– Зачем на Вологодчине – у нас растет.
– Купи землю с деревней, чтобы рабочая сила была, изо льна сделай ткань – у тебя ее купят.
– Не понял пока, в чем выгода.
– В дешевизне. Сделать самому на местном сырье дешевле, чем покупать за тридевять земель, да еще и в Псков везти. Иностранцы опять же купят. Управляющего честного найди – присматривать за производством, да и стриги купоны.
– Чего стричь?
– Это я так – к слову. Конечно, вначале вложиться надо – избу большую поставить, станки ткацкие закупить, людей обучить. Но все же окупится – это не за Урал ехать.
Илья задумался, потом взял перо, бумагу и начал считать.
– Это ты где такое видел?
– В чужих землях – во Франции, в Венеции. Не хочешь ткани делать, можешь олово лить – ну, ложки, пуговицы, миски-кружки.
– Гляди-ко, а я сам не додумался.
– Думай. Нужно будет – подскажу, как лучше сделать.
– А торговля?
– Торгуй и дальше, кто тебе запрещает? Вот только кто первый встал – того и тапки.
– А это еще что?
– Это такие удобные мягкие чуни на ноги, подошва войлочная, верх – из ткани.
– Не видал. И что – покупать будут?
– Ты много чего еще не видел, Илья, хоть и во многих землях бывал. Только вот дальше торга ты не ходил.
– Твоя правда. Я ведь товар приезжаю покупать, а не смотреть, как его делают.
И такие разговоры у нас теперь были каждый день за обедом. Я чувствовал, что Илья всерьез заинтересовался моими предложениями.
– Хорошо это все, что ты говоришь, только денег требует сразу много, а отдача – не скоро.
– Если всерьез возьмешься, могу занять.
У Ильи округлились глаза.
– У тебя что – такие деньги есть?
– А сколько надо?
– Не считал точно, но думаю, много – рублей сто. Серебряных, – уточнил он.
– Надо – так будут.
– Гляди-ка, что, хирургия твоя такие барыши тебе приносит?
– В обычной жизни – немного, но если не сидеть сложа руки, можно прилично заработать. Вот оперировал я как-то дочку венецианского дожа, Джульетту, так кучу золотых монет получил.
– Золотых? – охнул Илья.
– Ага, целых пятьсот дукатов.
– Не может быть, покажи.
– Нет у меня сейчас этого золота. А другое есть, и серебро тоже.
Я взял Илью под ручку, провел в свою комнату, развязал мешок и высыпал его содержимое на постель.
Илья осмотрел каждое изделие, чуть на зуб не попробовал.
– Да, этот мешок дорогого стоит. Верю, что можешь в долг дать. А почему сам за производство не возьмешься? Меня уговариваешь, а сам?
– Илья, если я займусь производством, кто будет лечить? Мне нравится мое дело, тебе – твое.
– Какая разница, лишь бы деньги были.
– Э, нет, ошибаешься. Можно быть удачливым купцом, умелым строителем, но если ты не будешь любить свое ремесло, то никогда не достигнешь в нем высот. Вот подумай сам – мог ли каменщик построить Троицкий собор, что в кремле, без любви и таланта?
– Так то собор – его строителями, может, сам Господь руководил. А в долю войдешь?
– Нет уж, Илья. Купец ты знатный, а производством не занимался – опыта нет. Прогоришь ты – плакали мои денежки.
– А говоришь – склонности торговать нету. Ты поперед меня все риски просчитываешь.
– Коли хочешь попробовать, Илья, начни с малого – создай артель человек на десять работного люда. Денег больших для начала не потребуется. Может – своими обойдешься, а нет – так мой мешок к твоим услугам.
Мы ударили по рукам.
Глава 7
Наступила дождливая осень, небо затянуло низкими серыми тучами, из которых на землю лил и лил занудный дождик. Еще ходили по рекам и озерам баркасы и ушкуи. Купцы спешили наполнить торговые лабазы товаром.
Дороги уже развезло, они стали непроезжими и почти непроходимыми. Еще две-три недели, ударят первые морозы, и тогда сообщение между городами прервется на месяц, пока не окрепнет лед на реках и землю не покроет снег. Тогда уж только потянутся санные обозы, оживится торговля. А сейчас – почти мертвый сезон. Горожане сидят по домам, жизнь теплится лишь в мастерских, где кузнецы, гончары, шорники, плотники и прочий мастеровой люд продолжает трудиться так же, как и их отцы и деды.
На такой период прекращаются все и всякие военные действия. Просто невозможно их вести, когда не только пушку нельзя провезти на телеге, а и сами кони увязают по брюхо в грязи.
