– О нас… – пробормотала я неуверенно.
– Нас не существует, – отрезал он.
Я вдруг осознала, что поднялся очень сильный ветер. Он трепал волосы Мишеля и поднимал мою юбку, гнал осенние листья и заставлял прохожих ежиться. Все вокруг невольно ускорилось – люди, машины, автобусы, листва – все куда-то торопилось, подхваченное всесильным ветром. Лишь мы с Мишелем застыли в центре круговорота. Полы его длинного плаща хлопали на ветру, а в глазах плескалась боль. Мне стало холодно. И от ветра, и от его пронизывающего взгляда. Он словно предъявлял мне какой-то счет, а я совершенно не могла понять за что, хотя сумма в счете была очень велика…
– Я… я не понимаю вас, Мишель…
– А я не понимаю вас, – нахмурился он. – Вы отлично знаете, как я к вам отношусь. И вы специально приехали сюда, чтобы окончательно разрушить мою жизнь. Вам мало того, что я два года тенью ездил за вами по Европе. Вы решили превратить меня в комнатного пса. Но у вас ничего не выйдет…
Он говорил так быстро, что я половины не поняла. Ясно было лишь то, что он по-прежнему любит меня. Вы отлично знаете, как я к вам отношусь. Что ж, мне только это и надо.
– Не стоит так огорчаться, – сказала я и обворожительно улыбнулась.
Подействовало. Мишель вздрогнул и уставился на мои губы. Уверена, он не против испробовать их вкус. Почему бы не сейчас? Пусть собирается дождь, а прохожие стремятся быстрее укрыться от непогоды. Нам это не помешает, как не помешает и то, что весь Лондон будет смотреть на нас!
Я шагнула вперед и прижалась к его губам. Удивительное дело, но в первое мгновение мне показалось, что он вот-вот оттолкнет меня. Но это впечатление было ошибочным, потому что уже в следующую секунду Мишель стиснул меня с такой силой, что у меня захрустели ребра. Но я и не подумала сопротивляться или останавливать его. Обнаружить неистовую страстность под маской холодного английского джентльмена было чудесно. Он целовал меня так, словно делал это в первый и последний раз в своей жизни, словно через минуту мир провалится в тартарары, и мы вместе с ним…
Я много раз целовалась, и с совершенно разными мужчинами, но Мишель превзошел их всех. Я чувствовала, что он злится на себя, на меня, что он презирает себя за слабость, но не может остановиться. Это придавало нашему поцелую необычайную остроту, все равно что приправа – мясу. Мишеля била дрожь, но не от холода, и я с восторгом поняла, что еще чуть-чуть, и он набросится на меня прямо здесь… Это было бы уже чересчур, и я мягко отстранилась от него.
У него нервно дергался уголок рта, и вид был самый разнесчастный.
– Ты очарователен, Мишель, – прошептала я, приблизив губы к кончику его носа.
Никогда не боюсь делать мужчинам комплименты, даже незаслуженные. От них даже самый стойкий мужчина тает и становится как мягкий воск в руках женщины. Лепи из него все, что хочешь. Но вопреки моим ожиданиям Мишель не расслабился.
– Мы не должны были этого делать, – выдохнул он.
– Почему? – искренне удивилась я. Что же не дает покоя моему прекрасному принцу?
– У меня есть невеста.
Ах вот оно что. Глупенькая девочка, не умеющая красиво носить вечерние платья. Зачем он помнит о таких пустяках? Я даже ее лица не могу вызвать в памяти, а он портит себе настроение из-за нее.
– Ты любишь ее? – невинно спросила я.
На скулах у Мишеля заходили желваки. Понятно. Какая уж там любовь… Гадкая девица. Наверняка обманом заманила его в сети и теперь мучает бедного мальчика.
– Она милая, – сказала я, чтобы не казаться злючкой.
– Да, – отрешенно кивнул Мишель.
