Она достала телефон и вдруг поняла, что он все это время был выключен. Как так случилось, она понять не могла. Телефон был новым, хорошо заряженным… Он словно специально отключился, чтобы дать ей возможность спокойно побеседовать с Дмитрием, чтобы насладиться сполна еще раз его акварелями и бриллиантами. Двенадцать пропущенных звонков от Глафиры и шесть – от Дениса.
Но позвонила она прежде всего Мирошкину:
– Сережа, привет. Послушай, у меня к тебе просьба. Надо бы проверить, не бывала ли Стелла за границей незадолго до своей смерти. Что, если она ездила, к примеру, к Тамаре? Может, и Фионова тоже ездила, а? Влипли там в какую-нибудь историю… Может, стали свидетельницами убийства, к примеру? Можешь подключить Дениса. Да-да, я знаю, они звонили мне, искали… Но у меня отключился телефон. Сам. Я была у Арсенина, знакомилась с его творчеством. Ты представить не можешь, до чего хороши его акварели… Он на самом деле талантливый художник и зарабатывает на своих картинах неплохие деньги. Я, кстати, тоже планирую купить у него две-три работы… Все, Сережа, жду. Спасибо… Целую.
Она позвонила Глафире:
– Глашенька, дорогая, извини, телефон был отключен… Все-все, еду. Новости? Что ж, новости – это хорошо.
Всю дорогу она спрашивала себя, имеет ли она право рассказывать Глафире о бриллиантах Арсенина. С одной стороны, она свой человек, к тому же преданный, и умеет хранить секреты. Но если она расскажет ей о бриллиантах, то не выдержит и признается и в том, что заболела одним из камней, что хочет его купить. Что у нее руки чешутся, чтобы отдать Дмитрию деньги, много денег ради такой красоты – его работы плюс один-единственный трофейный бриллиант…. А это – стыдно. Картины-то она купит, это не вопрос, а вот камень…
Пока она размышляла, ей позвонила Виолетта, племянница Тамары Беловой. Сказала, что им надо встретиться, что она хочет поговорить. Она была возбуждена или даже перепугана.
– Что-нибудь случилось, Виолетта?
– Расскажу при встрече. Пожалуйста, приезжайте к нам… – она назвала адрес. – Думаю, что это очень важно и имеет отношение к смерти моей тети Тамары.
20
– Ты бы окно закрыл, а?!
Сколько раз он слышит эту ставшую уже частью общего кухонного шума фразу. Ее произносят все, кому не лень, но в особенности женщины, распаренные, уставшие и обливающиеся потом поварихи, которых он терпеть не может, которых презирает уже за то, что они стали поварами, что посвятили себя тяжелой, каторжной работе в раскаленной кухне, среди шипящих и брызгающих маслом сковородок, огромных булькающих кастрюль, гигантских духовок. Женщинам почему-то всегда кажется, что источником сквозняка является именно его окно.
Ресторан «Менестрель», в котором он работает вот уже десять лет, расположен в самом сердце города на пересечении двух пешеходных красивейших бульваров, и три зала ресторана практически всегда забиты гостями. А это значит, что их, эту голодную братию, надо кормить и кормить. Вот почему работа в кухне не прекращается ни на минуту, и шеф-повар напряженно следит за каждым готовящимся блюдом. Вентиляция в горячем цеху практически не работает, и повара спасаются исключительно окнами, которые распахивают настежь, чтобы впустить свежий воздух. Хотя летом вряд ли его назовешь свежим, а так, просто другой воздух, пахнущий горячим асфальтом, горячими деревьями, горячими автомобилями, потными людьми, редко – дождем и мокрой листвой. А вот начиная с поздней осени и заканчивая весной, воздух действительно свежий. Да только ему, «салатнику», работающему в холодном цеху на салатах и фаршах для пирогов, от свежего воздуха нет никакого проку. Ну и что, что легче дышать, денег-то от него в кошельке не прибавится! А вот летом – прибавится. И все это благодаря окну. Волшебному окну, скромно так выглядывающему из полуподвального помещения, где расположена кухня, и время от времени превращающемуся в настоящее, живое ухо.