Вот и мы сидели в уютном доме Ильи. Сам хозяин ненадолго выбирался по своим делам, ко мне ходили пациенты. По вечерам мы устраивали долгие чаепития – под баранки да неспешную беседу. В роли главного рассказчика выступал я, повествуя о странах, где был, и о том, каковы там нравы. Вспоминал интересные истории, иногда рассказывал сказки и легенды. Слушали все с большим интересом – более благодарных слушателей я не встречал. И то – газет, радио и телевидения не было, падет корова у соседа – на два дня разговоров.
Я все раздумывал – что делать с ценностями, затопленными в ручье. Достать их и пустить в оборот? В конце концов решил – пусть пока лежат, вода хорошо хранит тайны. Денег на безбедное житье хватало.
Женскими ласками я тоже не был обделен. Дарья посещала меня почти каждую ночь, а иногда я ухитрялся получить «доппаек» и с Машей. Даже скорее она с меня – в бане или других непредвиденных местах. И так – вроде жизнь вошла в спокойную колею.
Через месяц, в конце октября, выпал первый снег, приморозило. Потянулись первые санные обозы. Ехали, правда, по подмерзшим дорогам – реки покрылись еще пока тонким льдом, но скоро они оденутся в толстую корку ледяного покрова, и тогда – раздолье. Лед на реках гладкий, едешь – ровно по асфальту, пути короче, так как все города и многие села стоят на берегах. Одна опасность – промоины. Не углядишь вовремя – беда, лошадь с санями и грузом уйдут под воду, успеешь вовремя соскочить на лед – твое счастье. Поди попробуй побарахтаться в ледяной воде в тулупе и валенках!
Вот таким зимним днем, когда ярко светило солнце и от белизны снега резало в глазах, в ворота постучали. Маша пошла открывать и вернулась слегка растерянная:
– Там немец какой-то, спрашивает лекаря Юрия.
– Эка невидаль, приглашай!
Я счел, что раз спрашивает лекаря, то, стало быть, пациент новый. Вышел в трапезную, а гость уже валенками стучит в прихожей, оббивая снег. Маша приняла у гостя шубу, и он вошел в трапезную.
Мама моя, я обомлел! Вот это действительно гость неожиданный. Шенберг, шведский командир, у которого я находился в плену. Рука непроизвольно дернулась к поясу – к сабле, которую я дома не носил. Шенберг заметил мое движение, улыбнулся.
– Кажется, я в гостях – не так ли, лекарь Кожин? Здравствуй!
– Здравствуй, Шенберг, извини – имя твое запамятовал.
– Густав, Густав Шенберг.
– Проходи, садись, Густав. Маша, угощение на стол.
Мы уселись за стол. Я смотрел на Густава, и, признаюсь честно, приятных воспоминаний он не вызывал. Не скажу, что он относился ко мне плохо, но плен – это всегда не лучшие воспоминания. Тем более тогда, летом, Шенберг выглядел представительнее в мундире с золотым шитьем. Сейчас, в гражданском платье, он имел вид иностранца среднего уровня достатка, не более.
Чтобы заполнить вынужденную паузу, я спросил:
– Каким ветром к нам? Случайно заехал?
– Нет, специально в Псков приехал. Война окончена, подписан мир. Почему не посетить?
– Густав, не юли. Где Швеция и где Псков? Если ко мне, то по какому делу?
– Что-то я проголодался, – ушел от ответа Шенберг.
К этому времени Маша уже собрала на стол закуски, поставила вино. Я, как хозяин, разлил вино по кружкам, поднял свою:
– За мир между Русью и Швецией!
Мы чокнулись, выпили. Швед опростал свою кружку до дна, перевернул. Традиции наши знает или замерз в дороге? Мы налегли на закуску, выпили еще.
Насытившись, швед отвалился на спинку стула.
– Теперь можно и о деле поговорить. Помнишь, еще тогда, когда ты в плену был – уже перед самым освобождением, я предлагал тебе поехать в Швецию – в лечебнице поработать?
– Помню, я отказался. А как ты меня нашел?
– Очень просто. Ты же говорил, что из Пскова. А много ли в городе лекарей твоего уровня? Мне у городских ворот сразу сказали, где тебя искать.
– Если ты снова о работе в лечебнице, то я дам прежний ответ – не согласен.
– Сейчас вопрос стоит по-другому. Заболела одна очень важная персона. Наши лучшие лекари не берутся, и я сразу вспомнил о тебе.
– С чего ты решил, что я соглашусь?
– Я тебя уже немного знаю. Ты из тех, кто берется за самую сложную работу. Вспомни Якоба. Когда он спал, ты обходил раненых. А кто они тебе?
Не родня, воины противника. Я ведь присматривался к тебе. Наши лекари не такие. Думаю, ты тот, кто нам нужен.
