и без того далеко не доброе лицо. – Он же загнется сейчас! Как твою клячу заводить?
– Погоди, ручкой надо… – сказал парень и вытащил из-под сиденья длинный заводной ключ.
– Погоди, ручкой надо… – сказал парень и вытащил из-под сиденья длинный заводной ключ.
Захлопнув дверь, он пошел к капоту машины, вставил ключ и резко повернул. Машина сразу завелась. Алексей высунулся из окна.
– Спасибо, старик! Можно сказать, жизнь спас…
– Давай я сгоняю! – парень подошел поближе к кабине, поднял руку, чтобы открыть дверь, но Алексей, не останавливаясь, проехал мимо него и, гудя клаксоном, выехал сквозь распахнутые ворота на улицу, распугав толпившихся там детей и воспитательниц.
На улице свернул направо, прибавил газ. Грузовик, в кузове которого громыхали пустые молочные бидоны, помчался прочь от интерната. Навстречу ему, завывая сиреной, катила пожарная машина. Встревоженные этой сиреной, на улицу, к калиткам своих домов выскакивали наспех одетые люди.
Алексей свернул за угол и погнал к окраине поселка, поминутно оглядываясь, нет ли погони. В кузове грузовика по-прежнему громыхали и перекатывались пустые молочные бидоны. За окном кабины ряд приземистых, укрытых снегом изб становился все реже. Наконец, они выскочили из поселка в снежное поле. Алексей, успокаиваясь и оглядываясь все меньше, гнал машину в сторону леса.
– Слушай… – не выдержала Джуди. – А эта старуха… Как ты думаешь, она задохнулась?
Алексей бросил на нее секундный взгляд и, помолчав, бросил:
– Такие – живучие! А ты молодец! Думал, струсишь, а ты…
– Почему струшу? – удивилась Джуди. – Я каратэ занималась. Несколько месяцев, правда, но все же.
– Каратэ? – недоверчиво улыбнулся Алексей.
– Да. Для самозащиты. У нас многие занимаются…
– Так это правда, что у вас бандиты по улицам ходят?
– А у вас они по воздуху летают?
Алексей засмеялся, сказал примирительно:
– Если такие, как мы с тобой, то, в основном, на угнанных машинах катаются.
Грузовик достиг лесной опушки. Углубившись в лес, Алексей на первом же перекрестке свернул на какую-то лежневку, затем перескочил на другую дорогу.
Джуди чувствовала, что его настроение изменилось. И хотя лицо было по-прежнему напряженным, но интонации уже не были такими резкими, как прежде. Он часто бросал ласковые взгляды на Муслима, который с тихим восторгом подскакивал на каждой кочке. Взяв руку мальчика, Алексей положил ее на руль. Муслим тут же вцепился в руль изо всех сил.
– Правильно! Крепко руль держишь. Наверно, много каши ел, – сказал Алексей.
– Не-е-ет! – рассмеялся Муслим и закрутил кудрявой головой. – Я кашу ненавижу! Тетя Наташа меня всегда ругает, что я кашу не кушаю.
– А почему ты не кушаешь?
– Не хочу! Я мясо люблю!
– Правильно! Это мужская еда.
Вдоль дороги, если можно назвать дорогой заледенелый, весь в кочках, рытвинах и щербинах наст лесной просеки, тянулись две стены заснеженных елей, кедров, сосен. Порой эти стены разрывались огромными ранами брошенных лесозаготовок, там торчали из снега невыкорчеванные пни, сваленные деревья, остатки кострищ. Изредка навстречу им мчались на большой скорости пустые или груженые грузовики и самосвалы или трейлеры с лесом, и тогда Алексей настороженно наклонялся вперед, крепко держа руль двумя руками, словно шел на таран. Но все обходилось, машины проскакивали мимо.
Неожиданно Алексей свернул с дороги на уходящую в глухой лес просеку. Проехав немного, остановился.
– Нам нужно пересесть в другую машину. Я сбегаю на дорогу, голосну, а вы сидите. Мотор я на всякий случай не выключу…
– Я хочу с тобой, – вдруг захныкал Муслим. – Я не хочу с ней!..
– Почему? – Алексей погладил его по голове.
– Не хочу-уу-у! Я с тобой хочу-у-у!
– Да я сейчас вернусь. Только машину какую-нибудь остановлю, и мы снова поедем, – мягко уговаривал ребенка Алексей. – А она хорошая, она не будет тебя обижать…
– Не-е-ет! Ее не хочу! С тобой хочу! Она плохая! Моя мама умерла, и ты теперь с ней! Она плохая!
– Кто тебе сказал, что твоя мама умерла? – дрогнувшим голосом спросил Алексей.
– Вера Викторовна. Она сказала, что всех наших мам убили душманы. И пап тоже. Но я знал, что ты жив! Меня Фатима научила молиться, но я всегда просил у Аллаха только тебя! Мне ничего не надо! Ее не хочу! Только тебя!.. – Муслим порывисто обхватил Алексея за шею и крепко прижался к нему всем тельцем. – Папа! Не оставляй меня больше! Папа!
Алексей молча обнял мальчика, заросшей щекой потерся о его шелковистые волосы.
– Не бойся, я тебя не оставлю! – чуть слышно прошептал он.
Джуди с удивлением следила за этой сценой. Каким же добрым и ласковым он может быть! Почему же с нею он всегда резок и груб?