В холодном цеху на самом деле два окна, и оба расположены в верхней части стен, образующих прямой угол. Но если одно окно, то, под которым стоит стол с готовой продукцией, выходит на задний двор ресторана, и из него можно увидеть лишь жестяной желоб водостока да кусты бузины, причем в любое время года, то второе окно, если смотреть на него снаружи, прячется почти под столиком террасы, которая в теплое время года превращается в одно из самых оживленных мест города. Эта «менестрелевская» длинная, протянувшаяся на целый квартал, открытая терраса с пурпурно-красными зонтами над стильными ажурными столиками является местом встреч влюбленных парочек, бизнесменов средней руки, здесь перекусывают приехавшие потратить свои денежки в городе сельские жители из окрестных деревень, здесь встречаются подружки, чтобы потрепаться «за жисть», сюда приходят пообедать утомленные воскресными прогулками родители с детьми, там же встречаются за чашкой чая пенсионерки и за рюмкой вина – пенсионеры, здесь подкрепляются супом и жареным картофелем местные проститутки, ошиваются карманные воришки и разного рода мошенники…
И из этого окна можно, лишь приблизившись к стене и подняв кверху глаза, попасть в настоящий визуальный рай, состоящий из стройных женских ножек, голых ляжек, трусиков, чулочек, туфелек, свисающих со стульев сумочек, скучающих и терпеливо ожидающих своих подкрепляющихся хозяев собачек… Все равно что ты находишься под столом, и все то, что находится там, принадлежит тебе. Так думал Игорь в первые недели своей работы в «Менестреле», когда впервые открыл, в переносном значении, для себя это окно. Он, острейшими ножами кроша и нарезая овощи в салаты, наловчился делать это так виртуозно и почти не глядя, что его глаза, свободные от контроля за нарезкой, могли спокойно с утра и до позднего вечера наслаждаться открывавшимися ему картинами женских тайн.
– Смотри, пальцы нашинкуешь в салат, – он ждал этой фразы все десять лет, но никогда и никому из их поварской команды не пришло в голову взглянуть на это расположенное довольно высоко над разделочным столом окошко, чтобы понять хотя бы, куда оно выходит.
Как не обращал никто внимания и на голоса с террасы, долетавшие в кухню и растворявшиеся там в общем рабочем шуме. В холодном цехе, так уж сложилось, царствовал один Игорь. А это означало, что на время работы ему принадлежало и окно. И те голоса и обрывки фраз, которые он мог услышать. Постепенно он научился отделять эти фразы и отдельные слова от общего уличного и ресторанного шума, и они стали волшебным образом превращаться для него в довольно стройные диалоги или монологи, а потом и целые радиоспектакли. Над головой Игоря бушевали подчас самые настоящие страсти! Сцены ревности, откровенные разговоры, признания, озвучивание преступных замыслов, совращение несовершеннолетних девчонок, замужних дам, развод на деньги доверчивых вдовушек, оплата наличными разного рода услуг, начиная с мелких взяток паспортисткам и заканчивая подкупом судей… Если здесь, внизу, в кухне, в котлах варились густые супы, жаркое и рагу, то наверху, за столиками, готовили такие блюда, как месть, страдания, обиды, измены, любовь, ненависть, предательство, зависть. Это было настоящее людское варево, которое бурлило и кипело, переливалось через край и грозило выплеснуться в какие-то вполне конкретные действия.
Игорь увлекся подслушиванием чужих тайн. Шантаж стал его второй сущностью. Наркотиком. К его счастью, людям свойственно было занимать одни и те же привычные места, столики, а потому он, обратившись в слух, мог день за днем следить за развитием интересующих его грязных сюжетов. И когда назревало нечто серьезное, предположим, готовилась какая-нибудь лихая подстава, он звонил своему другу Володьке Чибиреву, оперу, и тот разруливал ситуацию, предотвращал преступление. Но будучи парнем корыстным и вбившим себе в голову, что его занятие предполагает дополнительную оплату, Володька обставлял дельце так, что спасенная им жертва при наличии доказательств готовящегося преступления с радостью благодарила его за оказанную услугу. Володька же, в свою очередь, делился с Игорем. И это были вполне реальные деньги.
На террасе обедало много клерков, офисного люда, а потому проследить при желании, где работает тот или иной интересующий его гость, а также узнать фамилию и телефон не составляло труда. И если возникали ситуации, когда можно было заработать, он не брезговал ни прямыми звонками, ни встречами, чтобы продать важную для человека информацию.
Чаще всего это касалось измен. Тривиальная история: лучшая подруга уводит мужа. Уж лучше заплатить человеку, который каким-то образом узнал об этом, чем дожидаться, когда разразится скандал, в результате которого любовница может потерять и потенциального мужа, и подругу.
Или в другом случае предложить мужу, который изменяет жене с любовницей, заплатить за молчание.
Историй масса, и зачастую они совсем мелкие, как бы незначительные, но для многих людей являющиеся опасными, грозящими разрушить семью или карьеру.