– Но зачем нам говорить о ней? – Я протянула руку, чтобы погладить Мишеля по гладкой щеке, но он отшатнулся. Что за дурацкая принципиальность!
– Вероника очень любит меня. – Он говорил медленно и через силу, как будто ему не хотелось откровенничать со мной. – И доверяет мне.
А зря, чуть не вырвалось у меня. Не стоит лишний раз напоминать ему, что формально он только что изменил своей невесте. Лучше пусть подумает о том, что меня он полюбил гораздо раньше, чем обручился с ней, так что еще неизвестно, с кем и кому он изменил!
– Тебя нельзя не любить, – еле слышно проговорила я.
Но он прекрасно все расслышал. Дернулся как от пощечины и горько усмехнулся.
– Жаль, что ты так поздно решила это для себя.
И тогда я впервые почувствовала, что теряю почву под ногами. Неужели случилось невозможное и Мишель уже не любит меня так, как раньше? Но чем его могла привлечь та черноволосая дурочка? Она всего лишь моложе меня, но совсем не красивее и талантливее. Как жаль, что я не присмотрелась к ней вчера внимательнее! Сейчас бы я точно знала, как воздействовать на Мишеля.
– Не обижай меня, – попросила я, повинуясь внезапному порыву. – Мне нелегко было понять это. Я очень долго думала о том, стоит ли мне ехать в Лондон… Я боялась, что ты… не обрадуешься мне… Кажется, я была права…
Как все-таки здорово быть актрисой! Жгучие слезы как по заказу сами покатились из моих глаз. Оборона Мишеля зашаталась. Его армия дезертировала, щиты разломились пополам, копья согнулись, крепость рухнула. Я видела в его глазах любовь, заботу, нежность, ликование… Поле боя осталось за мной. Безвестная Вероника капитулировала, не оказав значительного сопротивления. Мишель мой и только мой. Как я могла сомневаться в своих силах?
10 Майкл Фоссет
Это был самый счастливый и самый несчастный день в моей жизни. Селин свалилась мне как снег на голову, и, хотя у меня была важная встреча, я все отменил ради нее. Неприятно ощущать себя целиком в чьей-либо власти, даже если твоя повелительница так прекрасна, как Селин Дарнье. Я всегда гордился своей силой воли и все же не нашел в себе силы уйти от Селин…
Какой обольстительной она умеет быть! Ни одного фальшивого жеста, ни одного неправильного слова! Она смотрит в самое сердце, и противостоять ей невозможно. Она красива и дьявольски умна – очень опасное сочетание в женщине. Она всегда знает, какой нужно выбрать тон, чтобы добиться своего, и мужчины – всего лишь послушные игрушки в ее руках…
Мне трудно было поверить в любовь ко мне, которая внезапно вспыхнула в ней. Я реалист и привык трезво оценивать себя. Майкл Фоссет для великой Селин Дарнье только прихоть, поверхностное желание, которое утоляют мимоходом, как легкую жажду. И все же какой-то коварный демон внутри меня нашептывал: «Смотри, не упусти свою удачу. Ты слишком скромен. Раз Вероника Маунтрой любит тебя, почему бы Селин Дарнье не полюбить тебя? Все женщины одинаковы. Как только ты перестанешь смотреть на Селин как на божество, ты сможешь в этом убедиться!»
Селин всеми силами помогала этому демону. Взгляд обиженного ребенка, голос, убаюкивающий совесть, губы, которые сводят с ума… Ради чего я должен отказываться от женщины, которую люблю? Мне достаточно только руку протянуть, и она окажется в моих объятиях. Я слишком долго мечтал о ней, чтобы обойтись с собой так жестоко. Я всего лишь мужчина…
Но когда я проводил ее в театр и поехал домой, когда ее присутствие перестало сводить меня с ума, моя совесть наконец подала голос.
А как же Вероника?
Я только что бессовестно предал ее, когда позволил другой женщине целовать себя. И нет никакого оправдания в том, что Селин сделала первый шаг. Я мужчина и не должен был забывать о своем долге. Селин всего лишь слабая женщина, и к ней нельзя предъявлять такие же строгие требования, как к мужчине… Слабая? Черта с два!