– Слушай меня, Муслим! – отстранил от себя ребенка Алексей и посмотрел ему в глаза. – Если ты хочешь быть со мной, то должен слушаться! У нас нет времени! Я должен пойти и остановить другую машину, чтобы ехать дальше! А ты подожди меня здесь…
– А зачем нам другая машина? – тихо спросил мальчик.
– Потому что… тебя могут отобрать у меня! И чтобы нас не нашли, я должен поменять машину! – Алексей открыл дверь кабины. – Сиди и жди меня!
Джуди передвинулась на место Алексея у руля. А Муслим, припав к боковому окну, из которого был виден уходящий по просеке Алексей, встал коленками на сиденье и простоял так около получаса, пока, наконец, к ним не подъехал крытый брезентом «газик».
– Едет! Едет! Папа едет! – радостно запрыгал на сиденье Муслим.
Действительно, из «газика» вышли Алексей и молодой краснощекий солдат с толстой веревкой в руках. Солдат и Алексей о чем-то поговорили, поулыбались в сторону сидевшей у руля Джуди, подошли к капоту грузовика. Когда Алексей отошел за спину солдата, Джуди сразу сообразила, что сейчас случится. Она испуганно распахнула дверцу и хотела крикнуть, но не успела: Алексей уже ударил солдата кулаком по затылку, тот дернулся, вскинул руки к голове и упал.
– Зачем?! – Джуди в ужасе соскочила на снег; – Еще одного?! Мало тебе?! Негодяй!..
– Остынь, – Алексей благодушно улыбнулся: – Это я по сговору. Он сам попросил. Я ему пятьсот рублей дал, он их заначил. А мне сказал, чтобы я его пришиб слегка… – он потащил безжизненное тело солдата к кабине грузовика. – Помоги поднять! Ну, что ты вытаращилась на него? Не веришь? Ему же оправдываться придется, а так ни одна собака не подкопается: пришибли и машину угнали! Давай, бери его за ноги… Подожди, я Муслима высажу…
Они втащили солдата в кабину грузовика и положили на бок во всю длину сиденья.
– Он мне обещал пять часов полежать, – говорил Алексей, нетуго завязывая солдату руки и ноги толстой веревкой. – Сто рублей в час и Горбачев не зарабатывает! А мы за пять часов знаешь где будем на его «газике»!.. – Солдат слегка застонал, не приходя в себя. – Иди с Муслимом в «газик»! – распорядился Алексей.
Спустя минуту они уже катили по лесной дороге, еще через пару километров вымахнули из леса на более или менее приличное грунтовое шоссе, и Алексей выжал газ почти до отказа. Упруго подпрыгивая на ухабах, «газик» мчался по шоссе, взметая за собой облако снежной пороши. Муслим радостно смеялся, прижимаясь к Алексею и вцепившись двумя руками в руль. Алексей громко, словно подгоняя лошадей, свистел и кричал что-то нечленораздельное, но воинственное.
– Куда мы теперь? – не разделяя их веселья, грустно спросила Джуди.
– Не боись! Прорвемся! – Алексей вдруг положил руку ей на колено. – С такой девкой, как ты, обязательно прорвемся! – затем, смутившись, отдернул руку, сказал поспешно: – А теперь у нас еще и генерал появился! Нам теперь море по колено! Правильно, генерал Муслим?!
Ребенок радостно засмеялся.
От этого внезапного жеста Алексея и даже от его смущения Джуди почувствовала, как легкая теплая волна прокатилась у нее по спине. Она отвернула к окну покрасневшее лицо и, удивляясь своим неожиданным ощущениям, бессмысленно смотрела на мелькавший за стеклом однообразный зимний пейзаж.
Часть четвертая
21
Базар в Душанбе, столице советского Таджикистана, раскинул свои шумные длинные ряды прямо в центре города. Среди наваленных в беспорядке огромных гор помидоров, огурцов, урюка, хурмы, винограда, персиков, черешен и дынь гулко шумели люди в стеганых восточных халатах и разноцветных платьях. На головах у мужчин были яркие тюбетейки, женщины были либо в черных чадрах, либо в пестрых, ярко-крашенных платках. Покупатели часто опускались на корточки, подозрительно щупали и нюхали овощи и фрукты, яростно торговались и, гортанно перекатывая слова, громко возмущались ценами или презрительно улыбались.
Посреди базара, на высоком столбе четыре направленных в разные стороны раструба громкоговорителей во всю мощь транслировали заунывную восточную мелодию. Молодая толстая таджичка с узкой полосой черненных сурьмой бровей сидела под этим столбом прямо на земле, широко раскинув в стороны согнутые в коленях ноги с огромными, обнаженными до самого верха ляжками. Перед таджичкой был очаг из раскаленных добела углей, над очагом стоял на короткой треноге чугунный куб с широким отверстием сверху и полый внутри. Рядом лежала укрытая мокрой тряпкой гора сырого теста. Таджичка отрывала от теста очередной кусок, громко шлепала его о свою ляжку, подбрасывала в воздухе, шлепала еще раз с другой стороны, опять переворачивала, снова шлепала о ляжку. После десяти таких шлепков тесто превращалось в плоскую сырую лепешку, таджичка ловко забрасывала ее в чугунный куб, припечатывая лепешку к боку раскаленной полой емкости внутри. Через несколько секунд молниеносным движением выхватывала готовую горячую лепешку из куба и протягивала очередному покупателю. Тот тут же принимался есть ее – с брынзой, с арбузом или с виноградом. Таджичка совала за пазуху очередной рубль и отрывала новый кусок теста, шлепала его о свою ляжку. Лепешки расходились быстро, к таджичке стояла очередь…