На самый главный вопрос, который задавали Игорю: «Откуда вы все это знаете?» – он отвечал всегда неизменно: «Я сидел за соседним столиком, когда вы договаривались о встрече… Вы так громко говорили, что вас просто невозможно было не услышать». И тогда человек, из которого он собирался вытрясти деньги, вдруг вспоминал, что да, действительно, он говорил об этих важных вещах именно в «Менестреле», на террасе… И что, возможно, за соседним столиком действительно сидел этот гад, подслушивал… Он ненавидел в этот момент этого полного, некрасивого и даже отвратительного парня, Игоря, ненавидел, но все равно платил. Платил, потому что боялся разоблачения, боялся и не хотел, чтобы друзья, родные, близкие ему люди узнали о том, какая он на самом деле сволочь.
Разве могло кому-нибудь прийти в голову, что человек, который узнал правду, на самом деле строгал салатики в каком-нибудь метре от столика, где сидела очередная жертва, и ловил своими жадными ушами каждое произнесенное ею слово?
Однако параллельно с его «менестрелевской» жизнью бурлила и его собственная, личная жизнь.
Он познакомился с потрясающей красоты девушкой, студенткой университета, и собирался на ней жениться. Конечно, девушка была с амбициями, знала себе цену и всячески намекала Игорю, что его зарплаты Салатника не хватит на то, чтобы содержать семью, не говоря уже о детях. Игорь, отлично разбиравшийся в ресторанном деле, решил открыть свое дело, свое кафе. Он даже присмотрел старый купеческий дом на соседней с «Менестрелем» улице, который рассыпался буквально на глазах, но который еще можно было отреставрировать и превратить в миниатюрное стильное кафе. Он сам, не посвящая свою невесту в этот рискованный план, решил взять кредит под свою двухкомнатную квартиру, где жил с матерью, а саму мать уговорил поехать к сестре в деревню. Ему понадобилось довольно много сил и времени, чтобы убедить эту городскую, привыкшую к удобствам женщину взять и поменять весь уклад. Однако мать очень любила свою сестру и скучала по ней, поэтому жизнь с ней в большом деревенском доме первое время представлялась ей вполне сносной. Кроме того, она давно уже мечтала о внуках. Вот и согласилась на переезд, чтобы не мешать молодым. Хотя он видел, как она украдкой от него плачет, собирая вещи, и как дрожат ее руки…
Кредит оформлялся долго, человек, который помогал ему в этом деле, просил довольно солидный откат. Игорь нервничал, боясь, что он не уложится в сумму, что ему не хватит денег на все: на ремонт, оформление документов для открытия кафе, покупки оборудования, рекламу. Повсюду, на каждом шагу ему придется платить взятки.
Но колесо уже завертелось, все документы были подписаны, он должен был получить деньги со дня на день. Мать каждый день звонила из деревни, рассказывала о своей новой жизни, о том, как сестра научила ее доить корову, только вот убирать навоз за животным она не может, ее тошнит…
Когда же наступил долгожданный день, и ему на счет перевели деньги, он решился все рассказать невесте, объяснить ситуацию и попросить ее войти в его положение и обойтись без пышной свадьбы. Ведь то, что он задумал, было грандиознее, важнее любой свадебной церемонии. Собственное кафе – чем не свадебный подарок?
Он позвонил ей, сказал, что у него есть сюрприз, чтобы она приезжала как можно быстрее… Но она не приехала. Ни в тот день, ни на следующий. Она вообще исчезла. Растворилась в воздухе. И никто-то ее не видел и ничего о ней не слышал. Словно ее и не было вовсе!
Игорь обратился в милицию, там, как это у них водится, сказали, что надо подождать три дня. Только после этого приняли заявление.
Оказалось, что он незнаком ни с родителями, ни с друзьями невесты. Знал только, что она училась в университете на химико-биологическом факультете, жила на съемной квартире в районе городского парка. Это все.
Ее не нашли. Да и не искали, наверное.
С ее исчезновением потерялся смысл всего того, чем жил Игорь. Ему не нужно было уже ни кафе, ничего. Жизнь для него остановилась. И хотя кредитные деньги продолжали оставаться на счету, он должен был погашать этот самый кредит. Вернуть ту сумму, которую он получил первоначально, уже не получалось – из нее была вычтена сумма отката ушлого парня из банка. И тогда Игорь погасил кредит своей квартирой. А на оставшиеся деньги купил однокомнатную малосемейку в районе Ботанического сада.