Я вышел из такси и решил немного пройтись пешком, хотя погода еще меньше располагала к прогулкам, чем тогда, когда мы с Селин целовались на Трафальгарской площади. Слишком холодно, чтобы чувствовать себя уютно. Но как раз то, что надо, чтобы прийти в себя. Селин словно околдовала меня. И тогда, и сейчас. Она как сирена, увлекающая сладким пением на дно морское. Ее объятия сулят неземное блаженство, но что произойдет со мной, если я кинусь в них?
Если бы только все это произошло полгода назад, в Вене или Венеции! Тогда я был готов умереть ради Селин… Но что изменилось с тех пор? Она стала менее красивой или я меньше люблю ее? Нет, она все так же хороша, и мои чувства к ней остались прежними… Но почему же у меня на душе так противно?
Я шел быстро, не смотрел по сторонам и почти у самого своего дома налетел на девушку, сиротливо стоявшую у моего подъезда.
– Извините, – смущенно пробормотал я. – Надеюсь, я не очень сильно ушиб вас…
Я осекся. Передо мной стояла Вероника. У нее был очень печальный и потерянный вид. Наверное, из-за тонкого темного шарфа, который она надела на голову.
– Привет, – сказал я еще более смущенно.
Я не сомневался, что на моем лбу крупными буквами написано «виноват». Я никогда не умел притворяться или лгать…
– Что ты тут делаешь?
– Тебя жду, – ответила Вероника побелевшими губами. – Я звонила в твое историческое общество, и мне сказали, что ты должен был прийти и не пришел… Я очень волновалась… Думала, что с тобой что-нибудь случилось… Под машину попал или еще что-нибудь в этом духе…
Она всхлипнула, подбежала ко мне и обняла. Я машинально погладил ее по голове. Милая Вероника! Твое чутье не подвело тебя. Со мной действительно кое-что случилось, и гораздо страшнее, чем автомобильная авария.
– Как видишь, я в порядке, – попытался пошутить я. – У меня просто возникли… срочные дела.
Если она начнет меня расспрашивать, я пропал, со странным равнодушием подумал я. Сейчас мне не приходило в голову ни одного дела, по которому я мог бы без предупреждения пропустить собрание Королевского исторического общества. Интересно, знает ли меня Вероника настолько, чтобы понимать это?
– Я ужасно замерзла, – прошептала она. – Давай поднимемся к тебе.
Я с радостью согласился. Это давало мне некоторую передышку. Я пошел вперед, показывая Веронике дорогу, а заодно пытаясь сообразить, в каком состоянии я оставил свою берлогу и насколько прилично привести туда гостью.
– Как у тебя красиво! – ахнула Вероника с порога.
До сегодняшнего дня она ни разу не была у меня в гостях. Не знаю, что она нашла красивого в моей совершенно обычной квартире, но мне было приятно.
– Извини, здесь может быть не прибрано, – буркнул я.
Моментная неловкость немного приглушила воспоминания о Селин и осознание собственной вины. Я подумал, что неплохо было бы угостить Веронику чаем, и отправился на кухню, не говоря ей ни слова. Только когда маленький чайник закипел на плите, я сообразил, что уходить так внезапно было как минимум невежливо.
Я быстро вернулся в гостиную. Вероника стояла в той же позе, как я ее оставил, – в самом центре комнаты, безвольно опустив руки. Жалость резанула меня по сердцу, когда я увидел ее глаза. Однажды меня занесло в питомник для брошенных собак, так вот, у псин, которые с тревожной надеждой ожидали своих хозяев, было точно такое же выражение…
– Тебе с сахаром или без? – глупо спросил я.
– Что-то случилось, Майк? – ответила она вопросом на вопрос.