– Чем же больна важная персона?
– Я не уполномочен говорить о болезни.
– Помилуй бог, Густав! Как же без этого соглашаться ехать в такую даль?
– Мне лишь поручили найти и пригласить тебя на любых условиях. Надеюсь, ты понимаешь, что это значит. При благоприятном исходе для больного ты можешь просить любые деньги, к твоим услугам будут лучшие шведские инструменты, оказана любая помощь.
– Что-то условия уж больно соблазнительны. Не из королевской ли фамилии пациент?
Шенберг отвел глаза:
– Я этого не говорил, ты догадался сам. Так возьмешься?
– Какие гарантии моей личной безопасности?
– Мое слово и слово шведского короля. Если этого мало, могу остаться в этом доме заложником – до той поры, пока ты не вернешься. Только одно условие.
– Какое же?
– При любом твоем решении – даже если при осмотре ты откажешься от операции – при дворе государя Ивана Грозного ничего знать не должны. Поручение тайное, и я надеюсь на твою порядочность. Я лично в ней не сомневаюсь, но предупредить обязан.
– Хорошо, принимается. Съезжу, посмотрю – после осмотра видно будет, что делать. Когда выезжать?
– Сейчас, немедля. Возок у городских ворот – я оставил его там, а сюда прошел пешком, дабы не возбуждать нездорового любопытства.
Я собрал свои инструменты, бросил в мешок запасное белье и одежду, взял немного серебра, попрощался с Дарьей и Машей – Ильи дома не было. Потом оделся, и мы с Шенбергом вышли.
Идти до городских ворот было недалеко – четверть часа. За воротами справа стоял крытый возок, запряженный четверкой здоровенных шведских битюгов. Таким только пушки таскать. Скорости от них не дождешься, но выносливы и тянуть могут груз изрядный.
Возок был довольно неприметный, абсолютно без всяких украшений, без гербов и прочей мишуры – думаю, специально для деликатных дел. Стоявший рядом с возком слуга распахнул дверцу и склонился в поклоне. Мы уселись. Двое слуг – явно переодетые гренадеры – вскочили на запятки возка, форейтор щелкнул бичом, и битюги взяли с места.
В возке было довольно уютно, изнутри он был обит вишневым бархатом, подушки мягкие, не иначе – набиты конским волосом. На сиденьях – отлично выделанные медвежьи шкуры – укрыться, дабы седоки ноги не поморозили.
Некоторое время ехали молча. Шенберг довольно улыбался, иногда мурлыкал под нос. Как же – выполнил поручение, вытащил из Пскова русского лекаря. Мне же было рано радоваться – еще неизвестно, что за работа предстоит.
На второй день, к вечеру, мы проехали русское порубежье и въехали в Финляндию – провинцию Швеции. На границе нас уже ждали. Мало того, Шенберг зашел в избу пограничной стражи и переоделся – вышел, одетый в военную униформу с золотым шитьем.
Возок нам подали уже другой – более роскошный, на дверце были нарисованы золотом три короны – символ шведского королевства. Свежие кони хорошо взяли с места, и мы понеслись – только снежная пыль вилась за возком.
Лошадей меняли на каждой почтовой станции. Пока выпрягали старых и запрягали новых, мы наскоро кушали, и скачка продолжалась. Не знаю, как у них в Швеции, но у нас на Руси ездить ямскими лошадьми было очень дорого. Даже и богатый человек не всегда мог себе позволить такую езду, первоочередным правом пользовались лишь гонцы да важные государевы люди. Я сделал соответствующие выводы.
К исходу третьих суток мы прибыли на место. Я ожидал увидеть столицу Швеции – Стокгольм, однако прибыли мы в небольшой городишко. Скорее всего – какая-то загородная резиденция.
Лакей открыл дверцу, склонился в поклоне, и мы вышли.
Я рядом с расфранченным Густавом выглядел как нищий. Одежда мятая, волосы всклочены. Лица у шведов были бриты, ноги – в коротеньких штанах, поверх куцего камзола – длинные накидки из добротного сукна, подбитого мехом.
Нас проводили в большой дом, напоминающий узкими окнами крепость. Впереди шел лакей, но, видимо, Густав и сам хорошо знал дорогу и шел уверенно. Я еле поспевал за ним с тяжелой сумкой инструментов.
Мы остановились перед высокими резными дверями.
Лакей вежливо постучал и, дождавшись ответа, распахнул перед нами дверь. Густав снял шляпу, я сдернул бобровую шапку, и мы вошли.
Сначала я никого не увидел. Зал был огромен, узкие окна полузадернуты тяжелыми бархатными шторами, царил полумрак. Лишь когда Густав прошел вперед и поклонился, махнув у ног шляпой, я заметил кресло, а в нем – сидящего человека.