Это было самое для него трудное время. Он ходил на работу, продолжал строгать салаты, готовить фарши и начинки для пирогов, но ему постоянно казалось, что он видит себя со стороны. Что это как бы и не он. Что-то изменилось в нем, расстроилось. И окружающие это стали замечать. Постоянно спрашивали: «Ну, как ты сегодня?»
Мама переживала за него, часто звонила, все расспрашивала, не объявилась ли его любовь, его девочка, его ангел… Потом и она перестала звонить. А спустя некоторое время позвонила тетка и сказала, что мать занозила ногу и умерла от заражения крови. Внезапно. Сразу.
Он слег. Занемог и слег. Молодой цветущий мужчина, еще недавно полный сил и желаний, он понял, что сломался. Ему стало плохо на улице, его подобрали чужие люди, вызвали «Скорую» и отвезли в больницу. Оказалось, у него диабет. Доктор спросил почему-то: у вас не было в последнее время стресса? Может, что-то случилось? Знаете, иногда диабет возникает на нервной почве…
После больницы он сразу же вернулся на работу, объяснил директору, что полностью восстановился и готов приступать к своим обязанностям. К счастью, человек, который должен был занять его место, не явился вовремя, уехал с семьей отдыхать куда-то на острова да и застрял там из-за цунами, и Игоря приняли обратно, на то же место.
Его отношение к окну и к тому, что за ним происходило, изменилось. После всего, что с ним случилось, после того, как он потерял самых близких и дорогих ему людей, ему стало казаться, что все люди вокруг намного счастливее и удачливее его. Они энергичны, бодры, веселы, они приходят в их ресторан, чтобы вкусно поесть, праздно провести время, нагадить друг другу, обмануть друг друга, заказать друг друга, предать друг друга, изменить друг другу… Он стал ненавидеть людей и завидовать их жизненной энергии, их счастью, смеху, наконец.
Женские ноги, которые прежде так привлекали его и возбуждали в нем самые смелые фантазии, а также подробности женского туалета теперь вызывали в нем чувство гадливости и омерзения. И женщин он воспринимал теперь просто как похотливых самок. Потому что в отличие от той нежной девушки, которую он любил и которая пропала, а может, и погибла, все остальные женщины казались ему фальшивыми, грубыми, пошлыми.
Шло время, и он физически чувствовал, как оно разрушает его: и тело, и душу… Он так и не пришел в себя, не нашел в себе силы жить.
А прошлым летом, в самую жару, когда у него выдалась свободная минутка, и он присел отдохнуть со стаканом ледяного лимонада, сквозь плотную толщу людских голосов, городского шума, звяканья тарелок и шелеста листвы – всего этого ресторанно-террасного звукового фона, он вдруг четко услышал голос, от которого короткие волосы его встали дыбом.
Нежный журчащий голосок плыл над террасой ресторана, не сливаясь с остальными голосами. Веселый смех, немного хрипловатый и вместе с тем необыкновенно сладкий, тягучий, бархатистый заставил сердце Игоря биться сильнее, неистовее.
Шея его окаменела. Он хотел повернуться в сторону окна, поднять глаза и посмотреть, кто смеет смеяться голосом его возлюбленной, но не смог. Словно кто-то невидимый держал его за шею. Позже он понял, кто держал его, вернее, кто сдерживал. Кто-то, кто контролировал всех людей, кто не допускал всеобщего разрушения планеты, кто существовал где-то очень далеко и в сердце каждого живущего на земле. Тот, кто знал, что последует за этим мгновением правды.
Возможно, если бы он не воспротивился этому знаку и не поднял голову, ничего бы и не случилось. Он не увидел бы в квадрате окна этих стройных тонких ног, этих округлых коленей, слегка прикрытых тонким шифоном юбки, не уловил бы особого аромата, исходящего от этой знакомой и вместе с тем какой-то чужой для него женщины… И не остановил несколько жизней…
Это были ее ножки, ее колени, ее аромат. И голос принадлежал тоже ей. Она вернулась. Но не пришла к нему, не позвонила, не объявилась, не дала о себе знать… Нет! Она, вернувшись в этот город, просто гуляла по жаре с подружками и решила выпить холодного сока, съесть мороженого. И надо было судьбе так распорядиться, чтобы она села именно за его столик. Как раз напротив его окна.
В сущности, а что она-то знала о нем, кроме того, что он работает поваром в «Менестреле»? Ничего. Да она, может, и не придавала значения тому, что ресторан и эта терраса с красными полотняными зонтами и ажурными столиками – единое целое. А то, может, и не заглянула бы сюда, где рисковала встретиться с ним, постаралась бы опуститься шифоновой бабочкой на стул другого кафе. Или ей было все равно?