Я почувствовал, что краснею. Откуда она могла узнать? Неужели нас с Селин кто-то видел и поспешил доложить Веронике? Нет, невозможно, прошло слишком мало времени. Но тогда откуда? Все дело в проклятой сердечной чувствительности. Разве я сам не знаю, как больно отзываются в душе малейшие изменения в любимом человеке?
– Нет, – пробормотал я со всей убедительностью, на которую был способен. – Почему ты спрашиваешь?
Моя фальшивая бодрость не обманула бы никого. Но Вероника была готова обманываться и с радостью проглотила ложь. Затравленное выражение покинуло ее глаза, и она радостно улыбнулась.
– Просто мне показалось, что ты сам не свой.
Скажи ей правду, нашептывал кто-то бесконечно мудрый, и коварный внутри меня. Сейчас самый подходящий момент. Она славная девушка, не годится ее обманывать. Ей будет очень больно, но все-таки не так, как если бы она узнала о твоей измене…
Все было верно, но что-то мешало мне признаться Веронике. Жалость? Трусость? Малодушие? Непонятно. Я точно знал лишь то, что никакая сила на земле не заставит меня сейчас открыть рот и рассказать ей о Селин.
Потом мы пили чай с булочками, случайно завалявшимися у меня в шкафу, и весело разговаривали. Вернее, говорила одна Вероника. Она словно избавилась от непосильного душевного бремени и торопилась наверстать упущенное. Вероника была вся поглощена свадьбой. Платье, туфли, драгоценности, подружки невесты, непременные традиции и приметы, венчание, свадебное путешествие… Ах да, и обязательный трехъярусный торт с фигурками жениха и невесты.
Вначале я прикладывал колоссальные усилия, чтобы внимательно слушать Веронику и вовремя поддакивать, но потом ее милая незатейливая болтовня увлекла и меня. Как горят ее щечки, когда она с упоением описывает предстоящее торжество! Сразу ясно, что в этой девушке нет ни капли притворства. Она по-настоящему и любит, и ненавидит. Она ни за что не будет скрывать свои чувства. Я мог бы многому у нее научиться…
Чай был давно выпит, а булочки съедены, но мы с Вероникой по-прежнему сидели на диване в моей гостиной. За окном сгустился сумрак, то ли потому, что подошло его время, то ли из-за проливного дождя… Было удивительно уютно сидеть в тепле на мягком диване и слушать, как дождевые капли барабанят по жестяному подоконнику. Я не включал свет. Полумрак гостиной как нельзя лучше отвечал моему настроению. А что касается Вероники… она буквально излучала энергию, и ей не нужны были ни солнце, ни искусственное освещение, чтобы светиться и дальше.
Мы сидели очень близко друг от друга. Я чувствовал горячее бедро Вероники. Иногда она, жестикулируя, задевала меня рукой. Странное это было ощущение. Дождь за окном, потоки воды по стеклу, темная комната, полное нежелание включать свет, прелестная молодая женщина с горящими глазами рядом со мной…
Мною овладевало какое-то сонное безразличие, и в то же время никогда мои чувства не были так обострены. Я отчетливо видел черные завитки волос у уха Вероники и вдыхал сладковатый аромат ее духов. Мне казалось, что я могу предугадать ее следующий жест и реплику. Вот она снова взмахнула рукой, слегка задев мое плечо… Вот она машинально поправила юбку, которая уползла намного выше колен…
Я откинулся на спинку дивана, и Вероника, благодаря ярким уличным фонарям, была передо мной как на ладони. А она все-таки очень красива. Не зря ее называют первой красавицей Лондона… И она полная мне противоположность, такая веселая, бойкая, живая. Она смотрит на мир, как годовалый малыш на погремушку, и говорит ему: «А ну-ка, что еще ты можешь мне показать?» Конечно, она эгоистична, но не так, как большинство людей. В ней нет ничего противного или чрезмерного. Может быть, она не вызывает такого благоговения, как Селин, но зато она гораздо более близкая и естественная.