Швед был худ, высок, лысоват, с длинной узкой бородой и воинственно торчащими нафабренными усами. Одежда его выдавала явную принадлежность к королевской семье – черная бархатная накидка расшита золотым шитьем, из-под нее виделся зеленый камзол отличного английского сукна с золотыми пуговицами. Короткие штаны, из-под которых виднелись белые кружева. На ногах – коричневые туфли свиной кожи с золотыми пряжками. Думаю, что так одевались только самые важные персоны. Никаких мехов, как на Руси, не было.
– Ваше величество, я привез лучшего лекаря из Руси – он перед вами.
– Я не забуду твои услуги, Густав. Где он?
Густав отступил в сторону, я сделал шаг вперед и поклонился. Швед впился в меня взглядом, затараторил с Густавом по-шведски. Насколько я понял, мой вид не произвел на него впечатления. Конечно, вокруг него во дворце крутилась знать, одежда была соответствующая, и вдруг перед монаршими очами – русский, к тому же – не дворянин. Я чувствовал, что швед колеблется – допустить меня к своему царственному телу или выгнать?
Вероятно, желание выздороветь пересилило. Он слабо махнул рукой. Я подошел, поставил сумку с инструментами на пол, железяки слабо звякнули. Монарх вскинул брови, и Густав сразу же среагировал:
– Оружия в сумке нет, я проверял.
Ах, паскуда, не доверяет – когда я отлучался, сумку мою досмотрел. А может, оно и верно. Как верноподданный короля, он должен беречь его жизнь. А в том, что это король, я уже не сомневался. Вспомнить бы только – кто? То ли Эрик, то ли Юхан?
Я попросил возможности вымыть руки, скинул с себя ферязь – полушубок с меня сняли слуги еще в коридоре. Прислуга внесла кувшин с водой, тазик.
После тщательного мытья рук я стал расспрашивать короля о жалобах – как всегда: где болит, когда началось, куда отдают боли.
После расспросов осмотрел живот. Уверен, что это – желчекаменная болезнь. Обычно чаще ею болеют женщины, но королю позволительно – жрет небось всякие деликатесы, а то, что обычно вкусно – не полезно.
– У короля камни в желчном пузыре, надо оперировать, никакими травами болезнь не вылечишь, – объявил я свой вердикт.
Густав добросовестно перевел.
– Когда? – Король был нетерпелив.
А Густав сразу задал свой вопрос.
– Почему решил, что перед тобой король?
Я укоризненно посмотрел на Шенберга.
– Ну уж, коли ты сам догадался, то держи в секрете.
– Не впервой.
– Нам не хотелось бы, чтобы твой государь, Иван Грозный, узнал о недуге монарха. Итак, что тебе надо?
Я добросовестно перечислил: стол, простыни, полотенца, водку. При упоминании о водке Густав поднял брови, но промолчал.
– С нашей стороны будет условие – помогать и… – Густав замялся, – присматривать за операцией будет лейб-медик его величества.
– Согласен. Когда все будет готово?
– Через час, но думаю, тебе следует после долгой дороги отдохнуть, выспаться. Пожалуй, завтра с утра и начнем.
– Как скажешь – я здесь гость.
Меня проводили в отведенную мне комнату и внесли за мной мои вещи – сумку с инструментами, тулуп не забыли. Неплохо накормили – стол в основном был рыбным: уха, жареная, вареная, копченая и соленая рыба разных сортов, и к ней – вина на выбор. Попробовал все – очень недурственно кормят во дворце. Сомневаюсь, конечно, что готовил шеф-повар, но очень неплохо, вкусно.
Я разделся, лег на мягкую перину высокой кровати. Благодать! Уснул незаметно, проснулся от деликатного стука в дверь.
– Войдите!
Вошли слуги, принесли ужин. Я вновь подкрепился копченым лососем и гороховой похлебкой. Вот с хлебом у них была проблема – к столу подавали пресные лепешки, по вкусу – лаваш, только очень маленький.
До утра меня никто не беспокоил, и встал я, выспавшись впрок.
Оперировать монарха – не только честь, но и ответственность. Конечно, Швеция не осиротеет, случись непредвиденное – у короля есть взрослый сын, младший брат, но я уже вряд ли узнаю, кто взойдет на престол. Сомнительно, что меня выпустят из дворца живым. Или казнят торжественно, либо пырнут ножом и сбросят со скалы в море – скал и фьордов тут хватает.
После умывания и посещения туалета мне принесли завтрак – яичница с ветчиной, жареная форель, копченая оленина, вино. Я на еду не налегал – с сытым брюхом думается хуже, а голова мне сегодня понадобится.
Вскоре заявился Густав, уселся в кресло.