Селин… Впервые с тех пор, как я увидел ее в парижском театре, воспоминание о ней не отозвалось болью в моем сердце. Какие разные женщины вдруг заинтересовались мной! Что во мне такого, что привлекло и знаменитую певицу, и эту светскую красавицу? Я ведь знаю, что за Вероникой ухаживали очень достойные молодые люди, не чета мне. Но она выбрала меня. Ох уж мне эти законы природы, никогда человеку в них не разобраться.
Внезапно я осознал, что Вероника молчит. Неужели она о чем-то спросила меня, а я задумался и все пропустил? Теперь она ждет ответа, а я выгляжу в ее глазах полным дураком, потому что молчу…
– Майк… – начала Вероника, но голос ее дрогнул.
Наверное, мне следовало что-то сказать, но все слова почему-то вылетели у меня из головы. Вероника придвинулась ко мне еще ближе, и я понял, что она ждет от меня не слов, а действий. Джентльмен во мне возмутился, но мужчина потянулся к Веронике и обнял ее.
Она замерла в моих объятиях. Я ощущал сквозь одежду жар ее тела, который постепенно передавался и мне. Руки Вероники обвились вокруг моей талии, а губы уткнулись мне в шею. Эта ласка была мне знакома, Вероника уже несколько раз вот так застывала, прижавшись ко мне. Но сегодня все было по-другому. Не знаю, что было причиной – дождь, темнота, грустные глаза Вероники или же страстные поцелуи Селин (что совсем плохо), но со мной творилось нечто странное. Привычная выдержка отступала, растворяясь в тепле девушки. Я чувствовал, что теряю контроль над собой и что мое тело начинает жить по своим законам. Я искренне думал, что могу держать в узде плотские желания, но сейчас они рвались наружу, заставляя меня послать к черту все, во что я верил…
Я поцеловал Веронику в лоб, но вместо того, чтобы немедленно отстраниться, как я обычно делал, я склонился ниже к ее лицу и нашел ее губы. Они были мягкими и нежными, и хотя я уже неоднократно целовал их, сейчас они показались мне совсем другими. Может быть, потому, что мне хотелось дотронуться до них?
Что ты делаешь? – вопил кто-то внутри меня. Твои губы еще помнят поцелуи Селин. Как ты смеешь целовать Веронику, когда перед глазами стоит образ другой женщины? Но крики эти становились все слабее и слабее. Вероника немедленно откликнулась на мою робкую ласку. Со всем пылом любви она ответила на мой поцелуй, и угрызения совести сгинули без следа в этом потоке.
Мы целовались как в первый раз. Страсть Вероники проникала в меня, разжигала во мне огонь, который невозможно было погасить. Я обнаружил, что мои руки не слушаются приказов разума и весьма вольно обращаются с телом Вероники. Тонкость ее талии, округлость ее бедер безмерно восхищали меня… Она была такая нежная, хрупкая, столь непохожая на меня, и все же в ней крылось нечто, чего жаждала моя плоть, жаждала неистово и требовательно. Древние могучие инстинкты, гораздо более сильные, чем воспитание или нравственные принципы, вдруг заговорили во мне. Я стал первобытным самцом, для которого не существует ни сердца, ни разума, ни уж тем более приличий. Он выбирал самку и брал ее, невзирая на ее сопротивление…
Мне было намного проще. Моя самка не только не сопротивлялась, но и всячески распаляла меня. Конечно, не намеренно. Но самая невинная девушка не может не догадываться, как ее прикосновения действуют на мужчину. Она прижималась ко мне, и у меня перехватывало дыхание каждый раз, когда я ощущал мягкие округлости ее тела. Ее изящные пальчики перебирали мои волосы, и у меня мутился разум. Ее губы были так близко от моих, что я не мог бы от них оторваться, даже если бы захотел. Куда бы я ни повернулся, всюду была Вероника; гостиная до краев была полна ее запахом, ее руками, ее пушистыми волосами, ее губами, то робкими и неловкими, то смелыми и опытными…